– Ляхи разорили много наших городов. Однако сейчас все изменилось. Болеслав Храбрый умер, и между его сыновьями встала распря. Власть над ляхами перешла к Мешке, но его братья Беспримка и Тотошка считают себя обделенными. Беспримка прибился ко двору князя Ярослава Владимировича и слезно молит помочь против Мешки.
Дружина Ярицлейва Мудрого подъехала к пригорку, на котором их поджидали Ингигерд и духовенство. Новгородский епископ выступил вперед, сопровождаемый черноризцами, которые несли кресты и иконы. Всадник, ехавший впереди дружины, спешился и, прихрамывая, подошел к епископу за благословением. Харальд глядел во все глаза, стараясь запомнить, как выглядит один из самых могущественных правителей христианского мира. Ярицлейву было около пятидесяти лет. Его пристальный взгляд сразу напомнил Харальду ястреба, высматривающего добычу. Сходство с ястребом усиливал хищный горбатый нос на худом лице. Конунг сильно припадал на правую ногу.
– В какой битве он получил рану? – спросил Харальд.
– В схватке с медведем, – ответил Сбыслав. – В молодости князь любил охотиться на медведей и всегда бил зверя один на один. Но однажды ему попался медведь необычайного размера и силы. Он сильно помял конунга.
Старый черноризец, учивший Харальда славянской грамоте, услышал их беседу и вмешался:
– Сам дьявол обернулся в медведя, чтобы погубить князя Ярослава за его благочестие и любовь к попам и черноризцам. Но когда дьявол начал одолевать, князь вознес молитву святым угодникам, и они лишили чудища адовой силы. Ярослав велел построить церковь на том месте, где одолел нечистую силу. Церковь стоит на берегу Волги, а вокруг уже вырос град немалый, ибо людей тянет на святое место.
Благословив конунга, епископ произнес длинное наставление. Едва он закончил, к конунгу подбежала его дочь. И конечно, это была Эллисив. Она смело бросилась к отцу. Ярицлейв наклонился к маленькой дочери, поднял ее на руки и подбросил высоко в воздух. Эллисив нисколько не испугалась. Она смеялась от удовольствия, когда отец подбрасывал и ловил ее, а конунг вторил ее звонкому смеху. Тогда и другие дети подбежали к отцу, а за ними подошла Ингигерд с младенцем Хольти на руках. Сыновья теребили отца. Вальдемар, который был старше и выше других, держал отца за золотой пояс, а младшие уцепились за полы его платья. Эллисив заливалась смехом, сидя на отцовском плече, а Анастасия робко выглядывала из-за спин братьев. Конунг был счастлив в кругу семьи и по этой причине весьма милостив.
На следующий день Ярицлейв Мудрый принял Харальда в селе Ракомо, расположенном к югу от Новгорода. Туда конунг переезжал на лето из города. Летняя усадьба конунга была устроена с таким же великолепием, как княжеское дворище на Торгу. С трех сторон палаты опоясывало гульбище. Оно находилось под высокой крышей, которую поддерживали резные столбы, но не имело стен. По гульбищу можно было гулять, не боясь дождя или солнечного зноя. Первым человеком, встретившим Харальда, была неугомонная Эллисив. Она выскочила к нему, припрыгивая на одной ножке, а другой выделывала в воздухе разные забавные движения. Харальду захотелось подбросить ее в воздух выше, чем это делал ее отец, но он сдержал свой неразумный порыв, ибо Эллисив была дочерью конунга, чьего расположения он добивался. Эллисив не задумывалась над этим. Она радостно приветствовала гостя, взяла его за руку и повела в палаты.
Харальд думал, что конунг встретит его в тронном зале, облаченный в драгоценные одеяния. Однако Эллисив отвела его во внутренние покои, где не было никакого трона. Ярицлейв Мудрый сидел на лавке у маленького окна и читал толстую книгу. Он перелистывал пергаментные листы и что-то шептал. Эллисив обратилась к отцу:
– Отче! Се мой друг Харальд! Он высокий и сильный, но не сидит на княжестве. Подари ему доброе княжество!
– Добро, дщерь моя! – улыбнулся конунг. – Поди поиграй с сестрой, а мы пока рассудим, что к чему.
Ярицлейв Мудрый свободно говорил на северном языке, хотя его речь была скупа на замысловатые обороты, изобретенные скальдами. Он изъяснялся прямо и просто, как подобало воину.
– У этого окна мы прощались с твоим братом, – сказал он. – Я отговаривал Олава от намерения возвратиться в свое отечество, но он твердил, что вещие сны сулят, что он станет «Perpetuus rex Norvegi». Ты знаешь, что это означает?
– Я не силен в латыни, – признался Харальд. – Однако мой брат столь часто повторял эти слова, что мне ведомо их значение. Вещие сны обманули Олава. Ему не суждено было стать вечным правителем Норвегии.
– Неисповедимы пути Господни! Быть может, вещий сон не лгал. Ведь Олаву обещали вечную власть, а не мимолетную власть земных владык.
Харальд недоуменно внимал Ярицлейву. Конунг говорил на северном языке, но он не понимал его речей. Брат погиб. Значит, его сны оказались ложью. Все просто. О чем же тогда толкует повелитель Гардарики? С другой стороны, Ярицлейва недаром прозвали Мудрым. Но если в его мудреных словах есть смысл, то он скрыт от обыкновенного человека. Кажется, Ярицлейв заметил замешательство Харальда. Конунг попытался растолковать свою мысль:
– Зри в корень! Кто убил Олава?
– Кальв сын Арни, Торстейн Корабельный Мастер и Торир Собака, – без запинки перечислил Харальд.
– Не приходится сомневаться, что все они язычники?
– Кальв крещен, Торстейн – не знаю, а Торир Собака живет на острове далеко на севере по соседству с Финмарком. Он часто ездит в тундру и просит помощи у финских колдунов. Конечно, он язычник.
– Вот видишь! Твой брат пал от рук безбожных язычников. Он погиб за хрестьянскую веру!
Харальд призадумался. Брат погиб, потому что против него выступили лендрманны и другие хёвдинги, не пожелавшие подчиниться его воле. Они склонили на свою сторону бондов, которые не хотели принять новую веру. Правда, в войске Олава было немало язычников. Но все же брат шел в бой с именем Христа. Да, пожалуй, можно сказать, что он умер за христианскую веру. Ярицлейв поспешил развеять последние сомнения:
– Олав погиб как святой мученик. Как мои братья Борис и Глеб, печальники за нашу отчину! Когда умер наш отец Владимир, крестивший славянское племя, Святополк Окаянный обманом воссел на отцовский стол в Киеве. Он созвал киевлян и стал давать им дары. Они же брали, но сердце их не лежало к нему, потому что их отцы и братья были в войске Бориса. Они возвращались назад, не найдя печенегов. Когда они дошли до реки Альты, все сказали Борису: «Вот у тебя отцовская дружина и войско. Пойди, сядь в Киеве на отцовском столе». Он же отвечал: «Не подниму руки на брата своего старшего: если и отец у меня умер, то пусть этот будет мне вместо отца». Услышав это, воины разошлись от него. Борис же остался стоять с одними своими отроками. Между тем Святополк, исполнившись беззакония, пришел ночью в Вышгород, тайно призвал Путшу и вышгородских мужей боярских и сказал им: «Ступайте и убейте брата моего Бориса». Они пришли на Альту ночью, и когда подступили ближе, то услыхали, что Борис поет заутреню, так как пришла ему уже весть, что собираются погубить его. Кончив заутреню, он помолился и сказал так, смотря на икону: «Господи Иисусе Христе! Как ты принял страдание за наши грехи, так и меня сподобь принять страдание». И, помолившись Богу, возлег на постель свою. И вот напали на него, как звери дикие, обступив шатер, и проткнули его копьями, и пронзили Бориса и слугу его, прикрывшего его своим телом, пронзили. Святополк Окаянный, узнав, что Борис еще дышит, послал двух варягов прикончить его. Когда те пришли и увидели, что он еще жив, то один из них извлек меч и пронзил его сердце. Святополк же Окаянный задумал убить другого брата, Глеба. Мне же пришла весть от сестры Предславы о смерти отца и злодейском умысле Святополка. Я послал сказать Глебу: «Не ходи в Киев: отец у тебя умер, а брат твой убит Святополком». Глеб был на корабле и, узнав от меня печальные вести, громко возопил со слезами, плачась по отце, но еще больше по брате: «Увы мне, Господи! Лучше было бы мне умереть с братом, нежели жить на свете этом». И когда он так молился со слезами, внезапно пришли люди Святополка и захватили его корабль. Отроки же Глебовы пали духом. Окаянный же Горясер, один из посланных, велел тотчас же зарезать Глеба. Повар же Глеба, именем Торчин, вынув нож, зарезал Глеба, как безвинного ягненка, а тело его бросили на берегу между двумя колодами. Мои невинно убиенные братья соединились на небесах. Они наши печальники и заступники. Светильники сияющие и вечно молящиеся небесному Владыке о нас, грешных!
– Почему они позволили себя зарезать? Отчего не защищали свои жизни с мечом в руке? – удивился Харальд.
– Иисус Христос дал пригвоздить свои руки к кресту ради нашего спасения. Борис и Глеб учат наш своевольный народ смирению и покорности. Терпи и страдай, и тогда тебе воздастся на небесах!
Мысли Харальда путались. Конечно, своенравным бондам неплохо бы научиться смирению. Пусть будут овцами, а не упрямыми баранами! Но пастух не должен быть покорным. Олав принял смерть в жарком сражении, а не ждал убийц, сидя на постели, как братья конунга. Харальд спросил о судьбе Святополка.
– Почему они позволили себя зарезать? Отчего не защищали свои жизни с мечом в руке? – удивился Харальд.
– Иисус Христос дал пригвоздить свои руки к кресту ради нашего спасения. Борис и Глеб учат наш своевольный народ смирению и покорности. Терпи и страдай, и тогда тебе воздастся на небесах!
Мысли Харальда путались. Конечно, своенравным бондам неплохо бы научиться смирению. Пусть будут овцами, а не упрямыми баранами! Но пастух не должен быть покорным. Олав принял смерть в жарком сражении, а не ждал убийц, сидя на постели, как братья конунга. Харальд спросил о судьбе Святополка.
– Я изгнал его с помощью варягов и новгородцев, – ответил Ярицлейв. – Потом он несколько раз приходил с королем Болеславом на Киев и другие города. Но через четыре года на реке Альта, на том самом месте, где по его наущению злодейски умертвили Бориса, мы встретились в решающем сражении. Я воздел руки к небу и возопил: «Кровь брата моего вопиет к тебе, Владыка! Отомсти за праведника сего, как отомстил ты за кровь Авеля, обрек Каина на стенание и трепет: так обреки и этого». Была пятница, всходило солнце. Мы сошлись, и началась сеча жестокая, какой еще не видывали, и, за руки хватаясь, рубились, и сходились трижды, так, что текла кровь по низинам. К вечеру Господь даровал мне победу над братоубийцей. Святополк Окаянный бежал в пустыню между ляхами и чехами, где его постиг праведный суд.
– Эймунд, сын Хринга, рассказал, как он убил конунга, – вставил Харальд и сразу же пожалел о сказанном.
Глаза Ярицлейва полыхнули гневом. Когда Олав гневался, немногие осмеливались глядеть ему в лицо. Харальд входил в число этих немногих, потому что был его братом. Но гнев повелителя Гардарики был страшнее гнева брата, и Харальд невольно опустил глаза.
– Эймунд безумец! Разве ты не заметил? – сдерживая ярость, сказал конунг.
– Я знаю, что горящее бревно упало ему на голову, – пробормотал Харальд.
– Святополка Окаянного предала смерти пагубная кара, посланная на него Богом. Теперь же настала пора отомстить ляхам, которые помогали Святополку Окаянному.
– Конунг, прошу оказать мне великую честь, приняв меня в свою дружину. Позвольте называть вас моим Господином.
– Что же, я исполню твое желание. Ты молод, но высок ростом и крепок телом. Докажи свою храбрость, и моя милость не оставит тебя! Твоя служба начнется даже раньше, чем ты думаешь. Найди и приведи с собой нескольких сильных варягов с тяжелыми кулаками и лужеными глотками.
– Господин, мой товарищ Рёнгвальд будет рад оказать услугу конунгу. И купец Хрольв Гардский, а также исландец Халльдор.
– Я помню Рёнгвальда. Он богатырь. Гость Хрольв тоже не уступит дружиннику. Исландца я не знаю, но, надеюсь, он крепкий малый. Возьми их с собой и приходи завтра к Великому мосту. Только… – Ярицлейв окинул оценивающим взглядом Харальда и усмехнулся: – На тебе нарядный плащ. Догадываюсь, что моя супруга не поскупилась на подарки брату своего прежнего жениха. Жаль порвать такую хорошую вещь. Завтра оденьтесь попроще, а мечи и кольчуги оставьте дома… И еще одно. Я велю освободить для вас хороший дом на Торге, обставленный как подобает жилищу знатного человека. Тебе незачем жить в Городище. Будь на моих глазах, и я окажу тебе великие милости.
Вернувшись из Ракомо, Харальд сказал Рёнгвальду, что конунг принял их на службу и завтра испытает их доблесть. Сын ярла был чрезвычайно рад этому обстоятельству и принялся точить свой франкский меч с клеймом мастера Инглерия. Он был очень удивлен, узнав от Харальда, что конунг велел приходить к мосту без оружия и доспехов. Харальд и сам был удивлен, но Ярицлейв Мудрый выразился совершенно определенно. Чтобы не гадать впустую, они обратились за разъяснением к Хрольву Гардскому, знавшему обычаи словен. Купец сказал, что завтра соберется новгородское вече.
– По-нашему, это тинг, – пояснил он. – Здешние жители любят спорить и пререкаться. Ведь это Хольмгард, где множество богатых людей. Каждый имеет свое суждение и горячо его отстаивает. Поэтому вече частенько завершается всеобщим побоищем. Кто одолеет – того и правда. По древнему обычаю, на вече приходят без оружия, иначе они давно перебили бы друг друга.
– На месте конунга я не стал бы придерживаться такого глупого правила, – проворчал Рёнгвальд. – Вооруженный дружинник стоит десяти безоружных бондов. Зачем конунг лишает себя преимущества?
– Однажды Ярицлейв перебил новгородцев с помощью норманнов. Потом ему понадобилась их помощь для войны с братом. Наверное, он не хочет повторять свою ошибку. Но ты не горюй, что придется оставить меч дома. У тебя будет возможность получить рану или даже погибнуть в схватке. Словены шутят, что слово «увечье» происходит от слова «вече», – сказал Хрольв.
– Тогда другое дело! – повеселел Рёнгвальд.
Они пошли на вече, которое, как правильно заметил купец Хрольв, напоминает тинги в Северных Странах. Однако нельзя забывать, что в каждой стране тинги собираются сообразно условиям жизни. В Исландии, Норвегии и Швеции люди в основном селятся в усадьбах, отдаленных друг от друга, тогда как Гардарика – это Страна Городов. Мы, исландцы, в определенное время съезжаемся на Поля Тингов и проводим там две-три недели. В Хольмгарде, насколько нам известно, тинг собирается от случая к случаю, и так как в нем участвуют лишь жители города, то им нет нужды рыть землянки, как исландцам, приезжающим со всех концов страны. Также в Хольмгарде нет Скалы Закона, у подножия которой собирается альтинг. Вече созывается на Торговой стороне, но иногда может собираться на Софийской стороне, смотря по тому, кто является его зачинщиком.
Вече, на которое Ярицлейв Мудрый пригласил Харальда и его товарищей, было созвано по желанию конунга и по этой причине собралось на Торгу недалеко от княжеских палат. Большая толпа народа увеличивалась с каждой минутой за счет людей, прибывавших с Софийской стороны. Харальд начал опасаться, не рухнет ли Великий мост, по которому шла бесконечная вереница новгородцев. Ярицлейв стоял на возвышении и наблюдал, как собирается народ. Конунг был облачен в парчовое платье. Его седеющие волосы покрывала золотая шапка, отороченная соболями. Конунгу было жарко в этот летний вечер, но он стоял не шелохнувшись. За спиной Ярицлейва в почтительном отдалении стоял толстяк в богатом одеянии.
– Бесприм, сын покойного короля ляхов, – шепнул Хрольв.
Бесприм был почти таких же лет, как Ярицлейв Мудрый. Черный как жук, с одутловатым от излишеств лицом, он надменно кривил жирные губы и презрительно глядел на простонародье, заполнившее всю площадь между княжескими палатами и Великим мостом. Новгородцы, как подметил Харальд, столь же недоброжелательно глазели на королевича. Время от времени кто-либо из толпы отпускал шутку, и все вокруг разражались громким смехом. Свита конунга ограждала королевича от враждебной толпы. Дружинники были одеты в старое поношенное платье. Харальд понял, что предстоит большое побоище, и кровь быстрее побежала по его жилам.
Когда все собрались, Ярицлейв Мудрый зычно крикнул с возвышения:
– Новгородцы! Ведомо вам Болеслав помре и посадиша сына своего Мешко мимо старейшего Бесприма.
Князь предлагал идти войной на ляхов, чтобы посадить на престол старшего сына. По толпе прокатился громкий ропот. С разных сторон что-то кричали. Харальд понял, что многие жители Хольмгарда недовольны словами Ярицлейва. У простонародной толпы были свои вожаки. Одного из них подняли на руках, и он возвышался над головами людей.
– Кто этот дерзкий бонд? – спросил Харальд у Хрольва.
– Угоняич. Сын бывшего тысяцкого, то есть лагмана. Один из тех, кто верховодит на той стороне реки. У него много влиятельных друзей.
Вокруг поднятого над толпой Угоняича теснилось много ремесленников и торговцев. Пользуясь их поддержкой, он произнес такую речь:
– Княже! Почто нам бороти по Беспримке? Он суть блудник да бражник. Княже, кинь ему две али три куны убожества его ради да гони взашей!
Толпа отозвалась громким хохотом. Бесприм побледнел от оскорбления. Ярицлейв Мудрый поднял руку, требуя тишины. Князь заговорил о том, что ляхи много раз приходили с мечом. Сейчас удобный случай воздать им сторицей за грабежи и насилия. Князь ляхов Мешко не имеет такой сильной дружины, какая была у его отца. К тому же против него выступили братья. Однако предводитель толпы тут же возразил конунгу, сопровождая свои слова скабрезным смешком:
– Еби лежа, княже!
Новгородцы, стоявшие рядом с Угоняичем, громко захохотали. Находившиеся в задних рядах спрашивали, что он сказал. Им передавали его слова, и по толпе катились волны смеха. Воодушевленный успехом, Угоняич продолжал глумливую речь:
– Не лепо измыслил, княже! Ляхи сотворили зло на Киеве. Почто нам, словенам, вступать в чужое дело? Полянам мщение и вздасть месть ляхам, а нам нужды до них нет!