Глава 2
2 августа 1939 года. Берлин. Торжественный прием по случаю заключения пакта
— Видишь, вон того офицера в русской форме? — озорным тоном шепнула подружка Ольге.
— Которого?
— Да вон того, что мило воркует с нашим "быстроногим Хайнцем".
— Кто это? Совершенно незнакомое лицо.
— Ольга, ты меня удивляешь! Об этом человеке месяц назад судачила вся Европа! Да что Европа, весь мир!
— Не томи.
— Этот человек – самый известный маршал Советов – Михаил Тухачевский.
— О! Тот самый?
— Собственной персоной!
— Так они же с Хайнцем воевали друг против друга в Чехословакии? Вчера друг в друга стреляли, а сегодня – беседуют как старые друзья. Неужели так можно?
— Они – могут. Профессионалы. Оба в том бою получили ранения, но выжили и отличились. Поговаривают, что эти двое друг о друге очень высокого мнения. Не дружба, конечно, но уважение совершенно точно.
— Удивительно! Кстати, мне кажется или он прихрамывает?
— Во время той странной войны в Монголии он с маленькой лопаткой, ну, такой, что носят солдаты на поясе, бросился на ворвавшихся в траншею японцев. Говорят – сражался как лев, оглашая округу устрашающим ревом.
— Мальчики любят рассказывать про себя сказки, — улыбнулась Ольга.
— Ему за эту сказку вручили новый отличительный знак Красной армии – "За ближний бой". Причем сразу высшей категории. Вряд ли так награждают за мальчишеские выдумки, — лукаво подмигнула подружка.
— Высшей? Почему сразу высшей? — удивилась Ольга. — Он что, так много японцев порубил своей лопаткой? Или из-за высокого звания?
— Точно не знаю, но говорят, что по личному представлению Сталина, дабы учесть в награждении и его старые заслуги. Он ведь не раз бывал в ближнем бою. В той же Чехословакии именно он захватил наш танк.
— И многим так, по совокупности, зачли старые заслуги?
— Единицам. Высшую степень – только ему. Еще десяток получили вторую. Остальным – по статуту.
— Удивительно сколько мифов о нем крутится, — улыбнулась Ольга. — И гениальный полководец, и грозный воин, бросающийся на врагов с лопаткой. Самолеты хмурым взглядом он еще не сбивает?
— Так ты не слышала новый анекдот про него?
— Что за анекдот?
— Говорят, что в степях Монголии Тухачевского укусила змея, а потом встретилась с ним взглядом и отсосала яд обратно.
— Какая вежливая змея! Это он сам про себя такие шутки распускает?
— Может быть. Никто этого не знает. Однако поговаривают, что он на слуху у всех правителей Европы как один из самых выдающихся военачальников современности. Новый Суворов, который не знает поражений.
— Я слышала, что во время советско-польской войны его разбили.
— То был другой Тухачевский… еще до своей знаменитой болезни, открывшей в нем массу талантов и скрытых качеств.
— В самом деле? — с усмешкой уточнила Ольга. — Дорогая моя, ты ему льстишь. Просто Советы создали красивую легенду. Практически эстрадную звезду.
— Тогда как ты объяснишь тот факт, что примерно месяц назад его жену убили. По слухам – британские шпионы. Легенда, конечно. Но ведь не за каждым театралом бегают наемные убийцы?
— Вот как, — заинтересованно произнесла Ольга. — Значит он сейчас свободен?
— Дочь и траур, как я понимаю, тебя не смутят? — усмехнулась подруга.
— Дочь?
— Да, семнадцатилетняя девочка. По слухам, за ней ухаживает сын самого Сталина. Очень непростая особа.
— Я люблю сложные задачи, — лукаво улыбнулся Чехова.
— Он хорош, дорогая, но он тебе не по зубам.
— Ты так считаешь? — с вызовом произнесла актриса.
— За ним уже год как охотятся советские красавицы, но он стоит как скала, держа марку образца высокой морали и чести.
— Еще немного и я поверю, что этот офицер – рыцарь без страха и упрека, сошедший со страниц романтических повестей и рассказов, — шутливо ответила Ольга, поглядывая на маршала с явным интересом.
— Даже и не надейся, — с улыбкой заявила подруга.
— Да зачем он мне? — с наигранным удивлением ответила Чехова, и посмотрела на Тухачевского с озорным блеском в глазах.
Там же, спустя пару часов.
— Добрый вечер, — поздоровалась Ольга с Францем Гальдером.
— Фрау Чехова! Я рад вас видеть! — разразился формальным ритуалом начальник ОКХ. Михаил Николаевич же, беседовавший до того с Гальдером о польском деле, лишь вежливо кивнул, в знак приветствия. А в голове промелькнула мысль о том, что очередная вертихвостка опять отвлекает от дел. Впрочем, вежливые реверансы затянули к неудовольствию маршала, и он с этим ничего поделать не мог – дама буквально прицепилась к нему с расспросами. И ладно бы она – Гальдер и сам с большим интересом слушал ответы, прицениваясь, что ли. А потом подошел Гудериан, Рычагов и начался натуральный балаган из которого Михаилу Николаевичу удалось вырваться только глубоко ночью.
А в то же время в Москве шло приватное совещание Сталина с Берией по делу "Тишина".
— Первый контакт состоялся.
— Какие-то успехи?
— Объект держался прохладно, но "Валькирия" от этого только сильнее загорелась.
— Хорошо. — кивнул Сталин. — Что по проверке?
— Предоставил сведения по пластичной взрывчатке и полупроводниковому эффекту. По взрывчатке все подтвердилось, свойства и качества совпадают с описанными предположениями.
— Хорошо, — кивнул Сталин. — А что там с полупроводниковым эффектом? Что это вообще такое?
— Грубо говоря, это хороший шанс заменить радиолампы более компактными и надежными приборами, позволяющими в будущем серьезно миниатюризировать ту же радиотехнику, уменьшив ее электропотребление и повысив качество работы. В частности, он описал устройство точечного транзистора, сославшись на то, что это направление хоть и тупиковое, но достаточно простое решение. Полную проверку он пока еще не прошел, но предварительные отзывы наших специалистов можно охарактеризовать как восторги и общее воодушевление. Они говорят, что этот полупроводниковый эффект – новое слово в радиотехнике. Прорыв.
— Что по Агаркову?
— Нашли. Опросили. Сейчас обобщаем. В дело пустим после возвращения объекта из Берлина.
— Неужели он все-таки из будущего?
— Мне хочется верить в то, что он просто сошел с ума, но сумасшедшие не выдают таких сведений по ходу дела, — развел руками Берия.
— Если так, то нам нужно будет выжать этот вопрос по максимуму.
— Это очень опасно, — твердо глядя в глаза Хозяину ответил Лаврентий Павлович. — Мы не знаем точно, для чего он пришел сюда. Вполне возможно, что он – враг.
— Враг, который приносит нам победы?
— Отвлекает от чего-то главного? Вспомните его слова о коммунизме. Объект не является коммунистом ни в коем разе. Вообще. Однако нам помогает. Кроме того, его рука отчетливо прослеживается в XVIII съезде, который он готовил. Хитро. Обходными путями.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Что он старается нас увести от идей коммунизма.
— Объект это и так прямо сказал, — пожал плечами Сталин. — Причем объяснил почему.
— И мы должны верить ему?
— Мы должны пользоваться им во благо общему делу. Ты скажешь, его предложения по реорганизации производства дали негативный эффект? Нет. Самым решительным образом сокращен брак и простои. Стремительно поднимается качество и культура производства. Рабочие сами рвутся в вечерние школы. Осваиваются новые, сложные технологии. Доводят старые. Отрабатываются новые схемы управления и контроля. И все это приводит к тому, что уже только за тридцать восьмой год наш объем выпуска продукции на единицу затраченных материальных ресурсов, часов и ватт возрос на двадцать процентов. Это колоссальный результат! А переработка нефти? Сравни положение у нас в тридцать шестом и сейчас. И ведь тоже без этого пострела не обошлось. И так буквально во всем, чего он касается. Враг? Пусть враг. Пускай он хоть трижды враг. Но он сейчас и здесь приносит пользу. И нам его нужно использовать на благо дела.
— Дела ли?
— Именно дела, — спокойно, но с напором сказал Сталин. — Увеличение эффективности нашей промышленности привело к тому, что мы смогли высвободить больше ресурсов для гражданских нужд. То есть, на улучшение жизни простых советских граждан. Лаврентий, скажи прямо, ты считаешь, что это плохо?
— Нет, конечно, — недовольно пробурчал Берия. — Но я ему не доверяю.
— Это не удивительно. Такому человеку вообще глупо доверять, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Но с ним нужно сотрудничать. Другого шанса нам может не представиться вытащить страну из этого дремучего болота. Так что не дури. Я же вижу, что тебя распирает.
— Дела ли?
— Именно дела, — спокойно, но с напором сказал Сталин. — Увеличение эффективности нашей промышленности привело к тому, что мы смогли высвободить больше ресурсов для гражданских нужд. То есть, на улучшение жизни простых советских граждан. Лаврентий, скажи прямо, ты считаешь, что это плохо?
— Нет, конечно, — недовольно пробурчал Берия. — Но я ему не доверяю.
— Это не удивительно. Такому человеку вообще глупо доверять, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Но с ним нужно сотрудничать. Другого шанса нам может не представиться вытащить страну из этого дремучего болота. Так что не дури. Я же вижу, что тебя распирает.
— Он ведь меньшевик, — произнес Лаврентий Павлович. — А то может и вообще – монархист. Чужой. Совершенно чужой для нас человек. Враг. И мы с ним играем в кошки-мышки.
— Ты же сам мне говорил, что он нам выгоден именно как самостоятельный фигурант, — усмехнулся Сталин. — А теперь что? Передумал?
— Я же не знал, кто он.
— Ты и сейчас не знаешь. Как и я. Его слова – всего лишь слова. В душу мы к нему не залезем. Пока не залезем. Так что сосредоточься на операции "Валькирия". Нам нужно туда заглянуть. Иначе так и будем сидеть в потемках, да гадать. Не подойдет Ольга – найди другую. Кого угодно. Главное – чтобы он влюбился в нее и пустил к себе в душу.
Глава 3
11 августа 1939 года. Германия. Ставка Гитлера
— Итак, — начал совещание Гитлер, — господин Риббентроп смог окончательно утрясти все разногласия с Советами в предстоящей кампании. Так что теперь все зависит от вас, господа, — он обвел всех присутствующих взглядом. — На каком сроке вы остановились? — обратился хозяин кабинета к начальнику ОКХ Францу Гальдеру.
— На первое октября, мой фюрер.
— Что нас останавливает начать операцию раньше? Со слов Риббентропа, Советы готовы выступить хоть через две недели.
— Танки, мой фюрер. И самолеты. Все упирается в них. Согласно подписанному вами предписанию от пятого марта сего года, мы сосредоточили все усилия на новых тяжелых и средних танках, отбросив все остальные как слишком слабые. "Тройки" сейчас переделываются в самоходные артиллерийские установки, а "двойки" переведены в категорию вспомогательных машин разведывательных батальонов и их производство серьезно сократилось за ненадобностью. Да и освободить промышленные мощности тоже потребовалось. С новыми же машинами натуральная беда. Даже успехи господина Шпеера не позволяют раньше названного срока завершить комплектование двух танковых корпусов и отдельного тяжелого полка. Альберт только разворачивается, а дела до него были слишком запущены. Господин Тодт уделял чрезвычайно большое внимание дорожному строительству. Настолько, что… — Гальдер замолчал, выразительно взглянув на Канариса, который все понял и поддержал начальника ОКХ.
— По сведениям наших разведчиков, в случае войны с Великобританией при равенстве потерь мы бы проиграли из-за того, что производим самолеты медленней.
— Так он вредил!
— Нет, — убежденно ответил Канарис. — Фриц просто не справился с возложенной на него задачей. Причем в вопросах, связанных с дорожным строительством даже отличился. Поэтому я предлагаю выделить для господина Тодта отдельное ведомство и поручить следить за дорогами Рейха. Это его призвание. В отличие от промышленного производства, — Гитлер несколько секунд подумал, после чего кивнул и обратился к Гальдеру.
— Продолжайте, генерал.
— Особенно трудно идут дела с тяжелыми танками. Мы, в принципе, можем выкроить пару недель, отказавшись от участия этого полка в боях, но тогда наши потери будут значительно выше. Ведь у поляков нет противотанковых средств, позволяющих бороться с лобовой броней в сто миллиметров. Эти танки на острие главного удара станут надежным тараном, способным проломить любую оборону противника.
— Нет! — эмоционально отреагировал Гитлер. — Ни в коем случае нельзя отказываться от тяжелых танков. Мы получили хороший урок в Чехословакии. И такого повториться больше не должно!
— Так точно, мой фюрер, — кивнул Гальдер. — Аналогичная ситуация у нас с авиацией. "Штуки" и "стодевятые" – это ядро Люфтваффе. Без них мы ничего не сможем сделать. А после тех потерь, что мы понесли в Чехословакии, оправиться нам непросто. Неожиданно мощная ПВО, организованная чехами, оказалась для нас сюрпризом.
— Поляки нам его не преподнесут?
— Никак нет. В этот раз мы тщательно следим за их покупками. Кроме того, в Польше, в отличие от Чехословакии, обороной командует не Тухачевский.
— Тухачевский?
— Да, — кивнул Гальдер. — Маршал Советского Союза. Дважды награжден высшими воинскими наградами СССР – Звездами Героя. Именно он автор успешной оборонительной войны чехов и именно он стоял во главе советских войск в Монголии.
— Надеюсь, он будет командовать советскими войсками в Польской кампании?
— Так точно, — кивнул Канарис. — По нашим сведениям Советы стягивают против Польши свои лучшие части, чтобы не ударить в грязь лицом на Европейском театре. Маршал Тухачевский более-менее оправился от ранений, полученных в Монголии, и по нашим сведениям именно его поставят командовать войсками в Польше.
— Ранений? — снова удивился Гитлер.
— У маршала есть страсть – он любит наблюдать за ходом боя практически с передовой, а потому является частым гостем наблюдательных пунктов. В Монголии случился конфуз – небольшой отряд японских солдат прорвался через заграждение и атаковал позиции, где находился Тухачевский. Маршал лично принял участие в рукопашном бою, пользуясь, по слухам малой пехотной лопаткой. Получил несколько неопасных ранений, но не оставил поля боя, пока его бойцы не обратили японцев в бегство. Причем продолжал сражаться даже раненым.
Гитлер задумался на минуту, прохаживаясь по кабинету.
— Хорошо. Что по остальным войскам? — обратился фюрер, выйдя из задумчивости, к Гальдеру. — Есть какие-нибудь затруднения?
— Есть, конечно, — невозмутимо ответил начальник ОКХ. — Но они все в пределах разумного и сроков не задерживают.
— Мой фюрер, — подал голос Гудериан, — вы позволите?
— Конечно, — улыбнулся довольный Гитлер, сделав приглашающий жест.
— Ваше решение о переводе Панцерваффе на средние "четверки" и тяжелые "пятерки" было дальновидно и правильно. Чехарда с мелочью нам совершенно ни к чему. Но работая над материалами кампании в Чехословакии я пришел к выводу, что нам нужно строить больше бронетранспортеров. Пусть и не гусеничных, а колесных, но строить. Они очень серьезно повышают стойкость панцергренадир даже если в роте есть хотя бы одна или две машины. Да и штабным желательно выделить бронетранспортеры, дабы снизить потери от засад и внезапных обстрелов.
— Это реально? — обратился фюрер к Гальдеру.
— Колесные – да, с полугусеничными есть проблемы. Они очень трудоемки в производстве. По крайней мере, господин Шпеер утверждал именно так.
— Панцерваффе такое решение устроит?
— Вполне, — кивнул Гудериан.
— Прекрасно! — подвел итог краткой дискуссии фюрер. — Итак, господа, прошу высказываться. Какие еще у кого трудности? Мы должны произвести очень благоприятное впечатление на весь мир, продемонстрировав могущество Вермахта. — Воодушевлено произнес Гитлер, продолжая долгое и непростое совещание.
Тем временем в Москве…
Тухачевский неспешно прошелся по своему кабинету и сел на мягкий, кожаный диван, который тут поставили за время его лечения в госпитале. Ему было слегка тревожно.
Вот уже несколько дней он проводил в относительном покое. Ни Сталин, ни Берия его не тревожили, занимаясь проверкой предоставленных сведений. Дела по подготовке к польской кампании шли своим чередом, а советские газеты буквально захлебывались в благоговейной ярости, описывая зверства польских извергов над белорусами, украинцами и немцами. Да и не только советские. СССР, Германия, Италия, Испания, Чехословакия, Венгрия пели в унисон. Даже французы с бельгийцами время от времени отличались статьями, в которых пересказывали антипольскую истерию. А ему было невыносимо скучно и тоскливо. Казалось, что он тут находится на каких-то птичьих правах и его в скором времени закроют в камере, начав выпытывать все, что накопилось в его голове за столько лет. Вполне рациональное решение. Где еще можно встретить такой солидный источник информации?
Тухачевский закурил папиросу и задумчиво посмотрел в окно. Прошло практически четыре года с момента внедрения. И все это время он ни на минуту не останавливался, стремясь сделать "последний вздох" перед смертью. Реализовать последний шанс. Последнюю надежду. Много ли получилось?