Надо будет поговорить с Костей о его впечатлениях от разговора. Он в этой истории принял на удивление живое участие и не в пример былому активно задавал дельные вопросы новоиспеченной вдове. А, может быть, Эллочка ему просто понравилась? Что ж, ничего противоестественного в этом нет. Он у нас парень холостой, а Элеонора — невеста более чем не бедная, прямо-таки завидная, не говоря уже о том, что и видная тоже. Если, конечно, ее бывший супруг не успел просадить все свое имущество.
Эта мысль показалась мне не слишком приятной. Нет, разумеется, я не строила никаких личных планов насчет Кости, боже упаси, просто уже привыкла, что он повсюду следует за мной как тень, трогательно печется о моей безопасности и готов в любую минуту прийти на помощь. Впрочем, это еще не значит, что он в меня влюблен, как это постоянно пытаются мне представить наши местные язвочки в лице Валерии и Галины Сергеевны. Сам-то он не то чтобы признаться в чувствах, даже намека на симпатию не подавал. Может быть, ему просто нравится о ком-то заботиться? А меня выбрал как самую счастливую на всякие неприятности. Вот только жаль, что не в его власти избавить меня от такой беды, как гнев начальства. Нет уж, это мой крест! И нести его мне! Ну а того, что через край придется, с лихвой хватит на Лерочку, Галину Сергеевну и Пашку. Страшен наш Евгений Иванович в гневе, как Днепр при ненастной погоде. Так что хватит мне чужих забот, пора и о своих подумать. Пойду послушаю, как бушует старый Днепр под кручей. А кручей, надо полагать, быть сегодня моей забубенной головушке. Хотя забубенной бывает душа, а это уже не по моей, а по Сережиной, царство ему небесное, части. Или нет, душа загубленная. А что же у нас тогда с головушкой? А головушка — бестолковушка, значит, с нее и взятки гладки.
Легкий филологический тренинг, как ни странно, немного исправил мое унылое настроение, поэтому в свой кабинет я вошла с философским настроем: никак быть не может, как-нибудь да будет — выкрутимся, где наша не пропадала! Вошла и остолбенела — время без пяти, начало рабочего дня, а все мои офицеры уже в полном сборе. Даже Галина Сергеевна при полном параде выжидательно смотрит на меня из угла комнаты.
— Вот так сюрприз! — не замедлила я обнародовать свою реакцию.
— Ирочка, и что мы собираемся делать?
Это Галина Сергеевна. Правильно, кому же еще брать первое слово, как не старшему по званию.
— А что мы можем сделать? Будем ждать оглашения приговора и его незамедлительного исполнения. На помилование я особенно не рассчитываю.
В ответ на мою пессимистическую констатацию факта полной капитуляции без попыток выдержать осаду за шаткими стенами крепости, построенной из мегалитов[3] оправданий, эта троица обменялась последовательными недоумевающими взглядами, очевидно, вознамерившись вычертить телекинетический треугольник, чтобы выяснить у соседа, что же это я, собственно, имею в виду. А чего тут удивляться и не понимать? Не надо обладать способностями к инсайту, чтобы предугадать реакцию начальства на наш сверхфеноменальный провал. Можно и банальной логикой обойтись. Вот факты, а вот и вытекающие из них закономерные последствия: виноваты, значит, будем отвечать по всей строгости dura lex. К гадалке не ходи.
— Ты что, хочешь сказать, что уже знаешь, кто убийца? — Галина Сергеевна полувосторженно-полунедоверчиво вздернула свои тонко подведенные бровки.
На сей раз пришел мой черед удивляться и играть в гляделки с подозрительно молчаливыми Лерой и Павликом. Никакого результата мои опыты не дали, из чего можно было смело сделать заключение, что или у меня начисто отсутствуют способности телепата, или мои юные коллеги совершенно утратили способность мышления.
— Какой убийца?! — почти возмущенно воскликнула я. — Вы о чем?! Не знаю я никакого убийцы! А Евгений Иванович не в счет, потому что это будет не убийство, а вполне правомерная расправа над недобросовестными сотрудниками.
— При чем тут Евгений Иванович? — сердито нахмурилась Галина Сергеевна, всем своим видом показывая, что синдром взаимного непонимания достиг своего апогея. — Я тебя про убийцу Эллочкиного мужа спрашиваю.
— Та-ак, — я едва сдержала улыбку: похоже, Костя вчера переусердствовал, исполняя мое поручение посвятить ребят в курс произошедших с нами событий. — Что-то я не пойму, у нас тут телестудия или частное сыскное агентство? Передачи снимать будем или отпечатки пальцев?
— Передачи снимать будем, — уверенно кивнул Павлик. — Больше того, нам с вами, Ирина Анатольевна, через час на выездной сюжет ехать. А отпечатки пусть милиция снимает. Только вы меня извините, но я этого так оставлять не хочу. Они же нам, можно сказать, репутацию подмочили и перед руководством распоследними идиотами выставили.
— Кто они? — ошалев от его напористости, спросила я.
— То-то и оно, что неизвестно, — вздохнул Павел. — Выяснять надо.
— Да что выяснять-то? — продолжала недоумевать я.
— Кто Сергея убил — вот что. Только не говорите, что вам самой это неинтересно.
— Не буду, — не стала я кривить душой и, только теперь поняв смысл начала его тирады, насторожилась. — Постой, что ты там про сюжет говорил? Куда нам ехать?
— В художественный салон.
— Зачем?
— Будем нашу новую героиню снимать. Светлану Лентаеву. У нее сейчас как раз выставка.
— Какая выставка?!
— Художественная выставка. Картины там всякие. Художница она. Эта… как это там… абстракционистка.
— Не абстракционистка, а сюрреалистка, — поправила Валерия.
— Да какая, блин, разница? Все одно мазня фиолетовая, словно ребенку-дауну баллончик с краской в руки сунули и на целый день одного оставили.
— Какое беспардонное заблуждение! — возмутилась Галина Сергеевна. — Тебе, Павел, явно не хватает эстетического образования. Как ты изволил выразиться, «фиолетовая мазня» — это у фовистов, нарочито детские рисунки — у примитивистов. Хотя даже в отношении них я готова с тобой серьезно поспорить. А среди сюрреалистов были такие знаменитые и великие художники, как Хуан Миро и Сальвадор Дали.
— Ну и что? — не сдавался Павлик. — Ничего великого я там не вижу. Бред пьяного сумасшедшего. Да они там через одного либо психи суицидальные, либо маньяки озабоченные. Прав был Никита Сергеевич…
— Да как ты…
— Так, — решительно оборвала я грозящий перерасти в настоящую войну спор о достоинствах модернизма. — Давайте оставим эти бессмысленные диспуты на тему высоких материй и объясним мне, что, собственно, происходит.
— Ничего плохого у нас не происходит, а даже совсем наоборот, — успокаиваясь, но все еще бросая на Пашу суровые взгляды, ответила Галина Сергеевна. — Просто я нашла нам новую героиню. И очень прискорбно, что вы все, а особенно ты, Ирочка, коих я по наивности причисляла к образованной элите нашего города, ничего не знаете о своих великих соотечественниках. А Светлана Владимировна Лентаева, между прочим, широко известна в Европе и пользуется заслуженной популярностью. Даже имеет несколько Гран-при на выставках авангардного искусства. И на последнем Венецианском бьеннале ведущие теоретики нового искусства признали ее безусловные заслуги. Совсем недавно она вернулась из Парижа, где изучала жизнь и творчество Макса Эрнста, Андре Массона, Ива Танги, Жана Арпа и других французских сюрреалистов, — очередная молния в сторону Пашки — как только под ним кресло не испепелилось? — Готовится к выходу в свет ее книга под названием «Сюрреализм — последний оплот бунтарей и романтиков». А вернувшись в родной город, Светлана Владимировна решила организовать выставку собственных работ. Мы просто обязаны осветить это событие.
— Галина Сергеевна, мне, разумеется, стыдно за свою серость, но дозволено будет спросить, как вы об этом узнали?
— Ничего сверхъестественного, — улыбнулась наша во всех отношениях уникальная палочка-выручалочка. — Просто Света — моя давняя подруга. Можно сказать, подруга детства. Я как раз была у нее вчера в гостях, мы отмечали ее возвращение, и я предложила ей сняться в нашей передаче. Собственно, я и раньше не раз предлагала, только у нее все времени не находилось, то поездки, то работа. Она и вчера отказывалась, но я ее пристыдила, сказала, что негоже быть знаменитостью на весь мир и обходить вниманием собственный город. Тем более что здесь такое событие: выставка и выход книги. Одним словом, я ее уговорила.
— А у нее есть муж? — спросила я.
— Есть, — удивилась Галина Сергеевна. — Очень милый, хоть и ничем не выдающийся человек. То есть не такой знаменитый, как его жена. По специальности он врач, и притом очень хороший. Только это здесь при чем?
— Милые дамы, — я с опасением покачала головой, — а вам не кажется, что в этом есть нечто пугающе символичное? Сперва одна подруга детства с супругом, теперь другая… Очень странное совпадение.
— Галина Сергеевна, мне, разумеется, стыдно за свою серость, но дозволено будет спросить, как вы об этом узнали?
— Ничего сверхъестественного, — улыбнулась наша во всех отношениях уникальная палочка-выручалочка. — Просто Света — моя давняя подруга. Можно сказать, подруга детства. Я как раз была у нее вчера в гостях, мы отмечали ее возвращение, и я предложила ей сняться в нашей передаче. Собственно, я и раньше не раз предлагала, только у нее все времени не находилось, то поездки, то работа. Она и вчера отказывалась, но я ее пристыдила, сказала, что негоже быть знаменитостью на весь мир и обходить вниманием собственный город. Тем более что здесь такое событие: выставка и выход книги. Одним словом, я ее уговорила.
— А у нее есть муж? — спросила я.
— Есть, — удивилась Галина Сергеевна. — Очень милый, хоть и ничем не выдающийся человек. То есть не такой знаменитый, как его жена. По специальности он врач, и притом очень хороший. Только это здесь при чем?
— Милые дамы, — я с опасением покачала головой, — а вам не кажется, что в этом есть нечто пугающе символичное? Сперва одна подруга детства с супругом, теперь другая… Очень странное совпадение.
— Ирочка, ты действительно стала невыносимо суеверной. Ну ответь мне на милость, кому может понадобиться убивать Вениамина Тарасовича?
— А кому понадобилось убивать Сергея?
— Вот этого я не знаю, — почти с огорчением ответила Галина Сергеевна. — Только Светин муж никакими банками не владеет и ночи коротает не в казино, а в законной супружеской постели.
— Даже когда жена в Париже? — язвительно спросил Павел, который, видимо, был не в силах забыть суровой отповеди за нелюбовь к модернистам.
— Что-то вы, молодой человек, нынче разошлись, — кажется, Галина Сергеевна не на шутку рассердилась, и Павел быстро втянул голову в плечи, словно напуганная черепаха.
— Галина Сергеевна, что бы мы без вас делали? — я поспешила исправить настроение нашему режиссеру, усладив ее слух льстивой благодарностью. — Просто и не знаю, как вас благодарить.
— Ты меня очень обяжешь, — оттаивая на глазах, сказала Галина Сергеевна, — если просветишь этого невоспитанного субъекта на предмет элементарных правил хорошего тона. А еще лучше — научишь молчать, когда его глупого мнения никто не спрашивает.
— Обещаю приложить все возможные усилия, — я погрозила открывшему было рот Павлу кулаком, и тот покорно сник.
— Тогда собирай волю в кулак, запасайся терпением и готовь юношу к выезду. Ты обещала, и я надеюсь, что во время съемок никаких непристойностей он себе не позволит.
— Подождите, — растерялась я. — А как же Евгений Иванович?
— Что Евгений Иванович? Думаешь взять его вместо Павлика?
— Нет, конечно! Что за кощунство?! Просто я думала, что мне еще предстоит выдержать суровый разнос по полной программе.
— С Евгением Ивановичем я уже все уладила, — гордо ответствовала Галина Сергеевна. — Он, конечно, побушевал немного, но потом согласился, что все имеют право на неудачу, особенно когда очень многое зависит от человеческого фактора. Так что с вас, господа хорошие, за это причитается бутылка шампанского и коробка конфет. Не меньше.
— Да хоть ящик! Хоть сто ящиков! Галина Сергеевна, миленькая! Вы просто Мерлин и Мэри Поппинс в одном лице! Как вам это удалось?
— Надо уметь находить подход к людям. А насчет ящика шампанского тебя никто за язык не тянул. Вот сделаем передачу, станем знаменитыми на всю страну и отметим это событие.
— Вроде бы это не в наших правилах, — все еще не приходя в себя от счастья, робко возразила я.
— Ничего. Ради такого случая можно. В конце концов, кто сказал, что бутылочка шампанского после передачи — это плохая традиция?
— Галина Сергеевна, вы меня удивляете! — улыбнулась я и тут же спохватилась: — А мы не опоздаем? У нас ведь еще и сценария нет.
— Не суетись, — Галина Сергеевна сделала рукой неопределенный жест, очевидно призванный означать «все путем». — Примерный план передачи мы с Лерочкой составили. Я позвонила ей еще вчера вечером, мы пришли пораньше и все сделали. А в «Союзе художников» нас ждут через полчаса. Там сейчас вовсю идет подготовка к выставке, так что можно будет отснять несколько прекрасных кадров, как Светлана Владимировна руководит организацией процесса. А завтра — с чистой совестью отдохнуть, в понедельник еще раз съездить в «Союз» и снять само открытие. Ну а уже ближе к вечеру, если Светочка не сильно устанет после всяких там презентаций, можно будет ее в домашней обстановке поснимать.
— В домашней обстановке можно и во вторник. — Я просто не могла не умилиться, глядя на моих расторопных трудяг. — Все равно до пятницы время еще есть. А вам с Лерочкой просто по ордену полагается. Орден, конечно, не обещаю, зато с удовольствием исполню любое желание.
— Так-таки и любое? — лукаво прищурившись, спросила Галина Сергеевна.
— Благодарность моя безгранична… в разумных пределах.
— Галина Сергеевна, вот уже и торги начались! — с притворным расстройством воскликнула Лерочка.
— Ничего, мы своего не упустим. Мы запомним, а лучше запишем, хорошенько подумаем и обязательно чего-нибудь затребуем. Ты же ведь не золотая рыбка. Желание сразу оглашать не обязательно?
— Не обязательно, — согласилась я. — К тому же золотая рыбка на несколько желаний расщедрилась, а у меня, извините, лимит. Больше одного из положенных представительских расходов не наскрести.
— Значит, договорились, — довольно кивнула головой Галина Сергеевна.
— Ну так как? — неожиданно подал голос из своей кресла Пашка. — Я, что ли, за Костей пойду? Раньше уедем — раньше вернемся.
— Что ли, пойди… — удивленно ответила я.
Паша сильно оттолкнулся руками от подлокотников, выкинув себя из кресла, и ленивой походкой проследовал за дверь.
— Чего это с ним? — теряясь в догадках, спросила я.
— Знаю я, чего ему не терпится, — хитро улыбнулась Лера. — Потом скажу.
— Потом так потом, — согласилась я. — Тогда пойдемте, милые дамы, а то нас еще в лоботрясничестве и отлынивании от работы обвинят. И кто? Самый знаменитый лентяй на ГТРК! Такого позора мне не пережить.
Ума не приложу почему, но мне казалось, что человек, увлекающийся сюрреализмом, должен быть никак не старше тридцати. Конечно, когда Галина Сергеевна сказала, что это ее подруга детства, в уме вроде бы отложилось, что это дама, как бы помягче выразиться, слегка в возрасте. Но поскольку определить возраст нашего очаровательного, всегда подтянутого режиссера просто не представляется никакой возможности, я была смущена, взглянув на нашу новую героиню.
Светлане Владимировне на первый взгляд можно было дать никак не меньше сорока пяти лет. И это несмотря на превосходный макияж и молодежную короткую стрижку. Может быть, ее старили широкие очки в тонкой золотой оправе? Хотя нет. Руки и шея самым предательским образом свидетельствовали о том, что перед нами далеко не девочка. Как же нашей Галине Сергеевне удается держать себя в такой превосходной форме?! Ума не приложу. Вот бы разузнать секрет! Думаю, лет через семь-десять он мне пригодится.
Однако пять минут пообщавшись с именитой художницей, я уже усомнилась в своих первоначальных выводах. Это был просто какой-то неистощимый генератор энергии — действующая модель перпетуум-мобиле! Она ни секунды не стояла на месте, и я чуть не взмокла, бегая за ней с микрофоном по всему залу. А бедняжке Павлу с камерой на плече и вовсе пришлось несладко. Светлана Владимировна успевала отслеживать все, что творилось вокруг, при этом руки ее мелькали у меня перед глазами, словно крылья зависшей над цветком колибри. Самым необъяснимым образом ей удавалось общаться с нами, с воодушевлением рассказывать о своих любимых сюрреалистах, объяснять, чем ей так близко именно это направление, и давать советы по размещению экспозиции, гоняя из угла в угол несчастных служащих «Союза художников».
— Нет-нет, Ванечка! — кричала она через весь зал, так что я невольно отодвигала микрофон. — Здесь эту картину вешать нельзя. Тут слишком много света из окна. Разве ты сам не видишь? Все краски теряются. Вот в Париже в галерее Бюхер, — Светлана Владимировна неожиданно возвращалась к разговору, и я торопливо подсовывала микрофон прямо ей под нос, — я целый час простояла перед «Борьбой рыб» Андре Массона, просто не могла оторваться. И не только потому, что невозможно не восхищаться потрясающим сплетением растений, животных и совершенно не поддающихся описанию, нереальных декоративных форм, но и потому, что в сочетании с освещением и другими картинами это произведение приобретает совершенно иной, особенный смысл. А как прекрасно размещены картины в Национальном музее современного искусства… Это просто песня какая-то! Илюша! Будь добр, не вешай коллаж напротив других картин. Он же под стеклом, в нем все отражается!..