– Я подумала, тебе может оказаться кстати, – говорит она и целует его в губы.
Дыхание у нее несвежее. Клэр ставит две кружки чая на столик у кровати. Гарри садится, прислоняясь к подушкам. Она голышом. У нее белая, мягкая, упругая кожа. На бедре родинка. Волосы между ног густые и черные. Клэр двигается так, словно всю жизнь готова провести без одежды. Хотел бы он на это посмотреть.
– Доброе утро, – произносит Гарри. – Иди сюда.
Клэр идет к нему на четвереньках, как животное, не сводя с него глаз. Жадно целует его. Он укладывает ее на спину, опускаясь лицом между ее ног. Она уже влажная. Стонет, хватая его за затылок, пока его язык снует внутрь и наружу.
– Ох, да. Еще.
В том, чтобы заниматься любовью при свете, есть особая близость. Спрятаться некуда. Все остальные собираются на работу. Гарри входит в нее. Они молча смотрят друг другу в глаза, у нее карие, у него серые, общение без слов. Потом веки Клэр опускаются, и она запрокидывает голову, открывает рот, толкает бедрами, коротко, долго, коротко, любовная морзянка, пока наконец ритм не ускоряется, глаза ее не раскрываются снова, и они движутся быстрее, быстрее, быстрее, глядя друг на друга, и она кричит:
– Да, да, да!
– Я хотела проснуться рядом с тобой с тех пор, как мы встретились на пляже, – позднее говорит Клэр. Они лежат, распластавшись на кровати, утомленные, словно атлеты. – Но никогда не думала, что получится.
– Ну, получилось. Это то, на что ты надеялась?
– Лучше. – Она целует его.
– Сколько времени?
– Почти восемь. Я не хочу, но мне надо собираться. Что ты сегодня делаешь?
– У меня опять встречи. Ланч. Бар. Обед.
– Хочу тебя увидеть. Можешь не ходить на обед?
– Я так и планировал. Мне куда больше хочется увидеться с тобой.
Клэр ослепительно улыбается.
– Когда встретимся? Я постараюсь уйти пораньше.
– В половине восьмого?
– Отлично.
В душе она намыливает волосы и грудь, прижимаясь ложбинкой между ягодицами к Гарри, возбуждая его. Медленно, молча, она расставляет ноги, нагибается спиной к нему, упираясь руками в кафель. Он приседает из-за разницы в росте. Смотрит, как входит в нее. Сейчас все происходит быстро. Вода скатывается с их тел, плещет на пол. У Клэр красивая спина.
– Хочу трахаться с тобой без остановки, – произносит она.
– Может, и придется остановиться, – улыбается Гарри. – Не уверен, что выдержу такой ритм. Мне уже не семнадцать лет.
– Значит, надо кормить тебя устрицами.
На улице они прощаются, поцеловавшись. Она диктует ему свой телефон.
– Я позвоню тебе позже, – говорит Гарри.
Он смотрит, как Клэр уходит в холодное серое утро, помня ее тепло.
После поездки на такси Гарри входит в свой отель. Это его любимый отель в городе. Тихий, уединенный, в квартале от парка. Черно-белый мраморный пол. В баре делают лучший буллшот на Манхэттене.
– Доброе утро, мистер Уинслоу, – улыбается швейцар.
Здесь провел последние два года своей жизни отец Мэдди, разрушенный алкоголем.
В его номере мигает на телефоне красный огонек. Сообщение от Мэдди: «Привет, это я. Наверное, у тебя встреча утром. Позвони нам. Джонни тебя целует. Мы скучаем!»
Еще есть сообщения – от Рубена, от Норма и от меня. Мы должны встретиться вечером и выпить. Гарри звонит в обслуживание номеров и просит принести кофе и яичницу с беконом. Потом раздевается и идет в ванную, где стоит несколько минут под обжигающим душем, прежде чем побриться. Приносят завтрак. Гарри расписывается в счете и оставляет чаевые наличными.
Он позвонит Мэдди позднее.
В три часа Гарри звонит Клэр.
– Я ждала твоего звонка целый день, – говорит она. – Постоянно думаю о тебе.
– Прости, только освободился. Вечер наш?
– Если по-прежнему хочешь.
– Конечно, хочу. Я встречаюсь с Уолтером в его клубе в шесть часов, выпьем по стаканчику. А потом к тебе.
Клэр смеется:
– О боже. С Уолтером?
– Да. Отказаться нельзя. Кстати, мне нравится Уолтер.
– Мне тоже, но все как-то совпало. Думаешь, он что-нибудь заподозрит?
– С чего бы? Он не знает, что мы виделись.
– Где встретимся?
– Мне все равно – лишь бы там подавали устрицы, и много.
Она смеется.
– Я знаю одно место на Спринг-стрит. Там отличные устрицы. – Клэр называет ресторан и адрес.
Гарри вешает трубку и сам удивляется тому, насколько взволнован.
Мы с Гарри встречаемся в шесть часов. Он, как обычно, забывает надеть галстук, но в моем клубе их дают напрокат, держат специально для таких, как он. Он хорошо выглядит, правда, немного устал, но, учитывая разницу во времени, этого можно было ожидать. Мы сидим в баре. Рядом несколько членов клуба играют в нарды.
– Как твои встречи?
– Хорошо. – Гарри пожимает плечами. – Все в этом бизнесе сейчас нервничают, поэтому хотят отслеживать, как движется работа над книгой. В конце концов, они в меня серьезно вложились. Не могу представить, чтобы Хемингуэй так работал. Он бы их, наверное, послал куда подальше.
Мы говорим о Риме, о планах на Рождество, о Мэдди, о здоровье Джонни. О новой книге.
– Как она продвигается?
Гарри отпивает из бокала.
– Медленно.
– Почему?
– Не знаю. Я думал, что переезд в Рим вдохновит меня, но это оказалось даже слишком возбуждающе. Сажусь работать и не могу сосредоточиться. Вместо этого часами гуляю.
– Помогает?
– Нет. Но Мэдди там нравится. Она ходит на кулинарные курсы, на уроки итальянского. И Джонни в полном восторге. Один из его лучших друзей – сын австралийского посла. Учит Джонни играть в крикет.
Гарри как всегда обаятельный. Рассказывает смешную историю, как они заблудились, поехав на Виллу Д’Эсте. Но что-то изменилось. Исчезла непринужденность. Потом мне придет в голову, что это один из немногих раз, когда я видел его без Мэдди. Без десяти семь он поднимается:
– Прости, Уолт. Мне пора.
Мы пожимаем друг другу руки, и Гарри устремляется к выходу. Я не возражаю. Речь шла всего лишь о том, чтобы выпить вместе. Я заказываю себе еще и жду, чтобы кто-нибудь пришел. Если мне повезет, кто-то из членов клуба явится без компании, и мы вместе пообедаем. Позже, когда я буду уходить из клуба, мне сообщат, что Гарри забыл вернуть галстук.
4
Когда Гарри входит в ресторан, Клэр уже там. На улице темно. Она встает из-за стола, красивая, полная ожидания, и шепчет ему на ухо:
– Устрицы могут подождать, а я нет. Идем со мной.
Гарри шагает за ней вниз по лестнице. Здесь большие туалеты. На двери замок. Клэр обнимает его, словно наверстывая упущенное время, одной рукой привлекает его к себе, а другой тянется к его ширинке.
– На мне нет белья, – шепчет она, задирая платье.
Клэр уже влажная. Гарри поднимает ее, прижимает к стене, она хватается за его плечи, он поддерживает ее руками, она коротко, тяжело дышит, закрыв глаза, зажимая рот, чтобы не закричать.
Они возвращаются за стол, разрумянившиеся, объединенные еще одной тайной среди многих. Официант принимает заказ на напитки. Клэр наклоняется и заговорщицки спрашивает:
– Думаешь, он понимает?
Гарри откидывается на стуле и медленно, мелодраматически обводит взглядом зал, подняв одну бровь. Она хихикает.
– Да, безусловно, – отвечает он. – Все понимают. По лицам видно. Но они, конечно, пытаются соблюсти приличия.
– Разумеется.
– Поэтому на нас никто не смотрит, а официант обращается с нами, как со всеми остальными клиентами, но все равно заметно.
Клэр кивает, подавляя смех.
– Ты прав. Я вижу.
– Мы бы могли неоновую вывеску над столом зажечь: «Только Что Потрахались в Туалете», – эффект был бы тот же.
– Неудобно. Как нам это пережить?
– Показав всем, что мы выше этого. Поднявшись над этим.
– А может, просто повторить? – Клэр плотоядно смотрит на него.
Официант приносит напитки. Оба пьют мартини.
– Боже, ты ненасытна. Можно хотя бы выпить?
– Заслужил. – Клэр под столом кладет руку ему на бедро.
Они смотрят меню.
– Что будем есть? – спрашивает она.
– Ты знаешь, я для начала закажу устриц.
– Да уж закажи.
– Сколько взять?
– А есть какая-нибудь математическая формула? В смысле, столько-то устриц сгорают за столько-то оргазмов? Если съесть пять дюжин, будет пять оргазмов?
– Понятия не имею. Но не уверен, что смогу съесть сегодня пять дюжин устриц.
– Да, это многовато. Надо съесть все сразу или распределить на ночь? Ну, знаешь, съел дюжину – потрахался. Еще дюжину – еще раз.
– Отличный вопрос.
– Это разумнее звучит, чем заглотать сразу пятьдесят. А то вдруг будет всего один огромный оргазм – и все? Пятьдесят устриц, бум, и нет.
– А если это будет величайший оргазм в истории? Пятьдесят устриц могли бы такое обеспечить. Разве не лучше получить один невероятный, изменяющий сознание, переворачивающий мир оргазм, чем связку мелких?
– Я бы, наверное, предпочла много мелких. Потому что, даже если у меня будет самый невероятный в жизни оргазм, через несколько минут я захочу еще, но буду не в состоянии. Ну, или ты будешь не в состоянии.
– Я бы, наверное, предпочла много мелких. Потому что, даже если у меня будет самый невероятный в жизни оргазм, через несколько минут я захочу еще, но буду не в состоянии. Ну, или ты будешь не в состоянии.
– Умно. Женщинам не нужны устрицы.
– Может, посоветуемся с врачом, выясним правильное соотношение?
– Или ловцом устриц?
– Лучше с женой ловца устриц.
Когда они выходят из ресторана, начинается мелкий дождь. Здесь осень продвинулась дальше, чем в Риме. Почти все листья уже опали. Клэр крепко берет Гарри под руку. Он замедляет шаг, чтобы подстроиться под ее маленькие ножки. Этот город нов для них обоих. Огни горят только для них.
Они заходят выпить в бар возле ее дома, но, когда заказывают, Клэр говорит:
– Я не хочу пить. Хочу тебя. Ты не возражаешь, если мы просто пойдем?
– Хорошо, – отвечает Гарри и кладет несколько банкнот на стойку рядом с нетронутыми напитками.
Наверху, в ее слабо освещенной спальне, Клэр встает перед ним.
– Хочу, чтобы ты меня раздел, – произносит она.
Он медленно расстегивает «молнию» на спине ее платья и спускает его с одного плеча, потом с другого, пока оно не падает на пол. Клэр в бледно-розовом бюстгальтере, который Гарри осторожно расстегивает. Затем медленно он обходит ее и, как проситель, встает перед ней на колени, утыкаясь носом ей в живот. Разворачивает Клэр, сажает на постель и снимает с нее туфли. Обнаженная, она встает и смотрит на него.
– Трогай меня везде, – шепчет она.
Гарри трогает: ласкает грудь, спину, руки, между ног.
– Поцелуй меня, – говорит Клэр.
– Теперь ты меня раздень.
Она снимает через голову его взятый напрокат галстук и, держа его обеими руками, водит им по своему телу. Потом заводит его за спину Гарри и притягивает его к себе. Стоя на цыпочках, она нежно целует его в губы и, хихикая, отбрасывает галстук. Клэр расстегивает рубашку, проводя пальцами сквозь волосы на его груди, целует и лижет его, пока не добирается до пупка. Обходит Гарри, снимая один рукав рубашки, потом другой, снова оказывается перед ним, и ее руки тянутся к ремню.
– Не шевелись, – шепчет она.
Клэр стаскивает с Гарри брюки, целуя и лаская языком тыльную сторону его ног, потом ее рука проскальзывает под его трусы, чувствуя, что ткань уже натянулась. Она медленно водит рукой вперед-назад, затем стягивает с него трусы.
– О боже!
Стоя за спиной Гарри, Клэр снимает с него один ботинок, потом другой, чтобы стащить брюки. Разворачивает его к себе лицом и берет в рот, медленно, медленно, вдоль стержня, затем обратно, дразня, поглядывая на него снизу.
Словно по команде Гарри делает шаг назад и разворачивает ее лицом к кровати. Клэр подается вперед, встает на четвереньки. Он входит в нее сзади, и когда проникает на всю глубину, она вздрагивает и вскрикивает. Гарри наблюдает, как погружается в нее и выходит обратно, завороженный этим первобытным движением. Он смотрит на склон ее спины, на свои руки на ее бедрах. Клэр постанывает, сжимаясь, как кулак. Он хочет быть во всех ее уголках сразу, чувствовать то, что чувствует она, знать то, что она знает. Это самая большая близость с другим человеком, доступная нам, и все-таки этого недостаточно. Гарри кладет Клэр на постель, на бок, ее правая нога оказывается в воздухе, его правая рука у нее за головой, левая на груди. Они лежат бок о бок. Теперь они равны. Сам не желая, он выскальзывает из нее, и с теплым смешком Клэр возвращает его на место.
– Люблю, когда ты внутри, – говорит она.
Гарри переворачивает ее на живот и глубоко вонзается в нее, прогибая спину, глубже, глубже, глубже. Ее глаза широко распахиваются, она вцепляется в простыню, повторяя «боже, боже, боже, боже», пока ее голос не плавится в одном сплошном крике, когда он ускоряется, и она хватает воздух ртом, утыкаясь лицом в кровать, и они оба вскрикивают, будто от боли, а не от наслаждения.
Вскоре Клэр идет в ванную. Вернувшись, спрашивает:
– Тебе действительно нужно завтра улетать?
– Да. Мне уже купили билет.
– Не хочу, чтобы ты уезжал, – говорит она, беря Гарри за руку. – Теперь, когда я тебя нашла, не хочу, чтобы ты пропадал. Ты не можешь остаться еще на несколько дней?
– Это не так просто. Мэдди… – Он впервые за все это время произносит имя жены. – Она меня ждет.
Клэр вздыхает.
– Знаю.
Они молчат.
– Когда ты опять сумеешь приехать?
– Не знаю.
– А если ты скажешь, что тебе нужно что-нибудь проверить в доме?
– У нас есть смотритель. Он бы позвонил, если бы что-нибудь случилось.
Клэр отворачивается.
– Значит, ты уезжаешь. И я ничего не могу сделать, чтобы ты остался?
– Дело не в том, что я не хочу остаться. – Гарри кладет руку ей на спину.
– Что мы будем делать? – У Клэр дрожит голос. – Это что, все? Ты мой на несколько дней, а потом все становится как прежде?
– Не знаю.
Она снова поворачивается к нему:
– Я тоже не знаю. Но теперь все по-другому. Я не пытаюсь разрушить твой брак. Хочу, чтобы ты это понял. Я люблю Мэдди. Но тебя я люблю больше. И мне невыносимо думать, что я тебя не увижу, не смогу обнять.
– Повод. Мне нужен повод.
– Тебе нужен еще какой-то повод, кроме того, что есть девушка, которая хочет с тобой трахаться? – спрашивает она со смехом.
– Отличный повод. – Гарри улыбается, нежно целуя Клэр в плечо.
– Так что, останешься?
– Посмотрим. Нужно узнать в авиакомпании.
– Я скажу на работе, что заболела.
– Что будем делать?
– Я хочу съездить на море. Я там никогда не была в это время года.
– Там красиво. Гораздо тише. Никого нет. Особенно по будням.
– Устроим пикник.
– В доме нельзя ночевать. Вода отключена. Все заперто.
– И не надо. Переночуем в гостинице. Или просто вернемся в город. Будет у нас приключение.
На следующее утро Гарри звонит Мэдди из гостиничного номера.
– Тут кое-что изменилось, – говорит он. – Ничего, если я останусь еще на денек?
У нее расстроенный голос:
– Джонни так тебя ждал. Написал для тебя приветственный плакат. На итальянском.
– Я вернусь в субботу. Совсем скоро.
Повесив трубку, Гарри сидит возле телефона и смотрит на него. Ему хочется перезвонить и сообщить, что он все-таки прилетит. Не останется. Он скучает по ним и не может дождаться, когда они увидятся. Все это ошибка. Шутка. Но звонит телефон, и Гарри, вздрогнув, снимает трубку.
– Мистер Уинслоу, это администратор. Ваша ассистентка просила передать, что ждет вас у главного входа. В машине.
– Да, – говорит он. – Спасибо. Сейчас спущусь.
Гарри закрывает за собой дверь. Если и была возможность повернуть обратно, то она упущена.
5
Автомобилей почти нет. Мимо мелькают съезды с шоссе. Клэр в бежевом свитере с высоким ребристым воротом, который она постоянно теребит. Она сидит на переднем сиденье взятой напрокат машины, настороженная, не желающая ничего упустить, как ребенок на школьной экскурсии. По пути Гарри рассказывает смешные истории, и Клэр смеется тем смехом, который я сразу у нее отметил. Серебряный колокольчик. Смех, который хочется слышать всегда.
Задолго до ланча они проехали через городок, растерявший летнее оперение. Это похоже на репетицию без костюмов, когда актеры одеты в свою уличную одежду, а в зале никого нет. Город снова стал домом для местных жителей. На главной улице скучают припаркованные пикапы. Висят объявления, предлагающие поесть спагетти в пожарной части. Под небом землистого цвета тренируется школьная футбольная команда.
– Больше всего люблю бывать тут в это время года, – говорит Гарри. – Здесь очень спокойно. Понятно, почему сюда так тянуло художников и писателей. Но старые заведения закрылись. Аренда становится дороже, местным не по карману. Большинству художников тоже не по карману. Видишь, вон там? – Он показывает на магазин, торгующий дорогой мебелью для ванных. – Там был бар. «Бар Большого Эла». Там выпивал Джексон Поллок.
Вскоре Гарри разворачивается и останавливается напротив вокзала.
– Надеюсь, это место не закроется, – говорит он. – Здесь так вкусно.
Они заходят. Справа в витрине-холодильнике выставлены цепочки колбас, сыры, острые перцы, ветчина, оливки. У противоположной стены ряды пасты, домашних соусов, супов, напитков и мороженого. Пахнет оливковым маслом и горячим хлебом. Очередь из мужчин, рабочих и строителей – белых и латиноамериканцев. Они заказывают сандвичи. На стенах фотографии и открытки от постоянных клиентов.
– Тут почти так же хорошо, как в Риме, – шепчет он Клэр на ухо.
– Эй, Гарри! – восклицает один из продавцов. – Как жизнь? Тебя не было в последнее время.
Они пожимают друг другу руки.
– Привет, Руди. Уезжал. Работаю над новой книгой.
– И как?
– Нормально.
– Как миссис Уинслоу? – Он смотрит на Клэр.
– Хорошо, Руди. Спасибо, что спросил. Это Клэр. Наша подруга. Я ей рассказывал, что у тебя лучший прошутто по эту сторону Пармы.