Гарри волнует анонимность, она окутывает его, как защитный покров. Он идет по рю де Кастильоне в сторону Риволи, к колоннаде, мимо кафе и магазинов для туристов. Вдали виднеются голые деревья Тюильри, бурый газон, пустые скамьи. Он осторожно переходит пляс де ля Конкорд и направляется к Сене. Это не настоящий Париж – не Париж студентов, худых, как нож, алжирцев, старушек, подкармливающих бездомных котов. Дешевых лавочек, профсоюзов и улиц, названных в честь давно забытых побед. Это не Франция рабочих людей, обедающих дома, Франция рынков и плохой обуви. Это Париж для гостей, Париж богатых, дипломатов и тех, кто на них работает. Фасад, но он все-таки хорош.
Много лет назад Гарри был знаком с одним гомосексуальным типом, жившим в квартире неподалеку. Фантастическая квартира, похожая на египетский ночной клуб. Гарри и Мэдди выпивали с хозяином по ночам и всюду с ним таскались. «Ледойен», «Кастель», «Ле Барон», и в конце концов, когда начинали петь птицы, они возвращались в квартиру comte выпить по последней. К тому времени уже светало. Мужчина, немолодой и коренастый, говорил Мэдди, что Гарри повезло, что с ним жена. Гарри улыбался, не пугаясь; его веселило это декадентство во вкусе Пруста.
Моросит мелкий дождь, волосы у Гарри влажные. У него нет ни шляпы, ни зонта, но ему безразлично. Он любит гулять. Нью-Йорк, Лондон, Рим, Париж. Неважно, какой город. За это он и не любит Лос-Анджелес и большинство американских городов. Мало тротуаров.
Он шагает вдоль реки до пляс де Вож, самой старой в Париже, потом поворачивает обратно. Выходит на Сен-Оноре. Идет мимо знаменитых магазинов. Их элегантные товары благоухают красивой жизнью, лыжными курортами, средиземноморскими островами, богатыми загорелыми мужчинами, аристократическими женщинами. Гарри останавливается перед одной из самых больших витрин и, поддавшись порыву, заходит в магазин. Высокие элегантные vendeuses[4] наблюдают за ним. Он не привык к подобным магазинам. В отличие от большинства мужей его не таскали на шопинг, не заставляли томиться в ожидании у примерочных, наблюдая за сложными танцами продавца и покупателя.
Он смущенно бродит между вешалками, рассматривает ценники, стараясь не показать своего изумления. Внимание его привлекает черное коктейльное платье. Оно стоит тысячи долларов. Мэдди никогда в жизни не покупала ничего настолько дорогого. Но цена не имеет значения. Ему нужно, он хочет купить что-нибудь для Клэр. Это щедрость свежей любви.
Гарри подзывает одну из продавщиц. Пытается говорить по-французски и не путать французский со своим еще более условным итальянским. В отличие от Мэдди языки даются ему нелегко.
– Je veux acheter cette robe[5].
– Mais oui, monsieur. Savez-vous la taille?[6] – Она рисует руками в воздухе очертания женской фигуры.
Гарри растерянно смотрит на нее. Он понятия не имеет, какой у Клэр размер.
– Не знаю, – говорит он, чувствуя себя идиотом.
Продавщица подносит руки к своим бедрам.
– Как я? – спрашивает она по-английски.
Он забыл слово.
– Нет, меньше.
– Ah, pas de problème[7], – говорит она.
Она находит то же платье меньшего размера.
– Если не подойдет, я смогу его обменять?
– Oui, monsieur. Конечно, мсье.
Уже почти стемнело. Гарри возвращается в отель, помахивая пакетом, где в коробке свернуто платье, защищенное слоями папиросной бумаги. Это не он. Это кто-то другой. Тот, кто останавливается в дорогих отелях, ходит по дорогим магазинам, встречается с женщиной, на которой не женат. Это роль, в ней он обживается. Здесь все нереально. Если кто-нибудь его ущипнет, он проснется. Но Гарри не хочет просыпаться.
Он поднимается в номер. Там так же темно, как было, когда он уходил. Обнаженная Клэр едва шевелится. У нее теплое тело, волосы растрепались, дыхание несвежее.
Она улыбается, приоткрыв глаза.
– Хорошо прогулялся? – сонно спрашивает она, подавляя зевоту.
– Да. Люблю. Это, однако, была моя самая дорогая прогулка по Парижу. – Гарри с улыбкой показывает ей пакет. – Я купил тебе подарок.
Клэр садится в постели.
– Боже, обожаю эту фирму!
Она забирает у него пакет. Покрывало соскользнуло, открыв ее грудь. У нее мягкие розовые соски. Он думает о том, что пока находится под покрывалом.
Клэр поднимает платье и восклицает:
– Какая красота! Не верится, что ты его купил.
Она спрыгивает с кровати и обнимает его.
– Это лучший подарок за всю мою жизнь, – говорит она, целуя его. – Спасибо тебе.
– Примерь. Посмотрим, подойдет ли. Я не знал, какой у тебя размер. Продавщица сказала, что можно обменять, если что.
– Я сейчас.
Клэр убегает в ванную. Тяжелая дверь щелкает, закрываясь. Гарри сидит на кровати и ждет ее.
– Идеально! – кричит она из-за двери.
– Покажись.
– Нет. Я хочу устроить сюрприз.
Клэр выходит из ванной, дразняще обнаженная. Подходит к нему, наклоняется, качая грудями у него перед лицом, как спелыми грушами, слегка касается губами его щеки.
– Дай, я тебе покажу, как мне понравился подарок.
Вечером она надевает платье на ужин. Черные волосы, черное платье, светлая кожа. Клэр – сама юность, живость, сексуальность. Она самая красивая женщина в ресторане. Посетители поднимают головы и смотрят на нее, когда она входит. Словно на ней вовсе нет одежды. От того, что идешь за ней, кружится голова. Метрдотель проводит их к столику.
Гарри поражается переменам, произошедшим в Клэр. Из безыскусной девушки она превратилась в эту даму, одетую по последней моде. Какой была бы ее жизнь, если бы она не встретилась с ним на пляже? Если бы не пришла на ту судьбоносную вечеринку?
– Поверить не могу, что мы в Париже, – взволнованно говорит она.
Сегодня Гарри и Клэр ужинают в отеле. У здешнего ресторана две звезды. Завтра они куда-нибудь сходят.
Они обсуждают планы. Она знает этот город с детства, он отчасти навсегда связан для нее со скучными воскресеньями и душными комнатами. Гарри хочет показать ей другой Париж.
Официант приносит меню. Они заказывают коктейли. У Клэр безукоризненный французский. Официант старается не показать своего удивления. Он принимал ее за американку.
– Я и не знал, что ты так хорошо говоришь, – замечает Гарри. – Мой французский в основном сводится к тому, что можно заказать из меню или винной карты.
– Давно не говорила, – произносит Клэр. – Занималась перед поездкой, но пока еще не освоилась до конца. И я так много забыла. Мама всегда утверждала, что у меня хорошее произношение. Я много лет жила с французским паспортом. У меня было двойное гражданство, пока не заставили выбирать. Паспорт у меня до сих пор сохранился. Лежит дома в шкафу. В нем фотография, на которой мне тринадцать или четырнадцать лет. Я его храню, он мне напоминает, что я все-таки наполовину француженка.
– Ты никогда не хотела проводить здесь больше времени? В смысле, пожить?
– Ребенком – нет. Я ненавидела сюда ездить. Наверное, мне повезло. Большинство моих ровесников отправлялось в «Диснейленд», а я – в Париж. Но это был Париж без радости, без веселья и без красоты, без искусства, без всего того, ради чего сюда приезжают. У моих дедушки и бабушки даже не было телевизора. Мы с братом долгие часы сидели на жесткой кушетке у них в гостиной, пока мама с ними болтала, пила чай и грызла печенье. Это было невыносимо. Я видела небо за окном, представляла, как другие дети, настоящие французские дети, играют в парке или идут в зоопарк. Когда умерли бабушка и дедушка, мне стало легче. Я знаю, ужасно звучит, но это правда.
– По крайней мере, ты видела настоящую Францию. Я был во Франции, не знаю, раз двадцать или около того, иногда приезжал ненадолго, иногда на дольше, когда в Париж, когда нет – но никогда не видел того, что видела ты. Только голливудскую версию, которую Франция хочет нам показывать. А ты жила за занавесом.
– Вероятно, но здесь мне нравится больше. За занавесом хуже кормят, – смеется Клэр.
У нее озаряется лицо. У нее белые зубы. Гарри видит ее розовые десны.
Клэр заказывает биск из лобстеров с фисташками и морской язык с трюфелями. Гарри подзывает сомелье. Они останавливаются на монтраше.
– Умираю от голода, – признается Клэр.
– И не надо волноваться, что переешь. У них прекрасный спа с бассейном. Во время заплыва в этом бассейне умерла Памела Гарриман.
– Кто?
– Знаменитая куртизанка, – объясняет он. И добавляет: – Вообще-то, она была американским послом в Париже. Была замужем за несколькими богачами, а романы крутила вообще с целой толпой.
После ужина они идут по длинному коридору в отель. В середине недели постояльцев немного. Бизнесмены обмениваются визитками. Они направляются в небольшой бар, вниз по короткой лестнице. Пахнет дорогими сигарами.
– Это мой самый любимый в мире бар, – говорит Гарри.
Он пришел бы сюда, даже если бы не мог позволить себе остановиться в этом отеле.
– Это мой самый любимый в мире бар, – говорит Гарри.
Он пришел бы сюда, даже если бы не мог позволить себе остановиться в этом отеле.
Они входят в бар. Клэр удивляется, насколько он маленький. Посетителей много. В воздухе висят клубы дыма. Все столики заняты, но есть два места возле узкой барной стойки. Жорж, бармен, смешивает коктейли.
– Мистер Уинслоу, – произносит Жорж на хорошем английском. – Рад снова вас видеть у нас, сэр.
Он выше среднего роста, лысоватый, в белом пиджаке, движения у него ловкие. Гарри уже отправил ему записку, сообщая, что придет не с Мэдди.
Они пожимают друг другу руки.
– Рад тебя видеть, Жорж. Это Клэр.
– Добро пожаловать, – говорит тот. – Вы, очевидно, только что поужинали. Могу я предложить вам дижестив?
Гарри смотрит на Клэр.
– Что бы он ни предложил, соглашайся. В его руках шейкер – это кисть Пикассо.
– Хорошо, Жорж. В таком случае я совсем не откажусь от дижестива.
– Замечательно. Могу я узнать, любите ли вы арманьяк?
Клэр кивает. Он орудует за стойкой инструментами своего мастерства. Его руки искусно возносят, рубят, крутят, разливают. И, наконец, цветочный лепесток в виде украшения.
– Voilà[8].
Она делает глоток.
– Бесподобно.
Довольный, Жорж позволяет себе улыбнуться.
– Я подумал, вам понравится.
– Что там? – спрашивает Гарри.
– Называется «Отель де Франс». Две части арманьяка. Одна часть крем де кассис. Семь частей охлажденного шампанского. Шот грушевого ликера. Ликер я делаю сам. А вам, мистер Уинслоу?
– Удиви меня.
И снова руки пускаются в полет над барной стойкой. Cледить за ними – все равно что пытаться поймать шулера на жульничестве с картами.
– И еще раз voilà.
– Отлично, – кивает Гарри. – Что это?
– Вариация на тему классического французского. До обеда я использую джин. После обеда лучше брать коньяк. И, разумеется, сахар, лимон и шампанское.
– Превосходно.
– Всегда рад. Прошу меня простить.
Его зовет другой клиент. Жорж заговаривает с ним по-испански. Подходят другие, он отвечает по-французски. Он похож на блистательного финансиста или на того, кто может посоветовать, на какую лошадь ставить на скачках; он всем нужен.
– Удивительный человек, – замечает Клэр. – Никогда не встречала бармена, который бы с таким почтением относился к своей работе.
– Ты права. Для него это священнодействие. Во всех областях должны быть лучшие. Лучший юрист, лучший сапожник, лучший пекарь. А он – лучший бармен. Посвятил этому жизнь. Представляешь, каждое утро Жорж читает газеты на пяти языках, просто чтобы поддерживать разговор с клиентами на интересную для них тему.
– Он знает китайский?
– Пока нет.
– Надо бы.
– Наверное, но китайцы сюда пока не добрались. По крайней мере, их не так много.
Она отхлебывает из бокала.
– Дай срок.
Как это часто бывает, Жорж представляет друг другу клиентов. Они знакомятся с испанской парой из Мадрида. Потом с немцами. И наконец, с двумя молодыми американками, путешествующими на деньги родителей. Клэр болтает с ними. Гарри курит сигару. Толстую кубинскую «Корону».
– Тебе весело? – спрашивает он, когда она снова поворачивается к нему.
Клэр сжимает его руку.
– Да, – отвечает она. – А тебе? Рад, что ты здесь? Со мной?
– Я бы нигде так не хотел быть, как здесь. И ни с кем. Я тебе говорил, какая ты красивая?
– Говорил, но мало.
– Ты красивая.
– Спасибо. За это, за все.
Позднее, в номере, Гарри стоит у нее за спиной и смотрит, как она чистит зубы. Вода льется из крана, похожего на золотого лебедя. Клэр очень старательна. Пока Гарри чистит зубы, она идет в туалет, оставляя дверь открытой. Он видит ее белые колени. Слышит, как поворачивается на держателе рулон бумаги, когда Клэр ее отматывает. Его переполняет ощущение близости, он шагает к ней, видит трусики у нее на щиколотках, сомкнутые колени, голую грудь. Стоит в дверях, глядя на нее. На ее руку между ногами. Клэр удивленно поднимает голову.
– Прости, – говорит Гарри. – Я хотел на тебя посмотреть.
– Ничего.
– Раньше я этого никогда не делал.
Клэр спускает воду и встает, оставляя трусики на полу.
– Я понимаю, – произносит она, целуя его. – Новизна во всем.
Когда Гарри входит в комнату, она ждет его в постели. Он видит, что на телефоне есть сообщение, горит красная лампочка. Но не обращает на это внимания и опускается в объятия Клэр.
8
Они проводят день, как положено любовникам. Утром им приносят в номер завтрак. Клэр с хихиканьем прячется под одеяло, пока Гарри в одном купальном халате расписывается в счете. Официант держится с галльским безразличием. Он все это уже видел. Кофе, круассаны, масло, яичница, хрустящий бекон. Салфетки так белы и накрахмалены, что похожи на бумагу.
– Попробуй, какой кофе, – говорит он, протягивая ей чашку с блюдцем. – Лучший в мире.
– Ты так говоришь почти обо всем в этом отеле. Однако ты прав. Кофе очень вкусный.
– Еще бы. За такие деньги.
– А яичница? Объедение! Я и подумать не могла, что проголодаюсь после вчерашнего ужина, но умираю с голода.
После завтрака они идут гулять. В небе отражаются серые камни площади. Водители в темных очках и темных костюмах стоят возле «Мерседесов», припаркованных у входа, говорят по сотовым телефонам и ждут пассажиров.
Они поворачивают на рю де ла Пэ и направляются к зданию Оперы.
– Куда пойдем? – спрашивает Клэр, взяв Гарри под руку. На ней шерстяные перчатки и шарф. Я никогда не ношу шапку, сказала она ему.
– Куда пожелаешь.
– Я не хочу в музей. Знаю, что надо. Но это как идти в церковь, проснувшись в воскресенье. Обязанность, а не удовольствие.
– То есть церкви тоже исключаются? – улыбается Гарри.
– Я была в Нотр-Дам. Там красиво и величественно, но у нас мало времени. Предпочла бы провести его не в заплесневевшей церкви.
– Куда бы ты хотела пойти?
– Обратно в отель и в постель? – произносит она, широко улыбаясь. – Мне хочется просто погулять, пока не проголодаемся, а потом где-нибудь пообедать.
– Замечательно.
Они идут на север. По его представлениям, это примерно в направлении Монмартра, но он готов сменить курс.
Они шагают в умиротворенном молчании, временами показывая друг другу что-нибудь странное или забавное. Так естественно держать ее под руку.
– Здесь маленькие машины, – замечает Клэр. – Словно на них ездит племя карликов.
У подножия Монмартра они садятся на фуникулер, идущий к вершине. Наверху любуются базиликой Сакре-Кер, высшей точкой Парижа.
– Я тут никогда не была, – говорит Клэр.
Они смотрят на город с высоты, на Сену, извивающуюся на солнце, как ленивая серебряная змея.
– Считается, что главная достопримечательность Парижа – Эйфелева башня, а мне кажется, что вот она, – говорит Гарри. – Ты знаешь, что башня старше базилики?
– Правда?
– Да. Базилику достроили после окончания Первой мировой войны. А Эйфелеву башню соорудили в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. Но люди приходили сюда веками. Говорят, здесь было святилище друидов.
– Стой там, – говорит Клэр.
Она вынимает из сумочки маленький фотоаппарат. За спиной Гарри до горизонта простирается внизу Париж.
– Улыбнись!
Он улыбается.
– А теперь ты меня сними.
Они просят какого-то туриста снять их вместе. Я видел эту фотографию. Гарри и Клэр похожи на всех остальных туристов в Париже. Интересно, так ли они себя чувствовали?
Они заходят пообедать в ресторанчик, полный голландских туристов. Потом идут по Монмартру до Пигаль, мимо «Мулен-Руж», мимо «Бато-Лавуар», пережившего дни своей славы, когда по соседству жили Лотрек, Пикассо и Утрилло. Сворачивают на бульвар Клиши и видят вывеску «Musée de l’érotisme»[9].
– Многообещающе, – усмехается Клэр.
– Ты же не хочешь в музей.
– Это другое дело. Идем.
– Уверена?
– Кто знает. Вдруг узнаем что-нибудь новое.
Гарри покупает билеты, и они заходят в музей. Он явно популярен у туристов. На стенах висит порнография со всего мира. Резные фигуры из Индии, современные фотографии обнаженных женщин в коже, комиксы, огромные фаллосы, целый этаж отведен парижским борделям девятнадцатого века. Они умирают от смеха перед некоторыми изображениями.
Внизу находится сувенирная лавка, где продают книги, плакаты и эротические открытки.
– Жди здесь, – говорит Клэр.
Через пару минут она выходит, в руках у нее пакет из упаковочной бумаги.
– Я нашла ее.
– Что?
– Посмотри!
Она протягивает Гарри пакет. В нем французское издание «Камасутры».
– Говорят, тут шестьдесят четыре позы, – произносит Клэр. – Не терпится изучить.
В отеле они сидят друг против друга на кровати. Клэр переводит: «…типы сексуальных союзов согласно размерам, силе желания или страсти, и времени».
– Тут сказано, что мужчины делятся на три типа: заяц, бык и конь.