Прошло несколько минут, но костер по-прежнему не горел. Проклятая зажигалка только искрила и никак не хотела загораться. Разозлившись, Хайлула зашвырнул бесполезную штуковину в ближайший куст и со злостью уставился на высившуюся кучу веток. Ярость вскипела в его груди и он, подняв кулаки, потряс ими в воздухе.
Вырвавшееся из-под пальцев пламя на мгновение ослепило и заставило его отпрянуть назад. Хайлула почувствовал, как его спина заиндевела, словно покрываясь толстым ледяным наростом, а по лицу крупными каплями заструился горячий пот. Он растерянно оглядел свои ладони, но никаких следов ожога не обнаружил. Задумчиво постояв с минуту на одном месте, "чех", наконец, решился и снова сжал кулаки. Ничего. Новоявленный повелитель нерешительно потряс кистями, но результат остался прежним.
"Что это - сумасшествие?" - подумал он, и от этой мысли в его сознании с новой силой вспыхнула не контролируемая злоба. В тот же миг из-под пальцев правой руки с шипеньем вырвалось и тут же погасло синевато-фиолетовое пламя. Эмир* вздрогнул и, осмотрев свои ладони, надолго задумался. Затем, выставив вперед руки, раскрытыми ладонями вниз, направил так кончики пальцев, что они смотрели в сторону сложенных горкой веток и представил лицо так некстати ускользнувшего от него и потому ещё более ненавистного русского, недобро помянул Карима и всё время лезущего со своими советами Араба. Злость в сердце разрослась до неимоверных размеров, и тут же из-под его жёстких, черных от грязи ногтей с громким шипением слетели две переплетающиеся меж собой молнии, и ударили в сложенные шалашиком сухие ветки. Багровые искры с треском рассыпались в разные стороны, и в свете ночи полыхнуло пламя быстро разгорающегося кострища. Бандит заскрежетал зубами, и новый сноп молний ударил в уже вовсю полыхающее пламя костра, затем ещё и ещё. Хайлула вскочил на ноги и простёр к небу свои объятые пламенем руки.
-Я нарекаюсь Повелителем тьмы, - вскричал он, и над ночным лесом пронесся громкий хохот народившегося мага.
Деревья расступаются, и я оказываюсь на небольшой полянке. В блеклом свете неясной луны, едва мерцающей за дымкой облаков и багровом мареве зарождающегося утра, моему взору предстает маленькая, обветшалая избушка, стоящая на восточной окраине поляны и взирающая на мир вытаращенными зенками квадратных окон. Высокий фундамент, аккуратно выложенный из серого камня, поднимает избушку ввысь и, кажется, та парит над буйно разросшимися травами. Деревянные ступени порога ведут на масюсенькое крыльцо, манящее приветливо раскрытой дверью. От внезапно налетевшего порыва ветра дверь неистово скрипит и распахивается во всю ширь, а на крылечке появляется худощавая, высокая старушка в цветастом платочке и, обеспокоено охая, бежит мне навстречу. Я, делая очередной шаг, слышу за спиной щелчок сорвавшейся тетивы, и новая неимоверно-жгучая боль от раздирающей бедро стрелы пронзает моё тело. В глазах мутнеет, кажется, мир подернулся красным. Старушка вскидывает руки и, бог мой, с её ладоней срывается длинная ослепительно-белая молния. Краем сознания скорее чувствую, чем слышу за спиной чей-то пронзительный не то крик, не то визг. Из последних сил переставляю непослушные, словно набитые ватой ноги, зацепившись носком "берца" за ставшую вдруг неимоверно высокой траву спотыкаюсь, и не в силах устоять, падаю на подхватившие меня женские руки. Сознание покидает моё скованное безмерной тяжестью тело, и я проваливаюсь в долгое, тяжелое беспамятство, лишь иногда прерываемое пронзительной болью, обрывками каких-то видений и мыслей. В просветах небытия: темные, почти черные стены увешанные пучками трав и густо оплетенные белесыми нитями паутины, морщинистое лицо склонившейся надо мной бабульки, резкий, едкий, удушливый запах, казалось бы, источаемый самими стенами. И бесконечно повторяющийся то ли сон, то ли видение: бородатые, перекошенные злобой рожи, внезапно возникшие из-за насыпи, грохот в ушах, резкая боль в груди и несущее холод и смерть цоканье, плюханье, шуршание под ногами, стоны, кровь, крики и снова спасительное беспамятство. Всё это продолжается бесконечно долго. Только чередующиеся свет и тьма говорят мне, что дни сменяются днями и я еще жив.
-Эка тебя угораздило, касатик, - всё та же худощавая бабулька сидит напротив меня в кресле-плетенке и прядет веретеном странную, источающую несильный, но едкий запах, шерстяную пряжу, - ей- ей, повезло тебе, еще чуток- и никакие припарки не помогли бы.
Действительно, везения хоть отбавляй: да лучше б я умер! В груди ощущение такое, будто по ней проскакало стадо мамонтов, голова раскалывается как чугунный котел, ноги словно ватные. И везде, куда не кинь взгляд - бинты с виднеющимися из-под них травами.
-Ничего, ничего, - бабулька улыбается, - с недельку еще полежишь и будешь как новенький, даже рубчиков не останется. Разрыв-трава не тока клады сыскивать, замки открывать, но и раны врачевать назначена. А то как же. Кто знает, тот всё с толком применить может. Оно иной раз и зло во пользу идет. Вот и травка не воровска, значится, а целительная. Ты токмо лежи, лежи не шевелись, рано тебе шевелиться-то. И молчи, пока я сказывать буду. А то вижу, маешься ты, всё думу думаешь, а разгадки сыскать не можешь. Молчи и тока глазками хлопай, ежели я, старая, что не так говорить стану. Нельзя тебе сейчас говорить (можно подумать я могу). Смекаю я, касатик, не нашенский ты, и доспех на тебе чудный и оружие странное, - старушка на мгновение смолкла, затем продолжила тише и задумчивее, - не нашенский ты, совсем не нашенский. С других краев, что ль? Ан нет, говор-то наш, росский, это ты в бреду разговаривал, все наговориться не мог. Думается мне, с другой стороны ты пришёл, то-то глаза выпучил, когда я над тобой пролетала. (Пролетела надо мной? Женская фигура в ступе... - опять бред. Я снова брежу?! Но вот она, старушка, стены, стол - всё как наяву...) Ага, в точку, не видывал ты такого, по глазам вижу, не видывал и с трудом верится, но ничего-ничего, пообвыкнешься, все на свои места и станет. С Другой Стороны ты! Бают, такое случается. Так и порешим и на том стоять будем. И, стало быть, у тебя цель есть заветная, просто так такого не вершится. Здесь ли, там ли, не ведаю, только явился ты из мира своего весь израненный, странными стрелами исколотый, исполосованный, эвон, сколько металла из тебя травка-то повытянула, не запросто зря. (Ничего не помню, только какие-то полуразмытые картины и боль). Странно говорил ты, не всё мне понятное, но кое-что я разобрала: вой ты - витязь по-нашему. Ратишься давно и умеючи. Много ворогов от руки твоей полегло. Ох, много, куда как до тебя здешним-то. Но зла в тебе нет, не чую я его. Сердце доброе и с ворогами бьешься других спасаючи. В твоем мире, - старушка неопределенно махнула рукой в сторону, - враги у тебя могучие остались, но и друзья верные тоже. Душа твоя стонет и обратно рвется, но держит её здесь что-то. Знать, предназначение есть, недаром ты всё на восток рвался, дуром через чащёбник пёр. Но не горюй, ежели сполнишь всё как надобно, то все хорошо и сладится. Значится, коль так, и я все верно понарассказывала, то с обычаями и людями местными знакомствами не водишься, традиций не ведаешь и мне всё объяснить, поведать тебе надобно, - она нахмурилась от каких-то своих мыслей и, глядя мне прямо в глаза, спросила, - а не утомила ли тебя, часом, беседа нашенская?
Я попытался качнуть головой в знак отрицания и едва не ухнул в забытье от пронзившей меня боли.
-Вот дурной, я же сказала, если не согласен, похлопай глазками, - бабулька неодобрительно покачала головой. - Ну, так, ежели не устал, слушай далее. Перво-наперво познакомится надобно. Как тебя зовут, я позже выведаю, а я Тихоновной прозываюсь, это ежели по батюшке, а ежели в миру - то Матрёна имечко, а так всё кому не лень Бабой-Ягой кличут, по профессии, значится. Сотоварищ мой разлюбезный, дядька Леший, Степанычем по отечеству нарекается, а как зовут, он уже и сам не помнит. Кикимра Еремеевна - это соседка моя, что в изумрудных топях на болоте трясинном живет. Кот-баюн, тот ещё охламон, только и делает по местным урочищам бродит да деток малых стращает, Ништяком Палычем Гадским себя величает. Волкодлаки, что за тобой в ночи приударили, да упыри местные - безымённые, одно слово - нечисть. - Она поправила платочек и надолго задумалась, а когда начала говорить снова, в голосе ее послышались тревожные нотки. - Но это всё так, к слову, для начала разговору значит, но вот что мне спокою не дает: кому в нашем мире про тебя ведомо-то? Кто ж на тебя Лешалых людей (по-вашему, по мирскому, разбойников) с их стрелами калеными науськал? Да и волкодлаки опять- таки не просто так по твоему следу охоту вели. О-хо-хо, непросто... Ну, да ладно, и хватит на сегодня, вот поправишься, тогда ещё побалакаем. - Старушка решительно встала, одернула передник и, беззвучно шевеля губами, спорым шагом вышла за дверь. Я остался один. И в полной тишине, воцарившейся после стремительного ухода моей благодетельницы, постарался переваривать услышанное. Баба-Яга, леший, кот-баюн, упыри, волкодлаки... Бог ты мой, толи я сошел с ума, толи брежу, толи всё так и есть? Если это правда, то... Не всякий разум выдержит такое. Время шло, я и так и так раскладывал факты, пытаясь сложить из них стройную теорию. И, увы, ничего путного у меня не вышло. Но, странное дело, за этими раздумьями я не заметил, как в моей голове прояснилось, и я отчетливо вспомнил кто я, где жил, чем занимался... А надо сказать, моё прошлое оказалось весьма и весьма интересным. Оно, прорвав пелену, укрывшую мою память пологом забвения, расправило крылья воспоминаний и единым мигом пронеслось в моей голове. Всё произошло так неожиданно, словно некто дёрнул нить прожитой жизни, закрученную в тугой клубок памяти. И тот, размотавшись, открыл мне самого себя: детство, юность, служба в Армии, Афганистан, спецназ ГРУ. Первая командировка в Чечню. Отъезд во вторую... И всё... На этом воспоминания обрывались... Дальше я не помнил, и если честно, то почему-то даже не хотел вспоминать, будто за этим таилось нечто такое, что я интуитивно стремился забыть. Когда калейдоскоп воспоминаний промчался, словно скорый поезд, оставив лишь призрачно качающийся последний вагон и перестук колёс, эхом отдающий в висках, я закрыл глаза. Неимоверная усталость накатила на моё тело, и я снова погрузился в бесконечные путы до остервенения надоевшего мне сна.
... -Брр, - дрожь так и пробирает, вылезать из-под плащ-палатки не хочется. -А-а- а, где наша не пропадала, плащ-палатку в сторону, ать-два. Рука, держащая автомат, закостенела, ни фига не слушается. Блин, как же тяжко подниматься на затекшие ноги... Мать, мать моя женщина. Всё-таки что бы я себе не твердил, а возраст есть возраст. Старая закваска пока еще позволяет давать фору молодежи, но... Впрочем, что это я прибедняюсь?! Мы еще о-го-го.
Рогозов, повернув голову в мою сторону, недоумённо поднял брови, но ничего не спросил. А что спрашивать? Ясно, что далеко не уйду. Так что, дорогой, сиди дальше, наблюдай, а я погуляю. Делаю ему ручкой и ухожу. Рогоз всё понял, отвернулся, вперил свои очи в изрядно опостылевшую ленту дороги и затаился. Бди, бди.
Блин, разгрузка съехала на бок. Поправить её- секундное дело. Но,как выясняется, сдвинуть её непослушными руками не так-то просто. Фу, поправил. Выползаю наверх почти на карачках, а что делать? Кустики невысокие, а противника хоть и не видно, но кто его знает, где он бродит: может вон за той полянкой или на той сопочке? Поди угадай, не будешь же проверять. А то проверишь на свою шею. Теперь тихой сапой в лесочек.
Ну, вот теперь можно и распрямиться. Чав-чав, насыщенная влагой земля мягко пружинит. Прохлада ба..ба..ба..бодрит. Автомат привычно оттягивает руку. Вот только подствольника не хватает. Но да ладно, первое Б/З* в этом годе, чай обойдемся без него, к тому же сегодня уже "крайний"* день. К обеду будем в ПВД. ПВД - это пункт временной дислокации, живем мы там. Ну, надо же! Над головой, направляясь куда-то на юго-восток, прошелестел снаряд, а вот и звук орудийного выстрела. Это морпехи долбят из самоходки. Интересно, по цели или так, на всякий случай? Снаряд улетел далеко, отзвук разрыва едва слышен. Но для нас чем дальше, тем лучше. Рвущиеся под боком - зрелище не из приятных. А где же наши доблестные радисты? Ага, вон они, притаились под кустиком. И лишь едва видная на фоне ствола дерева антенна, одинокой стрелой утекая ввысь, выдает их присутствие. Сами радисты в предрассветном мареве как два бугорка. Так, так, а где командор? Командора не видно, похоже, всё еще спит. Да бог с ним, пусть спит. Мне он пока, слава богу, не нужен. По-тихому подбираюсь к радистам.
-Что там у нас? - садясь на корточки, спрашиваю у стучащего зубами, но, тем не менее, деловито отключающего радиостанцию рядового Косимова.
-Для нас что-нибудь есть? - переспрашиваю я, поняв, что из-за наушников он не расслышал моего заданного тихим шёпотом вопроса. Косимов не в силах что-либо произнести, словно китайский болванчик несколько раз подряд кивает, затем суетливо лезет за пазуху. Едва заметная улыбка кривит его губы, он зябко передёргивает плечами и дрожащей рукой протягивает мне новый, но уже слегка потрёпанный блокнот. Отвечать, щелкая зубами, ему явно не хочется, ждать, пока я закончу чтение и верну блокнот, тем более, и он с головой зарывается в промокшую, но все еще мало-мальски держащую тепло плащ-палатку.
В лесу царит полумрак. Солнце, пробирающееся вверх где-то далеко на востоке, никак не может пробить густую завесу тумана и вязкую патоку нависающих над землей облаков. Написанное видится с трудом. Итак, что тут новенького? - неровные буквы, начертанные синей пастой на белом листе бумаги, кажутся черными. Их корявые завитушки переплетаются, словно сказочные эльфийские руны. Не Косимов, а прямо-таки Кирдан Корабел* или как его там? Да черт с ним. (Надеюсь, великий сказочник меня простит). Нда. Разобрать по буквам эти иероглифы невозможно, но понять написанное - запросто. Оно и нацарапано- то всего ничего: короткий приказ об эвакуации и цифры: время и координаты. Всё. Значит, сегодня уходим. Собственно, как и предполагалось, но до заданного квадрата чапать и чапать. Я пытаюсь вспомнить карту. Тщётно. Линии подъёмов и спусков перемещаются в моей голове, ориентиры расползлись по сторонам, короче- каша. Пойду будить лейтенанта, будем поглядеть, как нам топать. Да кстати, блокнотик-то нашему "первопечатнику" надо отдать.
На моё: "Держи", - из-под плащ-палатки высовывается озадаченная морда радиста, с минуту Косимов таращится на протянутый ему блокнот. Только затем до него доходит, что к чему. Он стремительно, словно лягушка языком, сгребает рукой свой "бортовой журнал" и снова исчезает под плащ-палаткой. Прямо черепаха под панцирем, а не радист.
Лес. Чеченский лес. Лес это хорошо - когда на пикнике, а на войне, тем более на такой, приятного мало. Под ногой предательски трещит небольшой сучок, екарный бабай! Стараюсь идти осторожнее. Пройти по этому лесу и не наступить на сухую валежину почти невозможно, хотя как идти... Ага, во-на-на наша лейтенанта, только ноги из-под пончо торчат. Спит себе и в ус не дует. Правда у него и усов-то нет, только трехдневная щетина, зато какая - любой ежик позавидует. С этой щетиной да еще в его панамке вылитый "чех". Вот увидел бы такого, не задумываясь поливать бы начал... Из чего?! Ну не из лейки же... Одно радует- что, пожалуй, чехи его не убьют, а вот свои могут...
Небо, постепенно очищаясь, давало робкую надежду на первый после выхода день без дождя, а значит, и долгожданную возможность просушиться. Влага, беспрестанно сыпавшаяся с небес, проникла, казалось бы, до самых костей. И если одежда еще кое-как успевала просыхать от тепла тела, то в берцах постоянно хлюпало. Противное, мерзкое ощущение. Небольшой ветерок, порывом налетевший с запада, заставил поежиться. До чего же все-таки холодно. А солнце, уже полностью выползшее на востоке, виднелось мутным пятном и ни черта не грело. Итак, иду к нашему командиру. Наш командор - это отдельная тема: рост выше среднего, плечи - косая сажень, борцовская шея, лицо широкоскулое, в серых глазах нет-нет, да и мелькнёт признак интеллекта, нос на удивление прямой и тонкий. Почему на удивление? Так ведь эта куча мускулатуры- мастер спорта по боксу. Тонкий и целый нос в боксе- это, по меньшей мере, странно. Зовут Сергей, фамилия Бидыло. Если немного поизгаляться, то получится не хуже чем с яхтой капитана Врунгеля. Родом с Ленинградской области, окончил какое-то морское училище, а попал к нам. Эх, Бидыло, Бидыло, ходить бы тебе по морям-океанам и пользы было бы больше и нам спокойнее.
-Сергей, подъем! - опустившись рядом со спящим лейтенантом на корточки, я осторожно потряс его за плечо.
-А? Что? - сонно откликнулся тот и, откинув с лица камуфлированное полотнище, уставился на меня тупо вытаращенными глазами. Затем, машинально притянув к себе автомат, сел. На его заспанном лице с четко отпечатавшейся лямкой рюкзака, служившего ему подушкой, медленно проявлялось осмысленное выражение. А насчёт автомата он молодец, оружие всегда должно быть под рукой. Да и проснулся быстро, еще секундочку и можно будет говорить в надежде, что буду понят. И вот он - миг просветления!
- Сергей, там радиограмма на эвакуацию. Идти прилично. Надо поднимать бойцов, чтобы укладывались, а как уложатся, то сразу и выходить. Дай-ка мне карту, хочу глянуть, как лучше топать.
Я замолчал, теперь оставалось только ждать командирского решения, но в это утро мозги у Бидыло ворочались с великим трудом. Он и раньше-то туго соображал, но тут его что-то совсем заклинило или это мне только показалось?
Наконец, он в глубокомысленном молчании переварил информацию, и так же молча, медленно, словно нехотя вытащив карту, протянул в мою сторону.
Ага, вот она наша сопочка-хренопочка, а вот и место эвакуации. Чует моё сердце, что попрёмся мы опять по дороге, ибо, если идти по лесу, чапать мы туда будем до китайской загвини. А по дороге идти чревато... Да фик с ним, чему быть- того не миновать. Надеюсь, что "везунчик" от нас не убежит, как убежал месяцем ранее от одной из групп соседней роты. И было это всего в одном километре отседова. Два двухсотых.* Никак не могу вспомнить лицо погибшего контрактника, а ведь он мне земляк...
-Колян, - лейтенант наконец-то вышел из оцепенения, - давай поднимай всех, пусть собираются, - он посмотрел на часы, - в восемь выходим.
-Добро, - я кивнул и, поднявшись, неторопливо направился к ближайшей тройке разведчиков, но не отошел еще и на пару шагов, когда до меня донесся приглушенный голос лейтенанта.
-Мины пусть не забудут снять.
Не оборачиваясь, я снова кивнул и, завернув за куст, ушел из поля зрения командира группы...
Всё оставшееся до рассвета время Хайлула метал молнии, наполняя лес звуками шипящего пламени и запахом обгоревшей плоти, а ещё он чувствовал как небывалая мощь наполняет его тело, как обостряются чувства. Он слышал как шуршат, разрывая дерн и пробиваясь вверх, проростки будущих деревьев, как где-то глубоко под корой вгрызается в плоть дерева червь древоточец. И пьянея от своего всё возрастающего могущества ,он внезапно ощутил тысячи новых запахов, забивающих его ноздри. А еще в голове у Хайлулы не- иссякающим потоком мудрости звучал бесконечно далекий, но такой завораживающий, сладкой полудрёмой обволакивающий его сознание голос. Голос, облекавший обрывки его слов в законченные мысли. Голос, понуждающий действовать. Словно далекий учитель, напутствующий своего ученика, уходящего в жизнь, этот голос направлял его к источникам силы, что -бы найдя их, нести смерть и разрушения...