Вернулись сподвижники, залезли в машину.
– Порядок, – сказал Капитан. – Только чавкнуло. Пусть вытаскивают потом, все равно пальчиков нет… Обложку от корочек я туда же запулил и утопил палкой, а все, что с надписями и фоткой, оборвал и спалил…
– Поехали. – Данил включил мотор. – Капитан, у тебя есть надежный подвал, где сколько ни ори – хрен услышишь?
Лара быстро сказала:
– Слушай, я не шучу. Меня вырубать придется…
– Ну что вы, красавица, – благодушно завел ни о каких сложностях не знавший Урядник. – Не для того мы вас спасали от злыдней, чтобы потом обижать, казаки…
– Цыц, – сказал Данил. – Лара…
– Бесполезно. – Она покачала головой. – Ну, хватит, поговорили. Машину я вожу, стреляю…
– Ну ладно, – сказал Данил сквозь зубы. – Но имей в виду, на руках я тебя не понесу, не в Голливуде… Начнешь хныкать – буду бить морду всерьез.
– Переживу. Постараюсь не хныкать.
– Ты хоть не протекаешь? – спросил он безнадежно. – А то мешать будет здорово…
– Недельку назад отпротекалась, – заверила она, повеселев.
– Но потом я тебе все равно набью морду… – мечтательно сказал Данил, тормозя у светофора.
Глава двенадцатая Стартовая площадка
Данил проснулся по внутреннему будильнику, поставленному на восемь утра. Медленно открыл глаза, коснулся кончиками пальцев рукоятки «беретты», нашарил ее под подушкой и успокоился. Все вокруг было благостно, стояла тишина, в окно безмятежно светило солнце, за окном лениво побрехивала собака, потом замычала корова. Снизу, с самого пола, комната выглядела какой-то странноватой.
Он натянул джинсы, прошел к окну. Разнообразная зелень, произраставшая в обширном огороде, казалась при ясном утре особенно чистой и свежей. Видно было краешек кузова загнанного к сараюшке-свинарнику «уазика». Поблизости зазвенела ведрами хозяйка.
– Привет… – послышалось с полу.
Лара выбралась из-под одеяла, накинула короткую тельняшечку и блаженно потянулась, разметав по плечам золотистую волну волос. Подошла, высунулась в распахнутое окно, ненароком прижавшись теплым обнаженным бедром. От свежего арбузного запаха ее тела в глубине зашевелился дрыхнувший зверь, и Данил отодвинулся подальше от греха.
– Экзотика… – лениво протянула она, зевнула. – А вы рыцарь, сударь, ночью и не подумали руки распространять, правда, я сама умоталась, дрыхла преотлично… А вот где тут, к примеру, как бы покультурнее выразиться, сортир? В прихожей, что ли? Вчера ночью как-то не было охоты…
Данил с трудом уяснил, что генеральская доченька, всю сознательную жизнь прожившая пусть в Восточной, но Германии, в глаза не видела обыкновенного дощатого нужника и вряд ли смогла бы его опознать без подсказки.
– Видишь вон то строеньице? – показал он. – Туда и шагай, только не забудь штаны натянуть, ты в провинции… И в дырку не провались, смотри.
– В какую дырку?
– Там увидишь. Незабываемые впечатления гарантирую…
Он посмотрел вслед, ухмыльнулся и пошел бриться к умывальнику. Вот умывальник был устроен совершенно по-городскому, с краном, эмалированной раковиной, подключенный к водопроводу. Вода, правда, только холодная. Вообще домик, как он теперь, при белом свете, оценил, был, оказывается, не деревянным, а шлакоблочным, и подворье, вымощенное где досками, где кирпичом, выглядело ухоженным – свиньи, корова, мотоцикл с коляской под навесом, все чисто, лампочки подвешены и над крыльцом, и над двором, в огород ведет аккуратная калитка. Прямо-таки фазенда. Знакомая дяди Миши, ручаться можно, баба хозяйственная, мечта холостяка со склонностью к сельскому хозяйству…
Данил столкнулся с ней во дворе. Вчера ночью не особенно-то и рассмотрел – сразу же завалился спать, а вот дядя Миша, судя по звукам, незамедлительно приступил к нежностям.
Общее впечатление – весьма… Лет тридцати, крепкая и смазливая, с узлом светлых волос на затылке, сатиновый халатик чисто символически драпирует ладную фигуру. А в глазах – ум и воля, такие, должно быть, с философским спокойствием лет двести назад провожали мужьев-братовьев поработать ночью на почтовом тракте, хозяйственно подсчитывали добычу, а потом грехи замаливали столь же истово, по-крестьянски обстоятельно, как все в жизни делали… И все шло по накатанной колее. Это внуки потом в купцы выходили, следили в истории кутежами и меценатством…
– Утро доброе, Наталья, – сказал Данил, откровенно разглядывая ее.
– Коли не шутите… – Она ничуть не смутилась, сама глянула, как рублем ударила. – Вот такая она я… Глянусь?
– Ну, вообще-то… Это что, – он показал вокруг неопределенным жестом, – все сами?
– А кто поможет? – Она беззлобно усмехнулась. – Вам бы только черта загнать… – Мотнула головой в сторону нужника. – Это у вас кто, дочка или грелка?
– А что?
– Да смешно просто, от свинки шарахнулась, как от лешего…
– Городской ребенок, – сказал Данил, невольно глянув в ту сторону.
– Значит, не дочка, ишь как глазами стегнули… – Наталья бесцеремонно подняла полу его джинсовой куртки. – Кабур фирменный, ствол тоже, наша шпана все больше родные пушки таскает, да и те за поясом… Вы, гостенек дорогой, мне скажите честно: бумаги у вас в порядке? А сапоги за вами следом не притопают ли?
– А если совру?
– Не девка, навидалась… Глаза редко врут. У меня бабка была ведьма, хомуты надевала. Тут по деревням еще остались.
– Если честно, грехов на мне хватает, но хвостов не тащу. Что, Миша не говорил?
– Миша человек широкий душой, столько раз гулял к хозяину, что ему уже и трудно усмотреть, где что начинается, где чем кончается. А я раз сижанула по малолетству, больше что-то не тянет, теперь особенно, от хозяйства…
– Ну, от нас не будет никаких сюрпризов, – сказал Данил самую чуточку искательно. – Нынче же уедем.
– Похоже, не врете… – Она вновь окинула его с головы до пят серыми глазами, умными и бесстыжими. – А вот фортуну определенно мыкаете…
– Может, и погадаете?
– Не умею. Просто глаза у вас, как у волка, когда он по следу чешет вмах…
Показалась Лара, выражение лица у нее было крайне любопытное, являвшее смесь ошеломления и довольства экзотикой.
– Ну, как тебе объект? – спросил Данил.
– Маджестик, милорд… Чего уж там… – Она покрутила головой, подозрительно оглядела хозяйку: – Вы, сударыня, моего будущего мужа не совращаете ли?
Данил взял ее за шиворот, развернул к дому и легонько наладил коленом пониже спины. Она, пожав плечиками и громко фыркнув, взошла на крыльцо.
– Невеста, стало быть… – понимающе-насмешливо протянула Наталья. – Ишь, ревнует…
Чуть смутившись, Данил пожал плечами:
– А Миша где?
– Часов в семь дернул в город оглядеться, – и посерьезнела. – Вы там поосторожнее, мужика мне не угробьте, у меня на него виды. Он, если и в самом деле сядет в завязку, в хозяйстве пригодится во всех смыслах. Годочки – не беда, меньше будет взбрыкивать.
– Все расписали уже?
– А как же? Это вы носитесь вдоль и поперек жизни, а женщина должна обустраиваться. Не сталкивались с такой житейской мудростью?
– Сталкивался, – заверил Данил, покосившись на появившуюся в окне Лару. – Теснехонько…
Наталья, перехватив его взгляд, пожала плечами:
– Ну, что? Хоть и придуривается, а глазенки умные…
– И взбрыкивать буду меньше, а?
– Это точно… Пойдемте, окрошку заделаю. Пьете с утра?
– Бог миловал.
Окрошку он едва успел дохлебать – взлаял пес и тут же умолк, хлопнула калитка. Появился дядя Миша, веселый и деятельный, мимоходом совершенно по-хозяйски огладил Наталью пониже талии (она приличия ради отмахнулась), взял со стола кусок хлеба, сжевал и объявил:
– Кончайте хавалку, народы. Труба зовет. Командир, заводи самоход, смотаемся к центру…
Данил охотно вылез из-за стола. В Курумане дядя Миша, такое впечатление, стал чуточку другим человеком: феню забросил совершенно, как и прежнюю угрюмость, даже двигался как-то иначе, более раскованно.
Лара вскочила следом, и Данил не стал ее останавливать – в конце концов только она знала Валентина в лицо, так проще, нежели выискивать по приметам. А поездка предстоит безопасная, пальбы не предвидится.
Наталья без всяких комментариев пошла открывать ворота.
– Я за руль сяду, – сказал дядя Миша. – Ты ж города не знаешь.
– А ты вчера тут потемну крутился очень даже свободно… Жил здесь?
– Так я ж куруманский, – сказал дядя Миша. – Только с другого конца. Есть там такой райончик – Нахаловка. – Он вывел машину за ворота и уверенно покатил к концу улицы. – Как говаривали, маршрут знакомый: Нахаловка – Лесоповал… Как тебе Ташка, командир?
– Ум есть, характера выше ушей…
– В точку.
– А за что сидела?
– Да ни за что, – сказал дядя Миша. – На выпускном ее один щенок хотел силком отхарить, она бутылку об стену звякнула и розочкой прошлась по мордахе. Сынок был бардзо родительский, они год и выхлопотали. Он, между прочим, сам через годик загремел, так что она оттуда, а он туда, коловращение жизни. Огреб такую статеечку, что и родичи не отмазали. Я его сам, между прочим, на зоне Машкой делал. Знал Наташкиного батьку, то-се, слухи дошли, ну, я его, козла, раком и поставил…
– Ум есть, характера выше ушей…
– В точку.
– А за что сидела?
– Да ни за что, – сказал дядя Миша. – На выпускном ее один щенок хотел силком отхарить, она бутылку об стену звякнула и розочкой прошлась по мордахе. Сынок был бардзо родительский, они год и выхлопотали. Он, между прочим, сам через годик загремел, так что она оттуда, а он туда, коловращение жизни. Огреб такую статеечку, что и родичи не отмазали. Я его сам, между прочим, на зоне Машкой делал. Знал Наташкиного батьку, то-се, слухи дошли, ну, я его, козла, раком и поставил…
– Дамы бы постыдились, – сказала Лара тоном невинной гимназисточки. – Старый человек, а такое в обществе говорите.
– Краса моя, не будь вы симпатией командира, я б вас разубедил насчет старости… В общем, Наташка потом вышла замуж, попался алкаш. Выперла. Второй был похозяйственнее, да угораздила его нелегкая закупать ночью рыбинспектора до смерти. Не получилось из инспекции Ихтиандра, такая незадача… Дали Герке червончик, за колючкой еще навесили за все веселое. Через два года ожидается.
– И как? – тихо спросил Данил.
– А вот как заявится, так и побазарим… – сказал дядя Миша деловито. – Очень уж мне хочется на родине осесть, и непременно у Ташки, так что я еще покусаюсь… Ладно, это все про меня. Давай о тебе. Я тут на вокзале наколол одного бича, есть смысл потолковать. А шантарский поезд, я узнавал, будет через сорок пять минут. Очень этот поезд сочетается с тем временем, что тебе для встречи назначили…
Данил без особого любопытства оглядывался вокруг. Куруман, районный центр тысяч на сорок народонаселения, напоминал уйму подобных, виденных им по обе стороны Урала: пара-тройка более-менее современных административных зданий, совершенно неожиданно для проезжего вырастающих из скопища частных домиков, островки хрущевских пятиэтажек, чудом уцелевшая церковь, пара старинных особняков, корова на тихой улочке, уродливый памятник Ильичу, по-утиному переваливающаяся на ухабах дребезжащая иномарка, крепкие кирпичные коттеджики, строенные на совесть, а потому ясно кому принадлежащие, чадящие разбитые автобусы, коммерческие палатки, по виду точь-в-точь как «в столицах», и, как в любом сибирском городке, множество по-настоящему красивых девушек.
– Интересные вещи бич рассказывает, – продолжал дядя Миша. – Из тайги смылся…
– Как это ты его так быстро раскрутил?
– Командир, у тебя свой опыт, у нас свой… Опытный народ друг друга с одного тыка зрачком срисовывает. Как шпионы. Только шпиона государство обучает и деньги платит, а с нами вовсе наоборот… Да мне и Ташка говорила, что в тайге неспокойно.
– А она чем промышляет? – спросил Данил. – Одними работящими руками в наше время такую фазендочку не поднимешь и на плаву не удержишь…
– Жадеит. «Регина». Системы в этом деле до сих пор нет, не доперла система до глубинки, вот и выходит, что на каждый вложенный рубль можно взять чуть ли не доллар. Если знать как, и с кем дружить.
– А это что, не система? – хмыкнул Данил.
– В глубинке это по-прежнему «добрососедской жизнью» называется… А система сюда не влезла еще и оттого, что добыча чересчур маленькая и непредсказуемая, сегодня тебе рюкзак припрут, а потом месяц будешь сидеть у окна и ждать продавцов. В общем, Ташка ночью говорила, что по тайге шарашится армия. Солдатня там и сям, даже вертолет регулярно летает. Я тут кое-что прикинул, и получается, что солдатня эта сшивается как раз близ тех мест, куда мы на экскурсию собрались. Местные – народ простой, в нашивках и эмблемах не больно разбираются: благо этих эмблем нынче развелось, что грязи. Но по некоторым наводкам выходит, что это – твой комитет… Зашел к ребятам, а там этот бичик, принюхались мы друг к другу, они за меня к тому ж слово сказали, он согласился побазарить. Денег дашь на билет, и лады. Он в город выходить боится. Да и ломщики к хребту не ходят. Знаешь, командир, бывает такое: никто вроде бы въявь не пугает, стволом под нос не тычет, но как-то само собой соображается, что лучше тебе будет подальше держаться. И слухи ползут. Про радиоактивный могильник. В тайге видели солдат в балахонах, с приборами.
– Лапшу они на уши вешают, – сказал Данил.
– Вот и Ташка так думает, только страшилка насчет радиации срабатывает, как швейцарский будильник. Звону на километр… – Он поджал губы. – Она тут дружит с одним… Ну, сам понимаешь, одинокая баба…
– Терпишь?
– Я тут пока не хозяин. Вот если осяду, боевой устав пойдет другой… Одним словом, это местный мусор. Двухпросветный. Им тоже по секрету те самые военные брякнули про радиацию – только как-то так хитро брякнули, что этот секрет еще и через ментовку распространился, будто по репродуктору со столба.
– Ну, это целая наука – распускать слухи, – сказал Данил. – Люди, знаешь ли, на этом диссертации защищали, и хлеб они жрали не даром…
– Вот эта наука здесь и работает на полную катушку. Кто поглупее и потрусливее, уже налаживается сбегать подальше, пока из тайги не поперли рентгены, что саранча…
– А вертолет какой, кстати? – спросил Данил.
– Как это?
– Какой марки, не слышал? Нас это напрямую касается. Если гражданская версия, меньше хлопот, а если у них здесь вертушка огневой поддержки, погоняет она нас по тайге…
– Кто у них тут присматривается к маркам. Вертолет военный, потому что весь зеленый… – Дядя Миша облизнул губы. – Да я понимаю. У нас в восемьдесят втором три орла шли по тундре гораздо раньше срока, надоело им на хозяина мантулить, весной запахло, вот в зеленый отпуск и сорвались… Рассказывали потом так: будто летит вертушка, а на ней есть какая-то хреновина, соединенная с пулеметом. Пулемет спаренный. Локатор какой-то на него присобачен… В общем, летят над голой тундрой, по пути эта техника постреляла вдоволь оленей, потому что ей же не объяснишь… И вдруг по пустому месту – та-та-та… Вертолетчики кружат, а пулемет лупит по голой равнине. Ну, сели. Посмотрели. А там лежат эти трое, мохом замаскировавшись, и пулями их порвало так, что опознавать нечего… Есть такие локаторы? Или свист?
– Есть, – сказал Данил невесело. – Чистую правду тебе рассказывали, никакого свиста.
– Печально…
Показался железнодорожный вокзал, серый домик в стиле позднего сталинского ампира. Дядя Миша свернул в сторону, подвел «уазик» к черному ходу какого-то большого магазина. Пояснил:
– В подсобке у грузчиков сидит. Хоронится. Они ему старые кореша, так что спрятали. Рыночные реформы определенно затронули и закулисье магазинов – на столе у грузчиков в огромной подсобке имели место матовая бутылка неплохой импортной водочки, баночное пивко, ветчина из вакуум-пакетов и тому подобный заграничный ширпотреб (сплошь и рядом произведенный в отечестве). Два мордатых детинушки сговорчиво после первого же кивка дяди Миши покинули помещение – то-то он при первой возможности укатывал в Куруман, готовил себе посадочную площадку Корявый, надо понимать, обстоятельно, повсюду обрастая связями.
Третий, оставшийся за столом – это, конечно, и есть бич. Именно бич, похмельный, но опрятный, с продубленной геологическими ветрами физиономией.
Меж бичами и бомжами – разница огромная и принципиальная, любой повидавший жизнь человек с этим согласится. Бомж – это, как правило, вонючее грязнейшее существо, само себя поставившее в положение бродячего барбоса. Бич же – скорее волк, апостол свободной жизни, прямой наследник гулящего люда прошлых веков, от донских казаков до конкистадоров. Конечно, свою лепту вносила и водочка, и зона, и прочие житейские пакости, но все же главный побудительный мотив здесь – нежелание жить по звонку, аккуратно вносить квартплату и приходить на работу по четкому расписанию. За последние десять лет многое изменилось, конечно, но допрежь того по стране передвигались многие тысячи жилистых мужиков, мастеров на все руки, жаждавших одного – воли. По прошлой жизни кое-кто из них имел вузовский диплом, а то и два. В этом незаметном и неизвестном посторонним мирке можно было встретить и капитана дальнего плавания, и бывшего майора-танкиста, и писателя, и врача… Сидевший перед Данилом мужик относился, сразу видно, к ветеранам Движения, не выброшенным на обочину идиотскими реформами, а добровольно пустившимся по одной шестой части земного шара.
– А ты, Корявый, говорил, что приведешь фирмача… – сказал с ноткой философской грусти Дубленый. – У него ж глаза опера, да не сизаря – из-под Феликса…
Дядя Миша набулькал себе на два пальца водочки, зашвырнул в рот, пожевал обрезок багрово-красной ветчины и сказал тихо:
– Ты за базаром следи, Доцент. Когда я оперов приводил? Мало кем человек может быть по прошлому… Тебя вот взять. Если тебе напомнить, как ты электронами по протонам колотил – драться полезешь…
– Что, в самом деле физик? – спросил Данил.
– То-то и оно, что нет. Только я сорвался в вольную жизнь сразу, едва понял, что не физик, а другие остались… Все понимая.