Когда Подцыбин вместе с Томой спускался в лифте, он мысленно несколько раз перекрестился: «Слава Богу, Макейка не заложил с Киевом…»
5Отец Михаила — Иван Филатович, высокий, подтянутый мужчина казацкого склада лет пятидесяти пяти приехал по вызову сына в Москву и, остановившись на его квартире в Давыдково, готовился идти к родителям Тамары-москвички. Мылил в ванной щеку и, услышав треньканье телефона, положил в раковину помазок и подошел к аппарату:
— На проводе.
— Здравствуйте, — раздался из трубки мелодичный женский голос. — А Мишу можно?
— Он на занятиях. А кто спрашивает?
— Мама Тамары.
— О, здравствуйте, здравствуйте, — обрадовался. — Очень рад. Это папа Миши, Иван Филатович.
— Как кстати! Давно хотела с вами познакомиться. Как бы нам встретиться?
— Так я же к вам собираюсь.
— Куда вы собираетесь, я же здесь проездом, из Киева.
— Какого Киева? Я специально приехал в Москву.
— Извините, я наверно ошиблась номером. Вы папа Миши Подцыбина или нет?
— Да, Мишка мой сын.
— Ну так все правильно.
— Ничего не понимаю. Миша же договорился с Олегом Кирилычем.
— Каким Олегом Кирилычем?
— Подождите, а вы кто? Вы сказали — мама Томы. Вас зовут Нина Михайловна?
— Нет, меня зовут Валентина Сергеевна, — жестко раздалось в трубке. — И у нас с вами, к сожалению, никакой встречи пока не назначено. Хотя давно пора. Тамаре рожать скоро, а вы, я вижу…
— Подождите, как рожать?!
— Очень просто. А вы считаете, что дети на свет появляются как-то по-другому?
— Ничего не понимаю. У Миши невеста Тамара и родители ее Нина Михайловна и Олег Кириллович.
— Я тоже ничего не могу понять. Путаница какая-то.
— Да это и на самом деле так. Надо встретиться нам. И разобраться, что происходит.
— Я могу подъехать. У меня есть адрес.
— Тогда я жду вас, — сказал Иван Филатович и вернулся в ванну добриваться.
«Да что же это делается? — думал он, глядя на свое намыленное лицо в настенное зеркало. — Может, это аферисты какие?» Подумал и крякнул, порезав щеку.
Минут через сорок в дверь позвонили. На пороге появилась моложавая крашеная шатенка в кожаной мужской куртке, натянутой поверх невзрачного свитерка, с сумочкой через плечо.
— Валентина Сергеевна, — представилась она. — Мать Тамары.
— Проходите.
Хозяин при параде в пиджаке, увешанном орденами и медалями, провел гостью мимо небольшой комнатки, где стояла только раскладушка и два колченогих стула, в кухню.
Когда через час Михаил с тортом и букетом гвоздик появился дома, он увидел беседующих за чаем Валентину Сергеевну и отца. Между ними на столе лежала его долговая расписка.
— Здрасьте, — растерянно выдавил он.
— Здрасьте, здрасьте, — проговорила Валентина Сергеевна. — Так и надо, молодой человек, будущую тещу встречать с тортом и цветами.
— Да я не знал…
— Значит почувствовал.
— С приездом! — произнес Мишачок, ставя торт на стол.
— А цветочки сюда можно. Чтобы не завяли, — показала на литровку на холодильнике.
Михаил посмотрел на угрюмо молчащего отца и поставил цветы в бутыль.
— Садись, — сказал отец. — Ну, что будем делать?
— Пап, ну я думаю, Валентина Сергеевна тебе уже рассказала, как там дела обстоят, — заговорил Михаил, занимая табурет сбоку.
— Да уж рассказала… — процедил отец. — Я вот хочу, чтобы ты теперь просветил, куда ты собираешься меня сегодня вести и в каком виде выставить перед этим Олегом Кирилловичем и его семьей. Дурака из меня хотел сделать! Мало тебе одной жены, ты теперь собрался еще одну охомутать с моей помощью?!
— Да ты что, пап!
— Это распущенность, — вставила Валентина Сергеевна, демонстративно разрезая торт на крупные куски.
— Согласен, Валентина Сергеевна. То, что у нас с вашей Тамарой произошло, это и была распущенность. А теперь любовь.
— Нет такого прибора, которым можно определить, когда мужик любит или когда просто так за юбкой ухлестывает, — Валентина Сергеевна плюхнула перед Михаилом на блюдечко кусок торта.
— Как такое могло произойти? — спросил Иван Филатович сына.
— Как, как! Я и сам не знаю, — отмахнулся тот.
— А ребенок?
— На юге они познакомились, — произнесла Валентина Сергеевна. — Танцевали, а последствия от этих танцев такие, что просто так от них не отделаешься. Это на всю жизнь.
— Я и не отказываюсь от последствий, — произнес Михаил. — И я согласен платить алименты.
— Ты мне скажи, куда ты все эти тыщи спустил? — Иван Филатович ткнул в расписку. — Алименты он будет платить!
— Как, спустил?! — встрепенулся Михаил. — Да вам что же, Валентина Сергеевна не сказала про наши условия?
— Какие еще условия? — спросил Иван Филатович.
— Это залог с меня взяли, чтобы я потом женился. А никаких денег я не брал.
— Врешь, зятек, дорогой! — прямо вырвалось из Валентины Сергеевны. — Расписочка-то вот она, нотариально заверенная, между прочим, — покрутила бумажкой перед носом Михаила.
— Бр-р-р, — непонимающе замотал головой Иван Филатович. — Ты мне объясни, Михаил, что это?
— Пап, ну это документ настоящий. Они меня приперли к стенке. А что мне оставалось делать, либо женись, либо из школы выгонят.
— Дайте-ка, — Иван Филатович потянулся за распиской.
— На, смотри так, — отодвинула она руку с листком.
— Не вижу. Ближе!
— Ни за что, — спрятала расписку в сумочку.
— Вы что, не доверяете мне?
— А с какой стати я должна доверять! Вы что думаете, если на грудь эти побрякушки повесили, значит вам вера?
— Какие побрякушки?! — Иван Филатович глянул себе на грудь.
— Эти! Эти самые медяшки!
— Что?! Ну, уж это ты не трожь! Это все мое, кровное. Это на поле боя, — поднимаясь, налился кровью.
— А что?! Если ты такой дурак, пень старый. На твоих глазах внука оббирают, на улицу вышвыривают, а ты!
— Ты внука не припирай. Никто его не оббирает и на улицу не вышвыривает. Ты мою честь не трожь. Я тебя!
— Тише, тише, — попятилась Валентина Сергеевна. — Я на тебя управу найду. Я до Брежнева дойду!
— А ну, прочь! Управу она найдет! До Брежнева дойдет! Я тебя этими вот руками…
— Я не к Брежневу, я к Максякину пойду! — выпалила и хлопнула за собой дверью.
— Остудись, батя, — сказал сын набычившемуся отцу.
6Подцыбин снова оказался около знакомого цековского дома. Нервно ходил по длинной асфальтовой дорожке, пересекавшей газон с зелеными фонтанчиками берез и поджидал Тамару-Два, которая должна была возвратиться из института. По лбу Михаила катились капельки пота, но он не замечал распаляющейся жары, потому что судорожно перебирал слова к предстоящему объяснению. В микрорайоне было пустынно в эти послеобеденные часы, когда черные «волги» еще не замелькали у подъездов, развозя со службы высокопоставленных пассажиров. Только ребятня небольшими стайками появилась уже во дворах. Совсем неожиданно со стороны метро увидел голубенькое платье Тамары.
— Ты что на улице ждешь? Папы дома еще нет.
— Я желал тэт-на-тэт с тобой поговорить.
— Конспирация? Ну пошли. На лавочку. Слушаю вас, синьор Помидор, — произнесла она, глядя на его красное от жары и волнения лицо.
— Видишь ли, Тома, скажу честно. Я тебе никогда не говорил о своих прошлых встречах с женщинами, считал, что это не надо делать. Да и вряд ли тебе это было бы интересно.
— Ну, как сказать, как сказать, — усмехнулась она.
— А сейчас понимаю, что мне надо было быть с тобой более откровенным.
— Напиши мемуары, как Казанова.
— Дело тут совсем в другом, — заметил Михаил.
— Это что, предисловие к твоему секрету? — насторожилась Тома.
— Увы, да. Одна моя знакомая дала о себе знать. И это может отразиться на нашей свадьбе.
— Та-ак, — протянула Тома. — Что же это все значит?
— Оказывается, она ждет ребенка… А я, честное слово, люблю только тебя.
Тамара покраснела:
— … На каком же она месяце?
— На шестом, — проговорил Подцыбин, глотая слова.
— И ты скрывал от меня?! — встала и решительно направилась к дому.
— Ничего не скрывал, так уж получилось, — бежал рядом Михаил. — Я и знать про нее забыл. Я и не предполагал…
Тамара резко остановилась:
— Подлец же ты, Мишка!
Сказала и пошла дальше.
Подцыбин не отставал:
— Написала мне. Я ответил, что люблю другую. Встреч больше не было. А теперь и сам не знаю, как быть.
Тома гордо вошла в подъезд и дверь захлопнулась перед носом Михаила. Процокала каблуками по кафельному полу к лифту, вдавила клавишу. Лифт тут же распахнулся. Постояла в нерешительности, оглянулась на любопытную бабку-консьержку в глубине холла и, как можно незаметнее, вернулась назад. Через стекло посмотрела на сутулую фигуру Михаила, обхватившего голову. Тихо вышла из подъезда и встала у него за спиной:
— Что же она, стерва, полгода ждала и молчала?
Он повернулся, не веря своим ушам.
— Понятно… Ну и какое же твое решение? — был следующий вопрос.
И тут же:
— Она что, угрожает тебе?
Словно очнулся:
— Они с матерью к моему начальству хотят идти!
— А ты?
— Пусть идут!
— И что будет?
— Выгонят, наверно.
— Ты что… — поправила себе челку, — Неужели ничего нельзя придумать?
— Не знаю.
— Пошли к отцу. Он скоро должен приехать, — твердо сказала она.
— А он будет ли со мной говорить? — спросил Подцыбин, входя в лифт.
Тома промолчала. Поднялись на лифте, вышли в городошный коридор, в котором стремительной битой налетел на дверь генеральской квартиры уже знакомый Михаилу краснощекий велосипедист-лихач.
— Ну, хулиган! — вырвалось у Тамары.
— Бог с ним, — проговорил Подцыбин.
— А папа ваш Иван Филатыч, не приехал разве? — встретила вопросом Нина Михайловна.
— Он будет к семи, — прошелестел Михаил.
— Мы пойдем ко мне, — сказала дочь матери, потащив Мишачка за рукав.
— Ответь мне на один вопрос, — проговорила она, усаживаясь напротив него в мягкое кресло. — У тебя будет ребенок. Какие же чувства испытываешь ты сейчас?
Подцыбин пожал плечами:
— …Дайте мне сначала посмотреть на него.
— Женись и все проблемы отпадут, — глянула вму в глаза прищуренным взглядом.
— Главная проблема, — сдавленно проговорил Михаил. — Не потерять тебя.
— Ты правду говоришь?
— Если мне не веришь…Если я тебе не нужен, так и скажи.
— Нет, не скажу.
Тома встала и вышла из комнаты.
Подцыбин чувствовал себя, как при переходе снежного карниза в горах, который чуть осел под тобой и вот-вот при следующем твоем шаге обрушится в бездну. По собственному скромному опыту знал, что в такие минуты иногда овладевает полнейшее спокойствие, человек как бы смиряется со своей судьбой: будь что будет, ничего не поделаешь. И с этой свободой от всякой ответственности за себя, за свою жизнь становится легко-легко на душе, и начинают привлекать внимание совершенно незначительные подробности окружающей обстановки: какой-нибудь камешек или льдина на краю обрыва, дохленький рододендрон в протаявшей снежной лунке.
Нечто подобное было с ним и сейчас. И он, стоя посреди комнаты, вдруг заметил мотылька на оконном стекле, тщетно пытавшегося вылететь сквозь невидимую преграду и так мягко и тихо шуршащего своими пергаментными крыльями. Потом он посмотрел на стену и отметил миленький рисунок обоев: вазочки — конфетки — вазочки — конфетки, а в промежутках — шарики. «Бывшая детская», — подумалось ему. Взгляд скользнул дальше по книжному шкафу с несколькими полками книг. Среди них он отметил потертый корешок томика Рембо и рядом в затененном уголке между блестящих обложек неожиданно обнаружил темную, почти незаметную на первый взгляд деревянную икону с изображением Богоматери с младенцем. В этот момент вошла Тома и, проследив его взгляд, задумчиво остановилась возле.
— А ты бы пошел венчаться в церковь, если бы я захотела? — тихо спросила.
— А твой отец?
— Да я разве о том. Можно потихоньку от него. Уехать в деревню и там.
— Потихоньку пошел бы… — ответил он и попытался обнять ее за плечи.
— Эх ты, трусишка.
В коридоре послышался щелчок.
Раздался голос Олега Кирилловича: «Отец курсанта пришел?», на что Нина Михайловна ответила: «Нет, пока только Миша» — «А что же я его не вижу?» — «Они там с Томой».
— Пошла к отцу, — Тамара мягко сняла с плеч руки Михаила и вышла. — Пап! Посекретничать надо.
— В такой день? Ну, ладно, пошли, ко мне.
Усевшись за стол, внимательно посмотрел на дочь и пошутил:
— Подслушка выключена. Не бойся. Говори.
— Тут такое дело, — начала Тома, прикрыв поплотнее дверь. — Но только не злись! Имей в виду одно: я и Миша любим друг друга и непременно хотим пожениться.
— Уже усвоил, — проговорил Олег Кириллович. — А что, случилось что-нибудь?
— Тут шантажистка одна объявилась. Из его прежних знакомых. Хочет на себе женить.
— Но это не просто, если твой кобелек сам не захочет. Другое дело, если у нее ребенок от него.
— Ты, как всегда, угадал! — вздохнула дочь.
— Служба такая. В ней без соображения нельзя, — мрачно проговорил Олег Кириллович. — Ну и что будем делать с этой проходимкой?
— Мишу ей я не уступлю!
— Уступлю… Он что, вещь? У него есть своя башка. Пусть думает. И не впутывает нас в это дело.
— Пап! С головой у него все в порядке. Просто они с мамашей грозятся к мишиному начальнику пойти и поднять шум. Надо бы помешать этому.
— Я не Господь Бог! Но пара психованных дамочек такой пожар раздуть могут, что и десять генералов его не потушат. Впрочем, чего мы зря болтаем. Давай его сюда.
Тамара привела Михаила. Тот держался внешне спокойно, только красные пятна на лице выдавали его состояние.
— Ну что, пользуешься тем, что не я выбираю себе зятя, а она? — ледяным голосом произнес генерал. — Удобная позиция. Что там у них против тебя? Выкладывай!
— Письма могут показать, — заговорил Подцыбин.
— Какие?
— Одно с обещанием жениться. Другое с отказом.
— Всего-то?
— Еще они фиктивную денежную расписку с меня взяли. По рукам и ногам связать хотели.
— На два фронта работаешь! Щенок! — рявкнул генерал, побагровев. — Да я тебя на Канальские острова! Мне довелось на Беломоре. А на тебя канальских островов в нашей стране хватит.
— Пап! Ты что?! Он за меня борется, — встряла Тома.
— За тебя он борется? Это еще неизвестно. А вот то, чтобы не вышибли из школы, это точно!
— Это же естественно! Не бороться же ему за то, чтобы его выгнали, — произнесла дочь.
— Всякое шкурничество естественно… — отрубил отец.
— Ну а ты что молчишь, скажи хоть что-нибудь, — Тома повернулась к Михаилу.
— То, что не хочу со школы вылететь, правда. То, что скандал хотел замять, тоже. Так что вот шкурником получаюсь.
— Не паясничай! — буркнул генерал.
Достал из ящика стола пачку «Явы» и зажигалку, пододвинул к себе тяжелую мраморную пепельницу с изображением белого медведя («Такой только черепа кроить», — машинально отметил Подцыбин) и закурил, выпуская кольцами дым, изредка поглядывая сквозь них на молодых людей.
— Отец в курсе?
— И как он?
— Не получилось у них с ее матерью разговора. К Максякину грозились пойти.
— А это еще кто такой Максякин?
— Начальник курса.
— И что же он про эту историю знает?
— Были они у него весной. И он делал мне внушение.
Тамара криво усмехнулась.
— Значит ты, — продолжал Олег Кириллович, — ему обещал жениться на ней?
— Нет, ему не обещал, — заторопился Подцыбин. — Только сказал, что улажу это дело.
— Это при помощи расписки, что ли? — хмыкнул генерал. — И что еще известно вашему Максякину? Про мою дочь, например?
— Известно.
— Вот как…
— Доложил, что собираюсь жениться на вашей дочери.
Генерал уперся тяжелым взглядом в Михаила. Тамара, замерев, смотрела в паркет. Генерал грубо раздавил сигарету в пепельнице. Поднял трубку телефона. Перелистнув страницы блокнота, набрал номер и через некоторое время сказал:
— Это генерал Авостин. Максякина мне. Да, начальника курса… Слушай, Максякин! Вот тут у меня твой курсант Подцыбин рядом стоит. Что о нем скажешь? Что, сегодня была? И заявление оставила? А ну, зачитай.
Держа трубку, генерал свободной рукой потянулся за пачкой, а Подцыбин, схватив зажигалку, щелкнул ею и поднес к сигарете. Олег Кириллович снова окутался клубами дыма.
— Серьезная бумага, — произнес он, выслушав. — Но я все — таки не советую спешить. Данная гражданка не внушает доверия. Если что, информируй.
Олег Кириллович положил трубку:
— Что стоите, как чужие?
Михаил и Тома послушно опустились на диван.
— Заявление пока придержат, — посмотрел на Подцыбина. — Продолжай заниматься, готовься к защите. Но если сама с животом придет и будет здесь обивать высокие пороги, многого не гарантирую. Дай Бог диплом вырвать. Остальное под большим вопросом.
— Пап! Мы с Мишей должны немедленно оформить брак! — чуть не выпалила Тома.
— Как, немедленно?
— Сегодня, завтра… Откладывать нельзя.
— А ты с матерью поговорила? Пойдите, погуляйте там, — проговорил Олег Кириллович и, когда молодые выходили из кабинета, позвал. — Томка! Задержись на минуту.
Дверь за Иихаилом закрылась.
— А не гонишь ли ты лошадей, доча? — спросил Олег Кириллович. — Локти потом не будешь кусать?
— Мне сейчас придется кусать, если вы позволите ему жениться на другой…
Родители Тамары закрылись в кабинете, а молодые, напряженно ходя по комнатам, прислушивались к глухо доносившимся взволнованным возгласам Нины Михайловны, прерывавшимся неразборчивым гудением генеральского баса. Потом дверь резко открылась и заплаканная хозяйка дома пробежала в свою комнату.