Город жил предвкушением праздника. Дамы мечтали о том, чтобы превратить мероприятие в кенийское подобие Аскота. Простой пикник постепенно обретал масштабы события едва ли не королевского уровня. Лорд Уорбойз пожертвовал тремя сотнями телят. Члены Женского института не отходили от печей, готовя торты и пироги. Лорд Деламер, взяв на себя обеспечение праздника пивом, послал срочную телеграмму в расположенную в Момбасе пивоварню и получил твердое заверение в том, что требуемое количество напитка будет отправлено в ближайшие дни. Новость о грядущем событии расползалась по окрестностям, и уже владельцы далеких ферм готовили фургоны к путешествию в столицу.
В городе имелось всего лишь четыре портнихи. И спрос на услуги резко подскочил. В парикмахерских на Мейн-стрит стригли и подравнивали бороды. В школе для мальчиков и католической школе для девочек объявили выходной. По классам прошел слушок, что каждый, кто совершит полет, получит от немецкого графа памятный подарок, миниатюрную модель «Бабочки».
В конце концов водоворот лихорадочной активности захватил и Леона. Отто фон Мирбах пришел к выводу, что справиться с оравой жаждущих прокатиться детишек ему не по силам. Одно дело развлекать взрослых, серьезных гостей и совсем другое — возиться с отпрысками. В разговоре с Евой граф заметил, что не имеет ничего против детей вообще, но не готов принимать их такими, каковы они есть в реальной жизни, шумными, галдящими, надоедливыми.
— Кортни, я обещал, что научу вас летать.
Леон растерялся. После злосчастной охоты на буйвола Мирбах ни разу не упомянул о данном обещании и вел себя так, как будто окончательно о нем забыл.
— Не будем терять времени. Сейчас же отправляемся на летное поле. Сегодня, Кортни, вы сами подниметесь в воздух.
Сидя в кабине «Шмеля», Леон внимательно слушал графа, рассказывавшего о предназначении, функциях и параметрах работы многочисленных приборов, датчиков, переключателей, кнопок и рычагов. Разобраться во всем сразу было невозможно, но он уже знал приборную панель и обладал некоторыми практическими знаниями, приобретенными в ходе наблюдений за действиями других. Как говорится, глаза глядят, руки делают. Видя, как быстро ученик все запоминает, фон Мирбах усмехнулся и кивнул:
— Ja! Подсматривали за мной! Хорошо. Вы молодец, Кортни, налету все хватаете.
Граф оказался на удивление хорошим инструктором — внимательным к деталям и, главное, терпеливым. Начав с включения и выключения двигателей, они быстро перешли к рулению при разном ветре — боковом, встречном, заднем. Леон попробовал рычаги, и машина отозвалась на его команды, как будто он управлял лошадью через шпоры и поводья. Получалось неплохо, и все же он удивился и немного растерялся, когда фон Мирбах бросил ему кожаный летный шлем.
— Надевайте. — Леон самостоятельно отвел «Шмеля» к дальнему концу поля. — Нос к ветру!
Он потянул за руль поворота и добавил тяги двигателям левого борта. «Шмель» послушно повернулся носом к ветру.
— Вы хотели летать? Так летите! — прокричал ему в ухо Отто.
Леон недоверчиво посмотрел на него. Лететь? Нет, еще рано. Он не готов. Ему нужно немного времени, чтобы…
— Gott in Himmel![7] — взревел немец. — Чего вы ждете? Ну же, взлетайте!
Леон медленно перевел дыхание, набрал в легкие побольше воздуху и взялся за рукоятки сектора газа. Он двигал их постепенно, вслушиваясь в стук двигателей, дожидаясь их синхронизации. Словно спешащая к автобусу старушка, «Шмель» перешел сначала на рысь, потом на легкий галоп и, наконец, на спринт. Штурвал в руках ожил. Через подушечки пальцев и подошвы ног входило ощущение легкости и абсолютной, но подвластной ему силы. Ветер пел в ушах, и ветру подпевало сердце. Нос пошел в сторону, и Леон вернул его на место движением руля. «Шмель» легонько подпрыгнул. «Рвется в небо, — понял Леон. — Мы оба хотим летать!»
Слева от него граф Отто махнул рукой. Жест был понятен без слов, и Леон осторожно подал рычаг вперед. За спиной у него от травянистой полосы оторвался хвостовой стабилизатор, и «Шмель» побежал еще быстрее. Отто еще только подал другой сигнал, а Леон уже тянул рычаг на себя. Колеса пару раз наскочили на неровности, аэроплан подпрыгнул и больше не стал опускаться. Ощутив отрыв, Леон поднял нос и выровнял его с линией горизонта. Теперь они набирали высоту. Он выглянул — земля уходила вниз. Он летел! Сам! Без посторонней помощи! Только его руки держали рычаги. Только его ноги стояли на направляющих педалях направляющих рулей. Он летел!
Граф одобрительно кивнул и жестами попросил закончить набор высоты и повернуть сначала влево, потом вправо. Маневрировать пришлось одновременно рычагами и педалями, но все получилось, и «Шмель» прекрасно отзывался на все его команды.
Мирбах снова кивнул и, наклонившись, прокричал:
— Некоторые рождаются для неба, с ветром в волосах и звездами в глазах! Похоже, Кортни, вы один из нас.
Сделав над полем широкий круг, Леон стал заходить на посадку. Сбрасывать скорость и одновременно снижаться он еще не научился, и вместо того чтобы поднять нос и дать аэроплану пойти вниз под собственным весом, опустил его. Машина нырнула к земле, еще налету ударилась о полосу и подскочила, как воздушный шарик. Пришлось дать газу, набрать высоту и идти на второй круг.
Граф рассмеялся.
— Вам еще многому предстоит научиться, Кортни. Попробуйте повторить.
Вторая попытка удалась лучше. Поскольку плоскости у «Шмеля» были широкие, посадочная скорость была невелика. Аэроплан пролетел над оградой на высоте в тридцать футов и со скоростью в сорок узлов. Над полосой Леон задрал нос, но посадка все равно получилась жесткая, и у него щелкнули зубы. Тем не менее на этот раз аэроплан не подпрыгнул и остался на земле. Отто снова рассмеялся.
— Хорошо! Намного лучше! Давайте еще.
Ощущение уверенности уже пришло к нему и теперь только крепло. Еще трижды Леон сажал «Шмеля», каждый раз превосходя предыдущую попытку, и последняя получилась просто идеальной, с одновременным касанием земли сразу тремя колесами.
— Отлично! — крикнул граф. — А теперь в ангар!
У Леона кружилась голова. Первый день обучения — и такой успех! Настоящий триумф! А ведь впереди еще много дней.
Он развернул «Шмеля» перед ангаром и собирался перекрыть подачу топлива, но граф покачал головой:
— Нет! Я выхожу, вы остаетесь.
— Как это? Не понимаю, — удивился Леон. — Хотите, чтобы я что-то еще сделал?
— Я обещал научить вас летать и научил. Вперед, Кортни. Лети. Получится или нет, вернетесь вы или разобьетесь — мне все равно.
Граф перебрался через бортик, спустился по стремянке и ушел, оставив Леона одного. Три часа учебной практики, много это или мало? Готов ли он к самостоятельному полету?
Сомнения не уходили, и все же он справился с ними и, сделав над собой усилие, взялся за ручку дросселя. Аэроплан тронулся с места, а Леон вдруг понял, что все наставления и инструкции вылетели из головы, что он совершенно не помнит, что, как и в какой последовательности делать. Подгоняемый ветром, «Шмель» побежал по полосе. Скорость росла постепенно, аэроплан все бежал и бежал, и Леону удалось поднять его в воздух буквально за считанные секунды до столкновения с ограждением. Колеса разминулись с забором на три фута, но он все-таки летел! Бросив взгляд через плечо, Леон увидел графа — тот стоял перед ангаром и, похоже, умирал от смеха.
— Какое своеобразное чувство юмора, — пробормотал под нос Леон. — Ранить парочку буйволов, послать на смерть новичка. И все ради собственного удовольствия. Только бы посмеяться.
Он покачал головой, но в следующее мгновение от злости не осталось и следа, потому что он летел, летел сам, без посторонней помощи, и весь мир принадлежал ему.
Небо было чистое и ясное, за исключением серебристого облачка, висевшего так близко, что, казалось, протяни руку и дотронешься. Леон положил «Шмеля» на крыло, развернулся и прошел над ним, едва коснувшись колесами белых барашков.
— Так вот чем занимаются ангелы! — воскликнул он. — Вот как проводят время боги! Играют с тучками.
После очередного поворота аэроплан врезался в облако, и Леон на пару секунд ослеп, оказавшись в белесом тумане, а уже в следующее мгновение они со «Шмелем» вырвались к солнечному свету. Он рассмеялся — счастливо, от души — и бросил машину вниз. Земля устремилась навстречу, огромное бурое пространство. Он вышел из пике, едва не задев колесами макушки деревьев. Впереди открылась широкая безлесная пустошь, равнина Атхи, и Леон опустился еще ниже. Теперь он несся на высоте тридцать футов со скоростью около ста миль в час. Под колесами в ужасе разбегались стада животных. В одном месте «Шмель» едва не задел правым крылом голову мчавшегося во весь опор жирафа.
Леон поднялся выше и повернул к холмам Нгонг, за которыми виднелись тростниковые крыши Тандала-Кэмп. Опустившись пониже, он пронесся над головами парочки африканцев, взиравших на него в немом изумлении. Это были Маниоро и Лойкот. Леон перегнулся через бортик, помахал им, и масаи, узнав его, радостно запрыгали и завопили.
Он искал среди них белое лицо — не любое, но одно, особенное, — и, не найдя, испытал острое разочарование и повернул к посадочной полосе. «Шмель» скользил над вершинами холмов, когда Леон заметил впереди, почти на линии горизонта, серую кобылу. Ту, на которой Ева обычно выезжала. А потом он увидел и ее саму — в широкополой соломенной шляпе и ярко-желтой блузе. На приближающийся аэроплан она смотрела спокойно, без каких-либо признаков волнения.
«Ну конечно, — подумал Леон, — она ведь не знает, что это я. Думает, это граф». Он сорвал очки и свесился над бортом кабины. «Шмель» летел так низко, что Леон уловил момент, когда она узнала его. Ева сорвала шляпу и рассмеялась. Смеха Леон, конечно, не услышал, зато увидел блеск улыбки. Аэроплан пронесся так низко, что испуганная лошадь поднялась на дыбы и закинула в тревоге голову. Ему даже показалось, что он различил цвет глаз Евы.
Леон обернулся. Она все еще махала шляпой. Как жаль, что Евы нет здесь, рядом, в кабине. Ему хотелось чувствовать ее близость, хотелось касаться ее. Он вспомнил вдруг про блокнот, которым пользовался иногда граф. Рядом с ящичком висел на шнурке карандаш. Держа блокнот на колене, Леон быстро написал: «Полетите со мной на Лонсоньо? Баджер». Он вырвал страничку, сложил ее в несколько раз и, порывшись в «бардачке», нашел моток алых сигнальных ленточек, длиной в шесть футов каждая. На одном конце ленты крепилось свинцовое грузило размером с мушкетную пулю, на другом имелся кармашек на пуговице. Леон положил записку в кармашек, застегнул его на пуговицу и развернул аэроплан.
Ева все еще была на холме, только теперь в седле. Увидев, что «Шмель» возвращается, она привстала на стременах. Рассчитав момент, Леон бросил ленточку, и она, развернувшись во всю длину, затрепетала на ветру. Он еще успел заметить, как Ева, повернув лошадь, устремилась за алой змейкой.
Спеша вернуться к холму, Леон заложил крутой вираж. Ева уже нашла ленту и, торопливо спешившись, достала из кармашка записку, прочла и замахала обеими руками. Ее зубы блеснули в улыбке.
Объявленный фон Мирбахом пикник с катанием на аэроплане постепенно набирал популярность и замахивался на звание главного события в истории колонии, грозя отодвинуть в тень прибытие первого поезда с побережья и даже визит бывшего президента Соединенных Штатов Америки Теодора Рузвельта.
Как справедливо заметил один из завсегдатаев клуба «Мутайга», последний не предлагал бесплатных развлечений.
К рассвету великого дня вокруг поля для поло вырос небольшой временный городок. В большинстве палаток разместились прибывшие издалека семьи, другие же, оборудованные под бары и закусочные, предлагали гостям бесплатное пиво и лимонад, о чем позаботился лорд Деламер. Активистки Женского института раздавали шоколадные кексы и яблочные пироги.
Присланный из отеля «Норфолк» шеф-повар надзирал за поджаривающимися на углях тушами шести телят. Оркестр КАС настраивал инструменты в ожидании губернатора колонии. Стайки мальчишек и беспризорных собак бродили по полю в поисках лакомств и приключений. Самой большой популярностью пользовались буфеты Деламера, и кое-где уже принимали ставки из расчета три к одному, что запасов пенного напитка не хватит до конца дня. Механики под командой Густава Килмера еще раз проверяли двигатели аэропланов и заправляли топливные баки. В ожидании обещанных полетов к машинам выстроились очереди из возбужденно галдящей детворы.
К тому времени Леон налетал на «Шмеле» двенадцать часов, и граф фон Мирбах уверял обеспокоенных родителей, что их отпрыски будут в полной безопасности, когда место в кабине займет такой опытный пилот. Ева взяла на себя самое трудное: держать в узде орды детишек. Помогали ей самые ответственные из матерей и члены Женского института. Кто-то знал немного по-немецки, кто-то чуть-чуть по-французски, и все понимали друг дружку довольно неплохо. Каждый раз, отыскивая Еву взглядом, Леон видел ее либо с малышом на руках, либо в окружении ребятишек.
Как далека была эта женщина от прекрасной и загадочной спутницы графа. Проснувшийся материнский инстинкт преобразил ее: лицо сияло, глаза блестели. И смеялась она по-другому, легко и открыто. Приняв в кабину первую партию детишек, Леон включил двигатели, и юные пассажиры завизжали от восторга и ужаса. Оркестр КАС разразился военным маршем. «Шмель» первым выкатился на взлетную полосу, «Бабочка» с публикой более достойной и знатной последовала за ним. Сделав по два круга над городом, аэропланы вернулись к полю и приземлились друг за другом с небольшим интервалом. У трапа «Шмеля» детей встречали Хенни Дюран и Макс Розенталь, вручавшие каждому счастливчику миниатюрную модель аэроплана.
Леон не сводил глаз с Евы. Казалось, она отворила некие внутренние ставни, из-за которых в мир хлынули ее теплота, доброта и мягкость. Детей влекло к ней, как муравьев к сахарнице. Она и сама как будто стала ребенком, счастливым, естественным, непринужденным. Час шел за часом, но очередь не уменьшалась, и многие из ее помощниц подрастеряли на жаре энтузиазм, однако Ева не знала усталости. Когда какую-то девочку стошнило после полета, она опустилась на колени — прямо в пыль! — откинула с лица влажную от пота прядь и принялась утирать бедняжке лицо. Сапожки запылились, на юбках проступили следы от грязных пальцев, а лицо сияло от счастья.
Леон огляделся. Граф фон Мирбах повел «Бабочку» на другой край поля, взяв с собой в кабину бригадира Пенрода Баллантайна и управляющего местным отделением «Барклайз банк». Густав Килмер снимал крышку с очередной бочки с горючим. На них никто не смотрел.
— Ева! — окликнул он.
Передав детишек счастливым родителям и перебрасываясь короткими репликами с ждущими в очереди, она подошла к аэроплану.
— А вы любите риск, Баджер. Нам не полагается разговаривать при посторонних.
— Другой шанс поговорить с вами наедине может представиться не скоро.
— И что вы хотите мне сказать?
Лицо ее смягчилось, но взгляд быстро ушел в сторону.
— С детьми у вас хорошо получается. Признаюсь, не ожидал от столь знатной дамы.
Она снова взглянула на него — с улыбкой, откровенно и ничего не скрывая.
— Вы плохо меня знаете, если думаете, что я знатная дама.
— Думаю, вы догадываетесь о моих чувствах к вам.
— Да, Баджер. Догадываюсь. Вы не очень хорошо умеете хранить секреты, — рассмеялась Ева.
— И что же, мы так и не сможем побыть наедине? Мне нужно столь многое вам сказать.
— На нас смотрит Густав. Мы и без того разговариваем слишком долго. Мне нужно идти.
После полудня детская очередь изрядно поредела, а Леон потерял счет полетам. Не все получилось идеально, но «Шмель» остался цел и от юных пассажиров не поступило ни единой жалобы. И вот теперь, зная, что этот полет последний, он устало смотрел на последних пятерых.
Что-то привлекло вдруг его внимание. Кто-то махал ему из-за ограды. Приглядевшись повнимательнее, Леон узнал старого знакомого. Узнал не в последнюю очередь по вытянувшемуся за ним хвостику из полудюжины маленьких девочек в ярких сари.
— Чтоб меня! — воскликнул Леон. — Это же мистер Гулам Вилабджи, эсквайр, со своими херувимчиками.
Тут он заметил, что младшая из девчушек, кажется, плачет, да и остальные не выглядят счастливыми. Поднявшись со скамейки, Леон помахал другу, и семья компактной группой двинулась к воротам, которые охранял от нежелательных элементов один из членов клуба, здоровяк с круглым, как пивная бочка, животом и красным, загорелым лицом. Леон знал его как одного из относительно недавних переселенцев, сменившего родину на африканское поместье в четыре тысячи акров. Судя по всему, бесплатная раздача пива лордом Деламером не пошла ему на пользу. Перехватив мистера Вилабджи, доблестный страж решительно качал головой. Смотреть на девочек было невозможно — сердце разрывалось от жалости.
Соскочив на землю, Леон направился к воротам, но его опередила Ева. Она налетела на толстяка, как терьер на крысу, и тот, не выдержав натиска, торопливо отступил. Ева взяла за руки двух девочек, Леон собрал остальных.
— Когда мы сможем поговорить? — спросил он через их головы.
— Наберитесь терпения, Баджер. Пожалуйста. Только не сейчас. На нас снова смотрит Густав.
Подтолкнув к лестнице последнюю из девочек, она повернулась и направилась к воротам, откуда за происходящим с волнением следил мистер Вилабджи. Там же она стояла и когда Леон, совершив посадку, вылез наконец из кабины. «Ею увлечены буквально все, и я в этой очереди едва ли не самый последний».