Мисс Черити - Мари-Од Мюрай 12 стр.

Добр-ряк. Себе на уме.

То же самое я думала о Дункане.

Каждый год примерно в это время мы устраивали пикник на двадцать с лишним персон. Дункан порекомендовал берег реки Таммел. Дамы устроились на пятачке травы, а мужчины отправились ловить форель, чтобы нагулять аппетит. Папа, стоя в рыбацких сапогах прямо в потоке речной воды, королевским жестом закидывал удочку.

Длинное гибкое удилище рассекло воздух и уложило мушку-наживку на поверхность воды ровно в том месте, куда папа целился. Мушку отнесло в сторону течением, папа медленным движением подтянул поплавок к себе. Улова не было. Когда он снова забросил удочку, я повторила его грациозное движение запястьем, с удивлением ощущая желание присоединиться к рыбалке. И что мне мешает?

Дункан, у вас есть еще одна удочка?

Что это вы с ней задумали делать, Черити?

Рыбачить.

На лбу мамы было ясно написано: «НЕПРИЛИЧНО». Это меня остановило. Я побрела по берегу Таммела, иногда приподнимая юбку, чтобы перепрыгнуть в воде с камня на камень. Потом я присела, обняв колени руками (неприлично и неженственно). Ну почему, почему я не родилась мальчишкой!

У кромки воды в камышах летали изящные стрекозы. Их еще называют «мамзель», хотя Дункан как-то рассказал мне про них одну нехорошую вещь. У стрекозы такой неуемный аппетит, что, если к ее челюстям поднести ее собственный хвост, она его попробует и, найдя вполне сносным на вкус, продолжит пожирать. Надо проверить! Я опустилась коленями на гальку, задержала дыхание, подстерегая свою жертву, и чуть наклонилась вперед. Оп! Промахнулась. Потеряв равновесие, я упала руками в воду.

Потеряли что-то, мисс Тиддлер?

Жизнь готовит нам множество сюрпризов, но вот этот вряд ли можно было предугадать. Поднявшись на ноги, я оглянулась.

О нет!

О да.

Он опирался на трость, отставив ее немного вбок.

Объяснение простое. Я проведывал маму в Кенте и встретил Бертрамов, которые сказали мне, что Тиддлеры проводят каникулы в Питлохри. По случайному совпадению мне как раз нужно было в Эдинбург, Перт и Питлохри. Ваша кухарка сообщила, что у вас здесь пикник. Подойдет такое объяснение?

Я кивнула. Мистер Эшли концом трости указал на камыш.

Стрекозы?

Я рассказала ему о склонности стрекоз к самопожиранию. Мистер Эшли приподнял бровь, присел на корточки и молниеносным жестом, как когда-то сверчка, поймал стрекозу. Потом, держа ее за крылья, предложил ей съесть собственный хвост. И что вы думаете? Дункан оказался прав.

Отвратительно.

Ужасно.

«Ужасно и отвратительно», — прочла я позже в глазах мамы, когда она увидела, что я иду, опираясь на руку мистера Эшли.

Мама, вы помните сына миссис Смит?

Какая неожиданность! Ну как же, как же! Очень приятно… Я хочу сказать… чем обязаны?..

У меня небольшой отпуск: мистер Блэкмор отпустил меня на пару дней. Дела идут помаленьку. Зимой мы хорошо поработали.

Тут мистер Эшли напустил на себя утомленный вид, при этом едва заметно мне подмигнув.

Пикник удался. Мистер Эшли принял в нем живейшее участие, словно был самым желанным гостем. Он давал папе нелепые советы по рыбной ловле; не допуская возражений, спорил о фотографии с мистером Саммерхиллом; и рассказал миссис Саммерхилл историю о папуасском знахаре, который утратил колдовскую силу, пройдя обряд крещения, но потом смог заплатить за обучение на медицинском факультете благодаря деньгам, вырученным от продажи вышитых платочков (все эти подробности якобы поведал мистеру Эшли один миссионер).

Как я рада это слышать!

Время от времени мистер Эшли поглядывал на меня, надеясь на мое одобрение. Он так очевидно и бессовестно врал, что я без всякого смущения встречала его взгляд. Папа, очарованный мистером Эшли, пригласил его на следующий день к нам. Но у мистера Эшли оказались другие планы.

Ко мне должен заглянуть с визитом один друг, он здесь проездом. Я уже поклялся увидеться с ним. А я ненавижу ложные клятвы.

Через день мисс Дин и миссис Саммерхилл вернулись с прогулки по городу в приподнятом настроении.

Моя дорогая мисс Тиддлер, из Лондона приехала театральная группа…

Они дают несколько представлений в Королевском театре Питлохри.

Это французская комедия — «Ложные клятвы»…

Это не важно. Но сегодня вечером они дают…

«Укрощение строптивой»!

Мама не разделяла их восторгов. Ну да, Шекспир. Но прилично ли это…

Мама, пожалуйста!

Мне так хотелось снова попасть в театр. И коль скоро это не «Ложные клятвы», мистер Эшли может не опасаться, что его узнают. Если бы я тогда знала, как устроена театральная труппа, мне бы было известно, что у каждого актера — свое амплуа. Мистер Эшли играл героев-любовников. В «Строптивой» ему досталась роль Петруччо.

Королевский театр Питлохри оказался совсем не похож на тот жалкий театр, где я впервые увидела игру мистера Эшли. Сцена впечатляла размерами, оркестр не фальшивил, в партере и ложах сидела элегантная публика. Дамы были в перчатках, шляпках, с веерами, лорнетами и биноклями. Холеный вид их спутников свидетельствовал о жизни в загородных особняках и о туго набитых кошельках. Я подумала, что завоевать расположение такой аудитории будет много сложнее, чем покорить гувернанток и уличных торговцев.

Подняли занавес. Разрисованные картонные декорации изображали улицу в Падуе. Из охряного цвета дома с коваными балкончиками вышла строптивая и еще не укрощенная Катарина. По всклокоченным волосам и высоко вздымающейся груди я узнала Несчастную. Ее первая реплика.

К чему, отец, вам превращать меня в посмешище для пары дураков?![8]

Мама оказалась права: Шекспир писал крайне неприлично. С улыбкой на лице я так и просидела до конца сцены. Актрисе явно не хватало живости ее героини, и зрители позволяли себе переговариваться вполголоса и обмениваться запоздалыми приветствиями. Петруччо появился во второй сцене. Мама начала лихорадочно искать спрятанный в подлокотнике лорнет. Как и я, мама страдала близорукостью. Но я и без всякого лорнета с первого взгляда узнала мистера Эшли. Его небрежную и расслабленную манеру передвигаться по сцене невозможно было спутать ни с чьей другой. Спустя несколько реплик Петруччо приперли к стенке.

Могу тебе невесту предложить. Она богата, молода, красива, воспитанна, как знатная синьора, один порок имеет, но немалый: она сварлива просто нестерпимо, строптива и груба сверх всякой меры.

Узнав наконец мистера Эшли, мама ойкнула и собралась что-то мне сказать. Но вокруг зашикали, заставив ее умолкнуть. Зал уже подпал под действие его чар. Остальные актеры отнюдь не блистали и плохо выучили свои роли, но мистер Эшли, полностью перевоплотившийся в празднословного, заносчивого, неугомонного и неотразимого Петруччо, был великолепен. Как и в прошлый раз, все мое существо перенеслось туда, на сцену. Я была Катариной.

Как мистер Эшли увивался вокруг своей строптивой, как изводил ее, как вышучивал, как прогонял — только для того, чтобы вернуть и обнять за талию… перед тем как дать пощечину! Звучал смех, губы зрительниц складывались в «о!», «ах!» и в улыбки. Когда же Петруччо объявил: «Я собираюсь спать в твоей постели», мама встрепенулась.

Итак, строптивая укрощена, зрители тоже. — Занавес.

А разве не мистер Эшли играл Петруччо?

Разве такое возможно? Он же клерк у стряпчего. Спросите у его матери.

Как мистер Эшли увивался вокруг своей строптивой, как изводил ее, как вышучивал, как прогонял — только для того, чтобы вернуть и обнять за талию… перед тем как дать пощечину! Звучал смех, губы зрительниц складывались в «о!», «ах!» и в улыбки. Когда же Петруччо объявил: «Я собираюсь спать в твоей постели», мама встрепенулась.

Итак, строптивая укрощена, зрители тоже. — Занавес.

А разве не мистер Эшли играл Петруччо?

Разве такое возможно? Он же клерк у стряпчего. Спросите у его матери.

Гастроли мистера Эшли продолжились, больше мы с ним не виделись. Лето прошло, и холмы Шотландии окрасились в ржавчину и золото. Мой ягненок слишком вырос, чтобы забрать его в Лондон, но Дункан настоял, чтобы я по крайней мере взяла с собой ворона в качестве прощального подарка. Я назвала его Петруччо.

14

Каждый год происходило одно и то же. Яркие летние воспоминания тускнели в бесконечной серости лондонской погоды. Чем старше я становилась (а мне уже было почти семнадцать), тем сильнее сердце сжималось в предчувствии зимы. Зачитанная до дыр «Книга новых чудес» больше не помогала. Музей давно раскрыл все свои секреты. Оставалось только рисование, но вид из окна начал приедаться. Зато у меня был зверинец. Петруччо внес в него некоторое разнообразие. Мощный, грузный, черный, глянцевый, сварливый, шумный, упрямый и жуликоватый Петруччо. Он так и норовил стукнуть клювом ногу любого, кто оказывался в пределах досягаемости, а Питер вызывал в нем такую ненависть и желание наброситься при малейшей возможности, что пришлось их расселить. Питер остался в классной комнате, а Петруччо был изгнан в закуток Табиты — в маленькую проходную комнатку перед детской, где Табита взяла его под свое крыло. Думаю, ей было по душе, что он тоже родом из Шотландии. Но сама Табита по какой-то причине вбила себе в голову, что Петруччо приехал из Кента и что мне его подарила леди Бертрам. Когда Табита шила, Петруччо скакал вокруг ее стула, то и дело чрезвычайно внимательно проверяя, как дела в корзинке и у нее самой. Уверена, если бы судьба даровала Петруччо шанс свить семейное гнездышко, он бы посвятил жизнь штопке детских носков.

Табите льстил интерес, который Петруччо проявлял к ее хозяйству, пока она не обнаружила под шкафом кучу блестящих пуговиц и иголок, а еще наперсток и ножнички.

Что поделать, мисс Черити. Скверное существо, вот и все.

Ее любимое объяснение. Табита много разговаривала с Петруччо, и в конце концов он начал ей отвечать. Но, лентяй по природе, он не особо усердствовал. Настойчивая Табита добилась от него трех фраз: «Я демон, кар-кар», «Пожар, тетя Полли!» и «Не вынуждайте меня, Роберт!» с вариациями (например, «Я демон, тетя Полли!», «Пожар, кар-кар»).

Ни мама, ни папа, казалось, не понимали удручающей монотонности моего существования. Я смирилась со своим положением, тем более что в обществе чувствовала себя не слишком уверенно. Но я не могла не видеть, что девушки моего возраста, хотя бы та же Энн, ведут совсем другой образ жизни. Энн недавно вышла в свет, ездила на балы, поклонники по очереди носили за ней зонтик. Примерно в это же время я начала страдать от частых приступов головокружения, из-за которых иногда не могла утром подняться с постели. Доктор Пайпер объявил это «недугом молодых девиц», на что Табита буркнула ему вслед, что скоро это превратится в «недуг старой девы». Ощущение одиночества усилилось, когда пришло письмо от Бланш.

Моя дорогая мисс Черити, совсем нет времени Вам писать из-за приятных хлопот! Вчера в пансион прибыли две новые милые девочки, и миссис Грамбл поручила мне ими заниматься. Младшая, которой всего четыре года, уже бегло читает. Приятнее всего то, что старшую зовут так же, как Вас: Черити. У обеих длинные кудрявые волосы, и мне доставляет огромное удовольствие расчесывать их по утрам. Обе — мои очаровательные куколки. Я расскажу подробнее в тексте следующего письма. Часто вспоминаю Вас и Вашу дорогую семью, особенно во время вечерней молитвы. Миссис Грамбл, мой настоящий друг, научила возносить благодарности за все происходящее, в том числе и за испытания, которые только делают нас сильнее. Всегда это помните, любезная мисс Черити: Господь — наш спаситель.

Любящая Вас,

Я с изумлением прочла это маловыразительное письмо. Зачем мадемуазель тратила на него время? К чему мне знать о кудрявых куколках и ее благочестивых мыслях? Почему она обращается ко мне «мисс Черити»? Казалось, последняя ниточка, соединяющая с детством, оборвалась.

На следующее утро Глэдис объявила, что в гостиной меня ожидает мисс Бертрам. Спускаясь по лестнице, я гадала, что же Энн взбрело в голову на сей раз.

Вы удивлены? Хотя вы правы, мы не часто видимся в последнее время.

Скорее, мы вообще никогда не видимся. Я с интересом смотрела на мисс Лидию Бертрам. Высокая, стройная, очень изящная. Тонкие светлые волосы обрамляют чересчур вытянутое лицо. Красота, которую ей в детстве прочила тетушка Дженет, не спешила проявляться. Сходила ли она с ума по мистеру Эшли, как утверждала ее сестра?

Надеюсь, у вас… и всей вашей семьи все хорошо.

В ответ — молчание.

Мой брат… Несомненно, вы знаете, что Филип слег в начале осени?

Мне очень жаль.

Это было не бессердечие, но осторожность. Я не забыла, как кузина Энн болтала, будто я влюблена в Филипа.

Вы знаете, Филип всегда ценил вашу компанию. Его порадует ваш визит.

На лице Лидии отразились противоречивые чувства. Она хотела казаться безразличной, но в глубине ее глаз таилась мольба, и я приняла приглашение. Я пообещала приехать как можно скорее и взять с собой Питера, чтобы развлечь кузена.

Прошу вас, не стоит. Филипу противопоказано сильно волноваться.

Я потеряла дар речи. А несколько дней спустя при виде кузена в библиотеке я чуть не потеряла дар речи во второй раз. Утонченный и изможденный Филип по-прежнему вздрагивал от малейшего сквозняка. Но что-то изменилось. Он выглядел бледным, желтушно-бледным. Под глазами чернели круги, виски впали. Он вежливо меня приветствовал, не обрадовался и не удивился. Мы немного поговорили о книгах. Он быстро устал.

Плохая погода меня изматывает.

Иногда у Бертрамов говорили о том, не отвезти ли Филипа в Ниццу, где зимой тепло. Но я сомневалась, что мой кузен перенесет такое путешествие.

Он передал мне книгу, чтобы я почитала вслух, и вскоре задремал.

Потом я часто его проведывала, чем вызывала недовольство мамы.

Наедине в библиотеке? Пусть хотя бы тетушка Дженет с вами побудет. Она может взять корзинку с шитьем и тихонько сидеть в уголке…

Филип очень болен, мама. Он с трудом поднимается с дивана.

Вы совсем ребенок! Вы даже не представляете, насколько неприлично то, что вы говорите. Если бы Филип хотя бы сообщил нам о своих намерениях…

Я вытаращила на маму глаза. Неужели она не видит того, что вижу я? Неужели никто из них этого не видит? Когда я сидела около Филипа, тетушка Дженет иногда подходила к нам поболтать или предложить чашечку чая. «Ну что, Филип, пойдете сегодня гулять?» — спрашивала она с наигранной весёлостью, и я невольно сжималась. Иногда леди Бертрам появлялась на пороге библиотеки и стояла там не снимая шляпки, глядя сквозь сына. Однажды в ее присутствии у Филипа начался мучительный приступ кашля. Леди Бертрам позвала на помощь; ее глаза наполнились слезами, и она словно слепая прошла в комнату, натыкаясь на мебель.

Я знала, что доктор Пайпер регулярно приезжал осматривать Филипа. Но он разговаривал только с тетушкой Дженет, а тетушка Дженет не докучала леди Бертрам врачебными советами, зная, что та их не вынесет. Состояние Филипа ухудшалось, но в семье все оставалось по-прежнему. Сэр Филип, погруженный с головой в политику, едва ли вообще что-то замечал. Он никогда не был близок с сыном; он считал Филипа неженкой и неудачником. И только Лидия, приехавшая ко мне со своей просьбой, осознавала, насколько все серьезно. Она искренне любила брата. Но и она говорила о поездке в Ниццу так, словно эта поездка могла что-то исправить. Удивительнее всего было, что Филип выглядел по-своему довольным. Его жизнь протекала в четырех стенах; он переходил из спальни в библиотеку, читал или пролистывал книги, рассеянно слушал, дремал. Он и прежде не отличался особенным жизнелюбием. А сейчас жизнь медленно оставляла его. Пару раз он по моей просьбе сыграл на фортепиано, это были печальные мелодии. Потом его уже хватало только на то, чтобы взять несколько аккордов, едва касаясь клавиш. А когда его грудь раздирал кашель, от которого по лбу струился пот, он повторял: «Сильный бронхит, только и всего».