У нас в Исландии, когда у человека есть тяжба, то он выносит ее на тинг. Если он не знаток законов и не умеет произносить убедительные речи, то он привлекает опытного мужа и обещает заплатить ему соответствующее вознаграждение в случае благоприятного исхода дела. Если же он уверен в своих силах и правоте, то он сам выступает перед судьями. Судей много, их выбирают из людей, выдающихся по своим качествам и рассудительности. Они сидят, отгороженные от других людей канатом, чтобы никто не смел дотронуться до них. Но даже на тинге тяжбы далеко не всегда решают справедливо, и многое зависит от того, сколько вооруженных людей приведет с собой тот или иной участник тяжбы. Что касается Гардарики, то там судят немногие знатные люди, и по этой причине дела часто решаются в пользу тех, кто сделает судье хороший подарок.
Харальд убедился, что улыбчивые новгородские купцы не знают снисхождения, когда речь заходит о деньгах. Однажды он пошел на Торг вместе с Хрольвом и задержался у лавки, торгующей стеклянными украшениями. Перед входом висели разноцветные бусы с глазками. Хозяин лавки разговаривал с женщиной, стоявшей у дверей. Он говорил с ней грубо, но стоило появиться покупателю, как его голос стал вкрадчивым и угодливым. Он тотчас же бросился к Харальду, стал показывать ему бусы и на все лады расхваливать товар. Женщина, с которой он разговаривал прежде, обратилась к купцу с упреком:
– Восоли отроков, оже так буде на сестра тебе. Устрашись сраму ради!
– Гости бо сраму не имам, – холодно ответил купец. – Восолю отроков на ны да племянников похолоплю.
Харальд спросил Хрольва, в чем дело, и тот объяснил, что отроки – это слуги судей. Их посылают забрать имущество должника. Сестра задолжала брату, и теперь он грозится прислать отроков, отобрать ее имущество, а детей обратить в кабальных холопов.
– Его зовут Жадислав, – добавил Хрольв. – Я знаю его. За векшу он разорит сестру, а за ногату продаст в рабство мать и отца.
Харальд стыдился платья, которое подарил ему конунг свеев Энунд Углежог. В Упсале оно смотрелось недурно, но в Хольмгарде купцы расхаживали в таких богатых нарядах, что Харальд и Рёнгвальд чувствовали себя изгоями. Сын ярла подбивал Харальда попросить богатую одежду у супруги конунга. Харальду казалось позорным обращаться к Ингигерд, но Рёнгвальд уверял, что в этом нет ничего особенного.
– Ты молодой статный муж знатного рода. Она еще не старуха. Ей должно быть лестно сделать тебе хороший подарок.
– Нет, лучше уж приглядеть двух богатых купцов одного с нами роста и отобрать у них платье, – предложил Харальд.
– Я не против. Но нелегко найти купцов, которые разгуливали бы одни, без стражи. А если ты попросишь Ингигерд, она сразу же подарит нам одежду, – гнул свое Рёнгвальд.
Харальд так и не понял, намекнул ли Рёнгвальд супруге конунга или она сама догадалась о его желании, но вскоре Ингигерд подарила им два красных плаща, обшитых по краям золотой нитью. Они рассыпались в благодарностях, а Ингигерд только усмехнулась:
– Я понимаю, что молодым людям досадно за свое невзрачное платье, когда все кругом ходят разодетые, словно петухи. Но имей в виду, что это не от великого богатства. Словены часто одеваются не по средствам. В Хольмгарде любят пускать пыль в глаза!
Так или иначе, но теперь юный викинг не чувствовал себя убогим бедняком. К роскошному плащу понадобилась обувь. Добротные кожаные туфли, которые Харальд носил со времени битвы при Стикластадире, совсем развалились. Он мечтал о сапогах, но сомневался, может ли позволить себе подобную роскошь. Его отец Сигурд Свинья надевал сапоги только по торжественным случаям, например, когда вернулся из странствий его пасынок Олав Толстый. Тогда он приказал слугам открыть сундук и принести ему расшитый плащ и высокие козловые сапоги. Эти сапоги достались Сигурду от его отца, и он твердо рассчитывал, что Харальд, когда вырастет, тоже будет надевать их по праздникам.
Новгородский сапожник, в чью мастерскую на Торгу зашел Харальд, поклялся, что пошьет варяжскому гостю сапоги, каких не носят даже княжата Ярославичи. Ремесленник вцепился в викинга мертвой хваткой. С первого раза Харальд так и не решился заказать сапоги. Тогда новгородец вручил ему два скрученных куска бересты, на каждом из которых было выцарапано: «Кузьма, сапожник, Селятин сыно», и проводил со словами:
– Память тоби! Не потеряй! Другую бересту дай товарищу, аще он тож восхощет построить сапоги! Дом мой второй от Сурожского ряда, не забудь!
В конце концов Харальд соблазнился, и сапожник с увлечением взялся строить сапоги. Обувка вышла на славу. По правде сказать, смешно было бы ходить в ней по каменистым норвежским тропам. Сапоги из сафьяна порвались бы в первый же день. В таких сапогах надо было ездить верхом или ступать по деревянной новгородской мостовой, не соприкасаясь с грязью и камнями. Если бы Сигурд Свинья узнал бы, во что обошлось тончайшее сафьяновое чудо, он трижды перевернулся бы в гробу.
Прежде чем облачиться в новое платье, Харальд решил посетить басту. У нас в Исландии нет недостатка в горячих источниках, бьющих из-под земли круглый год. Исландцы обкладывают их камнями и делают удобные каменные ложа, наполненные водой. Нередко вокруг таких водоемов возводят земляные стены и накрывают крышей. Там можно купаться ежедневно, и горячая вода ничего не стоит, ибо дана нам по милости Господа нашего. Норвежцам и шведам Господь не ссудил подобной благодати. В этих странах приходится греть воду на огне. Басты строят на краю усадьбы рядом с кузницей, чтобы было безопасно на случай пожара. Чтобы протопить басту, требуется много торфа, поэтому норвежцы и шведы устраивают омовения только в день субботний. В Англии и Франции моются совсем редко, а мыла, которое норманны искусны варить, там совсем не знают и не имеют в нем нужды, так как не имеют обыкновения стирать одежду. Даже господа носят платье до тех пор, пока оно не истлеет. Мужчины жалуются, что их жен легко соблазняют викинги, а все потому, что викинги моются каждую неделю, меняют одежду и расчесывают волосы гребнями.
Харальд последний раз посещал басту в Сигурте, а во время путешествия ограничивался тем, что плавал в реке. Он попросил Хрольва сводить его в басту.
– В этих краях баста называется баней, – объяснил купец.
Баня оказалась небольшой хижиной у края длинного деревянного вымола. У вымола покачивалась ладья, на которую грузили товар, приобретенный Хрольвом Гардским. Купец попросил истопить для них баню. Они разделись, а исландец Халльдор сел снаружи, держа на коленях секиру. Баста – опасное место. Человек наг и безоружен, и его можно убить даже простым ножом. Надобно поведать историю, случившуюся у нас в Исландии. Жил человек по имени Вермунд, по прозвищу Вермунд Тощий. Он отправился в Норвегию добывать себе строевой лес. Норвегией в то время правил ярл Хакон, отец ярла Эймунда, того самого, который несколько лет спустя разорил Адельгьюборг, или Ладогу. Исландец вошел в милость к ярлу, подарив ему серые шкуры. Взамен он выпросил у ярла двух берсерков. Один звался Халли, другой – Лейкнир. Он рассчитывал, что они будут хорошими работниками, но скоро обнаружился нрав берсерков: они не любили работать, зато были склонны к убийствам и подвигам. Тогда Вермунд решил подарить берсерков своему брату Стюру Убийце – тому самому, кто начал кровную распрю, унесшую жизнь моего деда. Вермунд Тощий подумал, что Стюр справится с берсерками, потому что он был им под стать своей силой и свирепостью. Его прозвали Убийцей, потому что он убил тринадцать человек и ни за одного из них не заплатил виры.
Поначалу Стюр Убийца ладил с братьями, но потом младший из братьев, Лейкнир, начал заглядываться на его дочь и попросил ее в жены. Этого Стюр вытерпеть не мог. Он притворно согласился отдать дочь, но предупредил, что хочет испытать братьев: «Здесь недалеко от моего двора находится непроезжая лавовая пустошь. Я часто думаю расчистить ее и проложить дорогу, но мне недостает рабочих рук». Вечером берсерки принялись за дело и трудились всю ночь. Они своротили целые скалы и оттащили их прочь, а кое-где закопали громадные глыбы в землю, а поверху разровняли. Их обуяло тогда крайнее бешенство. К утру они закончили, и это один из величайших подвигов, какие знают люди, и дорога эта будет стоять вечно, пока существует Исландия. Стюр вышел им навстречу, поблагодарил красивыми словами и сказал, что приготовил для них басту, чтобы они как следует вымылись перед свадьбой.
Баста была вырыта в земле, сверху в окошко подавали воду, а к дверям шли ступени. Когда братья спустились вниз, Стюр велел подпереть дверь тяжелым камнем, а на ступени положить скользкую воловью шкуру. Затем он крикнул, чтобы в окошко лили самую горячую воду. Берсерки поняли, что их заманили в ловушку, и начали ломиться в двери. Лейкнир провалился в подпол и сварился в горячей воде, а Халли выбрался наружу, но поскользнулся на воловьей шкуре. На ступенях его уже поджидал Стюр с секирой, которую опустил на шею берсерку. Зная эту историю, осторожный человек не пойдет в басту, не посадив перед входом надежного слугу с оружием в руках.
Баста была вырыта в земле, сверху в окошко подавали воду, а к дверям шли ступени. Когда братья спустились вниз, Стюр велел подпереть дверь тяжелым камнем, а на ступени положить скользкую воловью шкуру. Затем он крикнул, чтобы в окошко лили самую горячую воду. Берсерки поняли, что их заманили в ловушку, и начали ломиться в двери. Лейкнир провалился в подпол и сварился в горячей воде, а Халли выбрался наружу, но поскользнулся на воловьей шкуре. На ступенях его уже поджидал Стюр с секирой, которую опустил на шею берсерку. Зная эту историю, осторожный человек не пойдет в басту, не посадив перед входом надежного слугу с оружием в руках.
Когда Харальд вошел внутрь бани, он увидел, что пол сделан из широких деревянных плах. В усадьбе Сигурда Свиньи пол басты был вымощен камнями. В остальном все было знакомо. В центре бани находился открытый очаг. Дрова уже прогорели, оставив красные угли, а едкий дым вышел через отверстие в потолке. Стараясь не касаться покрытых сажей стен, Харальд уселся на полок, устроенный вдоль стен бани.
– Они жгут дрова, а у нас принято топить торфом, – заметил он.
– Словены населяют богатую страну. В этом их счастье и одновременно беда. Они слишком расточительны и не ценят того, что им дали боги, – отозвался Хрольв.
Словенская баня топится не столь жарко, как баста, потому что в басте очаги выложены из мыльного камня, который сохраняет тепло лучше, чем любой другой камень. Мыльный камень добывали только в Норвегии, далеко в горах, из него высекают посуду для варки пищи и высоко ценят за способность вбирать жар и медленно отдавать его. В Финмарке любят топить еще сильнее. Рассказывают, что один финн жаловался, что не может добиться нужного ему тепла, сколько бы дров он ни рубил и ни бросал в очаг. Об этом прослышал дьявол, враг человеческий. Он явился к финну и пообещал сводить его туда, где будет достаточно жара. Язычник согласился, и дьявол отвел его в преисподнюю. Там финна посадили в большой каменный котел, под который стали подбрасывать дрова. Финн радовался и требовал: «Еще жару! Больше жару!» Тогда дьявол рассердился и прогнал финна, который долго горевал, что ему пришлось уйти из такого теплого местечка.
Харальд попросил добавить жара. Старик словен, истопивший баню, плеснул на раскаленные камни ковш кваса. Означенный напиток хорошо утоляет жажду в летнее время. Но чужеземцам следует быть осторожнее с непривычным напитком. Словены приучены к квасу с молодых лет и пьют его в больших количествах. Также квас используют в бане для создания густого и терпкого пара, к которому следует иметь привычку. От неожиданности Харальд задохнулся и опрометью выбежал на вымол. Он стоял, судорожно хватая ртом свежий воздух. Вокруг него сразу же собрались словены. Они глазели на голого юношу и смеялись: «Что словенам здорово, то русам смерть!» Харальд с опаской вернулся в баню. Она по-прежнему была наполнена клубами квасного пара, но не такого густого, как раньше. Харальд осторожно вдохнул квасной воздух. Пар щекотал ноздри и заставлял чихать.
– Не любо? – посмеивался словен. – Тако и апостол Андрей, когда был в Новгороде, дивился нашим обычаям. Видех бани деревянны, и пережгут докрасна, и будут наги и обольются квасом и возьмут на себя прутья младое и бьются сами и до того добьются, что вылезут едва живыми. И то творят по все дни, никем не мучимы, но сами себя мучат!
– О чем он говорит? – спросил Харальд.
– Он говорит, что словены бьют себя вениками в бане, а греки удивляются их поступкам, – перевел Хрольв.
– В басте тоже принято париться вениками! – заметил Харальд.
В усадьбе Сигурда Свиньи летом заготавливали прутья и вязали из них веники. Прутья были голыми и хлестали до крови. В новгородской бане парились вениками с мягкими листьями, причем старик не бил ими по телу, а только нагонял обжигающий жар.
– Таперь надобно облиться студеною водой, – сказал словен. – Али для руси сие непривычно?
Банщик ошибался. Для норманнов, мывшихся в басте, главное удовольствие состояло в том, чтобы выскочить на морозный воздух и поваляться в снегу или окунуться в прорубь, а потом вернуться в жарко натопленное помещение. Харальд выбежал на вымол и прыгнул в Волхов. Переход от жары к холоду был чудесен. Он поплыл через реку. Торговцы на вымоле подбадривали его громкими криками. Харальду понравилась словенская баня. Он приходил на берег Волхова почти каждый день, парился квасом, а потом прыгал в воду с вымола. Новгородцы привыкли к нему и прозвали это место «Харальдов вымол».
Глава 20 Златовласая Эллисив
По просьбе супруги конунга Харальд часто приходил в ее роскошные палаты. Ингигерд пожелала, чтобы он разговаривал с детьми на родном языке. Дети конунга знали северный язык, но между собой предпочитали разговаривать на словенском, тем более что почти все слуги были из словен. Даже Магнус подзабыл родной язык и вставлял в свою речь чужие словечки. Племянник держался отчужденно. Как-то он спросил, почему Харальд не закрыл своим телом конунга во время битвы. Харальд ответил, что был ранен и потерял сознание. Мальчик надменно выпятил губу:
– Какое дело конунгу до ран, полученных его слугами? Ты не выполнил свой долг, и тебя следует казнить, как и всех, кто выжил, а не остался на поле боя рядом с конунгом.
– Я не слуга конунга. Он был моим братом, – возразил Харальд.
– Перед конунгом все слуги, – гнул свое Магнус. – Когда я стану конунгом, тебе придется повиноваться.
– Посмотрим, кто из нас займет престол, – сказал Харальд, гневно подняв бровь.
Ярославичи были приветливее. Харальд часто играл с ними. Старший Вальдемар вместе с младшими братьями в шутку нападал на варяга. Они окружали его и пытались поразить игрушечными копьями, издавая воинственные крики. Харальд брал в руку детский деревянный меч и отбивался от Ярославичей. Он показал детям несколько самых простых приемов боя, которым его в свое время научил Храни Путешественник. Ярославичи увлеченно повторяли его движения, подставляя под удары игрушечные щиты. Старшая дочь, Анастасия, сидела в сторонке, наблюдая за игрой братьев. Харальду никогда не доводилось видеть таких изумительных золотых волос, как у нее. Разве только у младшей дочери конунга Эллисив. В отличие от молчаливой и застенчивой сестры, она была шумной и непосредственной. Пожилая мамка не поспевала за девочкой и в отчаянии восклицала:
– Куда ты, Лизавета свет Ярославна!
Когда Харальд вымылся в бане, он расчесал свои русые волосы гребнем из моржовой кости, купленным на Торге. Потом он облачился в красный плащ, натянул на ноги сафьяновые сапоги и в таком виде предстал перед семьей конунга.
Первой к нему выбежала Эллисив. При виде нарядного Харальда она запрыгала от восторга.
– Лепо! Лепо! – приговаривала княжна.
Ярославичи завороженно смотрели на статного варяга в алом плаще, и лишь Магнус скривился:
– Я знаю, кто подарил тебе плащ. Ты бедняк, который довольствуется чужими обносками.
Харальд не стал отвечать дерзкому мальчишке. Его радовал восторг Эллисив. Она показала язык раздосадованному Магнусу, взяла Харальда за руку и отвела его к окну, чтобы лучше разглядеть его наряд. В солнечных лучах, проникавших сквозь слюду, девочка казалась ангелом, сошедшим с небес. Дочь конунга думала не только о телесной красоте Харальда, но также о его душе.
– Ты ведь хрестьянин, Харальд? Тогда выброси свой гадкий амулет! – приказала она не терпящим возражения голосом.
Поколебавшись, Харальд снял лукавый амулет, изображавший одновременно и крест, и молот Тора. Княжна схватила молот Тора и выбросила его во двор. Затем она сняла со своей тонкой шеи золотой крестик и дала его Харальду. Шелковый шнур не мог охватить шею юноши, он просто повесил его на застежку плаща.
С тех пор они часто встречались. Поодаль сидела мамка, не спускавшая глаз с княжны, но Эллисив не обращала на нее внимания. Вопреки надеждам матери, что беседы с гостем из Норвегии помогут ее детям вспомнить северный язык, Эллисив сразу же решила, что Харальд должен говорить по-славянски. Она научила его нескольким словам. Иногда в непривычной его уху речи звучали знакомые звуки. Эллисив показала на огромный дубовый сундук в углу комнаты и произнесла: «ларь». Харальд сразу же понял, потому что на северном языке сундук тоже назывался ларь. Как-то Эллисив сказала по-славянски: «У моей мати много слуг», и Харальд сразу догадался, что означает «много», потому что на его языке это слово звучало похоже. В другой раз Эллисив показала цветные стеклянные глазки, которые нашивали на головной убор, и сказала: «Это глаз!» И Харальд кивнул – действительно «гласс», то есть стекло. Иногда слова имели лишь отдаленное сходство. Эллисив показала гостю свои игрушки – деревянных зверей, среди которых были волк и медведь. Слово «волк» показалось знакомым, а медведь назывался по-другому.