– Это верно, – согласился Рамзай, – но так как времени у нас очень мало, надо сейчас же расспросить этого предприимчивого ребенка, что он имеет в виду. Вот, например, Роберт, такое дело: надо доставить заключенному Хуану револьвер. Сможешь ли ты это устроить?
– Я вот что вам скажу, – ответил Роберт, – пойдемте вместе к лечебнице этого доктора. Там мы все осмотрим и увидим, как действовать.
– Резонно. Он может быть хорошим помощником, сеньорита.
– Что заставляет тебя помогать мне? – спросила Инее Роберта.
– Негодование, – сказал мальчик. – А кроме того, – я и другие мальчики поклялись освобождать невинных из рук мучителей.
Разговор после такого заявления, естественно, пошел о самом Роберте. Чтобы укрепить доверие к себе, Роберг, не таясь ни в чем, рассказал молодым людям о Баттаране, своем бегстве, своих приключениях, даже о кладе; и этот безыскусственный рассказ, убедительный уже потому, что он был правдой, произвел на молодых людей впечатление.
– Прости меня, милый, – сказал Рамзай, – что я несколько усомнился в тебе. Решено: идем смотреть поле действия. Ты смышлен. Не будем терять ни минуты.
Что касается Инее, то она заявила, что теперь у нее есть полная уверенность в благополучном окончании дела.
– Потому что, – сказала девушка, – нам попался совсем особенный мальчик. Он сам предложил помощь. Руководите им, сеньор Рамзай, берегите его!
Этот порыв чувств нашел отзвук в Рамзае, которому казалось мудрым и прекрасным все, что делает и чего хочет дочь Маньяна. Роберт, с своей стороны, признал в Рамзае недурного помощника, а остальное предоставил случаю и обстоятельствам.
Успокоясь насчет того, что его помощь принята, Звезда Юга съел мятную лепешку, а Инее и Рамзай условились встретиться у Беллы, двоюродной сестры Катарины. Дав адрес, Инее поцеловала Роберта, наказала ему известить Линсея о себе, чтобы старик не беспокоился, и ушла в свой случайный приют. Между тем ее отец послал двух надежных слуг искать по городу пропавшую дочь, строго приказав никому не говорить о скандале, сам же, позвонив в частное сыскное бюро, вызвал агента, которого под большим секретом и за крупное вознаграждение просил немедленно выследить девушку и Катарину, а затем донести ему об их местопребывании.
Единственный знакомый человек, которому Маньяна сам сообщил об этом прискорбном происшествии, был Вентрос. Вентрос мог как-нибудь сам узнать о бегстве девушки и обидеться, что от него это скрыли, а Маньяна совсем не хотел лишиться важного, богатого зятя. Вентрос был посвяшен в дело Хуана и одобрял такую меру борьбы с непослушным сыном.
С виду Вентрос слушал разгневанного отца очень сочувственно, но на деле его мысли сразу же приняли особое направление. Как ни велико было увлечение Вентро-са дочерью Маньяна, трусливый испанец отлично понимал, как невыгодно может теперь отразиться такая женитьба на его делах. «Слухи распространятся рано или поздно, – думал Вентрос. – Мой дед-человек старинного воспитания, строгих правил, лишит меня своего многомиллионного наследства! Меня не будут нигде принимать. Моя кандидатура в члены муниципалитета провалится».
И у него явилась гнусная мысль воспользоваться угнетенным положением девушки…
Узнав от Маньяна адрес бюро сыска, куда тот обращался, Вентрос, проводив гациендера, велел подать автомобиль и отправился к заведующему бюро. Этого заведующего, отсыпав ему две тысячи рейсов, Вентрос попросил сообщить ему сегодня место, куда скрылась Инее, если, конечно, она будет разыскана, а Маньяна – завтра.
Не зная, зачем это нужно посетителю, но уважая звон золота, заведующий, рассыпаясь в благодарностях и поклонах, пообещал сделать все, что захочет Вентрос.
Когда Инее на извозчике подъезжала к квартире Беллы, сыщик уже ехал за ее экипажем на велосипеде.
Подойдя к лечебнице доктора Ригоцци, Рамзай с Робертом обошли здание кругом.
Лечебница стояла на углу обнесенного каменной стеной сада.
Главный подъезд выходил на улицу, а боковой – в узкий переулок.
Задняя стена сада стояла на возвышении почвы, и от этого места шел вначале отлогий, а затем более крутой подъем в горы, окружающие Монтевидео, улица, хотя и бойкая, была почти окраиной.
Изнутри сада задняя его стена была одинаковой высоты с прочими стенами, а снаружи лишь в половину внутренней высоты, так как здесь склон холма был срыт во всю длину этой стены.
Рамзай приметил разницу высоты задней стены снаружи по отношению к остальным стенам; то же приметил и Роберт; кроме того, здесь, на пустыре, простирающемся на довольно большое расстояние, людей почти не было; редко показывались прохожие.
– Так вот, – задумчиво сказал Рамзай, когда заговорщики два раза обошли владения Ригоцци. – Хуан Маньяна просит револьвер. Надо ему доставить револьвер. Это первая задача. Но прежде надо узнать, где он сидит и которое окно его комнаты. Отсюда видны окна второго этажа Все они с решетками, кроме того, сверху до половины опущены ставни.
– За что его посадили! – спросил Роберт.
– Отец посадил. Бедняга Хуан хотел работать в кино. Отец очень богат и считает такоё желание позорным для себя и сына. Дочь, девушка, которую ты видел, убежала из дому, так как ее хотели отправить в заточение в дикую местность за желание освободить брата.
– Вот где настоящий-то сумасшедший! – заметил мальчик. – Это отец Хуана!
– Да, печальная история.
– Так знаете, что мы сделаем? – сказал Роберт. – Сначала посмотрим через стенку, что там.
Рамзай собрал несколько камней и положил их у стены так, что, встав на камни, можно было смотреть в сад.
В жаркие часы дня больные не выходили прогуливаться вокруг двух огромных цветущих клумб, обсаженных рододендронами и магнолиями, а потому в саду не было никого, кроме угрюмого подслеповатого мальчика лет тринадцати. Он расставлял шезлонги, толкая их откуда-то из-за угла дома.
– Вы говорите, там один мальчик? – спросил Роберт. – Можно мне посмотреть?
Рамзай, которому трогательная деловитость Звезды Юга все больше нравилась, с серьезнейшим видом приподнял Роберта над краем стены.
– Ах, я теперь знаю! – шепнул спутнику Роберт. Присядьте, подождите меня! Я сейчас…
Не успел Рамзай его спросить, в чем дело, как мальчик побежал и скрылся в переулке. Он выбежал на улицу, огляделся, а затем зашел в игрушечный магазин, где купил большой резиновый мяч. Теперь ему надо было купить леденцов, но подходящей торговли Роберт тут не видел, а потому пробежал с мячом по улице вниз, попал на небольшой окраинный базар, где сновала толпа. Купив леденцы, Роберт повернул вспять и с размаху налетел на круглый живот своего дяди, ветеринара Гедеона Найта, приехавшего из Порт-Станлея и уже две недели тщетно разыскивающего маленького беглеца по всем портам выше и ниже Рио-Гранде-до-Суль.
– Роберт! – сказал озадаченный Найт. – Что же ты это делаешь с матерью и отцом? Они с ума сходят от беспокойства!
Круглое, с бакенами и острым, пламенеющим носиком лицо почтенного ветеринара надулось от волнения, как гуттаперчевый шар.
– Ах, дядюшка! – воскликнул Роберт, пятясь от наступающего на него ветеринара. – Вы приехали? Так вот где пришлось свидеться! Не беспокойтесь, я здоров, но извините, дядюшка, предстоят важные дела… Гостиница «Гваделупа», номер двадцать четвертый, завтра в семь утра, да скажите, пожалуйста, там мистеру Линсею, что я занят.
Выпалив единым духом эти слова, Роберт проскользнул под плечом Найта, пытавшегося поймать племянника, и, прижимая леденцы к груди, затерялся в рыночной толпе, после чего прибежал к Рамзаю.
– Едва не задержал дядюшка Гедеон, – сообщил Роберт начавшему уже терять терпение Рамзаю. – Я встретился с ним неожиданно на рынке. Едва не сцапал меня! Но я увернулся, только сообщил свой адрес. Нельзя же бросать дело. Кушайте леденцы. А что, тот мальчик, в саду, еще там!
Рамзай, заглянув в сад, сказал: «Да».
– Тогда отлично. – Давайте револьвер, я передам. А мой пока держите у себя. Два револьвера могут помешать лазить.
Невольно подчиняясь уверенности и возбуждению мальчика, Рамзай все же спросил:
– Но ведь ты даже не знаешь, какая комната Маньяна! Быть может, его уже нет здесь!
– Дайте, дайте револьвер! – умолял Роберт. – Я все придумал. Я брошу туда мяч, сам спущусь за ним, разговорюсь с мальчиком, все узнаю! Напишите записку, я передам!
Рамзай еще колебался, но так как в это время из лечебницы донеслись дикие завывания умалишенных, напоминавшие о страшном положении Хуана, а Роберт объяснил отчасти свой план, то молодой человек решился довериться странному мальчику, которым руководили – он не сомневался в этом – вполне чистые намерения. С точки зрения «взрослых», Рамзай делал глупость, но по существу дела действительно меньше всего могло возникнуть подозрение, если бы надзиратель застал в саду Роберта. «Мальчик полез достать мяч».
– Ступай, – решительно сказал Рамзай. – Будь осторожен. – И он написал, без подписи, на листке записной книжки: «Дорогой Хуан, будьте вполне готовы к часу ночи; без четверти час потребуйте врача; когда дверь откроется, действуйте револьвером и бегите к выходной двери на улицу, а не в переулок. Если вам дверь никто не откроет, – стреляйте; на выстрел мы сломаем дверь. Ничего другого не остается. Остальное беру на себя».
Наказав отдать записку только в руки Хуана, наружность которого описал Роберту, Рамзай вручил Звезде Юга послание, дал револьвер, вмещающий восемь патронов, еще прибавил восемь штук, завязал патроны и револьвер в носовой платок, а затем взял у Роберта его «бульдог». Пока Рамзай увязывал оружие, Роберт набивал карманы леденцами.
– Зачем тебе леденцы?
– Эти штуки, знаете, всегда пригодятся.
– Ну, кидай мяч и берегись проговориться.
– Будьте спокойны, – ответил Роберт, бросив в сад мяч и поднимаясь на гребень стены.
Револьвер был в мешочке под рубашкой мальчика.
Он удачно спрыгнул между кустов и подбежал к подслеповатому мальчику, сыну надзирателя. Тот уже поднял мяч и с недоумением рассматривал залетевшую игрушку.
– Ты зачем? Как ты смел сюда лезть? – сказал сын надзирателя, Ганс. – Это твой, что ли, мяч?
– Конечно, мой, дай-ка его мне.
– Стоило бы не отдавать. Тут лечебница, посторонним сюда нельзя. Вот я скажу отцу, так он тебя выставит за ухо.
– На тебе леденцов, – сказал Роберт, – только не ругайся. Я метил в стену, да попал мимо.
Наступило молчание, во время которого Ганс удовлетворенно смотрел на леденцы; один леденец он положил в рот.
– Как тебя зовут?
– Роберт. А тебя?
– Ганс Фишман. Я немец. А ты?
– Англичанин. У тебя тоже есть мяч?
– Да, черта с два! – сказал Ганс. – Когда отец пьет, то все гоняет меня работать за него. Таскай вот эти шезы. Поливай сад. То да се. Не до мяча.
– У вас что же, больница?
– Сумасшедшие.
– Вот тут они все и сидят?
– Да – которых пускают гулять, а некоторых не пускают!
– Вот как? А почему?
– Потому что… Ты не будешь болтать?
– Никогда!
Потому что наш доктор их «высиживает». Это такие, которые не больные, а здоровые. – Что ты врешь?
– Вот тебе и врешь. За таких больных доктору платят большие деньги.
– Для чего же так делается?
– Этого я не знаю. Но мне говорил отец, что тут сидит сын одного богача; отец не хочет, чтобы сын стал актером. Вот его и посадили, чтобы не валял дурака.
Роберт сразу же догадался, что Ганс говорит о Хуане. У него было сильное искушение спросить, которое окно Хуана, однако он удержался, чтобы не возбудить в мальчике подозрения.
– Давай его дразнить, – сказал Роберт.
– Как дразнить?
– А мы подзовем его к окошку и спросим. «Почем билет на галерку?»
– Да, вот ты, я вижу, действительно спятил, – ответил Ганс. – Его окошко нижнее, вот это, а отсюда хорошо попадет тебе от него в голову тарелкой! Он и в доктора-то бросает чем попало. Еще пожалуется. Мне тогда влетит! Знаешь, что, дай-ка мне леденец, забирай мяч свой и уходи; какой-то ты беспокойный.
– Возьми два. Как же я выйду?
– Ты постой здесь, – ответил, подумав, Ганс. – Видишь, ворота заперты на ключ, а провести тебя через дом нельзя. Я пойду принесу лестницу. Только не вздумай дразнить больных!
– Иди, я не буду, – сказал Роберт. И Ганс, оглядываясь, скрылся за углом лечебницы. Тотчас Звезда Юга подбежал к указанному крайнему окну нижнего этажа, вскарабкался на карниз по водосточной трубе, заглянул через решетку и шепнул – Здесь Хуан Маньяна?
С кровати быстро вскочил Хуан. Изумленно смотрел он на приникшее к решетке лицо.
– Ловите! От Звезды Юга и мистера Рамзая!
Не теряя даже секунды, Роберт кинул в комнату револьвер, записку, соскочил с карниза и подошел к месту, где был оставлен Гансом, как раз в момент, когда тот явился, таща легкую садовую лестницу.
Выпросив еще леденец, ничего не подозревающий Ганс приставил лестницу к стене. Роберт перебросил мяч через стену и быстро вскарабкался на гребень.
– Прощай! – сказал он мальчику. – Не сердись.
– Хорошо, хорошо, сними ногу.
Освободив лестницу, Ганс хмуро поплелся с ней в дворовую кладовую, а Роберт, спрыгнув, попал в объятия Рамзая.
– Я все слышал и видел, – сказал Рамзай. – Ну, ты, Роберт, настоящий молодец!
– Вам, значит, не противно, что я такой хитрый?
– О, если бы мне хоть каплю твоей сообразительности! – простодушно признался Рамзай. – Не было бы того, что было вчера. Никак не мог сдержаться. Побил я вчера доктора да еще служителей за то, что не допустили меня к Хуану. Впрочем, побил-то я его по-настоящему, за его подлость. Ну, хорошо… Что с тобой?
– Очень уважаю вас, – сообщил Роберт, вытирая проступившие слезы восторга. – Побить доктора! О! О-о! Это шикарно! А вот что: я не пойду теперь домой. Дядюшка там меня караулит. Не отпускайте меня! Будем вместе.
– Хорошо; тогда едем в порт к судну фирмы «Кастор» и подготовим отплытие.
XIVНе теряя времени, Рамзай усадил мальчика на такси и приехал с ним в порт – в ту его часть, где между яхт-клубом и угольной пристанью Германского Акционерного общества была стоянка «Кастора». Это судно, принадлежащее фирме Ван-Мируэра, использовалось для съемок; на нем разыгрывались сцены для фильма.
Шкипер «Кастора» голландец Ван-Рихт был закадычный приятель Рамзая. Сотни раз движущийся портрет этого самого Ван-Рихта мелькал на снятых Рамзаем лентах.
Коренастый брюнет лет сорока, с тяжелым подбородком и несколько сумрачным взглядом из-под широких резко обведенных бровей – таков был шкипер «Кастора», одетый в широкий костюм из белого дешевого шелка, панаму, цветные носки и желтые башмаки.
Рамзай оставил Роберта неподалеку от судна, наказав не подходить к нему, чтоб не было лишних вопросов, а сам вошел с Ван-Рихтом под тень на корму, где они и уселись за сигарами и содовой с апельсиновым сиропом.
– Что же, предстоит работа? – спросил голландец.
– Да, очень редкая работа, – ответил Рамзай, у которого только теперь сложился план – Как я узнал из секретных источников, сегодня одна компания должна освободить ночью Хуана Маньяна, который бывал здесь у вас со мной…
И, ничем не упоминая о своем участии в побеге юноши, Рамзай рассказал шкиперу всю историю с Хуаном. Он присочинил только то, что фирма намерена снять сцену побега в том виде, как она произойдет, возле самой лечебницы, а Ван-Рихта просит отвезти Хуана в Сан-Мигуэль, где тот сядет на пароход, идущий в Европу.
– Еще одно обстоятельство, – прибавил, несколько смущаясь, Рамзай: – Может быть, будет вынуждена ехать с Хуаном его сестра… Я тоже, может быть, провожу вас до Сан-Мигуэля… Ну, вот…
Поверил или не поверил Ван-Рихт, но он очень любил Рамзая и, как только услышал о «сестре», крепко хватил англичанина по колену, сказав:
– Хорошо. Я обязан повиноваться. Не волнуйтесь. Я могу даже ехать с вами до Рио-Гранде. Что делать?! Надо помочь людям. Хуана я помню. Дельный человек. Сестру не знаю. Она – как!?
– О! Она… она…
– Ну, ладно. Все ясно. Буду готов.
В это время в каюте шкипера зазвонил телефон, соединенный с береговой станцией. Ван-Рихт подошел к нему и стал слушать.
– Ван-Рихт, – сказал режиссер из конторы фирмы, – будьте готовы в восемь вечера плыть в Альтами-рана. Мы там снимаем. Что?!
Ван-Рихт ответил не сразу.
– Не могу, – заявил шкипер. – Появилась течь, всю ночь будем чинить ниже ватерлинии; придется стать в док.
Произошел небольшой спор, но Ван-Рихт решительно отказался. «Если хотите, послезавтра», – пообещал он.
Режиссер, выругавшись, повесил трубку. Ван-Рихт вернулся к Рамзаю.
– Отправляйтесь спокойно, – сказал Ван-Рихт. – Я поеду только по вашему предложению. Вы поняли?
Рамзай поцеловал шкипера в ухо и щеку.
– Не мочите меня, – сказал Ван-Рихт, – я и так довольно вспотел сегодня.
После этого разговора Рамзай отыскал Роберта, бродившего неподалеку от «Кастора», сказал, что дело улажено, и предложил ему погулять в одиночестве, где он хочет, до десяти часов вечера, а сам с радостным сердцем отправился сообщить Инее об успехах этого дня. С Робертом Рамзай условился встретиться вечером на том самом месте, откуда мальчик перелезал стену лечебницы.
Минут через двадцать такси привез Рамзая к дому, где жила Инее.
Двоюродная сестра Катарины занимала тесную, маленькую квартиру в нижнем этаже старинного дома, стоявшего на середине тесного переулка, одним концом выходящего к гавани, а другим поднимающегося на обширную террасу, обсаженную пальмами, – род замкнутого бульвара.
Едва Рамзай вошел, как Инее бросилась к нему. Ее чрезмерно бледное лицо поразило Рамзая. Девушка, решительно отстранив своих опекунш, схватила его за руку и провела в тесную гостиную.