И все же это были глаза человека, который убивал с холодной рассудочностью.
Так же, как делал и он, резидент из Лиссабона.
Карая людей.
Но ради чего?
Возникает множество вопросов. Так сосредоточься на них. Слушай, что говорит этот Фельд. Найди ошибку в его рассуждениях. Найди ее… Никогда еще за всю историю мира не было столь острой необходимости обнаружить ошибку, как сейчас!
– Я не верю вам, – произнес Дэвид, стараясь, как никогда в жизни, чтобы голос его звучал убедительно.
– А я думаю, что это не так, – спокойно ответил Фельд. – Эта девушка, Лэсли Хоуквуд, сказала нам, что вы ничего не знаете. В это трудно было поверить… Но сейчас я верю в это.
Дэвид должен был осмыслить услышанное. До него не сразу дошло, о ком идет речь. Имя Лэсли Хоуквуд ему ничего не сказало. Но только в первый момент. Затем у него в голове прояснилось. И он ощутил в сердце боль.
– Каким образом она оказалась вдруг связана с вами? – спросил он едва слышно.
– Герольд Голдсмит – ее дядя. Точнее, дядя ее мужа. Ведь сама она не еврейка.
– Голдсмит? Я впервые слышу о нем… – Сконцентрировать внимание! Сосредоточиться и говорить, заранее все продумав.
– Зато его имя известно тысячам евреев. Это он стоял за переговорами, которые вели Барук и Леман. Никто в Америке не сделал так много, как он, чтобы вытащить наших людей из концлагерей… Правда, вначале он не желал иметь с нами дела. И так продолжалось до тех пор, пока сознательные, добрые и сострадательные люди в Вашингтоне, Лондоне и Ватикане не отвернулись от него. Тогда он, придя в ярость, присоединился к нам – назло им. Развернув бурную деятельность. Герольд Голдсмит не ограничился этим и вовлек в наше дело и свою племянницу. Возможно, она чересчур уж драматизирует все, с чем ей приходится сталкиваться. Вместе с тем эта девушка исключительно исполнительна. Добросовестно выполняет все поручения, которые ей дают. Особую ценность для нас представляет то обстоятельство, что она вращается в кругах, закрытых для евреев.
– Почему?
Слушай! Слушай же. Бога ради! Вникай во все! Сконцентрируй внимание!
Ашер Фельд не сразу ответил. Взгляд его темных, глубоко сидящих глаз омрачился сквозившей в них холодной ненавистью.
– Она встречалась с десятками… а может, и с сотнями… людей, с которыми Герольд Голдсмит порвал отношения. Разглядывала вместе с ними их фотографии, слушала, что говорили они. Уже этого одного было бы для нас вполне достаточно. В общем, она знает свое дело.
К Дэвиду начала наконец возвращаться способность судить обо всем холодно и трезво. И это – благодаря Лэсли. Упоминание о ней явилось тем живительным средством, которое помогло ему вырваться из полубезумного состояния. Однако вопросы, возникшие у него, так и оставались вопросами.
И он, решив уточнить кое-что, произнес:
– Я не стану, конечно, отрицать того факта, что Райнеман купил чертежи…
– О, хватит! – прервал его Фельд. – Вы были резидентом в Лиссабоне. И вероятно, не забыли еще о том, что ни одному из ваших агентов – даже лучшим из лучших – так и не удалось проникнуть в Пенемюнде. Отказалось от попыток внедриться туда и немецкое подполье. Или это не так?
– Никто никогда не отказывался от этого. Ни те, ни другие. И немецкое подполье участвует в этой операции самым непосредственным образом! – возразил Дэвид и тут же подумал, что он допустил промах, сказав о том, о чем не следовало бы говорить.
– Если бы это действительно было так, – сказал Фельд, кивнув в сторону лежавших на диване двух мертвых тел, принадлежавших немецким охранникам Райнемана, – то и эти люди являлись бы членами одной из подпольных организаций. И тогда они были бы живы. Вы же знаете, Лиссабонец, «Хагану». Мы не убиваем подпольщиков.
Сполдинг смотрел на говорившего ровным тоном еврея и думал о том, что тот, пожалуй, прав.
– Однажды вечером, находясь на Паране, я обнаружил, что за мной следят, – сказал торопливо Дэвид, пытаясь докопаться до истины. – Потом меня избили… Когда же мне удалось взглянуть на удостоверения личности своих преследователей, то оказалось, что это гестаповцы!
– Нет, все вовсе не так. Это были наши люди, члены «Хаганы», – ответил Фельд. – Гестапо – лучшее наше прикрытие. Если бы они и в самом деле были гестаповцами, то знали бы примерно, в чем заключаются ваши функции… И, зная это, неужели они оставили бы вас в живых?
Сполдинг хотел возразить своему оппоненту. Гестаповцы не решились бы убить кого-либо на территории нейтрального государства. Во всяком случае, имея при себе удостоверения личности. Но затем он понял абсурдность своей логики. Буэнос-Айрес – это не Лиссабон. Конечно, они убили бы его.
Ему припомнились слова Генриха Штольца: «Мы выясняли это в самых высших инстанциях… Никаких гестаповцев здесь нет… Это исключается…»
И вслед за ними – прозвучавшая несколько странно, не к месту, апологетическая по сути своей фраза: «Расистские теории Розенберга и Гитлера разделяют далеко не все… Главное тут – экономика…»
Попытка оправдать то, что нельзя оправдать, исходила не от кого-то еще, а от человека, который, как можно было подумать, был предан не Третьему рейху, а Эриху Райнеману. Еврею.
Потом пришли на ум слова Бобби Балларда: «Он из тех, кто верит… Я принимал его за типичнейшего представителя юнкерства…»
– О боже! – тяжело вздохнул Дэвид.
– Парадом командуете вы, подполковник. И вам принимать решение. Не зная, какой вы сделаете выбор, я прямо скажу: мы готовы умереть. Констатирую это как факт, а не для того, чтобы показать, какие мы герои.
Сполдинг стоял сам не свой.
– Вы понимаете, что значит все это? – негромко и с сомнением в голосе произнес он немного погодя.
– Да, мы понимаем, – ответил Фельд. – Понимаем с того самого дня, как ваш Уолтер Кенделл встретился в Женеве с Иоганном Дитрихтом.
Дэвида словно током ударило.
– С Иоганном… Дитрихтом?
– Да, с беспутным наследником «Дитрихт фабрикен», этой империи Дитрихтов.
– И.Д. – прошептал Сполдинг, вспоминая мятые желтые листки, обнаруженные им в столе нью-йоркского офиса Уолтера Кенделла. Женские груди, мужские половые органы, свастики… Грязные, нервные завитки, выведенные рукой грязного, нервного человека. – Иоганн Дитрихт… И.Д.
– Альтмюллер убрал его. И весьма ловко – так, чтобы никто ничего не заподозрил…
– Но зачем?
– По-видимому, считаем мы, Альтмюллер опасался, что его «поверенный» возьмет да и сболтнет вдруг кому-то и о своей миссии в Женеве, и о том, что он, формально представляя на переговорах министерство вооружений, в действительности выполнял распоряжение верховного командования. Дитрихт занимался связанными со сделкой делами лишь до тех пор, пока не была достигнута договоренность о завершении операции в Буэнос-Айресе, где заправлять всем должен был уже Райнеман. Ликвидировав Дитрихта, верховное командование устраняло ненужного свидетеля.
Слова Фельда тотчас же вызвали в сознании Дэвида соответствующие ассоциации. Кенделл, почувствовав интуитивно, что что-то тут не так, бежал из Буэнос-Айреса в паническом страхе. Бухгалтер не позволил заманить себя в ловушку и убить. Ему же, Дэвиду, предстояло сразу же по завершении сделки или самому прикончить Эриха Райнемана, или сделать это чужими руками. Ликвидация финансиста являлась после получения чертежей следующей по важности акцией. Смерть его означала бы для Вашингтона все то же «устранение ненужного свидетеля».
Затем мысли Сполдинга переключились на Эдмунда Пейса.
На Эдмунда Пейса.
Которого уже нет.
– Убили не только Дитрихта, но и еще одного человека, – сказал Дэвид. – Полковника Пейса…
– Из «Фэрфакса», – закончил за него Ашер Фельд. – Он должен был умереть. Его так же использовали, как и вас. У нас к подобным вещам подход сугубо прагматичный… Не зная последствий операции, в которую он был вовлечен, а может, и сознательно закрывая на них глаза, полковник Пейс немало сделал для претворения в жизнь пресловутого плана под кодовым названием «Тортугас».
– Вы могли бы просто рассказать ему обо всем. Но не убивать же! Вам никто не мешал сорвать операцию еще до того, как она началась! Но вы не сделали этого, ублюдки!
Ашер Фельд вздохнул.
– Боюсь, вы упускаете из виду тот ажиотажный по сути своей настрой, который царит сейчас среди ваших промышленных магнатов. Как и среди их собратьев из рейха. Пейс должен был умереть… Убрав его, мы вывели из игры и «Фэрфакс». Вместе со всем огромным его потенциалом.
Дэвид подумал, что дискутировать и дальше на тему о том, диктовалось ли убийство Пейса суровой необходимостью или нет, уже не имело смысла: позиция его противника и так была ясна. Фельд, прагматик до мозга костей, в одном был полностью прав: представляемой им организации и в самом деле удалось отстранить «Фэрфакс» от участия в операции «Тортугас».
– Раз Пейса больше нет, то, значит, в «Фэрфаксе» о сделке теперь никто не знает.
– Не совсем так: о ней знает один наш человек. Правда, известно ему далеко не все.
– Кто же он? Ваш человек в «Фэрфаксе»?
Фельд указал рукой на своего сидевшего молча товарища.
– Он не знает его, я же этого вам не скажу. Вы можете убить меня, но узнать все равно ничего не узнаете.
Сполдинг понимал, что еврей с темными глазами не играет словами: он и в самом деле не раскроет тайны даже под страхом смерти.
– Вы вот утверждаете, что Пейса использовали… Так же, как и меня… Может, проясните все же, кто именно манипулировал нами?
– Этого я и сам не знаю точно.
– Но вам ведь известно очень и очень много. А раз так, то должны же быть у вас… какие-то предположения, догадки, что ли. Поделитесь со мной ими.
– Полагаю, это кто-то из тех, кто отдает вам приказы.
– Неужто…
– Я понял, кого имеете вы в виду. Мы знаем этого человека. Он не очень-то сведущ в том деле, которым вы занимаетесь, не так ли? Однако, помимо него, имеются и другие, кто связан с операцией.
– И где же искать главного манипулятора? Кто стоит за всем этим? Государство? Военный департамент? Или Белый дом? Ответьте же, ради бога!
– Когда речь заходит об известной нам сделке, сами по себе названные вами учреждения не имеют никакого значения. Считайте, что их нет.
– Но люди-то есть! Имеются же и вполне реальные, конкретные лица!
– Если вам так уж хочется разыскать подставившего вас с Пейсом человека, то прежде всего обратите внимание на публику, непосредственно связанную с «Кенингом». С той самой компанией, которая действует в Южной Африке. Я имею в виду людей Кенделла, которые, скорее всего, и приведут вас к этому вашему «манипулятору». Что же касается их самих, то они вместе со своим бухгалтером являются, по существу, активнейшими участниками операции, известной нам как «Тортугас», – сказал Ашер Фельд и добавил уже более решительным тоном: – Впрочем, это уже ваши проблемы, подполковник Сполдинг. Для нас же самое важное – сорвать операцию, не дать совершиться постыдной сделке. И ради этого мы готовы пожертвовать своей жизнью.
Дэвид посмотрел на осунувшегося, печального человека.
– Неужели все это имеет для вас такое значение? Как можете вы верить во что-то теперь, после всего того, что узнали? Заслуживает ли подобного самопожертвования хоть какая-то из противоборствующих сторон?
– Каждый из нас должен знать, что для него главное, а что – нет. И действовать в порядке очередности стоящих перед ним задач. Поскольку Пенемюнде никто не тронул, – он по-прежнему работает в своем обычном режиме, – значит, это учреждение действует в строгом соответствии с планом высшего руководства рейха, который, как можно судить на примере с «Тортугасом», все еще обладает достаточной мощью, чтобы отстаивать свои интересы на мировом рынке. А это для нас неприемлемо. Вспомните Дахау, вспомните Аушвиц, вспомните Белзен. И вы поймете, почему мы не можем мириться с подобным положением.
Дэвид вышел из-за стола и, подойдя к евреям, спрятал «беретту» в наплечную кобуру.
– Если вы обманули меня, я вас убью, – произнес он, глядя на Ашера Фельда. – А затем, вернувшись в Лиссабон, отправлюсь оттуда на север, чтобы уничтожить там всех до единого фанатиков из «Хаганы», укрывающихся в горах. Тех же, кого не убью, выставлю на всеобщее обозрение… Приведите в порядок свои плащи и выметайтесь вон… Да, вот еще что: снимите номер в отеле «Альвеар» на имя… На имя Пейса. Эда Пейса. Чуть позже я свяжусь с вами.
– А наше оружие? – спросил Фельд, натягивая на плечи свой светло-серый плащ.
– Оно останется у меня. Я уверен, вам не составит особого труда обзавестись другим… И не вздумайте поджидать нас с доктором Леоном на улице. Скажу, чтобы вы знали: с нашей военно-морской базы уже выслали за мной машину.
– А что будет с операцией «Тортугас»? – с мольбою в голосе произнес Ашер Фельд.
– Я же сказал, что свяжусь с вами! – закричал Сполдинг. – Убирайтесь отсюда!.. И прихватите с собой эту вашу Хоуквуд. Вы найдете ее за углом, в «Рено». Вот, возьмите. – Дэвид вытащил из кармана ключи от машины и швырнул их товарищу Ашера Фельда, ловко схватившему их на лету. – Отправьте девчонку назад в Калифорнию. Сегодня же ночью, если удастся. Но в любом случае не позднее завтрашнего утра. Вам все понятно?
– Да… Вы правда свяжетесь с нами?
– Уходите, – молвил устало Сполдинг.
Двое агентов «Хаганы» встали со стульев. Тот, что помоложе, направился к их товарищу, все еще лежавшему без сознания на полу, и, подняв его, стал взваливать себе на плечи. Ашер Фельд, подойдя к двери, ведущей в холл, обернулся. Остановив на мгновение свой взгляд на убитых, он посмотрел на Сполдинга.
– Мы оба – и вы, и я – должны руководствоваться в своих поступках чувством долга, главное отличать от неглавного… Человек из Лиссабона – личность воистину необычная.
Открыв дверь, Фельд попридержал ее, пропуская вперед своего более молодого соратника, несшего на себе третьего агента, которому менее повезло. И затем закрыл за собой дверь.
Дэвид повернулся к Леону:
– Доставайте свои чертежи.
Глава 37
Когда временное обиталище Эжена Леона – дом номер пятнадцать по улице Терраса-Верде – подверглось нападению, ученый совершил удивительный поступок. Удивительный и вместе с тем, как подумал Дэвид, вполне объяснимый. Взял металлическую коробку с чертежами, открыл окно спальни и бросил ее вниз, на высаженные у самой стены тигровые лилии. Затем, закрыв окно, забежал в ванную и спрятался.
Несмотря на испытанное им потрясение, охвативший его страх и, наконец, присущее ему общепризнанное состояние недееспособности, Эжен сделал то, что менее всего ожидали от него, – сохранил присутствие духа. Не ставя перед собой цели спрятать коробку, он ограничился тем, что просто убрал ее с глаз долой. Швырнул в доступное всем место, на что уж никак не могли рассчитывать фанатики, которые привыкли иметь дело с наисложнейшими приемами и обманными ходами, призванными сбить противника с толку.
Дэвид с Леоном вышли через черный ход и, обойдя дом, направились к цветам. Коробка оставалась там, куда и упала. Сполдинг забрал ее из трясущихся рук физика и, поскольку тот чувствовал себя неважно, помог ему перелезть через небольшую ограду, отделявшую этот дом от соседнего. Перебравшись еще через два двора, они, то и дело оглядываясь, направились в сторону улицы. Сполдинг, держа Леона левой рукой за плечо, старался вести своего подопечного как можно ближе к стенам тех зданий, мимо которых они проходили, чтобы при первых же признаках опасности уложить его на землю.
Правда, Дэвид не думал всерьез, что кто-то на них нападет. Он был убежден, что члены «Хаганы» ликвидировали всех без исключения охранников Райнемана, несших свою службу перед самым домом. Об этом, во всяком случае, свидетельствовал тот факт, что Ашер Фельд безбоязненно вышел из дома через парадную дверь. Однако причины для беспокойства все же имелись. Нельзя было полностью исключать возможность того, что Ашер Фельд, экстремист по натуре, предпримет еще одну попытку завладеть чертежами. Не удивило бы Сполдинга и внезапное появление одного из автомобилей Райнемана, стоявшего где-то неподалеку отсюда: находившиеся в нем охранники, встревоженные тем обстоятельством, что им не удается никак поймать позывные, которые должны были бы время от времени давать по рации из дома номер пятнадцать по улице Терраса-Верде, вполне могли бы отправиться по этому адресу, чтобы на месте выяснить, в чем там дело.
Но все это – маловероятные варианты развития событий. И хотя Сполдинг учитывал каждый из них, он тем не менее полагал, что, скорее всего, ничего подобного не произойдет.
Поскольку было уже слишком поздно и еще слишком рано.
Если Дэвиду и хотелось что-то увидеть сейчас, так это зелено-голубой седан, разъезжающий медленно вдоль здешних улиц. Машину с небольшими оранжевыми значками на бамперах, свидетельствовавшими о том, что она является собственностью Соединенных Штатов Америки. Он надеялся, что встретит вот-вот заветный автомобиль, в котором должны находиться отправленные сюда Баллардом «парни» с военно-морской базы в Ла-Боке.
Однако седан, вопреки предположениям Дэвида, и не думал курсировать по улицам. Он мирно стоял на противоположной стороне улицы с включенными габаритными огнями. Трое мужчин, сидевших внутри, курили сигареты, освещая салон. Сполдинг повернулся к Леону:
– Пойдемте вон туда, к машине. Это за нами выслали ее. Однако не спешите, идите спокойно, словно просто гуляете.
Когда Сполдинг с Леоном, сойдя с тротуара на мостовую, двинулись в сторону автомобиля, из него вышли водитель и сидевший с ним рядом мужчина. Они, оба в штатском, стояли, переминаясь с ноги на ногу, у капота. Поравнявшись с машиной, Дэвид сказал им: