Можно уходить…
Земля качалась, как наплавной мост. Там, где Андрис оставил Марину, газовали, пытаясь развернуться, две пожарные машины. Всплеснулась тревога, но тут же улеглась: знакомый «фольксваген», двумя колесами на тротуаре, стоял кварталом дальше. Андрис не чувствовал, что идет: земля сама прокручивалась ему навстречу. Пришлось вытянуть руки и упереться в машину, чтобы остановиться. У водителя было землисто-серое лицо. Марина сидела неподвижно, сунув руки в рукава дождевика. Андрис сел рядом с ней и захлопнул дверцу.
— Я никуда не поеду, — с истерическими нотками в голосе заговорил водитель, — я никуда вас не повезу, выходите из машины… можете забрать…
— Помолчите, — сказал Андрис.
— Он уже хотел меня высадить, — сказала Марина. Она развела руки — в правой был браунинг.
— Понятно, — сказал Андрис. Он надел кобуру, пиджак. — Ты молодец, — сказал он Марине. Та промолчала.
— Все равно не повезу, — сказал водитель. — На куски режьте…
— Сказал — помолчите, — Андрис еле сдержался, чтобы не заорать.
— Смотри, — сказала Марина. — Он машет рукой.
К ним, страшно торопясь, плелся черный человек в лохмотьях, и только когда он приблизился вплотную, Андрис узнал Юсуфа. Андрис выбрался из машины и встал, опираясь локтем о ее крышу.
— Ты жив, — сказал он Юсуфу. — Садись, отдохни.
— Нет, — сказал Юсуф. — Там раненый. Хочет видеть тебя. Его зовут Глеб Синицкий.
Глеба Синицкого Андрис знал — это был один из самых доверенных помощников Хаппы. И то, что он здесь…
— Марина, — сказал Андрис. — Пойдем со мной.
Марина не ответила. Она сидела в странно напряженной позе, зажав ладони между колен, и чуть покачиваясь вперед-назад. Андрис тронул ее за плечо — она вздрогнула и посмотрела на него.
— Нет, — сказала она. — Нет, больше… самое последнее… — она судорожно вздохнула. — Нет. Я пойду домой. Мне уже безопасно — я никому не нужна. Я пойду.
— Марина, — беспомощно начал Андрис, она его прервала:
— Ничего, — сказала она. — Это пройдет. Это очень обидно, но это пройдет. Не думай… Да! Дай-ка мне ту запись, я попробую поработать с ней.
Голос ее был жестким и упрямым, и у рта обозначились твердые мужские складки.
— Какую запись? — не сразу понял Андрис. — А, эту… — он вынул из сумки диск с ярлычком: «Хим. зависимости» и одну магнитофонную кассету, протянул их Марине, потом вдруг передумал и сунул диск обратно в сумку. Марина молча взяла кассету. Их руки соприкоснулись, и на лице Марины возникла на мгновение — тут же подавленная — гримаса брезгливости. Андрис застегнул молнию сумки.
— Да, — сказал он, — как же ты пойдешь? Патрули везде.
Марина пожала плечами. Потом вдруг вспомнила, вынула из кармана браунинг и подала Андрису.
— Чуть не унесла, — усмехнулась она.
— Мадам, — сказал Юсуф, — через час-полтора мы развернем временный лагерь — где-то поблизости. Если можете, побудьте где-нибудь рядом.
— Хорошо, — сказала Марина. — Я побуду где-нибудь здесь.
— Меня зовут Юсуф Эсен-бей, запомните. Эсен-бей.
— Хорошо, — сказала Марина, — я запомню.
— Несколько дней будет особое положение…
— Спасибо, — сказала Марина. — Не заботьтесь обо мне.
Глеба узнать было невозможно: красное, в пузырях и клочьях отставшей кожи лицо его лоснилось от мази, а подбородок подпирал марлевый валик толщиной в руку. Андрис опустился на колени рядом с носилками. Он уже знал, что произошло с Глебом: чем-то тяжелым его ударило в основание шеи и раздробило позвонки. У него были шансы выжить, но шевельнуть рукой или ногой он не сможет никогда.
— Глеб, — позвал Андрис. — Глеб, ты меня слышишь?
Глеб шевельнул бумажно-белыми губами — пена в уголках рта, — потом лицо его свело судорожной гримасой, и распахнулись глаза. Глаза были отдельно от всего. Глеб опять шевельнул губами, и теперь Андрис расслышал:
— Прости.
— Ты о чем? — спросил Андрис.
— Прости. Прости. Я не знал, что будет так грязно. Прости.
— Да что случилось?
— В кармане, — сказал Глеб.
Одет он был в серую охотничью куртку, и нагрудные карманы ее были сложны и объемисты, как портфели. Из одного Андрис выудил плоский карманный «Корвет», из другого дискет-блок.
— Это? — спросил Андрис.
— Это, — сказал Глеб. — Пароль — «Вэйлэйер». «Вэй-лэй-ер», запомни. Ты все узнаешь. Сам решишь, что с этим делать. Не знаю. И прости, я не сразу понял, что к чему. Только… недавно… — он вдруг замолчал, глаза закатились, рот приоткрылся. Андрис схватил его за руку — пульс был.
— Надо что-то делать, — сказал Андрис. — Надо же с ним что-то делать…
— Его уже смотрел врач, — сказал Юсуф. — Его перевязали. Пойдем.
— Но… — Андрис знал, что все бесполезно.
— Три тысячи раненых, — сказал Юсуф. — В городе. За ночь. И две больницы. Военный госпиталь развернется только вечером.
— Я понимаю, — сказал Андрис.
Все было так, как он предполагал, да и все остальные тоже предполагали, просто стоило убедиться. Трубы отопления когда-то — когда? — перерезали и заварили, и потом к одной из них через компрессор подвели газ из магистрали, а второй компрессор качал воздух. Все обгорело и оплавилось, но понять можно. Пустых кислородных баллонов, как было в Стингли, не оказалось, впрочем, о том, что кислород не использовали, можно судить и по мощности взрыва; в том же Стингли, где в систему отопления закачали кислородно-пропановую смесь, в доме выломало кирпичные стены — под окнами, там, где радиаторы… Здесь просто разлет осколков и последующий пожар. Впрочем, и без пожара бы… Андрис полез обратно: баллончика маски хватало на пять минут, да и жарко было чудовищно.
Его обступили, помогли снять комбинезон. От комбинезона валил пар. Кто-то протянул открытую банку пива. Андрис проглотил пиво — по лицу тут же потек пот. Он автоматически смахнул пот, потом увидел свою руку — черную, как угольная лопата.
— Ну? — спросил Юсуф.
— Как мы и думали, — сказал Андрис. — Два компрессора: газ и воздух. Все сгорело к чертовой матери. Воды по колено. Кипяток. Думал, сварюсь.
— Отдохни, — сказал Юсуф. — Ты уже, по-моему…
— Нормально, — сказал Андрис. — Пока еще нормально.
Он принял у Юсуфа свою сумку и чуть не уронил ее. В сумке было несколько тонн веса.
Управление теперь походило на лагерь скваттеров. По периметру стояли тяжелые грузовики и автобусы, а внутри — где на столах, где просто на земле, путаясь в проводах, — перебирали какие-то папки, бумаги, карточки; после взрыва за несколько минут, оказавшихся в его распоряжении, Юсуф сбросил всю память полицейского компьютера в городскую сеть, и теперь весь состав его отдела с помощью маленьких «СТБ» собирал ее по частям. Андрис забрался в кабину одного из грузовиков. В кабине пахло синтетической обивкой. Он лег на сиденье — оно было длинное, почти в его рост, вытянулся и застонал. Было начало третьего.
Никогда раньше он не попадал в подобные ситуации и теперь не знал, как себя вести. Все было каким-то ненастоящим, запредельным, заоценочным. По ту сторону добра и зла, усмехнулся он про себя. Зато все понятно. Он приподнял голову, посмотрел на полицейский муравейник. Понятно. Ну и что? Что мне делать с этим пониманием? Лео… Лео бы сказал. Что-нибудь очень жесткое. Андрис вспомнил, как месяца за два до гибели Лео предложил Хаппе проект быстрого пополнения государственного бюджета. Организуй отдел, который бы занимался киднапингом, сказал он. Если поставить дело на широкую ногу… на прочную государственную основу… Хаппа тогда обиделся и как-то неуклюже огрызнулся. Ай да Лео, Кассандер ты наш раздолбанный и мрачный, вот так помрешь и знать не будешь, предсказал ты или подсказал…
Он почувствовал, что засыпает, что не в силах противиться этому — заснул и проснулся через секунду как от удара.
Горело лицо, и глаза разъедало светом.
Все вокруг было как раньше, ничто не успело измениться — но он видел все по-другому.
— Меня не интересуют мотивы, — перебил Андрис доктора. — Я не веду уголовного расследования. То, что вы скажете, ни при каких обстоятельствах не будет использовано против вас. Поэтому, пожалуйста, на сей раз — правду. Когда именно вы поняли, что имеются побочные эффекты?
— У противонаркотической записи? — уточнил доктор. С перевязанным лбом и без очков он напоминал почему-то старого зайца.
— Да.
— Год назад, — сказал доктор. — Я подвел итог серии клинических испытаний. Двенадцать добровольцев. Три девушки и девять молодых людей. Все наркоманы со стажем…
— Ну, и?..
— У всех двенадцати наблюдался полный, подчеркиваю — полный отказ от наркотиков уже после третьего-пятого сеанса. Я провел им два курса по десять сеансов — для закрепления эффекта. Месячный интервал. И вот… к концу года в живых осталось двое. То есть… четыре самоубийства, две дорожные аварии, два молодых человека убиты в драках, еще один совершил преступление и при задержании сопротивлялся… и еще одна девушка пропала без вести. Понимаете?
— У противонаркотической записи? — уточнил доктор. С перевязанным лбом и без очков он напоминал почему-то старого зайца.
— Да.
— Год назад, — сказал доктор. — Я подвел итог серии клинических испытаний. Двенадцать добровольцев. Три девушки и девять молодых людей. Все наркоманы со стажем…
— Ну, и?..
— У всех двенадцати наблюдался полный, подчеркиваю — полный отказ от наркотиков уже после третьего-пятого сеанса. Я провел им два курса по десять сеансов — для закрепления эффекта. Месячный интервал. И вот… к концу года в живых осталось двое. То есть… четыре самоубийства, две дорожные аварии, два молодых человека убиты в драках, еще один совершил преступление и при задержании сопротивлялся… и еще одна девушка пропала без вести. Понимаете?
— Но вы решили продолжать?
— Н-не совсем… нет, не совсем. Я ограничил число сеансов — пятью. Перестал проводить повторный курс, если не было рецидива. Рецидивов было всего три — за все время. Ну, и… разбирался, что к чему… В общем, мне удалось выяснить, что центр… вообще, «центр» — это неправильно, я говорю — узел… так вот, узел, отвечающий за эмоциональный ответ на химические факторы, переплетен — вот так, как две гребенки — с узлом, регулирующим забывание. Не забывание в долговременной памяти, там иной механизм, а — в момент перехода из оперативной памяти в долговременную. Вы же знаете, что дети до трех лет не забывают практически ничего. Они страшно быстро учатся. Этот узел у них не развит. Потом он активизируется. Годам к пятнадцати он работает на полную мощность. То есть не на полную — на оптимальную. Так правильно. Он блокирует примерно четыре пятых информации. Ну, понятно, зачем все это… Так вот: обрабатывая узел химзависимостей, мы одновременно обрабатываем и узел забывания. Они активизируются…
— Активизируются?
— Да, возникает так называемое застойное возбуждение. Долго объяснять, но так надо, поверьте.
— Верю. А центра агрессивности там поблизости нет?
— Вот вы о чем… Нет, он в другом месте. Но, видите ли, при длительной нагрузке на узел забывания происходит перевозбуждение узла химзависимостей… мозг принимает попытки помнить что-то за наркотическую абстиненцию…
— То есть — ты пытаешься чему-то научиться, что-то запомнить, не получается — и в отчаяньи?.. — спросил Андрис.
— Примерно так.
— Но это же нормальная реакция.
— Да, но… возведенная в степень. И — каждый раз…
— И сколько же человек… прошло через это?
— Двадцать девять. Слушайте, — повысил голос доктор, — все они были наркоманы, многие — на последней стадии, им оставалось жить всего ничего…
— Вы не помните такого — Любомира Станева? Конец прошлого года. Глотал какие-то таблетки.
— Помню.
— После вашего лечения он не смог работать.
— Кем он работал?
— Программистом.
— Тогда я еще не знал, что к чему.
— А когда узнали, решили помешать Радулеску провести исследования?
— Не совсем так… но допустим.
— Ничего. И так все понятно.
— Что вам может быть понятно…
— Действительно.
— Наркоманы. Люди, принципиально потерянные для общества. Они редко доживают до тридцати. А… что еще можно…
— Не волнуйтесь так.
— Знаете, совершенно не ваша забота — волнуюсь я или не волнуюсь.
— Последнее: к вам обращались с предложениями продать метод?
— Не один раз.
— А особо настойчивые предложения были?
— Все были особо настойчивые.
— Последнее по времени: кто и когда?
— Неделю назад. Фонд Махольского в лице очаровательной блондинки…
— Фонд Махольского? — Андрис приподнялся. — Че-орт!
— А в чем, собственно?
— Да как сказать… У «ФМ» достаточно грязная репутация.
— Но я им тоже отказал.
— Боюсь, что это роли уже не играет.
— Подождите, дорогой Ольвик. Что-то я вас не пойму… Я что-то неправильно сделал?
— Да. Все — неправильно. Начиная с момента, когда продолжали обещать исцеление от наркомании, зная уже о побочных эффектах.
— Я никому ничего не обещал!
— Обещали, я сам читал. Вы раздавали обещания, зная, что их нельзя выполнить. Вы противились проверке ваших результатов — чтобы не погас ваш ореол. Вы из-за этого ушли из института. Вы не предупредили Радулеску, кто такая Сандра Шиманович…
— Я узнал слишком поздно — все уже состоялось.
— Ну, и наконец, вы решили воспользоваться положением, в которое попал Радулеску, чтобы объяснить, почему вы не выполняете обещаний.
— Но я действительно не могу работать с копиями!
— Доктор, не держите меня за идиота. Копирование производилось на аппаратуре «ЭЛТОР» с точностью до двенадцатой девятки. Ваша воспроизводящая аппаратура дает точность до девятой девятки. Она просто не в состоянии заметить разницу между оригиналом и копией.
— Дайте мне воды, — сказал доктор. — Вон, в графине…
Андрис подал ему стакан воды. Доктор вытряхнул из пенала две зеленые капсулы, сунул в рот, нервно запил. Откинулся на подушку. На лбу его проступил пот.
— Да, — сказал он. — Все так. Я вам… врал. Да.
— Что грозит тем, кто применяет вашу запись с помощью плейера и головных телефонов?
— Не знаю. Честное слово, не знаю. Надо проверить на муляже.
— Кто мог бы провести такую проверку?
— Попробуйте связаться с Марком Линдерманом. Крупный нейрофизиолог, консультант…
— Я знаю его. Он бывал в нашем центре. А — ближе, здесь, в городе? В университете?
— Я и говорю — Линдерман. У него загородный дом — километров двадцать от города.
— Телефон?
— Сорок семь — сорок семь — сорок семь. Очень легко…
— Да.
— Послушайте, Ольвик… Андрис… Вы мне так ничего не объяснили… но даже не это главное. Что мне делать — теперь? Я не… я боюсь…
— Я бы на вашем месте уничтожил запись. От вас не отвяжутся, пока она есть.
— Да кто? Ради бога — кто?
— Считайте: наркодеры — раз, леваки — два, научная разведка, она же фонд Махольского…
Доктор поднял ладонь, слабо защищаясь, отгораживаясь:
— Всё-всё-всё… Боже, боже — зачем всё? За что?
— Вы никого никогда не трогали — и вдруг?..
— Но я действительно никого не трогал! Я лечил людей, я лечил… а, да что там говорить…
— Один диск в вашем сейфе в «Паласе». Под охраной. Второй — у меня. Решайте. Уничтожить?
— Не знаю… Наверное, да. Да. Уничтожить. И что бы я вам потом ни говорил…
— Код сейфа?
— День недели, помноженный на позавчерашнее число. Пароль «Эрмитаж 792».
— Хорошо. Выздоравливайте. Кстати, то, что мы прервали курс?..
— Еще с неделю ничего не будете чувствовать.
— Потом можно будет возобновить?
— Да, конечно…
— Хорошо. Заберите вот это, — и Андрис стал вынимать из сумки золотые шестиугольные пластины. Доктор смотрел на него со странным выражением.
— Я думал, вы их реквизируете, — сказал он.
— Сами разберетесь, — сказал Андрис. — Где оригинал, где копия, где ваше, где не ваше… Все — сами.
— Спасибо вам, — сказал доктор.
— Ну, что вы, — сказал Андрис. — Одно удовольствие — работать такие номера…
«Это ты». — «Да, Хенрик, я». — «Я знал, что ты позвонишь». — «Не сомневаюсь». — «В чем?» — «В том, что ты знал, что я позвоню». — «Ну, так я тебя слушаю». — «Глеб умирает. Он уже без сознания. Врач говорит, что он протянет еще сутки или двое, но в сознание больше не придет». — «Да, я уже в курсе». — «Ты в курсе… Зачем все это?» Андрис даже остановился. Взять Хенрика за галстук и спросить: «А зачем все это?» И можно даже не брать за галстук, а просто спросить… и послушать, что он скажет в ответ… а он скажет, я не сомневаюсь, и через полчаса я буду верить, что у него не было другого выхода, и у меня не было другого выхода, и у страны не было… Сукин ты сын, подумал Андрис, нет, я все понимаю, но не до такой же степени… или до такой? Или все так плохо, что ему не до сантиментов? Он ухватился за мысль: что все так плохо, — и стал раскручивать ее, прекрасно зная, что делает это только ради того, чтобы чуть притушить обиду…
План «Парнас» — и спецподразделение с тем же названием — начали свое существование два с половиной года назад, когда УНБ, негласно проверяя деятельность КБН, наткнулось на интересную закономерность: операции КБН против транспортантов и торговцев наркотиками всегда приводили только к росту цен и, как следствие, к росту преступности в регионе операции; количество же наркотиков на рынке, несколько уменьшившись вначале, затем резко увеличивалось и зачастую даже превосходило первоначальное. Число лиц, принимающих наркотики, уменьшалось не более чем на одну четверть — только за счет иррегуляров, — зато доходы наркомафии вырастали в пять-десять раз. Тогда УНБ, пользуясь своей неограниченной властью в округе Кавтаратан, удалило оттуда подразделения КБН и через подставных лиц выбросило на рынок большое количество наркотиков, ранее конфискованных у контрабандистов. Цены резко упали, число наркоманов увеличилось на десять-пятнадцать процентов, число иррегуляров — на шестьдесят процентов, зато уровень преступности, характерной для наркоманов, сократился в шесть раз. Неожиданно для всех поехали вниз показатели смертности среди самих наркоманов: случаи передозировки почти исчезли, абстинентных синдромов не стало совсем. Проведенная научная экспертиза подтвердила напрашивающийся вывод: процент лиц, склонных к приобретению химических зависимостей, есть величина относительно постоянная, и принимать меры к снижению процента практически бессмысленно. Усилия следует направлять на то, чтобы ущерб обществу от наличия в нем этих лиц был минимальным. Конечной целью проекта «Парнас» было установление порядка, при котором каждый зарегистрированный наркоман мог, проходя регулярные медицинские осмотры, получать необходимую дозу за очень умеренную плату. У государства появлялся еще один канал пополнения бюджета, отпадала необходимость содержать армию агентов КБН, резко снижалась преступность… Поскольку общественное мнение в стране, а тем более за рубежом, оставалось достаточно консервативным, проект «Парнас» предусматривал поначалу создание подпольной, хорошо законспирированной альтернативной сети торговли наркотиками — специально для того, чтобы сбивать цены, вытеснять традиционные мафиозные структуры и, в конечном счете, полностью завоевать рынок. Чтобы иметь достаточное количество наркотиков, руководство проекта «Парнас» вошло в контакт с «Подразделением Асаф» эльверской секретной службы; «ПА» занималось тем, что пресекало — очень жестоко — распространение наркомании в самом Эльвере (за хранение минимальных количеств наркотиков или сырья для них расстреливали без суда) — и посредничало в поставках наркотиков, в основном кокаина, в Европу и Америку. Ходили слухи, что на территории Эльвера существуют государственные плантации коки, на которых работают заключенные. Пользуясь отношениями партнерства с УНБ, эльверская секретная служба очень быстро создала сеть легальных и полулегальных проэльверских левацких молодежных организаций, служащих прикрытием для профессиональной разведывательно-террористической агентуры. Ситуация начала выходить из-под контроля очень скоро, хотя, казалось бы, обе стороны были заинтересованы в стабильном сотрудничестве. И потому загадочный феномен, возникший вдруг в Платиборе, так заинтересовал Хенрика Е.Хаппу, начальника отдела по борьбе с терроризмом и по совместительству шефа проекта «Парнас»…