Президент снова поднялся.
— Друзьям, с которыми мы расстаемся сегодня, я хочу оставить небольшие подарки на память о приятном времени.
Теперь в руках секретаря появилась стопка альбомов для рисования. Вместе они обошли стол, и Рузвельт вручил по альбому каждому из гостей. Открыв свой, Леон увидел адресованное ему лично посвящение.
Моему доброму другу, Нимроду, Леону Кортни — на память о счастливых днях, проведенных с Кермитом и мной на Елисейских полях Африки. Тедди Рузвельт.
Каждая страница представляла собой рисунок, иллюстрировавший то или иное событие последних месяцев. Один изображал падающего с лошади Кермита, другой Леона, добивающего льва. Каждый сопровождался короткой подписью. Выполненный рукой великого человека, подарок был поистине бесценным.
К сожалению, все хорошее быстро кончается: у берега уже стояли лодки, готовые переправить президентскую свиту через реку. Леон и Кермит молча спустились на берег. Слов не было — все, что приходило в голову, прозвучало бы либо банально, либо сентиментально.
Первым, когда они подошли к воде, заговорил американец.
— Передашь Лусиме кое-что от меня? — Он протянул несколько свернутых в трубочку банкнот. — Здесь только сто долларов, хотя она заслуживает большего. Скажи, что моя бундуки стреляла отлично, поблагодари от меня.
— Это очень щедрый подарок. Лусима сможет купить десять хороших коров. О лучшем масаи и мечтать не может.
Они обменялись рукопожатием.
— Пока, приятель. Что в переводе с языка англичанишки означает — все было чертовски здорово.
— Как сказал бы америкашка, супер. Прощай и счастливого пути, приятель.
— Я тебе напишу.
— Держу пари, ты обещаешь это всем знакомым девчонкам.
— Увидишь.
Кермит повернулся и пошел к лодке. Гребцы оттолкнулись от берега, и суденышко подхватил могучий, быстрый поток. Лодка ушла уже довольно далеко, когда Кермит поднялся со скамьи и что-то прокричал. Пусть и с трудом, Леон разобрал слова, перекрывшие шум гремящего ниже по течению водопада.
— Братья по крови воинов!
Он рассмеялся, помахал шляпой и проорал в ответ:
— Братья по крови воинов!
— А теперь, друг мой, пришло время возвращаться на землю. Для тебя праздник закончился. Пора браться за работу. Прежде всего займись лошадьми. Позаботься, чтоб их доставили в Найроби в приличном состоянии. Потом собери трофеи, которые мы оставляли на временных стоянках по всему маршруту. Проверь, чтобы были высушены, упакуй и отправь на железнодорожную станцию в Капити. Их нужно как можно побыстрее отослать в Смитсоновский институт. Ремонт снаряжения и транспорта тоже на тебе, включая все пять фургонов и оба грузовика. Когда справишься, доставишь все в Тандала-Кэмп и подготовишь к следующему сафари — лорд Истмонт договорился со мной еще два года назад. В помощники возьмешь Хенни Дюрана, но, думаю, работы хватит на двоих, так что в ближайшее время озорничать будет некогда. Боюсь, дамочкам в Найроби придется поскучать. — Перси подмигнул. — Справишься без меня — возвращаюсь в Найроби. Нога разболелась так, что мочи нет, а поправить ее может только один человек, док Томпсон.
Несколько месяцев спустя на территорию лагеря Тандала-Кэмп въехал груженный оборудованием автомобиль, за рулем которого сидел Леон. За ним следовал другой, которым управлял Хенни Дюран. Выехав с рассветом, они прошли более двухсот миль по разбитым проселочным дорогам. Леон выключил двигатель, и тот, словно споткнувшись, остановился. Он устало поднялся с сиденья, стащил с головы шляпу, выбил ее о колено и закашлялся от поднявшейся в воздух мельчайшей пыли.
Из палатки вышел Перси.
— Ты где пропадал? Я уж думал, помер. Ладно, торопыга, заходи, надо поговорить. Мы…
— Где костер? — перебил его Леон. — Я в дороге с трех ночи. Мне нужно помыться и побриться, и пока я этого не сделаю, разговаривать ни с кем не собираюсь. Даже с тобой, Перси.
— Ух ты, какой ершистый! — усмехнулся Перси. — Ладно, умойся. Приведи себя в порядок. А потом уж удели мне пару минут своего драгоценного времени.
Часом позже Леон вошел в палатку-столовую, где за длинным столом, сдвинув на кончик носа очки для чтения, сидел Перси Филипс. Перед ним лежала стопка нераспечатанных писем, счета, расходная книга и еще какие-то документы. Чернильные пятна на пальцах свидетельствовали о том, что старый охотник занимался делом.
— Извини, зря я на тебя набросился, — начал Леон.
— Об этом не думай. — Перси положил ручку и жестом предложил ему стул напротив. — Знаменитостям вроде тебя капризничать иногда дозволяется.
— Сарказм есть низшая форма остроумия. Пока что я знаменит только тем, что тяну, как ишак, твой воз.
— Вот. — Перси подтолкнул через стол стопку газетных вырезок. — Почитай-ка лучше вот это. Глядишь, и воспрянешь духом.
Заинтригованный, Леон перебрал собранную Перси коллекцию. Здесь были вырезки из десятков газет и журналов, как европейских, так и североамериканских.
Что удивительно, заметок на немецком было больше, чем на английском. Впрочем, полученных в школе знаний вполне хватило, чтобы уловить суть. Внимание привлек броский заголовок: «Величайший белый охотник Африки — так говорит сын президента Америки». Фотография под заголовком изображала его самого — лихого, отважного охотника. Леон взял другую вырезку — на снимке ему пожимал руку улыбающийся Тедди Рузвельт. Подпись гласила: «Я предпочитаю удачливого охотника ловкому. Полковник Рузвельт поздравляет Леона Кортни, только что убившего чудовищного льва-людоеда».
На следующей фотографии Леон держал два громадных загнутых бивня, аркой сходившихся у него над головой. Снимок сопровождали такие слова: «Величайший охотник Африки с парой рекордных бивней». И дальше в том же духе. Колонки текста, десятки фотографий, на которых он целился в оставшихся за кадром зверей или скакал через саванну на фоне бесчисленных стад, — лихой наездник, отважный охотник и красавчик. Леон пересчитал вырезки — сорок семь. Последняя заметка шла под таким заголовком: «Человек, который спас мне жизнь. Разве вы не находите, что эта забава бодрит посильнее, чем партия в гольф? Эндрю Фэган, старший редактор „ААП“».
Просмотрев вырезки, Леон аккуратно сложил их в стопку и подтолкнул к Перси Филипсу, который тут же вернул их ему.
— Мне они не нужны. Во-первых, полная чушь, а во-вторых, больно уж приторно — не по моему желудку. Делай с ними что хочешь. Можешь сжечь, можешь отослать своему дяде Пенроду. Это он их собирал.
Между прочим, хочет тебя повидать. Но это потом. А теперь почитай вот это. Куда как интереснее.
Перси протянул через стол пачку писем.
Леон быстро просмотрел почту. Почти все письма были на дорогой веленевой бумаге. Большинство написаны от руки, несколько отпечатаны на машинке. В последнем случае бумага использовалась менее дорогая. Одни были адресованы «Herr Courtney Glucklicher Jager Nairobi Afrika», другие — «M. Courtney Chasseur Extraordinaire Nairobi Afrique de l'Est», третьи еще проще — «Величайшему охотнику Африки, Найроби, Африка».
Леон перевел взгляд на Перси:
— Что это?
— Запросы и обращения от тех, кто прочитал статьи Эндрю Фэгана и теперь горит желанием поохотиться с тобой, — коротко объяснил Перси. — Бедняжки, они и понятия не имеют, что их ждет.
— Письма адресованы мне, почему ты их вскрыл?
В голосе Леона проскользнули обвинительные нотки.
— Подумал, что так будет лучше. А вдруг какое-то требовало незамедлительного ответа, — с невинным видом ответил Перси, пожимая плечами.
— Джентльмен не распечатывает письма, которые предназначены другому.
Их взгляды встретились.
— Я не джентльмен, сынок. Я твой босс, и ты об этом не забывай.
— Положение может измениться, Перси. В любой момент.
Леон говорил уверенно, как будто стопка писем на столе дала ему некую новую власть.
— Ну-ну, не надо так спешить. Ладно, ты прав. Мне не следовало вскрывать твои письма. Извини. Не силен по части манер.
— Дорогой Перси, извинение принято.
Некоторое время оба молчали. Леон просмотрел последние письма.
— Есть даже от германской принцессы, Изабеллы фон Гогенберг или что-то вроде того, — первым нарушил тишину Перси.
— Видел.
— Она и фотографию свою вложила, — продолжал старый охотник. — Весьма недурна. Как раз для мужчины моего возраста. Тебе ведь больше нравятся зрелые женщины, верно?
— Подожди. — Дочитав письмо, Леон покачал головой. — Ладно, остальные потом.
— Не хочешь ли потолковать о моем предложении? Насчет партнерства.
— Ты серьезно, Перси? Признаюсь, тронут. Я думал, ты пошутил.
— Я не шутил.
— Хорошо. Давай потолкуем.
Разговор затянулся почти до вечера, но в конце концов им удалось достичь согласия по финансовым вопросам.
— Не хочешь ли потолковать о моем предложении? Насчет партнерства.
— Ты серьезно, Перси? Признаюсь, тронут. Я думал, ты пошутил.
— Я не шутил.
— Хорошо. Давай потолкуем.
Разговор затянулся почти до вечера, но в конце концов им удалось достичь согласия по финансовым вопросам.
— И вот что еще, Леон. Использование автомобиля в личных нуждах оплачиваешь сам. Я не собираюсь спонсировать твои амурные похождения в Найроби.
— Справедливо, но раз уж ты внес дополнение, позволь и мне добавить пару пунктов. Не возражаешь?
Перси, заподозрив неладное, замялся.
— Ладно, давай послушаем.
— Название новой фирмы…
— «Сафари Филипса и Кортни», — торопливо ответил Перси. — А что?
— Давай будем придерживаться алфавитного порядка. Поменяем фамилии местами, да? Получается «Сафари Кортни и Филипса». Так?
— Предприятие мое и называться оно будет так, как я сказал, — уперся Перси.
— Нет, теперь это не только твое предприятие. Оно наше.
— Ты просто наглец. Ладно, давай решим иначе. — Он сунул руку в карман и достал серебряный шиллинг. — Орел или решка?
— Орел!
Перси подбросил монету и, ловко поймав ее на тыльную сторону левой ладони, тут же накрыл правой.
— Значит, орел? Точно? Не передумал?
— Хватит, Перси. Открывай.
Старик заглянул под ладонь и тяжело вздохнул:
— Вот что бывает со старыми львами, когда молодые набирают силу.
— Ладно, показывай, что ты там прячешь.
Перси убрал руку.
— Хорошо, ты выиграл, — с несчастным видом признал он. — Пусть будет по-твоему. «Сафари Кортни и Филипса». А какой второй пункт?
— Датой заключения контракта будем считать день начала сафари Рузвельта.
— Ну ты даешь! Это чистый грабеж! Хочешь, чтобы я выплатил всю сумму комиссионных за твою охоту с Кермитом Рузвельтом!
Перси покачал головой с таким видом, словно требование Леона выходило за рамки человеческого понимания. Вид у него при этом был глубоко несчастный.
— Перестань, ты разбиваешь мне сердце, — улыбнулся Леон. — Я сейчас распла́чусь.
— И где только твоя совесть? Подумай сам, это ведь почти двести фунтов!
— Точнее, двести пятнадцать.
— Ты пользуешься тем, что я старый, больной человек.
— А по-моему, ты еще вполне бодрый и здоровый. Так мы договорились?
— Ты загоняешь меня в угол. Похоже, ничего другого не остается. Бессердечный мальчишка.
— Другими словами, ты согласен?
Перси неохотно кивнул и тут же улыбнулся и протянул руку. Сделку скрепили рукопожатием.
— Я бы согласился и на тридцать процентов, — ухмыльнулся Перси. — Ты удовольствовался жалкими двадцатью пятью.
— А я больше чем на двадцать и не рассчитывал, но ты дрогнул и отступил к двадцати пяти, — хитро усмехнулся Леон.
— Добро пожаловать на борт, партнер. Думаю, мы неплохо сработаемся. Если не ошибаюсь, те двести пятнадцать фунтов нужны тебе прямо сейчас? А подождать до конца месяца, случайно, не хочешь?
— Не хочу. Ты не ошибаешься, деньги нужны мне прямо сейчас. И еще одно. Я почти год без отдыха. Мне нужно два дня и мотор. Собираюсь съездить в Найроби, а может, и куда подальше.
— Передай своей дамочке, кем бы она ни была, мой горячий привет.
— Перси, я должен предупредить: у тебя мозги в ширинку вываливаются.
В Найроби Леон первым делом направился в расположенный на главной улице офис торговой компании «Озеро Виктория». Двигатель «воксхолла» еще трещал и постреливал, готовясь к выключению, когда дверь распахнулась и навстречу гостю устремился мистер Гулам Вилабджи, эсквайр. За ним с небольшим отставанием следовали миссис Вилабджи и целая орава одетых в яркие сари и щебечущих, как птенцы, смуглолицых херувимчиков с иссиня-черными волосами и огромными темными глазами.
Не успел Леон вылезти из машины, как мистер Вилабджи схватил его за руку и энергично потряс.
— Тысяча и одно приветствие почтеннейшему сагибу. Со дня вашего прошлого визита к нам глаза мои не любовались картиной более приятной. — Не выпуская правой руки гостя, торговец потащил его за собой. Второй рукой он отгонял окружившую их стайку детишек. — Прочь! Уйдите! Плохие дети. Невоспитанные девчонки. — Детишки, впрочем, не обращали на него никакого внимания и лишь старались держаться вне пределов досягаемости. — Пожалуйста, сагиб, простите и забудьте о них. Увы, увы! Несмотря на все мои старания, миссис Вилабджи производит на свет исключительно особ женского пола.
— Они все такие милые, — галантно заметил Леон. Ободренная таким замечанием, одна из крошек проскользнула под отцовской дланью и, встав на цыпочки, схватила гостя за вторую руку.
— Входите, входите! Прошу вас, сагиб.
Вместе мистер Виллабджи и его дочь подвели Леона к задней стене магазина. Красочные изображения зеленоглазой многорукой богини Кали и бога Ганеши со слоновьей головой уступили почетное место в центре последнему пополнению галереи. Это была большая позолоченная рама с деревянной табличкой, украшенной искусной резьбой и изображением золотого листа. Надпись на ней гласила:
Посвящается многоуважаемому сагибу Леону Кортни, эсквайру,
всемирно знаменитому игроку в поло и шикари,
спутнику и ближайшему другу полковника Теодора Рузвельта,
президента Соединенных Штатов Америки
и мистера Гулама Вилабджи, эсквайра
Под стеклом рамы были помещены с полдюжины вырезок из англоязычных газет.
— Моя семья и я очень надеемся, что вы соизволите оставить свой автограф на одной из этих чудесных публикаций, которая станет коронной драгоценностью в моей коллекции реликвий.
— Сделаю это с превеликим удовольствием, мистер Вилабджи.
Неожиданно для себя Леон растрогался. Взяв ручку, он написал: «Моему доброму другу и покровителю, мистеру Гуламу Вилабджи, эсквайру. Искренне ваш, Леон Кортни».
Достойный торговец подул на чернила.
— Этот автограф пребудет со мной до конца дней моих как величайшее сокровище. — Он печально вздохнул и, разогнав обступивших Леона дочерей, добавил: — Теперь вы, наверное, пожелаете забрать те великолепные слоновьи бивни, что до сих пор находятся у меня на хранении.
Бивни к машине отнесли Маниоро с Лойкотом. Леон шел за ними, облепленный юными поклонницами: две малышки повисли у него на руках, остальные цеплялись за штанины. С немалым трудом избавившись от них, он забрался на сиденье, завел мотор и покатил к недавно открывшемуся клубу «Мутайга», окрашенные в розовое кирпичные стены которого сменили оштукатуренные грязно-белые старого «Клуба поселенцев».
В баре, открытом только для членов заведения, его ждал дядя, Пенрод Баллантайн. Полковник поднялся ему навстречу, и Леон заметил, что он изрядно поправился. В последний раз они виделись более года назад, и за это время Пенрод успел перейти из разряда «упитанных» в категорию «тучных», а в его усах добавилось седины.
— Как насчет ленча? — предложил он, обменявшись с племянником рукопожатием. — У них сегодня пирог с мясом и почками. Мой любимый. Не хочу, чтобы до него раньше добралась всякая шпана. Заодно и поговорим. — На террасе, под увитой сиреневой бугенвиллией аркой, в укромном уголке подальше от чужих ушей их ждал накрытый столик. Заправив под воротник белую салфетку, Пенрод с улыбкой заметил: — Полагаю, Перси уже показал тебе статьи того янки, Эндрю Фэгана, и письма, что пришли на твое имя от известных людей?
— Да, сэр, показал. Вообще-то в этих статьях многое преувеличено. Разумеется, я не лучший охотник в Африке. Кермит Рузвельт в шутку так сказал, а Фэган принял всерьез. Вообще-то я еще новичок.
— Только не говори этого вслух. Пусть все думают что хотят. К тому же, говорят, ты быстро учишься. — Пенрод самодовольно усмехнулся: — Должен признаться, к этой шумихе и я приложил руку. По-моему, получилось удачно. Так сказать, штришок гения.
Леон удивленно посмотрел на него:
— Вы-то тут при чем, дядя?
— Когда появились первые статьи, я был в Лондоне. И там меня осенило. Я связался с нашим военным атташе при посольстве в Берлине и попросил устроить перепечатку этих статей в германской прессе, в первую очередь в тех изданиях, что специализируются на публикациях материалов о спорте и охоте. Такие материалы интересны в первую очередь представителям верхушки, тем, у кого есть собственные поместья, для кого охота — развлечение, спорт. Мой план заключался в том, чтобы увлечь этих людей африканским сафари, соблазнить их шансом поохотиться с тобой. А у тебя появится возможность собирать самую разную информацию, которая, несомненно, пригодится, когда придет время схватиться с ними.
— С какой стати они будут доверяться мне?
— Леон, мальчик мой, ты не можешь не знать, какое впечатление производишь на людей. Ты всем нравишься, особенно молоденьким фрейлинам и мадемуазелям. Сафари — особая жизнь, жизнь на природе. Самые замкнутые расслабляются, у молчунов развязывается язык. Я уж не говорю о шнурках на дамских корсетах и панталонах. И почему один из влиятельнейших людей в кайзеровской Германии, крупнейший производитель оружия или его супруга должны подозревать в розовощеком, простодушном парне мерзкого шпиона? — Пенрод поднял палец, подзывая старшего официанта, щеголявшего в просторной, до колен, белой канзе, красном кушаке и феске с кисточкой. — Малонзи! Принеси нам, пожалуйста, бутылочку шато-марго 1879 года. Из моих запасов.