— Непременно.
Ив была само воплощение прожженного торговца, когда протянула Лоуренсу руку.
— Все пройдет успешно, — сказала она.
— Конечно, — ответил Лоуренс, возвращая рукопожатие.
Лоуренс припомнил ответ Хоро, когда при въезде в Реноз он сказал ей не слишком сердиться, если они наткнутся на волчьи шкуры.
О себе он не беспокоился, но он не мог быть в полной гармонии с кем-то, на кого охотятся.
К торговым делам это, по-видимому, тоже относилось.
Купить ребенка, чтобы принять в семью, купить раба для тяжелого труда… такая торговля необходима, это никто не ставит под сомнение.
Но даже краткая мысль о том, чтобы взаправду продать Хоро, вызывала в сердце Лоуренса смятение. Ему показалось, что впервые в жизни он понял, почему Церковь так шумно обличает работорговлю.
Когда они вернулись на постоялый двор, Ив осталась внизу, заявив, что собирается пить с Арольдом.
Из участников сделки лишь Хоро, едва войдя в комнату, с усталым видом рухнула на кровать.
— Совершенно невыносимый способ потратить время, — заявила она.
Устало улыбнувшись, Лоуренс зажег масляную лампу.
— Ты была кроткой, как котенок.
— Ну, под этого «котенка» тебе одалживают деньги. У меня не было выбора.
Лоуренс решил, что верит истории Ив, и взамен Ив помогла провернуть сделку гладко. Если только не произойдет чего-то неожиданного — не будет слепым оптимизмом ожидать, что покупка и продажа мехов пройдут успешно и вскоре их кошели раздуются от монет.
И кто посмеется над тем, что он заранее ощущает то пушистое тепло в животе, о котором говорил нищий?
Давно, очень давно он не испытывал этого чувства.
В конце концов, его стародавняя мечта стать городским торговцем начала наконец принимать конкретные очертания.
— Ты мне очень помогла, — произнес Лоуренс, поглаживая подбородок. — Спасибо тебе.
Хоро одарила его не очень-то дружелюбным взглядом. Она дернула ушами, точно стряхивая пыль, устало вздохнула, потом перекатилась со спины на живот и раскрыла книгу.
Но, сказать по правде, сейчас она казалась немного робкой.
— Там было что-то, что тебя беспокоит? — спросил Лоуренс.
Хоро, не сводя глаз с книги, принялась выбираться из своего одеяния — задача, справиться с которой ей по доброте душевной начал помогать Лоуренс. Капризность была ей не очень свойственна, так что догадка Лоуренса, что она ощущала робость из-за его «спасибо», возможно, была недалека от истины.
— Меня много что беспокоит. Есть такая пословица: «На перекрестке дорог закапывают демонов, поющих зловещие предзнаменования».
— Да, я ее слышал.
— О? — Хоро сняла балахон, и волосы растеклись по спине, точно масло по воде. Она собрала их вместе.
— Есть такие бродячие музыканты, они со своими инструментами ходят из города в город. Иногда их обвиняют, что они служат демонам и приносят с собой болезни и прочие несчастья. И вешают таких музыкантов всегда на перекрестках дорог за городом.
— Ох-хо, — развязанный пояс Хоро соскользнул на ее хвост.
Она попыталась смахнуть пояс; Лоуренс взял его в руки. Хоро ткнула в него кончиком хвоста, словно благодаря.
Когда Лоуренс игриво попытался прикоснуться к хвосту, она проворно увернулась.
— Потом, когда демон-музыкант умирает, люди молятся, чтобы его дух отправился куда-нибудь в другое место. Вот почему перекрестки близ городов всегда так тщательно очищают от камней и быстро заделывают выбоины. Говорят, если там кто-нибудь споткнется, зарытый демон может вернуться к жизни.
— Пфф. Люди в столько разных вещей верят, — пробормотала Хоро, похоже, искренне впечатленная, и вновь вернулась к книге.
— А у волков нет никаких суеверий?
— …
Хоро вдруг стала очень серьезной, так что Лоуренс даже подумал, не наступил ли он ей нечаянно на хвост; но, судя по всему, она просто раздумывала. Через несколько секунд она подняла на него взгляд.
— Нет. Когда ты спросил, я поняла: у нас их нет.
— Что ж, хорошо, что у вас нет ничего такого, от чего дети боятся ходить писать по ночам.
Какое-то мгновение Хоро казалась ошеломленной, потом расхохоталась.
— И чтобы ты знала: это я не о себе самом, — добавил Лоуренс.
— Хех, — ухмыльнулась Хоро, виляя хвостом.
Лоуренс легонько похлопал ее по голове, и она отдернулась, словно от щекотки.
Тогда он небрежно положил ладонь ей на голову.
Он был уверен, что его рука будет немедленно отбита, но Хоро позволила ей остаться на месте, лишь чуть повела ушами. Рука Лоуренса ощущала тепло ее тела, лишь чуть более крупного, чем детское.
В комнате висела тишина, навевающая грусть. Это время было поистине бесценно.
Затем, словно подготовившись наконец, Хоро вдруг сказала:
— Ты ни разу меня не спросил, правду ли она говорила.
Очевидно, она имела в виду Ив.
Лоуренс убрал руку с головы Хоро, но ответом его был лишь кивок.
Хоро на него даже не взглянула. Его жеста было ей более чем достаточно.
— Как будто если бы ты спросил, я бы издевалась над тобой, смотрела на тебя свысока, смеялась над тобой. Потом я бы тебе сказала, и ты был бы у меня в долгу.
— Да, опасность была близка, — кивнул Лоуренс.
Хоро радостно улыбнулась.
Она уронила голову на кровать, потом посмотрела на него.
— Я прекрасно понимаю, почему ты хочешь все определить сам. Из-за продажи меня у тебя появилось некое странное чувство ответственности, верно? Но я знаю и то, что люди не так уж сильны. Если человек знает способ, как можно точно определить правду, он обязательно попытается им воспользоваться. А ты не пытаешься — почему?
Больше всего Лоуренсу хотелось бы узнать, чего добивается Хоро этим вопросом, но, поскольку все его неуклюжие попытки вытянуть из нее это заведомо закончатся плохо, он ответил честно:
— Если я забуду, как отличать правду от лжи, ты же первая рассердишься.
— …Сама честность. Почему бы тебе не попробовать полагаться на меня чуточку больше?
Когда он начнет полагаться на нее, совсем скоро он будет полагаться на нее абсолютно во всем.
Человек может приспособиться ко всему. Нужно быть святым, чтобы об этом не задумываться.
— Я не настолько умен, — ответил Лоуренс.
— Если поупражняешься, привыкнешь ко всему.
Волосы, которые Лоуренс привел в порядок, вновь рассыпались и тихо заколыхались.
— Не желаешь поупражняться?
— Поупражняться полагаться на тебя? — игриво переспросил Лоуренс. Медленно колышущийся хвост Хоро постепенно замер.
Она закрыла глаза, потом медленно открыла вновь. На лице ее была мягкая улыбка, как будто она была готова простить любую оплошность.
Ее лицо без слов говорило, что она примет любой пришедший Лоуренсу в голову способ положиться на нее.
Если она делала это, чтобы поддразнить его, то это была очень жестокая шутка.
Кто бы стал его винить, если бы он попался в подобную ловушку?
Поэтому мысли Лоуренса стали еще холоднее.
Он даже додумался до предположения, что, быть может, таким способом Хоро показывает, как злится на него, и что все это ловушка, и что Хоро только и ждет, когда он улыбнется.
Похоже, целью Хоро было просто позабавиться, наблюдая за ним в таком состоянии.
Наконец он ухмыльнулся — с еле заметным оттенком злорадства.
— Ты хочешь сказать, чтобы я не ставила такую злую ловушку? Я не сержусь, — сказала Хоро.
— Если ты сердишься, то уж сердишься.
— Ну, в общем, на этот раз никакой ловушки. Можешь упражняться полагаться на меня сколько твоей душе угодно.
— …Это ведь всего лишь твои слова, верно? — пожал плечами Лоуренс. Хоро захихикала, потом, отсмеявшись, положила голову на руки.
— Ты меня раскусил — какой позор для Мудрой волчицы.
— Даже я учусь чему-то.
Хоро не смеялась, но и рассерженной не выглядела; лишь намек на улыбку виднелся на ее лице, когда она кивком указала на угол кровати. «Садись, — словно бы говорила она. — Аа, ты такой же неисправимый добряк, как и всегда».
Лоуренс сел на угол кровати; Хоро тоже уселась и продолжила:
— Даже если я заманю тебя в ловушку и посмеюсь над тобой вволю, так что ты рассердишься, ты все равно будешь терпелив со мной.
— Ну, насчет этого я не уверен, — улыбнулся Лоуренс. «Так что в будущем держи себя в руках», — собрался добавить он, но передумал, поскольку вместо ожидаемой непобедимой улыбки Хоро и мгновенного ответного укола она вдруг приняла печальный вид.
— Да будешь, будешь. Я знаю, — прошептала она, после чего сделала нечто совершенно неожиданное.
Рывком она придвинулась к Лоуренсу и уселась боком ему на колени, потом без всякого стеснения обвила его руками.
Ее лицо уткнулось ему в левое плечо.
Лоуренс не видел его выражения.
Ее лицо уткнулось ему в левое плечо.
Лоуренс не видел его выражения.
Несмотря на столь явное представление, у Лоуренса не было ощущения, что Хоро затевает что-то непристойное.
— Это правда, что люди меняются. Совсем недавно ты бы застыл от страха, сделай я что-нибудь подобное.
Неважно, что пыталась изобразить Хоро, — ее уши и хвост никогда не лгали.
По шуршанию ее хвоста и по тому, как он скользнул по его левой руке, Лоуренс почувствовал неуверенность Хоро.
Он легонько ухватил хвост.
В то же мгновение Хоро дернулась и задеревенела. Он тут же разжал руку.
Прежде чем он успел извиниться, голова Хоро жестко боднула его в бок.
— Не сметь так хватать!
Время от времени Хоро заявляла, что позволит ему потрогать ее хвост, как будто это некая форма награды, но, похоже, хвост был ее чувствительным местом.
Однако целью Лоуренса было вовсе не убедиться в этом лишний раз, и двигало им вовсе не желание просто пошалить.
Он сам не знал, что его толкнуло, но, поскольку Хоро оказалась в не совсем унылом настроении, ему стало чуть легче.
— Дурень, — добавила она со вздохом.
Пало молчание.
В тишине слышалось лишь шуршание хвоста Хоро да тихое потрескивание фитилька масляной лампы.
Едва Лоуренс начал раздумывать, не сказать ли ему что-нибудь, как Хоро заговорила.
— Воистину я плохая Мудрая волчица, если заставляю тебя так трястись надо мной.
Должно быть, она почувствовала, что он собирался что-то сказать.
Лоуренсу ее слова показались простой бравадой, но, возможно, то было лишь его воображение.
— Ох уж… То, что я полагаюсь на тебя, это вообще другая история. Мы сейчас говорим о том, чтобы ты на меня полагался!
Она подняла голову с плеча Лоуренса и выпрямилась; сейчас ее глаза располагались чуть выше его.
Эти янтарные с красноватым оттенком глаза смотрели на него сверху вниз; губы раздраженно искривились.
— Когда уже ты покраснеешь?
— Может, и покраснею, если ты мне честно расскажешь, о чем думаешь.
Хоро тотчас отпрянула; лицо исказилось, словно она попробовала что-то горькое.
Лоуренс, однако, никакой видимой озабоченности не проявил, и лицо Хоро погрустнело.
— Ну же, давай… — тихо промолвила она.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты смутился.
— А, ну ладно, — ответил Лоуренс, и Хоро вновь прильнула к его груди и застыла в полной неподвижности.
— Может, нам завершить наше странствие здесь? — прошептала она.
Если бы Лоуренсу захотелось объяснить кому-нибудь, какое изумление он испытал в этот момент, им пришлось бы увидеть его своими глазами.
Он был непередаваемо изумлен — и это все, что было у него в голове.
Но следующим его чувством был гнев.
Эту шутку он совершенно не хотел слышать.
— Ты думаешь, я шучу?
— Да, — ответ Лоуренса последовал мгновенно, но вовсе не из-за его самообладания.
Вовсе наоборот. Лоуренс схватил Хоро за плечи и, отстранив на расстояние вытянутой руки, уставился ей в лицо.
Она улыбалась, но не той улыбкой, которая всегда сердила Лоуренса.
— Правда, ты такой милый.
Лоуренс пробормотал себе под нос, что подобные слова она может говорить, только щекоча его под подбородком и усмехаясь своей дьявольской улыбкой.
— Я говорю серьезно. Если бы я сказала такое в шутку, ты бы действительно рассердился.
Лоуренс по-прежнему держал ее за плечи; она накрыла его руки своими и продолжила:
— Но ты простишь меня, ты ведь добрый.
Пальчики Хоро были такие тонкие, а ногти — неострые и красивые.
И когда они впились в тыльную сторону его ладоней, было больно.
Но несмотря на царапанье, Лоуренс не отнимал рук от плеч Хоро.
— Мой договор с тобой… я должен сопроводить тебя на родину.
— Мы уже почти пришли.
— Но почему…
— Люди меняются. Обстоятельства меняются. И мое настроение тоже меняется.
Произнеся эти слова, Хоро улыбнулась с сожалением, и Лоуренс знал, что она сожалеет о том, какое печальное зрелище сейчас представляет.
На какое-то мгновение его охватил ужас.
Неужели такие вещи она может решать просто по прихоти?
Хоро хихикнула.
— Похоже, остались еще нехоженые земли. Но это не то место, куда можно ступать своими ботинками.
Слишком поздно для нее было дразнить Лоуренса и наслаждаться его смущением; но, по мере того как он все больше привыкал к ее шуточкам, ее средства становились все более тяжелыми, чтобы это как-то уравновесить.
Однако, как сама Хоро только что сказала, это не та область, в которой он хотел бы, чтобы она играла.
— С чего вдруг так внезапно? — спросил он.
— Все как сказала та лиса.
— …Ив?
Хоро кивнула и убрала ногти от рук Лоуренса.
Выступила капелька крови; Хоро извинилась одними глазами и продолжила:
— Деньги могут купить спутника, но…
— …но не его отношение?
— Да, и она сказала, что наши встречи надо лелеять. Обычная человеческая девчонка, которая так много о себе воображает… — Хоро прижала руку Лоуренса к своей щеке. — Я хочу, чтобы наша встреча была чем-то хорошим. И поэтому я думаю, что нам лучше расстаться здесь.
Лоуренс не понимал, что она говорит.
В Терео Хоро ушла от ответа на вопрос, что она будет делать, когда придет в родные края.
Тогда, как Лоуренсу казалось, это было из-за повисшего между ними беспокойства, что, когда они туда доберутся, их совместное путешествие закончится.
Это было вполне естественно, заложено в самой природе их договора; и когда Лоуренс только познакомился с Хоро, он уже предполагал, что так будет. Несомненно, и Хоро испытывала подобные чувства.
Но путешествие оказалось чистым наслаждением, и Лоуренсу хотелось его продлить, пусть хоть на день.
Это детское желание охватило его и не выпускало.
И разве с Хоро происходило не то же самое? Уж в этом-то Лоуренс был уверен, когда оглядывался на все, что произошло во время их путешествия.
Тогда каким образом завершение путешествия здесь вытекало из идеи, что отношения надо лелеять?
При виде Лоуренса, глядящего на нее с нескрываемым изумлением, Хоро печально улыбнулась, продолжая прижимать его руку к своей щеке.
— Дурень. Неужели до сих пор не понял?
Хоро не дразнила, не сердилась. Она смотрела на него, как на трудного ребенка, в ее взгляде смешались раздражение и привязанность.
Лоуренс отнял руку от ее щеки; Хоро подняла голову, и Лоуренс вновь заключил ее в объятия.
— Это путешествие вправду было прекрасным и удивительным… Я смеялась, плакала… Эта старая, хитрая волчица даже кричала от гнева, когда мы ссорились. Я столько времени была одна, и эти дни стали для меня ярким лучом света. Я даже хотела, чтобы они тянулись вечно.
— Ну так… — начал было Лоуренс, но слова застряли у него в горле.
Об этом он говорить не мог.
В конце концов, Хоро не человек. Их продолжительность жизни слишком разная.
— Ты очень умный, но такой неопытный. Поскольку ты торговец, который вечно гоняется за прибылью, я думала, ты скоро поймешь, но… Я это говорю вовсе не потому, что не хочу смотреть, как ты умрешь. Я… уже привыкла к этой мысли, — произнесла Хоро гладко и ровно, как зимний ветер проносится над бурым, высохшим полем. — Будь у меня побольше самообладания, я, быть может, дотерпела бы, пока мы не доберемся до моего родного города. Я была уверена в этом, когда мы оставили позади ту последнюю деревушку, но… ты просто-напросто слишком большой добряк. Ты принимаешь все, что я делаю, ты даешь мне все, чего я прошу. Терпеть это просто ужасно… просто ужасно.
Лоуренса абсолютно не радовало слышать от Хоро эти слова, которые скорей можно найти на последней странице какого-нибудь рыцарского романа.
Он по-прежнему не понимал, что Хоро имеет в виду, но одно он понял точно.
Он знал, что закончится речь Хоро словами: «Поэтому давай расстанемся здесь».
— Это просто… слишком страшно, — вымолвила она.
Ее хвост распушился, показывая неуверенность своей хозяйки.
То же самое она сказала после того, как съела жареного поросенка, — что ей страшно.
Тогда он не понимал, но сейчас, с учетом всего — есть лишь одно, что могло ее так напугать.
Но Лоуренс не понимал, почему это ее так напугало.
Хоро хотела, чтобы он понял.
В тот вечер она сказала, что если бы Лоуренс понял, это было бы еще хуже; но сейчас, по их теперешнему разговору, стало ясно, что мнение Хоро поменялось.
Хоро — Мудрая волчица. Она ничего не делает просто так и крайне редко ошибается.
Значит, того, что Лоуренс сейчас знает, достаточно, чтобы он мог понять.
Мысли Лоуренса бешено скакали.
Его цепкая память — гордость Лоуренса как торговца — работала на полную мощь, собирая воедино все.