Руди почтительно поднимает руки, принимая комплимент.
– Чем вас порадовать?
Они заказывают хлеб, сыр, мясо. Пища рабочих, пища итальянских крестьян. Пища, которую едят руками.
– Думаю, Руди не одобряет, – замечает Клэр, когда они выходят на улицу. Она старается сказать об этом легко.
Гарри кладет пакет на заднее сиденье.
– Неловко получилось, – соглашается он.
– Может, не надо было показываться на людях?
– Чушь. Садись. Нужно еще вина купить.
На пляже пусто. Серые волны шумно бьются о берег. Слишком холодно, чтобы ходить босиком. Гарри приносит еду и одеяло.
– Вода в это время года совсем другая, – произносит Клэр. – Как будто сердится.
Гарри опускается на песок, расстилая одеяло, и вынимает из кармана штопор.
– Ты настоящий бойскаут, – усмехается она.
– «Будь готов!» – мой девиз. Надеюсь, ты умеешь пить из бутылки.
– Попробуй меня остановить.
После ланча они лежат на одеяле и смотрят в небо. Клэр кладет голову на живот Гарри. У земли не так холодно. Неподалеку садится одинокая чайка, дожидаясь подачки.
– Обломись, – говорит Гарри, бросая в нее щепкой, и птица, хлопая крыльями, перелетает подальше.
– Она голодная, бедняжка, – вздыхает Клэр.
– Голодная, да. Но если ее покормить, она приведет всех подружек на вечеринку – и прощай, тихий пикничок.
Они идут по пляжу мимо каменных молов и пустых домов миллионеров.
– У меня была тайная причина приехать сюда, – улыбается Клэр. – Здесь мы впервые встретились.
Она поворачивается к Гарри и зарывается под его куртку, он обнимает ее, волосы треплет ветром. Он еще не привык к тому, какая она маленькая.
– Разве я мог забыть?
– Ты – мой спасатель, – тихо произносит Клэр и тянется к нему губами. – Я могла утонуть, а ты бы меня спас.
– Но тебя не надо было спасать.
– Надо. И сейчас тоже.
Он ничего не отвечает.
– Я хочу все начать сначала, – объясняет Клэр. – Побывать везде, где мы были этим летом, но на сей раз мы будем вдвоем. Хочу в те же рестораны, в те же магазины, опять полетать на твоем самолете.
– Хорошо.
– И зайти в дом.
– Он заперт. Там ничего нет.
– Мне все равно. Хочу туда. Пожалуйста.
Он соглашается. Я часто размышлял, почему Гарри согласился. Я понимаю, почему туда хотела Клэр. Но он? Это дом, где Гарри жил с Мэдди, с Джонни. Особенное для них место. Для всех нас. Зачем он его осквернил? Наверное, человек, попавший в его положение, уже тратит деньги, которых у него нет. Больше, меньше – какая разница?
Они едут по знакомой дорожке и останавливаются. Дом не такой большой, как казалось Клэр. Снаружи он выглядит нежилым, пустая ракушка. С деревьев опали листья. Под ногами хрустит гравий. Гарри достает из-под цветочного горшка ключ. Внутри все серо, воздух затхлый, словно входишь в склеп. Клэр удивлена, как все прибрано. Обувь убрали, где-то сложили теннисные ракетки. Двери и окна закрыты.
– Холодно, – говорит она.
Клэр стоит посреди гостиной. Здесь все знакомое и в то же время чужое. Комната полна призраков лета. Полузабытые разговоры, стук крокетных шаров на лужайке, жужжание насекомых за сетчатой дверью, запах скворчащих на решетке стейков, смех.
– Интересно, рад ли он, что мы здесь? – произносит она. – В смысле, дом.
– Давай я разожгу камин, – говорит Гарри, проходя мимо нее.
Он открывает вьюшку. Дрова совсем сухие, газеты – от прошлого августа. Через несколько секунд в камине потрескивает огонь.
– Раз уж мы здесь, давай все осмотрим, – предлагает он. – Пару лет назад енот прогрыз крышу, и мы потом обнаружили целое семейство у Джонни в шкафу. Можешь представить, что они там устроили.
Они начинают с чердака, Гарри несется вперед, как мальчишка. На чердаке душно, пахнет нафталином, кругом пыльные сундуки, пустые чемоданы, чехлы для одежды, заброшенные игрушки, сломанные вентиляторы и стулья, старые журналы, коробки со старыми елочными игрушками, потрескавшиеся жокейские сапоги, которым больше не бывать в стременах.
– По-моему, зверьков нет, – говорит Клэр. – Слишком много барахла. Можно раскапывать неделями.
– Да, тут и наше, и то, что осталось от семьи Мэдди. Где-то здесь платья ее прабабушки. Зачем мы их храним? В моду они больше не войдут.
– А это что?
– Моя старая спортивная сумка.
– А что внутри?
– Так, всякие армейские штуки.
– Можно посмотреть?
Гарри открывает сумку. Сверху лежит его мундир.
– Интересно, влезу ли я в него? – Он снимает куртку и надевает мундир. – Тесноват.
Клэр усмехается:
– Красавец…
Они осматривают второй этаж. Сначала комнату Джонни, потом комнату для гостей. И наконец, их с Мэдди спальню. Клэр впервые туда зашла. Раньше она бы не решилась. Простая уютная комната. Стены и деревянный пол выкрашены в белый цвет. Клэр смотрит в окно, сквозь голые ветви видны поля. Кровать застелена лоскутным покрывалом. Под кроватью стоят тапочки. На тумбочке лежат книги. На письменном столе – фотографии, щетки для волос, духи, запонки, мелочь в вазочке. Тайная жизнь семьи.
Клэр передергивается.
– Мне здесь не место, – говорит она. – Идем вниз.
Гарри находит ее на диване перед камином, она сидит, упершись подбородком в ладони.
– Зря мы сюда зашли, – замечает она, глядя на горящие поленья.
– Почему?
– Это ваше место. Твое и Мэдди. Я думала, сумею его сделать своим, но ошиблась. Мечтала заняться с тобой любовью на вашей кровати. Знаю, звучит отвратительно. Прости. Я хотела что-то доказать, но, когда вошла в вашу комнату, поняла, что не смогу. Осознала, что делаю что-то нехорошее. Раньше мне казалось, будто речь идет только о нас. Что, если мы с тобой будем вместе, все будет хорошо. Но сейчас не уверена.
Гарри тянется к ней, берет ее за руку.
– Хочешь, поедем назад в Нью-Йорк?
Клэр кивает.
– Да, – говорит она. – Прости.
На обратном пути они молчат. Разговор заменяет радио. Когда проезжают мимо старых павильонов всемирной выставки, Гарри спрашивает:
– Хочешь, чтобы я сегодня ночевал у тебя?
– Да. Если ты хочешь.
– Очень.
Они паркуются у ее дома ранним вечером. Все еще на работе. Поднимаются, забирают по пути почту из ящика.
– По поводу того, что было, – говорит Клэр, когда они сидят на диване. – Это было как-то слишком, понимаешь?
– Да. Я никогда раньше этого не делал.
– Никогда?
– Нет.
– У тебя не было романов?
– Нет.
– И никогда не хотелось?
– Нет, пока не встретил тебя.
Клэр молча встает и ведет Гарри за руку в спальню.
Потом они лежат на кровати, опустошенные, простыни скомканы у них в ногах.
– Сколько у тебя было любовниц? – спрашивает она.
– Не много. Несколько девушек в школе. Одна или две на первом курсе в колледже. Но с тех пор, как появилась Мэдди, никого.
– Тогда почему я? Не верю, что не было женщин, которые тебя хотели.
– Были.
– И?
– И я не стал.
– Почему?
– Они были неважны.
– А я важна?
– Ты – это ты. Потому что это мы.
– Хочешь сказать, есть мы?
– Теперь есть.
– Ты этому рад?
– Не знаю, но понимаю, что был бы несчастлив, если бы этого не случилось.
– Почему?
Он отвечает не сразу:
– Хороший вопрос. Может, потому, что не могу перестать думать о тебе. Когда ты только появилась в нашей жизни, в тебе уже чувствовалось нечто особенное. Когда мы встретились на пляже, я заметил, что ты красивая, но это мне не запало в душу. Но когда ты пришла к нам на вечеринку в тот вечер, я разозлился, что ты встречаешься с Клайвом. Я знал, что ты заслуживаешь лучшего, хотел, чтобы у тебя был кто-то другой.
– А ты лучше? – улыбается Клэр.
– Не знаю. Но ты была для меня важна. Я это понял почти сразу.
– Правда?
– Я не хотел, чтобы ты знала. Ты была нашей гостьей. Нашим приемышем. Летним проектом Мэдди.
– Так-то ты обо мне думал?
– Нет. То есть я хотел так думать. Я бы потерял покой, если бы позволил себе думать иначе.
– Когда Клайв наговорил всякого в ресторане?
– Вот именно. Наверное, я так разозлился из-за того, что в глубине души знал, что он отчасти прав. Но только я сам об этом не подозревал. Ты была под нашей защитой, понимаешь? Мне в голову не могло прийти, что так получится.
Клэр придвигается к нему.
– Мне жаль.
– Нет. Не жалей.
– Мы совершили ужасную ошибку?
– Надеюсь, что нет.
– Но ты женат. У тебя с Мэдди целая жизнь. И Джонни.
– Да.
– Я не хочу причинить ей боль. Если бы можно было создать маленькую параллельную вселенную, где мы с тобой могли бы быть вместе, а ты бы все равно находился с ней, и никто бы не пострадал…
Гарри целует ее в макушку – как поцеловал бы ребенка, который хочет, чтобы речка была из шоколада или чтобы каждый день наступало Рождество.
– Все, что я знаю, – говорит он, – что, гуляя по Риму, часто думал о тебе. Представлял, чем ты занимаешься. Как проводишь дни. С кем дружишь. Обнимает ли тебя кто-нибудь.
– Правда?
– Да. Но я не знал, увижу ли тебя еще когда-нибудь. Так, фантазировал. Видимо, дело в возрасте. Некоторые мужчины покупают спортивные машины. Я мечтал о красивой девушке за тысячи миль от меня.
– А теперь все сбылось, – мурлычет Клэр, играя волосами на его груди.
– Да.
– И что мы будем делать?
– Завтра я возвращаюсь в Рим. Придется работать над книгой.
– Ты про нее не рассказывал, а я не хотела спрашивать. Как она?
Он вздыхает:
– Хуже, чем мне хотелось бы.
– Почему?
– Я вчера рассказывал Уолтеру, что меня отвлекает Рим – виды, звуки. Это, наверное, отчасти так и есть. Рим может отвлечь. Но и в Нью-Йорке легко отвлечься, и это меня раньше не останавливало.
– Тогда в чем дело?
– У меня в армии был друг, опытный пилот, из Техаса, такой настоящий ковбой. Квадратная челюсть, смелый, отличная реакция. Однажды попал в аварию. Не по своей вине. Техническая неисправность. Но его карьера пилота на этом закончилась. Ему давали шанс снова летать, но он не смог. Не сумел заставить себя сесть в кабину. И просто ушел в отставку. Мы с ним больше не виделись.
– И?
– И теперь я знаю, как он себя чувствовал.
– Но ты же не разбивал самолет. Твою книгу хорошо приняли. Тысячи людей по всему миру прочитали ее. Тебе присудили национальную премию.
– Мне страшно. Боюсь снова сесть в кабину, потому что не уверен, что у меня и на сей раз получится. А если новая книга окажется пустышкой?
– Так нельзя думать.
– Знаю. Но каждый раз, когда сажусь сочинять, ощущаю неуверенность, которая раньше не возникала. Пытаюсь работать, но скоро мне хочется сбежать, и я отправляюсь гулять.
– Сколько ты написал?
– Вот о том и речь. Написал сотни страниц, но почти все выбросил.
– Зачем?
– Направление постоянно меняется. То, над чем я сейчас работаю, очень не похоже на то, с чего я начинал. Борюсь с голосами, с персонажами. Сажусь, пишу что-то, что мне нравится, а потом перечитываю – такая гадость.
– Я могу чем-нибудь помочь? Понимаю, это глупо, но, если тебе нужно с кем-нибудь поговорить, на ком-то опробовать идеи, всегда рассчитывай на меня.
– Спасибо, но что мне действительно нужно – это вернуться в Рим и засесть на несколько недель, сосредоточившись на работе. Надеюсь, к тому времени у меня что-нибудь прояснится.
Клэр встает и идет в гостиную, включить музыку.
У нее белые круглые ягодицы, ноги коротковаты для ее роста. Гарри нравится смотреть, как она ходит.
– Хочешь, пообедаем? – спрашивает он. – Еще не поздно.
Они одеваются и выходят на улицу. У них свое время, отличное от всего мира. Рядом с домом находится французский ресторанчик. Они заходят туда, держась за руки.
– Умираю с голода, – говорит Гарри.
– Я тоже.
– Я намерен кутить, закажу бутылку настоящего хорошего вина.
Вино обходится в несколько сотен долларов. Это, думает Гарри, самое дорогое вино, какое Клэр приходилось пить. Подарок ей, один из многих, которые он хочет сделать. Деньги значения не имеют. Он мечтает, чтобы она была счастлива.
Официант наливает вино в бокалы.
– Потрясающе, – говорит Клэр, отпив глоток.
– Всегда его любил. Это «Пойак». Пятый урожай. Не такое дорогое, как «Премьер крю», но, по-моему, ничуть не хуже. Восемьдесят второй был особенно хорошим годом.
– Говоришь как Уолтер, – замечает Клэр.
Гарри смеется:
– Да. Наверное, из-за того, что он меня научил многому. Йель и армия – хорошая школа, там узнаешь многое. Но не о французском вине.
За обедом они говорят о Клэр, о ее семье, о работе. Они все еще узнают друг друга. Заполняют пробелы. Гарри узнает, что из фруктов она больше всего любит груши, что не любит Ренуара, но обожает Дега, умеет танцевать чечетку, и что носила очки до старшей школы, а потом перешла на линзы. О его жизни известно больше, он человек публичный. Ее – только предстоит открыть. Но, как в детской игре, где соединяют точки, чем больше линий Гарри проводит, тем больше Клэр становится тем человеком, которым он уже знал ее в глубине души.
– Что бы ты сделал, если бы мы встретили твоих знакомых? – спрашивает она. – Если бы они нас увидели здесь, вместе?
– Не знаю. Я об этом думал, конечно. Зависит от того, кто это, что бы мы делали. Нет же ничего подозрительного в том, что мы обедаем вместе? Мы друзья. Ты у нас часто гостила летом. Что плохого?
– Люди могли бы понять не так, но уверенности бы у них не было.
– Но они были бы правы. Трудно скрыть язык тела, особенно если спишь с кем-то. От любовников исходит какой-то жар, даже если они стоят в разных концах комнаты. Он словно снимает с нас одежду.
Гарри берет Клэр за руку.
– Я бы хотел с тобой поездить по свету, – произносит он.
– И куда бы мы отправились?
– Во Францию. Хочу съездить с тобой в Париж и на юг Франции. А потом в Марокко, Танжер, Занзибар.
– Схожу за зубной щеткой.
– Я не шучу. Могли бы найти что-нибудь подешевле и прожить год на побережье. Ты бы ходила топлесс, и грудь бы у тебя стала цвета карамели. Но сначала хочу тебя уложить в постель в «Ритце». Заказать еды в номер. Я знаю, ты ездила в Париж с родителями, еще маленькая. Когда ты последний раз там была?
– Когда училась в колледже.
– Но в «Ритце» не останавливалась?
– Это не вписывалось в бюджет.
– Где ты еще была?
– Кроме Парижа, в Мадриде и Барселоне. Потом во Флоренции и Венеции. И две недели в Греции. На Санторини. Обгорела.
– Ты ездила одна?
– С парнем. Его звали Грег. Вскоре после этого мы расстались. Так всегда бывает. Путешествуешь с кем-то и устаешь от него. Его привычки начинают тебе действовать на нервы.
– Знаешь, что говорят о Венеции?
– Что?
– Если поедешь туда с кем-то, кто не женат, то вы никогда и не поженитесь.
– Ничего. Ты уже женат.
Гарри пропускает это мимо ушей, но Клэр становится интересно, как он отреагирует.
– Значит, ты не против со мной путешествовать? А если я тоже начну действовать тебе на нервы? – с улыбкой спрашивает он.
– Если можешь с кем-то вместе путешествовать и он тебе по-прежнему нравится – значит, это твой человек.
– Тогда нам остается только проверить?
Вино выпито, закуски съедены, он расплачивается, и они уходят. Это его последняя ночь в Нью-Йорке. Завтра вечером Гарри улетает в Рим. Следующий день они проводят в постели. Спят, занимаются любовью. В последний раз – почти час, медленно, осторожно, как ныряльщики за жемчугом, набирающие в легкие воздуха. Багаж Гарри все еще в отеле, в номере, которого он почти не видел. В четыре часа ему приходится уходить.
– Так хочется остаться, – вздыхает он.
Клэр сидит на кровати, завернувшись в черный халат, скрестив руки, словно хочет защититься. Комната освещена заходящим солнцем, час между светом и тьмой. Клэр отдаляется, ждет удара.
Гарри хочет что-то сказать, утешить ее. Но не находит слов.
– Это все? – тихо спрашивает Клэр, не глядя на него.
Он мечтает сказать «нет», но не хочет лгать. Гарри не знает, что считать правдой. Он надевает пальто. Готов вернуться в другую свою жизнь.
– Я знаю, нельзя просить, чтобы ты не уходил, – произносит Клэр. – Ты должен вернуться к Мэдди и Джонни.
– Должен.
– И я не буду просить, чтобы ты мне что-нибудь пообещал.
– Мне очень жаль, что я ничего не могу обещать.
– Но я себе пообещала, что не буду стервой и не заставлю тебя чувствовать себя виноватым.
У нее влажные глаза. Голос срывается. Гарри подходит к ней, берет за руку, ее чистые белые пальцы податливы и мягки. У нее красивые руки, ни украшений, ни колец, ни лака. Руки аристократки, гейши.
– Не хочу тебя терять, – говорит он. – Я вернусь. Не знаю как, но что-нибудь придумаю.
– Я буду ждать.
– Может, ты приедешь в Европу? У меня тур с книгой через месяц. Мы где-нибудь встретились бы.
– А Мэдди? Она поедет с тобой?
– Нет. Она не захочет. Она останется с Джонни. И это будет недолго. Всего пару дней.
– Согласна.
– Только я бы хотел чего-то большего.
– Я тоже.
Клэр встает и прижимается к Гарри, ее халат распахивается, открывая голое тело.
– А теперь тебе лучше уйти, – говорит она, касаясь губами его губ. – А то я начну соблазнять тебя.
Он запрокидывает голову и смеется.
– Мне будет тебя не хватать, – говорит Гарри. Он никогда так сильно ее не хотел.
– Я люблю тебя, Гарри.
– И я тебя люблю.
Теперь он это произнес. Без сомнения.
Последнее объятие, дверь, пустой холл, старая лестница. Его шаги глухо отдаются эхом, пока он спускается. Из-за других дверей доносится запах готовки, звуки телевизора. Обычная жизнь. Гарри знает, что Клэр не смотрит ему вслед. На улице он оборачивается и поднимает голову, считая этажи, чтобы найти ее окна. Она не показывается. Через мгновение Гарри спешит вдоль по улице в поисках такси. Его пальцы хранят ее запах.
6
Проходят недели. Рябь от камня, брошенного в воду, не ощущается. Жизнь идет по-прежнему. Повседневные дела, Джонни надо отвезти в школу, заплатить по счетам, сходить в salumeria[3]. Новые вечеринки, поездки за город, посещение церквей. Не исчезла доброта, общие шутки, любовь. Однажды вечером Гарри возвращается с прогулки с огромным букетом. Внешне ничего не изменилось. Но он не спит, а он всегда крепко спал. У него солдатская способность уснуть где угодно. Гарри лежит в их арендованной кровати и смотрит в потолок. Ждет.