Когда занятия любовью закончились, Андрей с грустью подумал, что теперь его интерес к девчонке пропадет. Ни один уважающий себя мужчина не ценит легких побед. Тем более он, к ним привыкший.
Девушка стала одеваться и вдруг сказала:
— Ну, теперь, я надеюсь, зарплата, о которой мы договаривались, станет больше.
Первая реакция Андрея, естественно, внутренняя, была более чем бурной: „Дешевка. Проститутка, Со мной так разговаривать! Да я…“ Но потом ему стало интересно. Что-то опять не вязалось. Она не была профессионалкой. Не было ощущения, что она именно так привыкла зарабатывать на жизнь. Раздевалась стесняясь. Страсть не играла, не пыталась ничего изобразить. Речей о том, какой он „великолепный мужчина“ и что у нее „такого никогда в жизни не было“, не произносила. Слова о деньгах прозвучали так неуместно, неподготовленно, что… Мало того, в них слышалась агрессия.
Андрей принялся объяснять, что платить за любовь не привык, пока не так плохо себя чувствует, чтобы комплексовать, что…
И, перебив сам себя, предложил:
— Хочешь, дам тысячу долларов, но тогда ты не будешь у меня работать и встречаться мы больше не будем.
Она, не задумываясь, ответила, что нет, она хочет работать. Если же он хочет с ней спать, то за это придется платить.
— Не буду! — резко ответил Андрей.
Они молча оделись. И Андрей проводил Настю до двери.
Настя ненавидела этого самодовольного, наглого мужлана. Он завалил ее в постель так, будто ни секунды не сомневался в праве брать все, что возжелаегся. Она знала, что нравится мужчинам, но так никто и никогда не позволял себе обращаться с ней.
Настя не могла понять, почему отдалась ему. На экране он был милый, интеллигентный, в чем-то даже робкий, а тут…, Его напор, натиск — но не насилие — сломили ее волю. Она словно прониклась его уверенностью в том, что уже принадлежит ему, и не стала сопротивляться. А когда все кончилось, она возненавидела его. Хотелось унизить Андрея, лишить ощущения победы, которое он не очень-то и скрывал.
Ее осенила простая до удивления мысль — пусть почувствует себя обычным мужиком, снявшим проститутку. Тогда это не победа, это — покупка. Она себя проституткой чувствовать не будет, она-то знает, что пошла на близость не из-за денег, зато его она лишит самодовольного удовлетворения. Однако когда он попросту предложил ей деньги, она поняла, что Андрей опять победил — знал ведь, что она не возьмет. Или не знал? В любом случае она брать деньги не собиралась. Тогда он был бы в норме, а она оказалась бы шлюхой.
Оставшись один, Андрей воспользовался качеством, которое вырабатывал в себе годами и которое не раз спасало в трудные минуты: перестал думать о Насте. Взял — и перестал думать.
На следующий день утром как ни в чем не бывало позвонила Настя и спросила, когда может приступить к работе. Андрею очень хотелось послать ее куда подальше, но тогда в его собственных глазах все выглядело бы как примитивная месть. А ему хотелось быть выше этого. Ему вообще нравилось хорошо выглядеть в собственных глазах. Как минимум.
Прошел месяц. Работала Настя хорошо. С азартом, ответственно и, что для ее возраста совсем нехарактерно, вдумчиво. Андрею хотелось, чтобы Настя не справилась с работой. Тогда он мог бы ее выгнать. Она была непонятна и потому раздражала его.
Андрей поручил Насте самые противные и неблагодарные дела в своей передаче — приглашать на эфир гостей, договариваться о времени и о тематике и плюс готовить ему к каждой программе цитатник — высказывания „великих“ по теме.
Присутствовала в ситуации и щепетильная составляющая, проколоться на которой казалось проще всего. Многие готовы были платить существенные деньги за появление на телеэкране. Андрей не мог проигнорировать такую человеческую слабость. Несколько лет в его передаче участвовали эксперты, в большинстве действительно известные и знающие специалисты. Некоторые — известные политики, но ничего не знающие. А вот третья категория, приносившая неучтенные доходы, на чем и держится все телевидение, — люди и малоизвестные, и некомпетентные, но, главное, очень тщеславные. Именно с ними Настя и договаривалась о том, сколько они должны заплатить за двух-трехминутное появление на экране.
Настя работала отлично. Изящно обрабатывала плательщиков, вежливо и убедительно договаривалась с людьми серьезными, объясняя им, что „только они, без них — никак“. Особенно Андрею нравилось, как она подбирала цитаты — емкие, короткие и, что удивительно, неизбитые. Настя была человеком с мозгами, что не так часто встречалось Андрею среди молоденьких девушек.
Андрей понял, что опять стал думать о Насте как о женщине. Его зацепило. Не секс, а что-то чисто человеческое. Ему захотелось понять, что она такое. Явно не примитивная шлюшка, но кто?
Еще через две недели в конце рабочего дня Андрей предложил Насте заехать к нему домой. Она согласилась.
Сексом занялись сразу, без выяснения отношений. На сей раз она отдавалась более страстно. А когда они лежали и отдыхали, вдруг взяла его руку и нежно погладила. Андрей подумал: „Это обойдется папаше, как его там, Дортмудсу, нет, как-то иначе, не важно, в лишние двести долларов“.
Ни когда они одевались, ни за кофе, ни когда он отвозил ее домой, Настя не обмолвилась о деньгах.
Настя не удивилась предложению Андрея заехать к нему. Она заранее знала, что это произойдет, и твердо решила, что возмущенно откажет. Правда, ждала, что это случится намного раньше.
Когда прошли первые две недели совместной работы, Настя даже стала удивляться тому, что Андрей не домогается ее. Настю задело его спокойствие. Но когда Андрей просто, без вызова, однако опять абсолютно уверенно в праве так говорить, сказал: „Давай заскочим ко мне домой“, — Настя растерялась и ответила: „Давайте“.
Она-то думала, что Андрей сделает такое предложение под предлогом необходимости поработать, что-то обсудить, ну, в худшем случае выяснить отношения. Нет, он был так уверен в себе, что… Что это ей даже начинало нравиться.
Настя успела понаблюдать за Андреем во время работы — моторным, быстро принимающим решения и задумчивым, ищущим поддержки, когда он считал, что его никто не видит. Он так забавно озирался по сторонам, сидел в своем кабинете с такими печальными глазами, что не успевал преобразиться, если кто-то входил в кабинет без стука. Настя входила без стука с первого дня. Он злился, делал замечания своему секретарю, а Настя назло врывалась в кабинет. Ей нравилось злить его, мстить за унижение первой встречи. К тому же Настя чувствовала, что ей нарушение правил, по крайней мере это, позволено. Уже позволено.
Они встречались чуть больше года. Три-четыре раза в неделю Настя приезжала к Андрею и оставалась ночевать. Уже довольно долго он получал удовольствие в большей степени от общения с ней, чем от секса. Раньше, с другими, было иначе — общение являлось необходимой платой за секс. Единственной платой, приемлемость которой Андрей признавал.
Иногда он ловил себя на мысли, что в чем-то Настя заменила ему Алену, в чем-то Дашку. Хотя она была старше Дашки на два года, он их воспринимал ровесницами. Ему хотелось заботиться о ком-то. Психоаналитик объяснил: Андрей относится к категории мужчин, которым необходимо вкладывать. Эмоционально они не получают удовлетворения, если только берут. Для них самих необходимо давать, растить, воспитывать. Видеть результаты своего труда.
Андрей обрадовался такому объяснению и стал осыпать Настю подарками. Украшения, карточка в фитнес-клуб, мобильный телефон… Настя принимала подарки легко — и без кокетства, и без особой благодарности или восторга. Она искренне радовалась, но как бы сдерживала выражение этой радости. Была благодарна, но не говорила слов благодарности.
Настя не стеснялась рассказывать Андрею, когда он просил, о мужчинах, которые были у нее раньше. Без имен. Без подробностей, как познакомились и почему расстались.
Как-то Андрей сумел вывести Настю на совсем откровенный разговор. Настя рассказала, что за два месяца до их встречи она рассталась с предыдущим мужчиной. История оказалась банальной и оттого особенно обидной. Настя встречалась с молодым человеком. Вместе ездили на уикенды в Париж, вместе проводили почти все вечера. Он много говорил о любви, обещал, что скоро они будут вместе навсегда. Потом исчез на два дня и, позвонив, сообщил, что у него есть жена, что он не может ее бросить, и еще сказал какие-то глупые слова — что ему было очень с ней хорошо, но он понимает, что не сможет составить ее счастье, и т. д. в том же духе.
Теперь Андрей понял ее агрессивность при их первой встрече. К прежним чувствам по отношению к Насте прибавилась жалость. Он и любил, и жалел, и восхищался стойким, откровенным человечком.
Неожиданно до Андрея дошло, что он хочет жениться на Насте. Толчком послужила мысль — я бы никогда не поступил так, как тот подонок. Ну а допустив, не важно, по какой причине, мысль о возможности жениться на Насте, Андрей стал думать об этом постоянно. Его удивило, а главное, раззадорило то, что когда он впервые сообщил Насте о готовности жениться, она не только не упала в обморок от счастья, но ответила, что говорить об этом рано.
Первая встреча Насти с Дашкой состоялась, когда Андрей позвал их — Настю, Дашку и зятя — в ресторан. К величайшему изумлению, Андрей через десять минут после того, как сели за стол, обнаружил, что девочки оживленно болтают, стараясь понравиться друг другу. И добиваются в этом успеха.
Через несколько дней они вместе с Настей приехали на дачу к молодым, пообщаться с внучкой. И здесь Настю ждал успех. Андрей был на седьмом небе от счастья. Все складывалось как нельзя лучше. Он уже представлял себе, как Настя нянчит их собственного ребенка, внутренне улыбался тому, что его сын или дочь будут младше своей племянницы.
Когда они оставались вдвоем, Андрею было очень хорошо с Настей. Его радовал не сам секс, да и вовсе не секс, а то, что ему приятно и интересно с ней разговаривать, радовали неожиданные робкие и вместе с тем очень нежные прикосновения. Больше всего он умилялся, иногда до слез, когда, просыпаясь задолго до будильника, рассматривал Настенькину головку, лежащую на подушке, посапывающий носик и легко подрагивающие во сне длиннющие ресницы.
Андрей хорошо знал правило: об отношении к женщине мужчина может адекватно судить не вечером, а утром. Если женщина утром, а не в вечерних сумерках, вызывает такое же желание, как и перед приходом ночи, — это любовь, а не сексуальное влечение. С Настей было именно так.
Андрей боялся знакомиться с Настиной мамой. Отец Насти погиб, когда ей не исполнилось и двух лет. Настя рассказывала, что кроме нескольких фото, почему-то всегда без мамы, у нее ничего от отца не осталось. Андрея удивило, что не сохранилось ни одной свадебной фотографии, но он не придал этому значения. На-стино происхождение для него было не суть важно.
О маме Настя отзывалась с восторгом и чуть ли не с суеверным почтением. Настина мама прожила тяжелую жизнь, одна подняла дочь, посвятив себя ей. Настя никогда не видела в доме мужчин и, более того, была совершенно уверена, что после гибели отца у мамы мужчин не было. Свободное время Настина мама проводила за книгами или у телевизора, очень, кстати, любила передачу Андрея, но при этом почему-то отговаривала дочь идти работать на эту программу. Мотивировала тем, что политические и якобы аналитические программы — дело грязное и недостойное Насти. Но когда дочь начала работать, возражения прекратились. Их сменил живой интерес ко всему, что происходит за кадром.
Будучи человеком во всем основательным, Андрей попросил Настю принести мамину фотографию, желательно покрупнее и недавнюю. Он полагал, что по чертам лица можно представить психотип человека и, соответственно, подготовиться к встрече.
В успехе разговора с матерью Насти Андрей не сомневался, однако все равно волновался. Он не был бы рад, реши Дашка связать судьбу с мужчиной его возраста. Вряд ли у Настиной мамы были другие взгляды. Хотя, с другой стороны, он удачная пара — богат, известен, пока в форме.
Назавтра Настя принесла на работу мамину фотографию. За полчаса до прямого эфира.
Андрей, сидя в гримерной, взял фото. А Настя тут же убежала принимать гостей передачи.
На фото Андрей увидел девушку, с которой расстался, встретив будущую жену, хотя и заметно постаревшую. Андрей моментально подсчитал разницу между возрастом Насти и датой его знакомства с Аленой.
Андрей не был оптимистом, не был склонен утешаться иллюзорными надеждами. Оптимисты до конца вопреки очевидному верят в то, во что хотят верить. Пессимисты при первых признаках опасности считают свершившимся именно то, чего они, пусть бессознательно, опасались. Андрей был пессимистом. Может, поэтому и добился успеха в жизни. Он ко всему всегда был готов. К самому худшему. Но не к такому.
Настя — его дочь. Их отношения — кровосмесительство. Да бог с этим! Он не может жениться на Насте! Однако и дочерью она Андрею быть не сможет. Почему Марина не сказала ему, что была беременна?
Жуткая боль сковала левую часть груди.
Прошла неделя. Андрея, перенесшего инфаркт, перевели из реанимации в палату. В первый же день к нему пришли Настя с Дашкой. Девочки что-то щебетали, говорили о скором выздоровлении, о том, что они, Андрей с Настей, какое-то время поживут на даче. Обязательно! Даже нечего спорить!
Андрей смотрел на них и думал о том, что счастье было совсем близко, что последняя любовь могла вернуть его к нормальной жизни, что…
Как объяснить им произошедшее, как сказать Насте, что они больше не будут встречаться? Что станет с ней, если она узнает, что спала с отцом? Что ее отец бросил беременную мать? Будет ли ее волновать, что он ничего не знал? Разумеется, нет!
Андрей заплакал. Девочки, видимо думая, что это нормальная реакция ослабленного болезнью человека, к тому же весьма сентиментального, посчитали, будто все в порядке. Андрей сказал, что хотел бы уснуть. Настя с Дашей ушли.
Через час в палату вошла женщина. Андрей не столько узнал, сколько сразу понял — это Марина. Удивило лишь то, что она пришла выяснять отношения в больницу. Добивать инфарктника.
Оправдываться у Андрея сил не было. Он весь внутренне сжался и думал лишь о том, чтобы опять не расплакаться.
Марина не села на стул рядом с кроватью и с порога заговорила:
— Андрей, я на секунду. Ты должен знать, что когда мы расстались, я тебя не осуждала. Это все равно произошло бы. Ты не знал, что у меня не может быть детей, а я боялась тебе это говорить. Настю я взяла из роддома. Она не твоя дочь. Если ты ее любишь, вашему счастью ничто не помешает. Извини, что я пришла без спроса, но я подумала, что тебе нужно это знать.
Андрей онемел. Марина резко повернулась и пошла к двери.
В дверях она обернулась и, открывая дверь, выдавила из себя:
— Я тебя любила всю жизнь. Благо телевидение давало мне такую возможность.
Судья
Ее охватило странное состояние. Она сдалась. Всю жизнь, как только возникала ситуация борьбы, она испытывала что-то похожее на удовольствие. А сейчас сдалась. Не понимая, кому и почему. Главное, не могла разобраться, какую борьбу проиграла. В чем эта борьба заключалась и по какому поводу.
Когда в два часа ночи позвонил зять и сказал, что у Маши начались схватки, она стала соображать — куда звонить. Лето, ночь с субботы на воскресенье — в Москве никого нет, все на дачах, А она, как на грех, забыла на работе мобильный телефон, в памяти которого записаны сотовые номера нужных людей.
Она сразу послала на пейджер сообщения двум знакомым врачам (их домашние телефоны, естественно, не ответили), но мобильная связь была недоступна. Решая, куда ехать — в роддом или сначала к себе на работу за мобильным, она поняла, что на работу — бессмысленно. Поздно. Олух зять успел отправить Машку в районный роддом, и переводить ее оттуда, даже если с кем-то и созвонится, бессмысленно. Эта можно будет сделать и завтра, когда Машка родит.
Для нее, председателя областного суда, в этом городе не было проблем. В хорошем настроении, с близкими друзьями она любила повторять: „Это моя страна, это — мой город“. И хотя она не была „членом команды“, доля правды в этих словах имелась. Ее побаивались, с ней считались. Она четко знала, где и когда следовало уважить звонившего, дабы не прослыть зарвавшейся и играющей не по правилам, а где следовало в просьбе отказать, чтобы считаться судьей, а не промокашкой.
Она поехала в роддом, позвонив из машины дежурному по ГУВД города с просьбой найти домашний телефон главврача этого засранного, как она была уверена, храма медицины. Дежурный перезвонил через двадцать минут, из-за чего ей пришлось проторчать в машине лишних минут десять, уже стоя у ворот больницы. Но главврача дома не оказалось.
Теперь она сидела в приемном покое и рассматривала разбитую плитку на полу. Чтобы как-то занять время, считала количество плитки разбитой, с выщербинами, и целой. Отвлекалась на набегавшие отрывочные мысли и начинала подсчет снова.
Она понимала, что проиграла. Но что и кому?
Уже много лет она жила с ощущением, что случится беда. Просто потому, что иначе не бывает.
Казалось, что всю жизнь ей везло. Все складывалось удачно. Не то чтобы она получала все на халяву, но везло. Все ее усилия приносили плоды. Порой неожиданные, совсем не те, на которые рассчитывала, ради которых, собственно, и старалась. Однако она всегда оставалась в выигрыше.