Он вновь замолчал, захлебнувшись словами, и скривился от нового приступа боли. Внезапно Брин лодалась вперед и обняла друида, крепко прижав к себе.
— Ничего больше не говори, — прошептала она со слезами на глазах.
Друид медленно выпрямился и отодвинулся от нее. Руки девушки были красны от крови Алланона. И вдруг он усмехнулся:
— Морды боятся меня. Они думают, я смогу их уничтожить. Но они ошибаются, да. Ты эта сила, Брин. Ты — та… против кого им не выстоять. Никому не выстоять. — Рука друида легла на запястье девушки. — Слушай меня. Твой отец не доверяет магии эльфов; он боится того, что она может сделать. И теперь я скажу тебе, девочка: у него есть причины не доверять ей. Для того, кто владеет ею, магия может быть порождением света или же порождением тьмы. В равной мере. Может быть, иногда она кажется просто забавой, игрушкой, но это не так. Остерегайся ее силы, ибо могущественней ее я не видел ничего. Используй силу как должно, и она охранит тебя и доведет до конца твоего похода. Используй ее как должно, и она сама уничтожит Идальч!
— Алланон, но без тебя я ничего не смогу! Ничего! — вскричала в отчаянии Брин.
— Сможешь и сделаешь. Ты обязана это сделать… Никого другого нет, только ты. Так было с Шиа. Так было с твоим отцом.
Брин молча кивнула, едва ли, впрочем, расслышав его. В ее смятенной душе бурлили самые разные чувства, пока девушка пыталась отгородиться от неизбежности происходящего.
— Век проходит, — прошептал Алланон, и глаза его зажглись черным огнем. — И друиды должны уйти вместе с ним. — Его рука осторожно легла на руку Брин. — Но истина, которую несу в себе я, последний из них, не должна исчезнуть из мира. Она должна остаться с теми, кто живет. И истину эту я передам тебе. Наклонись ко мне ближе.
Брин Омсворд подалась вперед, их лица почти соприкоснулись. Очень медленно, превозмогая боль, друид поднес руку к своей груди и просунул ее под изодранный плащ. И когда вытащил через мгновение, пальцы его были в крови. А потом Алланон ласково прикоснулся ко лбу Брин пальцами, теплыми от живой крови, его крови, и заговорил. На непонятном, таинственном языке. И от этих загадочных слов и от прикосновения друида что-то проникло в сознание Брин, накатило волной странного возбуждения. Как будто ослепительный поток пронесся перед глазами. А потом все пропало.
— Что… что ты сделал со мной? — запинаясь, прошептала девушка. Но друид не ответил.
— Помоги мне подняться, — только и сказал он. Брин с изумлением смотрела на него:
— Тебе нельзя ходить, Алланон! Ты тяжело ранен! Странная непривычная нежность смягчила суровый взгляд.
— Помоги мне подняться, Брин. Идти мне недалеко.
Она обхватила его обеими руками и помогла встать на ноги. Там, где он сидел, кровь пропитала траву и смешалась с золой и пеплом.
— О Алланон! — Теперь Брин заплакала.
— Отведи меня к реке, — прошептал он.
Они медленно пошли по оврагу — туда, где, уносясь на восток, бурлил Гремящий Поток. Солнце сияло в безоблачном небе, посылая свои золотые лучи и тепло на благодатную землю, расцвеченную яркими красками осеннего дня. Это день жизни, не смерти. В такой день нельзя умирать, как заклинание твердила Брин про себя. Понимаешь, нельзя, Алланон.
Они вышли на берег реки. Брин помогла Алланону вновь опуститься на колени. Он склонил голову, чтобы яркий свет солнца не слепил его.
— Когда все закончится, Брин, ты найдешь меня здесь. — Он поднял глаза и поймал ее взгляд. — А теперь отойди.
Девушка, потрясенная, отступила. Слезы текли по ее щекам, она умоляюще протянула руки. Еще мгновение (а казалось — так долго) Алланон смотрел на Брин, а потом отвернулся. Обагренная кровью рука поднялась, и друид провел ею в воздухе над водами Гремящего Потока. И течение вдруг замерло, река застыла, спокойная и безмятежная, словно и не река вовсе, а застоялый пруд. Глухая странная тишина опустилась на землю.
И вдруг вода вспенилась, и из глубин донеслись жуткие крики — как тогда Хейдисхорне, — пронзительные и исполненные невыносимой боли. Лишь мгновение звучали они, разносясь над рекой, а потом вновь стало тихо.
Рука Алланона бессильно упала, голова склонилась на грудь.
И тут из притихшего Гремящего Потока поднялась призрачная фигура. Дух Бремана. Мутно-серая и почти прозрачная в блистающем свете солнца, тень сгорбленного старика встала над неподвижной водой.
— Отец, — прошептал Алланон едва различимо, но Брин услышала.
Дух шагнул вперед. Нет, не шагнул — скользнул по замершим водам реки туда, где стоял на коленях друид. Призрак Бремана медленно наклонился, обнял сына и поднял его на руки, прижимая к себе. А потом, даже не повернувшись, тень скользнула назад, над водой, на середину реки. Вода словно вскипела, шипя и окутываясь паром. Дух Бремана медленно опустился под воду, унося с собой в глубину последнего из друидов. Еще мгновение Гремящий Поток был неподвижен, а затем магия освободила его, и река забурлила, вновь устремившись к востоку.
— Алланон! — закричала Брин. Но тщетно глядела девушка на быстрые воды реки в ожидании ответа. Ответа, которого не будет.
ГЛАВА 26
Захватив Джайра в плен, Ститхис повел его куда-то на север через дебри Анара. Вдоль берега Серебряной реки, что вилась запутанной нитью по зарослям леса, меж скалами, через овраги, — в самую чащу сумрачного леса. С самого начала мвеллрет засунул долинцу в рот кляп и вел его всю дорогу на привязи, как собаку. Ститхис развязывал Джайра лишь иногда, чтобы тот смог поесть, но и в эти редкие минуты не сводил с него холодных змеиных глаз. Время тянулось мучительно медленно, и все, что было хорошего в жизни долинца — его друзья и товарищи по походу, его надежды и ожидания, — словно бы отступило куда-то, растворившись в унылых, бесконечных часах серого сумрака и дождя. Было хмуро и сыро, зловоние отравленных вод Серебряной реки пропитало воздух: лес словно заживо разлагался. Да еще деревья росли так густо, что за сплетением ветвей не было видно ни кусочка неба. Пусть черного от туч, но все-таки неба. Только река не давала путникам совершенно утратить чувство направления; вяло текла она мимо, черная, словно полная гноя.
Но не только мвеллрет с долинцем пробирались в те дни на север, в дальний Анар. По широкой дороге, параллельной руслу Серебряной реки (каковую дорогу сам мвеллрет тщательно избегал), тянулись длинные караваны: воины-гномы, их пленники, повозки награбленного добра, — колонны следовали одна за другой, увязая в жидкой грязи. Пленники, подгоняемые как скотина, были закованы в цепи — дворфы, эльфы и люди с границы, изможденные, израненные и утратившие надежду. Иногда Джайру удавалось увидеть в просветах между стволами, как идут они, побежденные защитники Капааля, и слезы стояли в глазах долинца.
А им навстречу нестройным маршем тянулись колонны гномов. Войска из Грани Мрака. Впрочем, они больше походили на дикие орды головорезов, спешащих на юг — присоединиться к тем племенам, что уже вторглись во владения дворфов. Тысячи и тысячи воинов, угрюмых, пугающих своей численностью. Желтые лица кривились в злорадной усмешке, когда гномы проходили мимо беспомощных пленников и с гиканьем окликали их, осыпая ругательствами и оскорблениями. Были там и Морды, но очень мало. Сумрачные черные странники шествовали в одиночку или в компании таких же призраков, ибо даже гномы старались избегать их.
Да еще погода была премерзкой. И становилась все хуже и хуже. Зловещие черные тучи затянули все небо, дождь лил не переставая. Вспышки молний пронзали угрюмую черноту. Земля содрогалась от мощных раскатов грома. Деревья отяжелели от влаги, их ветви клонились к земле, а листья летели в размокшую грязь — почва под ногами стала скользкой и зыбкой, словно трясина. Лес приобрел омерзительно серый оттенок. И небо, казалось, давит на землю, стремясь задушить жизнь на ней.
Джайр уже начал испытывать гнетущее опасение, что так будет всегда. Помимо всего прочего он еще спотыкался на каждом шагу: мвеллрет — фигура в черном плаще во мраке впереди — тянул за кожаный ремень, вынуждая долинца продираться сквозь густой кустарник. Холод и сырость пробирали до самых костей. И тошнотворной волной накатила усталость. Похоже, у Джайра началась лихорадка: мысли его путались, сознание затуманилось. Краткие вспышки воспоминаний о недавних событиях смешались с картинами беззаботного детства. Обрывки ярких и живых образов проносились в оцепеневшем сознании долинца и исчезали, сменяясь пугающими видениями, странными и неясными, что тайком завладевали его мыслями, словно полуночные воры. Но даже тогда, когда разуму его удавалось вырваться из лихорадочной круговерти, неизбывное отчаяние одолевало Джайра. Оно как будто шептало ему: “У тебя уже нет надежды. Капааль, его доблестные защитники, твои товарищи и друзья — все потеряно”. Словно черная молния сверкнула в воспаленном мозгу, так живо долинец представил себе, как все они сгинули: Гарет Джакс — кракен утащил его с собой в Циллиделлан; Форкер и Хельт — каменная стена, разрушенная темной магией странников, погребла их под собой; Слантер умчался вперед по тоннелю в недрах Капааля, не оглянувшись, не заметив исчезновения Джайра. Брин, Алланон и Рон теперь слишком далеко. Быть может, они тоже пропали, потерялись где-то в дебрях Анара…
Но иногда приходили и мысли о Короле Серебряной реки — ясные и пронзительные, исполненные волшебства и тайны. “Помни, — настойчиво и мягко шептали они. — Ты еще должен многое сделать. Не забудь”. Но Джайр, казалось, уже забыл. Спрятанные под рубашкой, подальше от всевидящих глаз мвеллрета, с долинцем остались дары Короля, дары его светлой магии: кристалл видения и кошелек с Серебристой Пылью. Они еще у него. И он, Джайр, обязательно их сохранит. Но для чего? Цель была абсолютно неясной, она затерялась в бешеном вихре лихорадки, спряталась где-то в глубинах сознания.
Только вечером, когда они остановились на ночлег, мвеллрет заметил, что творится с долинцем, и дал ему выпить какое-то лекарство, смешав его с горьким крепким элем. Джайр ни за что не хотел принимать это снадобье — в бреду лихорадки или же просто не доверяя мвеллрету, — но Ститхис разжал ему зубы и насильно влил в рот лекарство. А вскоре долинец заснул и проспал всю ночь. Утром мвеллрет влил в него еще изрядную порцию, горького зелья, а к вечеру второго дня их совместного пути лихорадка начала отступать.
Вторую ночь они провели в пещере, которая выходила прямо на темные воды реки. Теперь вдоль берега тянулся высокий скалистый кряж, и путники без труда нашли подходящее укрытие, сухое и достаточно теплое по сравнению с промозглой прохладой леса. В эту ночь Джайру удалось поговорить с мвеллретом. Они как раз закончили свой нехитрый ужин из кореньев, вяленого мяса и кружки крепкого эля и сидели во тьме, настороженно глядя друг на друга. Снаружи лил дождь, хлеща по деревьям, камням и размокшей земле. На этот раз Ститхис почему-то не спешил заталкивать кляп в рот долинца, как всегда делал сразу же по окончании трапезы. Мвеллрет просто сидел и смотрел на Джайра, глаза его мерцали холодным огнем, тень капюшона скрывала змеиную морду. Или все же лицо? Время шло, а мвеллрет все сидел неподвижно и молча смотрел, и в конце концов Джайру стало совсем уж неуютно. Он набрался духу и осторожно спросил:
— Куда ты меня ведешь?
И без того узкие глаза мвеллрета превратились в щелки, и долинец вдруг понял: Ститхис ждал, когда он заговорит.
— Идем ее тобой в Выссокие Бины. Джайр рассеянно покачал головой:
— В Высокие Бины?
— Горы перед Вороньим Ссреззом, эльфин, — прошипел мвеллрет. — Немного побудешшь в этих горах, ззадержжишшься там. В Дан-Фи-Аране, темнице гномов.
У долинца пересохло во рту.
— В темнице? Ты собираешься бросить меня в тюрьму?
— Сславное мессто для дорогих госстей, — проскрежетал Ститхис и рассмеялся.
Джайр невольно поежился при звуках этого зловещего смеха и попытался прогнать внезапно охвативший его страх.
— Но почему? — выдавил он. — Что тебе от меня нужно?
— Шшш! — Мвеллрет многозначительно поднял палец. — Неужжели жже эльфин не ззнает? Неужже-ли ещще не догадалсся? — Он подался вперед. — Тогда сслушшай меня, человечишшко. Сслушшай! Нашш народ — великое племя, и ранынше мы были хоззяевами гор. Весей жжиззни в горах. А потом пришшел Власстелин Тьмы — много, много лет наззад, — но мы ззаключили сс ним седелку. Чтобы он насс осставил в покое, мы отдали ему на сслужжение гномов. И оссталиссь хоззяевами в горах. Всскоре ссам Власстелин Тьмы ссгинул. Но мы-то жживем. Мы жживем! — Ститхис повертел в воздухе когтистым пальцем. — А поссле пришшли сстранники, поднялиссь изз черной ямы — Мельморда, поднялиссь на нашши горы. Они говорили, что сслужжат магии Власстелина Тьмы. И говорят: и вы сслужжите. Дайте нам дом, где жжить. Дайте людишшек нам в усслужжение. Отдайте весе. А вззамен — ничего.
Мы отказзали сстранникам-Мордам. Мы тожже были ссильны. Но что-то сс нами сслучилоссь. Мы сстали сслабеть и умирать. А молодых не рожждалоссь. Ссловно мор ссгубил нашше племя. Годы шшли — насс оссталассь лишшь горсстка. Но весе равно сстранники гнали насс сс гор. Насс было мало — пришшлоссь уйти. — Он замолчал. Исполненный гнева и горечи взгляд зеленых змеиных глаз прожег долинца насквозь. — Броссили меня умирать, сстранники-Морды. Черные ззлобные твари. Но я выжжил!
Джайр уставился на ящера. Ститхис сам подтвердил, что во времена Шиа Омсворда мвеллреты отдавали Чародею-Владыке племена горных гномов, чтобы тот повел их на битву с людьми Южной Земли в Третьей Войне Народов, которая, к счастью, не состоялась. И мвеллреты пошли на это, чтобы сохранить свое царство в Вороньем Срезе. Дворфы об этом подозревали, Форкер сам говорил Джайру. Ну а потом пришли призраки-Морды, наследники магии Чародея-Владыки, и отобрали у мвеллретов Вороний Срез. Да, ведь черные странники стремились установить господство над всей Восточной Землей. Но ящеры стали сопротивляться, и Морды наслали на мвеллретов мор и так уничтожили их. Значит, Ститхиса действительно прогнали из дому… и там, в Капаале, он не соврал…
— Ну а я здесь при чем? — с дурным предчувствием спросил долинец.
— Магия! — быстро ответил мвеллрет. — Магия, дружжок! Мне нужжна твоя ссила. Песснь, что ты поешшь, должжна сстать моей! Ты владеешшь магией и ты должжен отдать ее мне!
— Нет! — выдохнул Джайр. Чешуйчатая морда скривилась.
— Нет, дружжок? Ссила магии должжна вернутьсся к моему народу — не к Мордам. И ты от-дашшь ссвою магию, эльфин. Там, в темнице, отдашшь. Вот увидишшь.
Джайр отвернулся. Ну вот, пожалуйста, та же история, что и с седтом Спилком: обоим нужна его магия. Именно то, чего он не может отдать. Он с ней родился, с песнью желаний, и только он, Джайр, может вызывать ее силу. Как и для седта, для мвеллрета она бесполезна.
А потом внезапная мысль пронзила сознание. Долинец похолодел: а что, если Ститхис знает об этом? Вдруг мвеллрет понимает, что сам он не сможет подчинить себе эту силу, и намерен использовать ее через Джайра? Долинец не забыл, что сделал с ним мвеллрет в подвале Капааля: каким-то таинственным образом он заставил его вызвать заклятие…
У Джайра перехватило дыхание. О черт! А вдруг мвеллрет знает — ну или хотя бы подозревает, — что у него есть не только песнь? А вдруг он может почувствовать присутствие кристалла видения и Серебристой Пыли?
— Нет, ты не сможешь их получить, — прошептал долинец, не успев даже осознать, что он говорит. В его голосе звенело тихое отчаяние.
— Там, в темнице, ты передумаешшь, человечишшко, — прошипел в ответ мвеллрет. — Поссмотришшь.
А потом Ститхис вновь связал Джайра и засунул ему в рот кляп. Долинец еще долго не мог заснуть. Он лежал в темноте, слушая шелест дождя, дыхание спящего мвеллрета и вой ветра, гоняющего грозовые тучи над промокшим лесом. И мысли долинца были темнее непроглядного мрака пещеры. Что же делать? Как быть? Его поиск Колодца Небес и планы спасения Брин остались теперь позади. А впереди… впереди — Дан-Фи-Аран, темница гномов. Которая вполне может стать могилой ему, ибо мвеллрет будет держать Джайра там, пока тот не раскроет ему всех секретов эльфийской магии. В этом долинец не сомневался. Но и еще в одном он был уверен: никогда не откроет он мвеллрету этих секретов. Они — только его; и свою магическую силу Джайр посвятил служению Королю Серебряной реки. Потому что взамен тот обещал ему жизнь сестры. Джайр сохранит тайны. И все же… почему-то долинец чувствовал, что, как бы он ни сопротивлялся, какую бы силу ни противопоставил Ститхису, рано или поздно мвеллрет обязательно отыщет способ вытянуть из Джайра все его тайны. Где-то вдали прогремел гром — звук волной прокатился по лесу, глухой и зловещий, наводящий ужас. Но ужаснее в сто крат было отчаяние Джайра. Еще долго не мог он заснуть, но в конце концов усталость все-таки одолела долинца.
А на рассвете Ститхис разбудил его, и они вновь зашагали на север. Снова этот тоскливый марш сквозь дождь, туман и пропитанный влагой лес. Уже в полдень мвеллрет с долинцем добрались до Высоких Бинов — мрачного хребта, беспорядочного нагромождения острых пиков и как будто изломанных скал, нависающих над руслом Серебряной реки. Густой туман, липнущий к скалам, словно поглотил путников, когда они поднялись по крутому склону наверх. Весь день они шли по горам и лишь ближе к вечеру вышли на мрачный утес.
Перед ними, словно материализовавшись из дождя и тумана, стояла внушительная серая крепость, мрачная и грозная. Дан-Фи-Аран. Мвеллрет, ускорив шаг, потащил за собой прихрамывающего долинца. Они пробрались сквозь чахлый кустарник, лепящийся к камню утеса, и вышли в унылый, промокший лагерь. Хмурые гномы сновали туда-сюда по жидкой грязи, закутавшись в широкие плащи с капюшонами, натянутыми до самого носа. У них явно хватало своих забот. Никто не окликнул путников, никто их не остановил. Если кто-то раз и взглянул на них, то больше не обращал никакого внимания. Мвеллрет с долинцем прошли по каменному перекрытию, вдоль крепостной стены, потом — вниз по лестнице и дальше — по ходам крытой галереи. Сумрак ночи сгущался над крепостью, день отступал. Странное чувство возникло у Джайра: словно мир смыкался вокруг, отрезая их от всего, и давил. Долинец ощущал особый запах этого места: запах затхлых подвалов и человеческих тел. Да, здесь жизнь загубят не задумываясь — Джайр не подумал об этом, а просто почувствовал. Жизнь заперли в этих стенах и забыли на веки вечные.