Роберту не надо было даже бороться со сном, – так овладела им мысль решить задачу золотой головы. Он то дремал, то, мгновенно очнувшись, лежал с открытыми глазами и благословлял москитов, кусавших его, за то, что они мешали уснуть.
Когда мальчиком овладевала дремота, ему мерещились подвалы, полные драгоценных камней, и среди этих сокровищ бродила посаженная на палку страшная золотая голова с зелеными глазами, говоря: «Я – капитан Баттаран». Еще грезилось ему, что у него длинные ногти, – длинные, как макароны, и что Арета рубит их топором.
Наступило, наконец, предутреннее время, когда Роберт вдруг заснул.
В половине седьмого утра, когда уже давно бродил по коралю Гиацинт, а Флора кормила трех нанду сырым картофелем и бобовой шелухой, оглушительный треск будильника разбудил Роберта. Все вспомнив, мальчик схватил будильник, покрыл его подушкой и сел на нее.
Услышав заглушённый треск, Линсей проснулся, но так как он спал крепко и тяжело, то не понял, какой это звон. Он только спросил:
– Где я? Роберт, ты здесь? Что такое трещит?
– Ничего… не… трещит, – ответил мальчик, громко зевая. – Еще темно… крыса, должно быть.
Линсей вздохнул и уснул, похрапывая. Будильник, наконец, смолк.
Еле живой от страха, мальчик засунул руку под подушку, взял будильник и, захватив одежду, на цыпочках прокрался к выходу в патио.
Здесь никого не было.
Роберт вышел в кораль. Спиной к нему стоял Гиацинт, насаживая на древко лопату.
Прокравшись за угол дома, Роберт присел у стены, оделся и помчался к столбу, неся будильник на животе, чтобы не видно было из окон ранчо.
Тень столба лежала по направлению к ранчо. Она была длиной около четырех метров. Заостренная конусом вершина столба отбрасывала острую теневую линию.
Роберт взглянул на циферблат. Стрелки показывали без двадцати минут семь. Мотыга лежала тут, под травой и песком.
Сев за столб так, что его было не видно, мальчик поставил будильник между ног и начал с лихорадочным нетерпением следить за подъемом минутной стрелки к цифре двенадцать.
Между тем в ранчо начали просыпаться. Роберт слышал голоса Ареты, стук открываемых ставен.
Гиацинт кричал: «Флора! Где мотыга?» Роберт не понимал, о чем кричит Гиацинт; он думал, что тот ищет его.
Сердце мальчика трепетало от нетерпения и страха. Мог выйти кто-нибудь, увидеть его и помешать одному добыть клад. Добыть самому! Удивить всех видом, золотой головы, себе не взять ничего, но все поровну разделить другим и заявить: «Вот как я догадался о том, где зарыта золотая голова!»
Между тем сон Линсея был уже нарушен пробуждением от треска будильника. Старик открыл глаза, приоткрыл дверь, чтобы осветить каморку, где не было окон, и с изумлением увидел рядом пустую постель.
Будильника тоже не оказалось на месте.
«Что такое?» – подумал Линсей.
Одевшись, он вышел в патио и встретился у умывальника с Ретианом.
– Вы не видели Роберта? – спросил Линсей.
– Нет. Разве он ушел?
Ретиан отправился к Вермонту, думая, что мальчик у него, а Линсей сообщил новость вышедшей из комнат Арете.
– Пустое; он где-нибудь близко, – сказала девушка. – Но что это?… Да, Роберт вчера почему-то интересовался будильником. Задача!
Пока шли эти переговоры, Гиацинт взял два больших ведра и отправился за водой на речку. Пройдя несколько шагов, он поставил ведра на землю и тихо подкрался к Роберту, занятому своим делом.
Звезда Юга, ничего не слыша и не видя, торопясь и изнемогая от невозможности сильно ударять по твердой почве тяжелой мотыгой, беспомощно ковырял землю в том месте, куда падал конец тени загадочного столба. Было ровно семь часов… Будильник стоял рядом с кладоискателем.
Почти тотчас эту сцену увидели Ретиан, искавший мальчика, и Арета, вышедшая за Ретианом.
– Отец! – воскликнула девушка. – Иди же сюда!
Видя, что, кроме воззрившегося на его работу Гиацинта, все жители ранчо – даже утирающийся на ходу полотенцем Линсей, даже Флора – спешат узнать, в чем дело, Роберт сел и громко заревел, ожидая упреков.
– Что с тобой? – спросил Ретиан. – Объясни, что ты делаешь.
– Тень… тень уйдет! – рыдал мальчик, от стыда не смотря ни на кого. – Вот она! Тут был конец тени… Двадцать третьего октября… в семь часов… золотая голова… я держу ногу на том месте… Ройте, пожалуйста!!!
Все с недоумением переглянулись. Еще мгновение – и Вермонт все понял.
Он вдруг побледнел.
– Где рыть… тень… в семь часов? – отрывисто спросил он, наклоняясь к Роберту.
– Сюда, – украдкой поглядывая вокруг и облегченно вздыхая, сообщил Звезда Юга. – Только я не могу. А я так хотел принести ее вам!
Гиацинт уже взял мотыгу. Кивнув головой Вермонту, указавшему точку падения тени в семь часов, он размахнулся и так сильно вонзил орудие в сухую почву пампасов, что брызнул песок.
Острие орудия целиком ушло в землю. Качнув мотыгу, Гиацинт без видимого усилия вывернул глыбу земли, затем вторую. Мелкая земля осыпалась обратно в яму.
Бросив мотыгу, Гиацинт ушел и скоро вернулся с лопатой. Пока он ходил, все молчали. Всеми овладело волнение. Никто не знал, что может оказаться под землей. Линсей с улыбкой смотрел на Роберта. Роберт грыз ногти, мрачно смотря себе под ноги; Флора вздыхала; Ретиан и Вермонт вопросительно смотрели друг на друга.
Явившийся Гиацинт, не медля секунды, прокопал яму глубиной фута три и, вдруг вскрикнув, бросил лопату.
Все столпились около него. Гиацинт запустил руки в яму и вытащил пропревший от времени зашитый кожаный узел, величиной с голову быка.
Вермонт бросился к узлу с ножом. Распоров несколько кож, облегавших содержимое узла, Вермонт извлек маленький глиняный кувшин без ручки, обвязанный куском сукна.
Сдернув сукно, старик опрокинул тяжелый кувшин на траву. Из кувшина со звоном и блеском вывалились двести квадруплей[27].
Тогда Роберт исполнил свой номер: он упал на землю и начал мотать головой, охватив ее руками, а ногами колотя в воздухе.
– Ай-ай-ай! – взвизгнула Флора.
– Ну, чудеса! – воскликнул Ретиан.
– Роберт – ты богач! – сказала Арета.
Гиацинт присел на корточки возле клада, взял один квадрупль и согнул его между пальцами, как лепесток розы.
– Хотя я думал, – закричал Роберт, вскочив, – что там настоящая голова из золота, – но ведь это все равно. – Мисс Арета, это все ваше! Это я для вас и мистера Дугби! И для мистера Вермонта! Теперь вы заплатите тот долг… Впрочем, теперь не мое дело! Ах, Дуг Ламбас лопнет от зависти. Гаррис лопнет! Все лопнут, потому что нашел я!
– Я не лопну, – сказала Арета.
– И не надо, не лопайтесь, – болтал мальчуган, обезумевший от удачи. – Теперь все будет хорошо.
– Говори же, – как ты догадался?
– Ах! – чмокнул от удовольствия Роберт. – Это было совсем случайно. Еще вчера… Открыл клад-то не я, а мистер Дугбк, я только сообразил!
– Что ты бормочешь?! – удивился Ретиан. – Когда, что я открывал? Где?
– Когда вы пели.
– Роберт, ты не бредишь? – спросил Линсей.
– Я говорю правду. Вы, мистер Дугби, пели так: «Тень дерева упала, – говорите вы, – на то место, – вы говорили, – где стояли твои йоги. А я, – сказали вы, – сделал там отметку». Вот тут-то меня, знаете, насквозь прожгло. А ведь я все время думал: «Что может означать надпись на столбе?» А когда мистер Дугби пел, мне все это так ясно представилось: вместо дерева – столб, и от него тень. «Ну, – думал я, – почему же один раз в год? Двадцать третьего октября, да еще в семь часов утра? Что бывает один день в году, в одном и том же часу одинаково у столба, если его никто не трогает? Только тень; это я узнал в школе: ведь мы учили о земле и солнце. Так я и догадался.
– Значит, «золотая голова» – у тебя, – сказал Ретиан. – Что ты сделаешь с деньгами?
– Я отдал их мисс Арете.
– Как! Все до одной мне?
– Да, а вы делите, как хотите.
– Ты хочешь, чтобы я делила? Значит, не все мне.
– Ах, вы сами знаете! – вскричал Роберт – Вы все шутите!
– Мистер Роберт, – сказал Гиацинт, подмигивая Линсею, – я тоже должен получить долю. Я копал.
– А я смотрела! – подхватила Флора. – У меня даже глаза болят, так я смотрела.
– Я привез тебя сюда, – поддержал Ретиан. – Без меня ты не увидел бы столб.
– Земля моя, – сказал Вермонт. – Клад ты нашел на моей земле.
– Если бы я не спал так крепко, – заявил Линсей, – тебе не удалось бы стащить будильник.
– Если бы я тебе не сказала, что часы идут верно, – не было бы и квадруплей, – закончила Арета.
Задача дележа представилась Роберту вдруг такой сложной, что он хотел уже снова упасть, чтобы предаться отчаянию, но Линсей удержал его.
– Нельзя так быстро переходить от восторга к унынию! – сказал Линсей. – Это не по-мужски. Ты сообразил, как найти клад, а теперь изволь рассудить, как его разделить.
– Нельзя так быстро переходить от восторга к унынию! – сказал Линсей. – Это не по-мужски. Ты сообразил, как найти клад, а теперь изволь рассудить, как его разделить.
– Хорошо, – сказал мальчик, высморкавшись в подаренный Аретой платок и вздыхая. – Раз вы со мной так, то и я так Будете все довольны.
Оглушительный хохот приветствовал это заявление.
Нахмурившись, Роберт помог Вермонту ссыпать тяжелые монеты в кувшин, затем все пошли в комнату, где сели за стол. Кувшин был поставлен на середине стола.
– Итак, – сказал Вермонт, – я объявляю заседание открытым. Найден клад – двести квадруплей, приблизительно три тысячи двести рейсов. Нашел Найт. Ему предоставлено право делить находку между нами и им самим, как он хочет. Говори, Роберт.
– Я передумал, – сказал мальчик, так ободренный успехом, что комедию заседания принял всерьез. – Кто копал, кто не копал, – я знать не хочу; будильник, земля, все что вы говорили, верно, все ваше; а без меня лежали бы эти монеты под землей еще тысячу лет.
– Три тысячи, – невозмутимо поправил Вермонт.
– Ах, вы опять… ну, три тысячи… все равно. Так вот, потому деньги мои. Прежде всего…
Роберт вынул из кувшина несколько монет и роздал каждому по одной, себе тоже взял одну.
– Это на память, – объяснил он, – эти деньги нельзя тратить.
Все с любопытством ожидали дальнейших распоряжений.
– Теперь, – сказал Роберт, теряя апломб и начиная смущаться, – возьмите, мистер Вермонт, себе, сколько вам надо уплатить долгу.
Вермонт отсчитал долг обнищавшему приятелю и жалованье за полтора года пеонам. Вышло девяносто квадруплей.
– Ты не сердись, – шепнула Арета отцу. – Мальчик случайно слышал твой разговор. Он делает все от чистого сердца, по простоте.
– Остальные я беру себе, – сказал Роберт. – Так? Я взял – Он придвинул кувшин. – Это мое?
– Твое! Твое! – закричали все.
– Значит, я могу сделать с этим что хочу. Так?
– Так, так! – сказал Ретиан.
– Так пусть мисс Арета возьмет мои деньги себе. Я очень прошу! Будьте добры, мисс Арета! Вы и мистеру Дугби дадите, сколько хотите! Все ваше! Пожалуйста!
Вскочив, едва не плача, Роберт стал так просить, так бегать вокруг девушки, то и дело порываясь упасть, что Арета, не выдержав, расплакалась и обняла Роберта.
– Хорошо, милый! – сказала растроганная девушка. – Только для тебя. Кроме золотой головы, у тебя золотое сердце. Но подумал ли ты, как будем мы делить с Ретианом твой подарок? Почему не оставил ничего для мистера Линсея? А себе-то взял ли ты хоть что-нибудь? Тебе надо жить несколько дней в Монтевидео, уплатить за дилижанс, купить более приличную одежду, заплатить за билет на пароходе до Порта-Станлей.
– Мисс Арета верно говорит, – сказал Линсей. – Ты доставил ей затруднение.
– Поэтому, – продолжала Арета, – изволь немедленно взять от меня десять квадруплей. Я тебе их дарю. Ты подарил мне, а я тебе. Хватит тебе?
– О! На все хватит! – ответил мальчик, несколько сбитый со своей хозяйской позиции. – Еще останется; и если даже я куплю мятных лепешек и имбирных пряников, то все равно останется. Мистеру Линсею я ничего не отделил Это не потому, что я не хотел. Вы сами видели, какой расчет… Ему не хватило…
– Не надо, не надо мне ничего, Роберт, – сказал Линсей. – У меня есть с собой около ста фунтов, я богаче всех вас.
Таким образом, распределение «богатств» было окончено, после чего Арета тайно вручила Линсею для мальчика еще десять квадруплей, а Вермонт подарил ему небольшой револьвер системы Бульдог и горсть патронов к нему.
Флора принесла Звезде Юга завернутый в бумагу пирог с мясом на дорогу, а Гиацинт – старый индейский нож в кожаных ножнах, после чего Арета наспех сшила для мальчика из остатков материи мягкую шляпу.
Все очень устали от неожиданной находки, а потому разговоры смолкли в ожидании завтрака; только один Роберт, с револьвером в мешочке на груди (свой Лефоше он передал Линсею, так как некуда было ему его девать) и с ножом на боку, ходил по ранчо, рассказывая каждому встречному обитателю свою историю с догадкой о кладе.
После матэ, еды и еще матэ отъезжающие покинули ранчо «Каменный Столб».
XIIIВелико было удивление Линсея увидеть бросившуюся к нему в отчаянии молоденькую девицу, но еще больше удивился он, когда услышал ее исступленную просьбу.
Видя, что важный с виду старик плохо понимает ее, Инее, путаясь и торопясь, изложила все дело и просила поторопиться. В своем отчаянии она искала немедленной защиты и утешения.
– Я понял вас, – сказал Линсей, выслушав ее. – Я верю вам.
Подоспевшая Катарина страшно смутилась, поняв, что Инее обратилась за помощью к незнакомому старику; однако, желая избавить воспитанницу от подозрения и недоверия, сама стала рассказывать о беде Инее более связно, чем сумасбродная девушка. Уже Катарина хотела извиниться, как Инее, ничего не слушая, топнула ногой и вскричала:
– Разве я ошиблась? Разве за вашим честным лицом и справедливым блеском ваших глаз кроется равнодушие? Кто же сжалится надо мной?!
– Сеньорита, – ответил Линсей, видя, что перед ним неожиданно приподнялась завеса семейной драмы, – не равнодушие видите вы, а беспомощность. Я могу, если понадобится, отдать все, что у меня есть, могу уже без сожаления отдать жизнь, но я бессилен освободить вашего брата. Я иностранец, вдобавок бедный. Ни знакомств, ни связей нет у меня в этой стране. Я не обладаю ни богатством, ни властью, ни даже большим образованием. То, что вам нужно – смелость, силу, изобретательность, предприимчивость, – отнял у меня конторский стол. Сорокалетняя однообразная работа высушила меня. Я – как отработанный шлак, не гожусь жить иначе, чем жил. Глаза видят, уши слышат, но усталость так велика, что я не могу уже помолодеть душой Я – точно зритель жизни, а жить мне осталось недолго. Говорю вам так же откровенно, как откровенно вы обратились ко мне.
– Извините, – сказала Инее, опомнившись и страшно жалея теперь старого человека, стоявшего перед ней с жалкой улыбкой. – Я очень раскаиваюсь! Я огорчила вас!
Линсей тихо погладил ее по голове.
– Идите, дитя, – сказал он, – я не сержусь. Я рад был выслушать вас, но мне, конечно, стыдно, что я не могу помочь вам. Роберт, идем!
Линсей повернул за угол. Мальчик на ходу обернулся несколько раз, смотря, не ушли ли женщины. В это время к ним подоспел Рамзай, кинувшись почти сразу по уходе Инее догонять ее.
– Простите, что я не удержал вас, – сказал Рамзай, – но вы очень стремительно кинулись бежать. Я не оставлю вас. Кто был этот человек, с которым вы говорили?
– Диос! Она не знает даже его имени. Первый встречный. У вас, Инезилья, был припадок, серьезно говорю вам.
– Молчите! – сказала девушка. – Действительно, я готова была созвать толпу! Я…
Она не договорила, так как ее дернул за рукав мальчик, которого они видели со стариком.
Роберт, пройдя несколько шагов, отстал от Линсея, спрятался в первую попавшуюся нишу и, когда Линсей, тщетно поискав его, удалился, не зная, что думать об этой выходке своего юного спутника, – бегом направился к Инее. Теперь он был хорошо одет, в белой рубашке, соломенной шляпе, легких башмаках и синих, до колен, штанишках.
Мешочек с револьвером висел у него под рубашкой, на животе.
– Чего ты хочешь? – спросила девушка.
Роберт не понял. Она сказала тогда по-английски:
– О! Ты мальчик, который шел с тем человеком. Зачем ты вернулся?
– Мистер Линсей не годится, – сказал Роберт. – Он вам не солгал. Он чудесный человек, и я его очень люблю, но такое дело, как ваше, ему не под силу. Разрешите мне вам помочь.
– Тебе-е-е!?!
– Ах ты, озорник, шутник! – вскричала Катарина, думая, что Роберт дурачится. – Как тебе не стыдно?
– Милый мой, – сказала Инее, – кто бы ты ни был, я от всего сердца благодарю тебя. Верю, что ты поможешь нам.
– Сеньорита, – вступился Рамзай, которого испугал странный каприз девушки – еще рано созывать детей для похода на доктора. Я чувствую, что мальчик говорит от доброго сердца, но мы его, во-первых, не знаем, а во-вторых, он мальчик.
– Ах, оставьте! Я знаю, что делаю. Как тебя зовут?
– Роберт Найт. Я приехал с Фалькланда, из Порт-Станлея, и скоро опять уеду туда. Мне двенадцать лет.
– Что он говорит? – спросила Катарина. – Не просит ли он чего-нибудь?
– Дорогая, – сказала ей Инее, – идите к вашей двоюродной сестре, и я туда скоро приду. Дело важное.
Старуха сопротивлялась, но Инее решительно отослала ее, сама же с Рамзаем и Робертом уселась на каменную скамью в нише стены одного старого дома, под листвой огромного фисташкового дерева.
– Мальчик, – сказала Инее, – я почему-то верю тебе. Сеньор Рамзай, там, где не сделает ничего взрослый, успешно сделает маленький. Согласитесь!