– Кто побеждает? – спросил Люсю Ильдар, прервав таким образом ставшее со стороны подозрительным молчание.
Люся в ответ лишь передернула изящными плечиками.
– Побеждает дружба, – ответил за Люсю Рейн.
– Все побеждает и побеждает, сколько помню себя, все время побеждает, – философским тоном отозвался Ильдар. – И все никак не победит, – перефразировал он киношного Бармалея из известной комедии.
– Время! – кивнула Люся, в один миг убрав мобильник и осушив бокал минеральной.
– В самом деле, – кивнул Рейн.
Ильдар отхлебнул немного из своего стакана. На какое-то время задумался, не торопясь с дальнейшими решениями. И вновь зазвучал в его памяти страшный голос, точно живое появилось перед глазами лицо, которое таковым назвать было весьма проблематично.
– Захочу, ты, Ильдар, ползать будешь и умолять, чтобы тебе веревочку дали или кусок стекла… Чтобы повеситься или вены перерезать.
О, если бы были свободны руки. Хотя бы одна рука или нога! Удар пальцами в эти темные провалы, именуемые глазами, и беспредельщик сам заорет благим матом. А ногой Ильдар способен был бы разбить Гусаку коленную чашечку, самого поставить на колени и тут же добить ударом в висок. Но нет, ремни накрепко сковывали кисти рук Ильдара. И вдруг в тюремную камеру постучали. Вова отвлекся, что-то выслушал, затем дверь отворилась, и в камеру вошли трое сотрудников СИЗО. Дважды они ударили Ильдара дубинкой, потом развязали ноги и в быстром темпе увели из камеры.
– Отпускаю я тебя. Мог ОПУСТИТЬ, но вот почему-то решил ОТПУСТИТЬ. Надеюсь, не забудешь нашу встречу? – услышал он уже в коридоре прощальные слова Вовы.
Позже, уже выйдя из СИЗО, Ильдар узнал, что это отнюдь не Вова смилостивился, а один из влиятельных авторитетов и Ильдаровых друзей сумел выйти на кума, начальника оперчасти СИЗО, и убедить его вырвать Ильдара из лап беспредельщиков. Кум, получив неплохой куш, решил, что с «синими» лучше отношений не осложнять. Выручил Ильдара и пресс-хату после прикрыл, переведя Гусакова в другой изолятор, от греха подальше. Тогда Ильдар, пожалуй, впервые в жизни почувствовал себя таким слабым и беспомощным. С его соратником, можно сказать другом, таким же авторитетом, как и Ильдар, расправились у него на глазах. И он не смог ничего сделать.
А они…
Они, эти беспредельщики, могли все! Позже Ильдар узнал о Директоре, на которого, собственно говоря, и работал Гусак! Директор ворочал наркотиками, прикрываясь вывеской некоей благотворительной организации. Одно время он был беспрепятственно вхож в Кремль, собирался протолкнуть закон о легализации наркотиков, в том числе тяжелых, но время это довольно быстро кончилось. Однако сам Директор не кончился! Некоторое время в телохранителях у Ильдара был парень, который, будучи прапорщиком, воевал в Чечне и попал в плен к полевому командиру, занимающемуся торговлей людьми. В один прекрасный день в зиндан вместе с чеченцами заявились трое гостей. Одного из них, маленького, усатого, с выпученными неприятными глазами, прапорщик узнал, так как пару раз видел по телевизору. Там карлик-усач вещал о демократических ценностях, правах человека и еще какой-то интеллигентской лабуде. Там же, в подвале-зиндане, карлик повел себя несколько по-иному. Кроме прапорщика, среди пленных был высокий средних лет майор инженерных войск и французский журналист. С французом Директор вежливо поздоровался и сразу увел его из зиндана. Позже Ильдар узнал, что похищение и освобождение Директор организовал на пару с тем полевым командиром, который имел и свою долю в директорском наркобизнесе. Выкуп же был получен от правительственных структур РФ. Уведя француза и вернувшись в зиндан, Директор ткнул пальцем в сторону пленного майора:
– Ну, что скажешь, федеральная крыса? Знаешь, кто я?
– Знаю, – кивнул майор.
– Я для тебя теперь царь и Бог! Быстро на колени!
Майор не торопился выполнять приказание. Впрочем, даже если бы он и оказался на коленях, то Директор и в этом случае не сравнялся бы с ним в росте.
– Хочу милую, хочу казню! – вдруг сорвался на визг Директор.
И с этими словами Директор взял из рук одного из своей свиты невесть как взявшийся здесь самурайский меч-катану.
– И отрублю тебе, майоришке российскому, твою глупую башку! – докончил карлик, с трудом удерживая оружие в своих хилых ручонках.
Позже Ильдар сообразил, что меч был лично Директора и тот брал его с собой именно в такие поездки.
– Поставить его на колени…
Дальше прапорщик сказал, что потерял сознание и ничего не помнит. Майора инженерных войск он более никогда не видел. А самого прапорщика через месяц обменяли на родственника полевого командира, которого сумел захватить спецназ МВД… Таким образом, Ильдар понял, что Директор – это не просто человечишко, любой ценой рвущийся к большим деньгам. Это законченный, прирожденный негодяй, получающий наслаждение от чужих страданий. Особенно если страдает кто-то более высокий, более красивый или талантливый. Наверное, в этом и был главный смысл жизни Директора, ради ЭТОГО он и стремился к власти! Позже Ильдар отошел от криминальных дел, заимел две фирмы-магазина по продаже мотоциклов и квадроциклов, имел неплохой доход, хоть и не являлся богатеем по нынешней шкале ценностей. О беспредельщиках и их лидере Вове он с тех пор не слышал. Те, несмотря на всю свою отмороженность, не афишировали себя в «мирной жизни», стало быть, побаивались… Такое положение дел вполне устраивало Ильдара – беспредельщики точно в воду канули, считай, и не было их. А сам Ильдар – предприниматель, вполне положительный персонаж, судимостями лишний раз, для красного словца, не бравирующий… Старался он забыть и о Вове-беспредельщике, и о Директоре, а вот они об Ильдаре забывать не пожелали.
А авторитет, который с помощью кума спас тогда Ильдара, погиб.
Когда они покинули ресторан, Ильдар решил проводить Люсю до снятой для нее квартиры. У подъезда сидели четверо переростков лет двадцати с бутылками. Когда Ильдар и девушка прошли мимо них, они стали громко и с выражением обсуждать достоинства и недостатки Люсиной внешности. В другой раз Ильдар уделал бы всех четверых без лишних вступлений, но сегодня он не хотел лишнего шума. Девушка же остановилась у самых дверей дома, повернулась и двинулась в сторону развеселой компании.
– Ты куда? – Ильдар взял было ее за плечо, но Люся мгновенно высвободилась.
– Пойду выпью с ними, – пояснила она и быстрым шагом сблизилась с четырьмя высоченными гопниками.
А в следующую секунду один из них с хрипом свалился со скамейки, держась за горло (Люся рубанула его ребром ладони точно под кадык), второй взвыл от удара по голени, у третьего Люся ногой выбила из рук недопитую бутылку, перехватила ее за горлышко, перехватила за дно и тут же снесла это самое горлышко молниеносным ударом.
– Еще раз здесь увижу, хребты перешибу! – Люся вырвала вторую бутылку у онемевшего четвертого и ударом о близрастущее дерево превратила ее в страшное оружие, именуемое «розой»…
Ильдар перевел дух, лишь когда гопников и след простыл. Но в то же время не без удовлетворения отметил, что Калистратов и Вова такой Люсечке вполне по зубам.
6
– Благодарю, Румын! И вас, Леонид Григорьевич, и вас, девушка, – кивнул в сторону Ольги Ганс.
В иной ситуации Ольга показала бы ему «девушку», но сейчас промолчала. Времени было не так уж много, а нужно было еще допросить захваченного в плен. Миновав три двора, машина затормозила. Валера выбрал самый глухой двор, но при этом остановил машину так, что в любой момент мог дать и задний, и передний ход.
– Сейчас он нам много интересного расскажет! – произнес подполковник, доставая оружие.
Пленный громила опустил взгляд, вновь затрясся мелкой дрожью.
– Он сейчас скажет, что ничего не знает, – вставил свое слово Валера.
– Тогда мы его убьем, – проговорил Леонид.
– А вы менты? – подал наконец голос громила.
– Ага, – кивнула Ольга, раскрыв удостоверение.
– Тебя убить хотели. Вовчик говорил, «ментовку» Ларионову завалить надо… Вы это… Не убивайте меня, а?
Сказано это было с такой непосредственностью, что Леонид с Валерой чуть не рассмеялись. Голос у громилы стал тоненьким, почти детским.
У Директора между тем сутки также выдались не из легких. С самого раннего утра к нему пожаловали двое вожаков «либеральной оппозиции». Директор именовал их не иначе как Дурачина и Дурачишка. Дурачина был высоченным кучерявеньким недорослем с тупым взглядом коровьих глаз, при этом вечно изощряющимся в остроумии. Острил он как на публике, так и в узком кругу и всегда на одну и ту же тему. Можно было заключать пари, на какой минуте беседы, первой или второй, Дурачина произнесет слова «трахать», «импотенция», «кастрация» или еще что-нибудь в этом духе. «Кто о чем, а вшивый про баню!» – мысленно осаживал Дурачину Директор, но вслух ничего не произносил. Потому без данных тем и слов Дурачина не мыслил ни одной беседы, включая дискуссии о макроэкономических вопросах. Если бы имиджмейкеры запретили ему касаться сексуальной тематики, то Дурачина просто тупо пялился бы на своих оппонентов, не в силах выговорить ни слова. Дурачишка была тощим, болезненным существом с желтеньким костяным личиком. Пол Дурачишки определить было крайне сложно, сама же она как-то назвала себя европейцем. С тех пор ее именно так и называли. В отличие от Дурачины, Дурачишка редко касалась вопросов интимных отношений, видимо, у нее эта тема «болела» несколько иначе, чем у ее кучерявенького коллеги. Зато Дурачишка-еврепеец постоянно твердила о своей приверженности либеральным ценностям, готовности отдать за них жизнь и готовности осчастливить всех пенсионеров, все молодые семьи, да и вообще весь народ, но при условии, если Дурачишку выберут хотя бы в Государственную Думу.
У Директора между тем сутки также выдались не из легких. С самого раннего утра к нему пожаловали двое вожаков «либеральной оппозиции». Директор именовал их не иначе как Дурачина и Дурачишка. Дурачина был высоченным кучерявеньким недорослем с тупым взглядом коровьих глаз, при этом вечно изощряющимся в остроумии. Острил он как на публике, так и в узком кругу и всегда на одну и ту же тему. Можно было заключать пари, на какой минуте беседы, первой или второй, Дурачина произнесет слова «трахать», «импотенция», «кастрация» или еще что-нибудь в этом духе. «Кто о чем, а вшивый про баню!» – мысленно осаживал Дурачину Директор, но вслух ничего не произносил. Потому без данных тем и слов Дурачина не мыслил ни одной беседы, включая дискуссии о макроэкономических вопросах. Если бы имиджмейкеры запретили ему касаться сексуальной тематики, то Дурачина просто тупо пялился бы на своих оппонентов, не в силах выговорить ни слова. Дурачишка была тощим, болезненным существом с желтеньким костяным личиком. Пол Дурачишки определить было крайне сложно, сама же она как-то назвала себя европейцем. С тех пор ее именно так и называли. В отличие от Дурачины, Дурачишка редко касалась вопросов интимных отношений, видимо, у нее эта тема «болела» несколько иначе, чем у ее кучерявенького коллеги. Зато Дурачишка-еврепеец постоянно твердила о своей приверженности либеральным ценностям, готовности отдать за них жизнь и готовности осчастливить всех пенсионеров, все молодые семьи, да и вообще весь народ, но при условии, если Дурачишку выберут хотя бы в Государственную Думу.
– Ну что, подобрали рекрутов? – с ходу начал Директор, как только либералы уселись в кресла.
– Да, тысяч восемь выйдут на улицу всенепременно. – Дурачина закинул ногу на ногу и даже сидя смотрел на Директора сверху вниз.
– Восемь тысяч? Надо, как минимум, двадцать! В самом центре Москвы! – недобро сдвинул брови Директор.
– Скажете двадцать – будет двадцать! – не слишком уверенно отозвался кучерявенький. – Главное – проплатить вожаков! Вот если бы вы накинули еще хотя бы тысяч восемьсот…
– Борька! – раздраженно и визгливо вставила свое слово желтенький европеец. – Восемьсот – курам на смех! Мы сюда зачем пришли?! Полтора миллиона минимум! Мы должны заплатить не только лидерам, но и за питание, биотуалеты, лозунги, песни протеста! Ведь массовке предстоит выстоять, как минимум, несколько дней.
– Вам ведь сколько ни давай, все равно по собственным карманам рассуете, – искренне возмутился Директор, опустив взгляд в пол.
– Да чтобы мне баб никогда не трахать! – взвился кучерявенький.
– И не будешь! – подняв на Дурачину свои крупные рачьи глаза, в несвойственной ему манере рявкнул Директор. – Если ты сорвешь мне манифестацию протеста, то я повешу тебя за яйца! Куда ушли четырнадцать миллионов?!
– Ну это… – залепетал Дурачина. – Оргвопросы там всякие, буклеты…
– Мороженое, газировка! – поддержал его Директор.
– Видеоклип сняли, – робко сообщила европеец. – На тему противостояния неосталинизму…
– За четырнадцать миллионов?! У вас что там, Меньшиков с Машковым снимались?! Да кому, в задницу, ваш клип нужен?! А боевые отряды готовы?! Вдруг придется схватиться с ОМОНом?!
– Все-все будет сделано! – затряс кучерявой головой Дурачина. – А кого завалят, если не секрет?
«Дурачина, он и есть Дурачина!» – подумал Директор, укоризненно и с досадой глядя на собеседника.
– Нет, в самом деле… – неожиданно поддержала Дурачину европеец. – Мы же плакаты должны сделать заранее. Да и песню какую-нибудь нужно сочинить. Такие дела за один день не делаются!
«Верно, не делаются, – про себя согласился с Дурачишкой Директор. – И насчет песни… Почему бы и нет?!»
– Фалька, – ответил Директор.
– Журналюгу? – переспросил Дурачина.
– А что, за тебя, что ли, прогрессивная общественность на улицу выйдет?! Ну-ка, оба ноги в руки и вперед! Первую рифму для песни даю – «Совесть России журналист Фальк – несгибаем и тверд был как сталь»… Деньги получите, как только я услышу песню целиком!
Либералы и в самом деле скоренько «взяли ноги в руки» и покинули кабинет Директора. Уже за дверью Директор услышал визгливый голос Дурачишки:
– Борька, ты не знаешь, жрачка в соседней рыгаловке приличная?!
Директор поморщился, затем закурил сигарету, нервы постепенно стали приходить в норму. Соседней «рыгаловкой» был двухэтажный ресторан, каждое блюдо «жрачки» в котором стоило не менее ста долларов. «Вот с такой плесенью приходится работать, тянуть наверх!» – мрачно подумал Директор. Однако других у него под рукой не было. Дурачина и Дурачишка морды достаточно медийные и, что самое главное, говорливые. Пусть болтают, травят пошлейшие анекдоты – публика это любит. Не брать же в «лидеры» жирного «доктора экономики», который не мог связно произнести и двух фраз, постоянно обкусывал до крови губы и периодически убегал в туалет, так как страдал просто-таки хронической диареей. Или его дочку, на папиных деньжатах въезжающую в политику в качестве молодежного лидера! Это вообще законченная дегенератка с вечной патологической улыбочкой по любому поводу. И тоже двух слов между собой не свяжет. Нет, кучерявенький шут и желтенький европеец – самое оно! По крайней мере, болтают, как заведенные, без остановки. Как-то кучерявенький спросил Директора в открытую:
– Послушайте… А стоит ли так вот, впрямую, подрывать стабильность?
– Глупый вопрос. А нужна она нам, стабильность эта?!
Директор очень редко бывал столь откровенен.
– Не понимаю…
– СТАБИЛЬНОСТЬ НЕ НУЖНА! – громко и по слогам произнес Директор. – Только вот в этом хаосе, в этой неразберихе мы способны обделывать свои дела, свой бизнес… Понял, юноша?
Кучерявенький поспешно затряс кудрями и больше лишних вопросов не задавал. Действительно, делать бизнес удобней в хаосе. Ведь Директор настолько привык к таким условиям, что к иным уже вряд ли будет способен адаптироваться. Совсем, даже абсолютно не способен. Как и кучерявенькие с желтенькими.
– Людишки трусливы. Их надо напугать, парализовать их волю и чувства… – продолжал Директор учить уму-разуму более молодых и неопытных соратников. – И не думать, не думать о том, что они люди и что им больно. Нам нужна победа любой ценой.
Соратники кивали и лишних вопросов о правах человека уже не задавали.
– Людишки тупы. У них короткая память. Страх окончательно подавляет их слабую волю.
Самого себя Директор считал человеком сильной воли, несмотря на рост и рахитичное телосложение.
– Сегодня нам надо запугать богатых. Именно их влияние, капиталы должны работать на нас, а не против!
– Груздев имеет покровителей на Западе, – однажды возразил-таки Директору Калистратов. – Его смерть им вряд ли понравится. Но ведь им нужно будет кого-то здесь поддерживать?
– Поддерживать, разумеется, будут самого влиятельного. Точнее, того, кто уцелеет. Покойники, будь они хоть семи пядей во лбу, серьезных людей не интересуют.
– Пожалуй, – согласился с Директором майор. – Но почему на места лидеров либеральной оппозиции вы выбрали таких ничтожеств? Того же кучерявого…
– Да, он дурак, – перебив майора, поспешно согласился с ним Директор. – И ничтожество. Более того – урод и импотент. Хотя изображает из себя секс-гиганта. Но зачем нам другой? Этот будет у нас в руках, будет четко и внятно исполнять нашу волю. Вспомни, в шахматах король самая слабая фигура.
Что ж, удел ферзя, или шахматного офицера, вполне устраивал Калистратова, поэтому у него тоже больше не было лишних вопросов. В сущности, чем отличался Директор от Груздева, в чем суть их вражды?! По большому счету ни в чем. Оба замазаны по самый затылок в криминале, оба исповедуют так называемую «либеральную идеологию», оба уже столько нахапали, что хватит до смерти их праправнукам… Просто Груздев сумел приспособиться к нынешней власти и даже делает попытки оказаться в элите, а у Директора это не вышло, и со дня на день его может взять за жабры генеральная прокуратура. Поэтому усатый карлик готов из кожи вон вылезти, но свалить нынешний ненавистный «авторитарный режим»!
– Кого еще Вовчик валить собирается? – спросила Ольга, желая перехватить инициативу в разговоре. Как-никак, она была и оставалась майором МВД.
– Многих… Груздя, ну Рыжего этого, который в телевизоре все время… Еще журналиста какого-то. С фамилией нерусской.
– Ну-ка вспоминай! – Валера слегка надавил на плечо громилы так, что тот ойкнул, вновь тоненько, по-детски.
– Не помню…
Голос стал совсем тонким, откровенно писклявым.
– Стал отморозком – не пищи, легкой жизни не ищи! – назидательно произнес Леонид Григорьевич.
– Я не отморозок, – пропищал громила. – Я, между прочим, сам ментом был. И вообще… Вовчик сильно не прав, что ваших прессует.
– Кого это наших? – продолжила задавать вопросы Ольга.