Ева умолкла и перевела дыхание, как будто наконец привела в порядок мысли, что беспорядочно роились у нее в голове.
– Но этого не случилось. Да, она выносила меня. Дала мне жизнь и, возможно, ненавидела меня за это, но несколько лет я жила рядом с ней. Предполагаю, что она время от времени даже кормила и переодевала меня. Но узнать меня – нет, она не узнала. Да и с какой стати ей было меня узнать, после стольких лет! И слава богу. Я рада, что этого не случилось, хотя, по идее, она должна была узнать. Странно, ты не находишь?
– Не вижу ничего странного, ведь в твоих снах она тебя узнает и тебе приходится иметь дело с ее обидой, с ее раздражением, с ее злобой.
– Но почему? Ведь ее давно уже нет в живых. Как она может отомстить мне теперь?
– Она бросила тебя. Лишила возможности вызвать ее на откровенный разговор, спросить, почему она издевалась над тобой, почему бросила на произвол судьбы. Ни когда ты была ребенком, ни уже будучи взрослой женщиной. Что бы ты сделала, что бы сказала ей, будь у тебя такая возможность?
– Я бы хотела услышать, откуда она, где прошло ее детство, что заставило ее стать такой. Это у нее в генах или же ее силой превратили – как хотели превратить и меня – в жалкое, загнанное создание? Я бы спросила, откуда у нее столько презрения к ребенку, которого она произвела на свет, к невинному и беззащитному существу. Впрочем, ее ответы мне безразличны, – добавила Ева.
– Неужели? – Мира недоверчиво выгнула бровь. – Это почему же?
– Потому что все в ней было одной сплошной ложью. Ее интересовала только она сама, и что бы я ни спросила, ее ответы были бы помечены печатью этой лжи. С какой стати мне было ей верить?
– А теперь?
– Ну хорошо, до сих пор какая-то часть меня не может смириться с тем, что я так и не получила возможности откровенно поговорить с ней, задать те самые вопросы, даже если ответы на них не так уж и важны. А потом сказать ей, что для меня она – ничто. Пустое место. Была и будет пустым местом.
К черту спокойствие, подумала Ева, чувствуя, как в ней закипает ярость. Сколько можно притворяться?
– Они пытались превратить меня в ничто – ни имени, ни дома, ни ласки, ни друзей. Лишь боль и страх. Холод и тьма. Да, я хочу посмотреть ей в глаза и сказать, что, независимо от того, что она делала, унижала меня, издевалась надо мной, она так и не сумела превратить меня в ничто. Она оказалась бессильна сделать меня своим подобием.
Ева еще не успела договорить свою гневную тираду, как ее передернуло, и из глаз хлынули слезы.
– Черт! – Она вытерла их тыльной стороной ладони. – Как это глупо. Но мне больно даже думать об этом. Тогда зачем это делать?
– Затем, что, когда ты пытаешься заблокировать эти воспоминания, они возвращаются к тебе в твоих снах, когда ты не в состоянии защититься от них.
Не в силах усидеть на месте, Ева снова встала со стула.
– Я могу жить с этими кошмарами. Я могу побороть их. Я уже делала это раньше, а ведь они были куда хуже нынешних. Но Рорк! Не знаю почему, но в последнее время это стало его сильно напрягать. Мои кошмары раздражают его, а вместе с ними – и я.
– Он тоже не смог бы вызвать ее на откровенный разговор. И он был вместе с тобой, когда это произошло. Пойми, Ева, он любит тебя. А любящие люди всегда переживают за тех, кто им дорог. Им больно видеть, что их любимым больно.
– Знаю. И сама это вижу. Именно поэтому я сейчас здесь. Но больше всего меня раздражает то, что мертвая она отравляет мне жизнь даже больше, чем живая. В моей голове много мертвых лиц. Но они не мешают жить. Я попыталась сделать для каждого из них все, что в моих силах. Так что с ней я тоже могу жить дальше. Лишь бы она не имела надо мной власти, не делала меня слабой.
Ага, подумала Мира, а вслух спросила:
– То есть ты боишься, что эти кошмары делают тебя слабой?
– Да. Ты это сама сказала.
– Я не употребила слово «слабый». Ранимой – да. Но ведь это нечто совершенно иное. Не будь у нас наших уязвимых мест, мы были бы резкими, жесткими, холодными. Но ты не такая. Ты живой человек.
– Я не хочу, чтобы она делала меня ранимой.
– Ева, она давно мертва.
– О господи! – Ева зарылась лицом в ладони. К горлу подкатил комок тошноты. – Я знаю. Знаю. Я стояла рядом с ее телом. Я осматривала ее, устанавливала время и причину смерти. Писала отчеты. И да, она все еще… – Ева на миг умолкла, подыскивая нужное слово, – дееспособна. По крайней мере, в моих снах она способна вселять в меня страх и злость. Она смотрит на меня, она знает меня, и у меня внутри словно скручивается узел.
Я ведь часть ее. Наверно, в этом и заключается причина. Беременная женщина питается. И то, что она ест, достается и плоду, который она носит. Разносится с кровью по жилам. И так до того момента, пока не перерезана пуповина. И если в ней что-то было надломлено, вдруг то же самое надломлено и во мне?
– То есть ты считаешь, что любой ребенок наследует добродетели или, наоборот, недостатки своей матери?
– Наверно, нет. Не знаю.
– Ты лучше сядь.
Ева вняла совету и села. Мира потянулась к ней, взяла за руку и посмотрела в глаза:
– Ты не надломлена, Ева. Скажем так, ты вся в синяках, и они еще болят. Но ты не надломлена. Говорю это тебе как профессионал. Так что поверь мне.
Хотя от этих слов ей стало немного смешно, Ева покачала головой.
– Да, они пытались надломить тебя, когда ты была ребенком – невинным и беззащитным, как ты сама только что выразилась. Но даже если в тебе что-то и сломалось, ты взяла обломки и заново сложила их вместе, придала им силу, обозначила жизненную цель. И любовь. Такой сильной женщины, как ты, Ева, я еще не видела – говорю это как твой друг и как профессионал.
– Мне нужно с ней покончить. Я это точно знаю. Я не хочу, чтобы Стелла жила у меня в голове. Не хочу, чтобы вместе с собой приводила отца.
– И для этого ты пришла сюда? Сделала первые шаги к избавлению от страхов. Помнится, я уже спрашивала тебя как-то раз, почему ты называешь ее Стеллой, а его – отцом. Теперь ты знаешь ответ?
– Да, я думала об этом, после того как ты спросила. А раньше даже не обращала внимания. Мне кажется… То, что он делал со мной, то, что он делал с собственным ребенком… Наверно, он был бессердечный, злой, испорченный человек. Не люблю это слово, оно такое избитое, такое затасканное, но по-другому не скажешь.
Почувствовав, как у нее пересохло в горле, Ева взяла чашку с чаем и отпила глоток.
– Я часто голодала, но мне не давали умереть с голоду. Мне было холодно, но одежда на мне была. Я научилась говорить, научилась ходить – не помню, когда и как, но он явно об этом позаботился. Нет, не потому, что любил меня. Не думаю, что ему были свойственны какие-то отцовские чувства. Но и ненависти ко мне у него не было. Я была для него чем-то вроде вещи, которой он мог пользоваться так, как считал нужным, в расчете на то, что в будущем я буду приносить ему доход. Я была с ним до самой последней минуты, пока не убила его. Он насиловал меня и кормил, бил и одевал. Он держал меня в вечном страхе и давал крышу над головой. Но он никогда не был мне отцом в том смысле, в каком мистер Мира – отец твоим детям или же Фини – своим. Он не был отцом, как все нормальные люди. И все же он был моим отцом, и я спокойно к этому отношусь.
– То есть ты примирилась с этим.
– Наверно. Но она оставила меня ему. И мои воспоминания о ней не такие четкие, не такие детализированные. Те же, какие все-таки остались, все про одно и то же: она делает мне больно разными гадкими мелкими способами. Бьет и щиплет. Запирает в темном чулане. Не кормит, утверждая, что уже накормила. А каким полным ненависти взглядом она смотрела на меня! Нет-нет, я бы не назвала ее бесчувственной эгоисткой. Чувства у нее имелись. Иное дело, что мне доставалась только ненависть.
Если бы из семьи первым ушел он, она бы точно убила меня. Задушила подушкой или оставила в чулане голодать. С нее бы сталось, ведь ее ненависти требовался выход. Да, она была моей матерью. Это бесспорный факт. Но у меня язык не повернется ее так назвать. Возможно, это первый, крошечный шажок к тому, чтобы навсегда покончить с ней.
– Прекрасно, – похвалила ее Мира. – Прекрасно.
– Последние несколько дней я много думала о них, про него и про нее. Я должна была заподозрить, что со мной что-то не так. Наверно, мне следовало обратиться к тебе раньше, но я надеялась, что сумею справиться со всем сама.
– Ты пришла, когда была готова.
– Это Рорк был готов, – поправила ее Ева. Мира рассмеялась.
– Даже если ты пришла ко мне по его настоянию, ты бы никогда не разговаривала со мной так, как сейчас, не будь ты к этому готова.
– Странно, мне лучше, но это меня раздражает. Потому что он вынудил меня едва ли не силой, – призналась Ева. – И, похоже, он прав. Кстати, я должна подать рапорт Уитни.
– У тебя почти не осталось времени.
– Думаю, время – наша главная проблема. Вряд ли этот маньяк будет ждать, пока моя психика вновь придет в норму и ей станет легко и уютно.
– У тебя почти не осталось времени.
– Думаю, время – наша главная проблема. Вряд ли этот маньяк будет ждать, пока моя психика вновь придет в норму и ей станет легко и уютно.
– Ну, уютно ей никогда не было. На чьей бы совести ни были эти убийства, он вскоре поймет, какой мощный ум ему противостоит. Ты знаешь, где меня найти – здесь или на работе. Не стесняйся, звони в любое время, как только возникнет необходимость. Потому что быстро в таких случаях не бывает. Процесс занимает не день и не два. Но я обещаю тебе, что в конце концов все разрешится.
– Поскольку это говорит профессионал, то я тебе верю.
– Именно.
– Спасибо, – поблагодарила Ева, поднимаясь на ноги.
– У меня есть одно предложение. Что-то вроде эксперимента.
– Надеюсь, эксперимент не предполагает шприцов и снотворных препаратов?
– Нет, у тебя сильная психика и гибкое подсознание. Мне почему-то кажется, что, когда тебе в следующий раз приснится Стелла, ты вспомнишь меня.
– Почему?
– Я же сказала: это эксперимент. – Мира подняла руку и быстро погладила Еву по щеке. – Мне было бы интересно узнать результат.
– Хорошо, я постараюсь. Но, как мне кажется, я частично уже от нее избавилась. И мне самое время вновь заняться поимкой террориста.
– Я пришлю тебе мои соображения, как только ознакомлюсь с материалами.
– Буду благодарна, – ответила Ева и, дойдя до двери, обернулась: – Честное слово.
* * *Первым делом она направилась к себе в кабинет. Связываться с Моррисом необходимости не было – та отпала, как только Ева просмотрела входящие сообщения. Моррис уже прислал ей целую пачку отчетов, и, пробежав их глазами, Ева не обнаружила ничего нового – ни от него, ни из лаборатории.
Нет так нет. Вместо этого она решила копнуть глубже материалы дела братьев Лестер, которых ей предстояло допросить. Закончив с ними, Ева направилась с отчетом к Уитни.
Она терпеть не могла цирка под названием пресс-конференции и несказанно обрадовалась, застав у начальника Киунга. Их представитель по связям с общественностью, он же главный вешатель лапши на уши, – как она назвала его после первой их встречи, – был отнюдь не дурак, а главное, изрядный щеголь.
Светло-серый костюм – прекрасно скроенный, отметила про себя Ева, рубашка на тон темнее и ярко-красный галстук. Все это прекрасно на нем смотрелось, подчеркивая высокий рост и атлетическое телосложение. На гладком красивом лице – подкупающая улыбка.
– Лейтенант, рад вас снова видеть. Похоже, у нас очередная сложная ситуация.
– Пожалуй, я с вами соглашусь. Восемьдесят трупов бывают не каждый день.
– Да, такое публике нужно подавать предельно осторожно. Уже начали распространяться слухи о террористическом акте. Их и нужно в первую очередь рассеять.
– Лично я не исключаю такой возможности.
– Как я не люблю эту фразу, особенно в отношении выражения «террористический акт».
– Согласна.
– Коммандер Уитни зачитает официальное сообщение, после чего коротко ответит на вопросы. Начальник управления счел, что в его присутствии нет необходимости. Тем самым он убедил мэра оставить расследование в наших руках.
Ага, политику не вмешиваем.
– Отлично.
– Ты на вопросы не отвечаешь.
– Еще лучше.
– Коммандер лишь упомянет, что ты возглавляешь команду опытных следователей, которые на время оставили все другие дела. Вы уже прорабатываете несколько версий, допрашиваете свидетелей, изучаете улики и так далее.
– А что, собственно, мы скажем им про сложную ситуацию?
Киунг улыбнулся:
– То, что следственной группе удалось извлечь и опознать химическое соединение, которое некое неизвестное лицо или лица распылили в баре. Контакт с этим веществом вызывает у человека неконтролируемую агрессию.
– Это как-то уж слишком откровенно.
– К сожалению, что касается вещества, имела место утечка информации. Если тебе вдруг начнут задавать вопросы, ты должна строго придерживаться официальной версии.
– Без проблем. Правда, я уже говорила с Надин Фурст и высказала ей свою точку зрения.
Заметив, как Киунг поморщился, она поспешила добавить:
– Она не станет никому ничего говорить. Я попросила ее не распространяться, пока мы все окончательно не выясним. Зато, имея мою наводку, она сможет собрать нужную информацию про так называемый культ Красного Коня. Кто знает, вдруг обнаружится связь?
– И что, собственно, ты ей сказала? – потребовал ответа Уитни.
– Лишь то, без чего она не смогла бы начать свое небольшое расследование. Разыщет бывших участников группировки или тех, кто так или иначе был с ними связан.
– Смотрю, у вас с ней отличный контакт, – заметил Киунг.
– При чем здесь это? Речь идет о профессиональной этике. Надин пообещала, что не станет разглашать полученную от меня информацию, пока я сама все не проверю. И она свое слово сдержит. А вот связь имеется, – продолжила Ева, посмотрев на своих собеседников. – Она будет копать, пока что-нибудь не найдет или же пока я не откопаю что-нибудь первой.
– Я склонен полагаться на данное ею обещание. По крайней мере, у меня нет оснований ей не доверять, – отозвался Уитни. – Но если просочатся слухи про Красного Коня…
– Если и просочатся, то не от нее и не от моих коллег. Зато я готова спорить на что угодно, что они могут просочиться от самого убийцы. Мне продолжать?
– Продолжайте.
– Предлагаю занять открытую позицию, хотя и не вдаваться в детали. Мы не станем скрывать, что случилось с этими людьми. Мне кажется, в данной ситуации это самое разумное – исходить из того, что мы имеем дело с одним преступником, в худшем случае с небольшой группой. Так сказать, сделаем ему приятно. Пусть он порадуется. Лавина вопросов, осторожные ответы. Но долго это не продлится. Коммандер спокоен, и это хорошо. Хотя наш преступник наверняка будет рад тому, что расследование возглавил сам начальник нью-йоркской полиции, но его разочарует тот факт, что мэра на пресс-конференции не было. Затем он вновь искупается в лучах славы, когда репортеры начнут задавать вопросы и выдвигать версии. Повторяю, это будет длиться недолго.
– Вы говорите, что он будет вынужден повторить попытку?
– Киунг, он повторит ее в любом случае, если мы не поймаем его первыми. Никто никогда не станет затевать такую бодягу, чтобы бабахнуть всего один раз, а затем отряхнуть руки и жить себе дальше.
– Это… – Киунг умолк, подыскивая подходящее слово, – внушает тревогу.
– Согласна. Если следовать второй версии, мы имеем дело с безумным религиозным культом времен Городских войн, который вновь поднимает голову. Такие никогда не останавливаются на достигнутом, их аппетиты ненасытны. Убийства им в кайф, как сам процесс, так и результат. Они обожают купаться в лучах славы. Еще бы – ведь о них все говорят! На устах у всех только смерть, смерть, смерть. И эта вселенская скорбь проливается бальзамом им на душу. И они алчут еще и еще.
– Вы хотите, чтобы я приготовил другое заявление, провел новые совещания?
– Главное, не берите пока отпуск, сэр. А пока прошу меня извинить, меня ждут дела.
– Давайте. Если у вас назначен допрос или же вы рассматриваете перспективную версию, на пресс-конференцию можете не приходить. И журналисты, и население будут только рады, что главный следователь занят и ему не до них, – добавил Уитни, обращаясь к Киунгу.
– Спасибо, сэр, – поблагодарила начальника Ева и поспешила вон, пока он не передумал.
Выйдя из кабинета, она зашагала по лабиринту их отдела. Копы, что не были заняты допросами свидетелей или сбором улик, сидели за компьютерами, обрабатывая данные. В воздухе стоял запах дешевого кофе – такой густой, что Еве казалось, будто он липнет к ней, как туман.
– Даллас! – окликнула ее Пибоди. – У меня в «пыточной» сидит Девон Лестер. Только что пришел сам.
– Какой, однако, сознательный!
– Бакстер и Трухарт сейчас «поджаривают» Адама Стюарта в соседней комнате. Как у них дела, пока не знаю. С минуты на минуту сюда доставят Кристофера Лестера. Для него уже приготовлена третья комната. Как только он появится, наши ребята мне свистнут.
– Отлично. Напоминаю детали. Эти Лестеры ребята еще те. Кристофер на пять лет старше. Коэффициент умственного развития просто зашкаливает. Золотые мозги, лучший ученик и в школе, и в колледже. Куча научных степеней по химии, биологии, нанотехнологиям. Возглавляет отдел в Амальгаме, где занимается разработкой и тестированием новых вакцин.
– Такому сварить психоделический коктейль – раз плюнуть.
– Верно, или же выяснить его рецепт. Но я пока не выявила никакой связи с культом Красного Коня. Ни он, ни брат не принадлежат ни к одной религиозной организации. Девон – ему далеко до брата. Никогда не блистал, середнячок в школе и в колледже. Имеет степень бакалавра в области управления бизнесом. Кристофер женат, вот уже двенадцать лет. Два сына. Девон был разведен, но три года состоит в однополых отношениях.