— Мел, я никогда не говорила, что мне не нравится твоя музыка. Я говорила, что она мне не близка, но это разные вещи. Я просто не воспринимаю такой ритм.
Она не отрывала от меня взгляд, моргнула и повторила:
— Люси, кто он такой?
Я опять закрыла лицо ладонями. Новое изобретение: я вас не вижу, вы меня. Потом убрала руки и перевела дух. Достала мобильник, посмотрела в синие глаза Дона.
— Уф-ф, ну ладно. Дело в том, что этот типчик — моя Жизнь.
Она широко распахнула глаза.
— Как романтично.
— Нет, ты не поняла. Не в нем моя жизнь, а он сам — моя Жизнь. Не так давно я получила письмо из «Агентства Жизни», и вот, это он.
У Мелани открылся рот.
— Ты меня дуришь. Он — твоя жизнь?
Мы обе оглянулись. Он встал на цыпочки у стойки, чтобы его заметили и обслужили. Я поежилась.
— Он… ну, он…
— Жалкий, — договорила я за нее. — Ты назвала его кошмарным типчиком.
Глаза Мелани, ласковые, как у олененка Бэмби, с тревогой смотрели на меня.
— Ты несчастлива, Люси? — спросила она.
— Я? Нет, это не так. — Я не врала. Я не чувствовала себя несчастной, разве что немного расстроенной, с тех пор как объявился Жизнь и ткнул меня носом в мои недостатки. — Зато он чертовски несчастлив.
— Расскажи мне, как это у вас складывается.
— Он Ватсон, я Холмс. Он — рентгеновские лучи, а я — сломанная нога. Ну как бы тебе объяснить? Он зависит от меня. И теперь повсюду со мной таскается.
— Почему?
— Наблюдает и старается, чтобы дела пошли на лад.
— У кого? У тебя?
— И у него.
— Например, какие дела? Что не так?
Я порылась в памяти в поисках максимально правдивого ответа. Мне почти ничего не пришло в голову. Газет Мелани вообще не читает, телевизор не смотрит, так что о происшествии со Стивом ей наверняка неизвестно.
— Ну, например. У нас на работе случилась веселая история. Одного сотрудника уволили, на другой день он пришел в офис с пистолетом — не бойся, пистолет был водяной, правда, в тот момент мы об этом не знали — и сильно нас напугал, а потом еще пара неприятностей приключилась, и поэтому моя Жизнь какое-то время побудет рядом со мной. — Я, кажется, сумела поведать это весьма правдиво и максимально расплывчато.
И тут сработала пожарная сигнализация. Я было обрадовалась, что сейчас всех начнут эвакуировать и наш неприятный разговор на этом закончится, но ошиблась: это была не сигнализация, а сирена, как на американских полицейских машинах. Вууп, вууп — она завывала и мигала на подносе у официантки, которая принесла нашу выпивку.
— Скромненько и со вкусом, — отметила я.
— Привет, ребята, — пропела официантка. — Ваш мужчина сказал, что он пока побудет в баре.
— Спасибо. — Мелани оглядела ее снизу доверху и расплылась в соблазнительнейшей улыбке. Когда девушка отошла, Мелани нагнулась ко мне и пояснила: — Новенькая. Клевая.
Я проводила официантку взглядом:
— Красивые ноги.
Мы были подростками, когда Мелани сказала мне, что она лесба, и я немедленно напряглась, хоть и попыталась это скрыть. Я вовсе не была гомофобкой, но мы с ней очень тесно общались всю жизнь: часто мы вместе ели, спали, делили душ и туалет — словом, были как родные сестры. И я не очень понимала, как мы и дальше будем так жить, после того что она мне сообщила. А вскоре, когда я попыталась забаррикадироваться от нее в туалете, она очень четко и очень громко (дело происходило на автозаправке, и очередь из трех человек с удовольствием ее слушала) растолковала мне, что ни-ког-да, ни-ког-да я не стану объектом ее сексуального интереса. После этого мне не стало лучше. Особенно меня поразило это дважды повторенное «никогда». Что ж она, никакого шанса мне не оставляет? Но я ведь могу измениться с годами, так что зря она проявляет такую твердолобость.
Мы потихоньку пили мохито. Я надеялась, что Мелани сменит тему, но, зная ее упертость, не сильно на это рассчитывала.
— И что именно приключилось? Какие неприятности? — продолжила она. Ровно с того места, где мы остановились.
— Ерунда. Небольшие проблемы, ничего особенного.
Она прищурилась.
— Какие проблемы?
— А, слегка приврала в своем резюме. — Я небрежно махнула рукой.
Мелани это позабавило, и она рассмеялась:
— Да ладно!
Пока что ей смешно, но если она узнает, в чем суть… нет, этого нельзя допустить. Я обдумывала, как бы половчее ей все это подать, когда Жизнь вернулся обратно за столик. Почуял, не иначе.
Мелани по-новому, с восхищением смотрела на него:
— Люси мне только что сказала, что вы ее Жизнь.
Он был очень доволен, что я сказала ей правду.
— Замечательно.
— Это так круто, можно я вас обниму?
Не дожидаясь ответа, Мелани подошла к нему и нежно обвила руками за шею. Браслеты радостно звякнули. Жизнь млел от удовольствия. Он даже глаза закрыл.
— Погодите-ка.
Она отстранилась и взяла сумочку. Покопалась там и достала мобильник.
— Хочу сделать фото.
Опять прижалась к Жизни, вытянула руку с телефоном как можно дальше и щелкнула себя с ним. Он улыбнулся, обнажив горчично-желтые зубы, особенно кошмарные по сравнению с белоснежными зубками Мелани.
— Выложу в «Фейсбуке». Да, так Люси мне рассказала, что малость приврала в своем резюме. — Мелани безмятежно хмыкнула и радостно ждала продолжения занятной сплетни. Она жадно тянула полными, сочными губами свой мохито через соломинку.
— Вот как? — Он был поражен. Еще одна галочка в списке моих хороших поступков.
— Угу. — Я потерла переносицу. — Я написала, что знаю один язык, а на самом деле я его не знаю.
Вот, все очень просто. Давайте посмеемся и как можно скорее об этом забудем. Есть масса более интересных тем. Но нет, так легко мне не отделаться.
— Что за язык, — весело поинтересовалась Мелани, — суахили?
— Нет, — мрачно ответила я.
— Ну а какой, какой язык-то? Вы знаете, Космо, — пожаловалась она, — мне вечно силком приходится вытягивать из нее любую мелочь.
— Испанский.
Карие глаза Мелани чуть потемнели, но она все еще улыбалась, хоть и не так оживленно.
— Ты знаешь испанский даже хуже, чем я.
— Да.
Я хотела сменить тему, но никак не могла придумать, как сделать это легко и непринужденно.
— А если б тебя попросили перевести что-нибудь на испанский?
— Меня просили. — Я глотнула мохито. — Постоянно. Наши основные языки — английский, французский, голландский и итальянский.
— И испанский, — сказала она.
— И испанский, — подтвердила я.
Она медленно тянула алкоголь через соломинку, не сводя с меня глаз.
— И что же ты делала? — Похоже, она уже обо всем догадалась. Хотя, может, это моя паранойя?
— Я… мне немножко помогали.
Жизнь тревожно переводил взгляд с нее на меня и обратно, поняв, что дело неладно. Я подумала, что сейчас он достанет свой комп и отыщет там ответ, но он просто вежливо помалкивал.
— Кто тебе помогал? — жестко спросила Мелани и напряженно ждала ответа.
— Мелани, ну прости. Извини меня, пожалуйста.
— Не извиняйся. Просто ответь на вопрос, — холодно велела она.
— Ну да. Да. Прости меня.
— Тебе помогала Мариса.
— Да.
Это ее потрясло. И хоть она уже была готова к такому ответу, все-таки не могла в это поверить. Я думала, она выплеснет мне в лицо остатки своего коктейля, но ее гнев тут же угас, и она лишь с горечью на меня смотрела.
— И ты все это время с ней общалась?
Мариса была ее огромной любовью, и она разбила сердце Мелани самым жестоким образом, после чего мы дружно ее возненавидели. И я тоже, но затем она прислала мне имейл, спрашивая, как у Мелани дела. Я ответила ей очень сухо, коротко сообщив, что у Мелани все прекрасно. А потом ситуация изменилась, и мне понадобилась ее помощь.
— Да я не общалась, только насчет переводов. Ничего личного.
— Ничего личного?
— Ну так, минимально. Она всегда о тебе спрашивала, я ей отвечала, что ты в полном порядке, рассказывала о твоих успехах, о том, что у тебя куча друзей и поклонников. Я ни разу не написала ей ничего, что тебе бы не понравилось. Клянусь. Она волновалась за тебя.
— Да уж, она волновалась… Сколько ты там уже работаешь?
— Два с половиной года, — промямлила я. Мне было мерзко, оттого что все это происходит у него на глазах, а главное, что это вообще происходит.
— И два с половиной года ты с ней поддерживаешь отношения. Люси, я поверить не могу.
Она вскочила и нервно начала шагать взад-вперед, потом подошла обратно к столику, но осталась стоять.
— Каково бы тебе было, если бы я без твоего ведома общалась с твоим бывшим парнем, о котором ты ничего не знала с того момента, как вы расстались? Я сотни раз думала, как она живет, что делает, а ты всю дорогу знала и ни слова не сказала мне. Что бы ты чувствовала, если бы я с тобой так поступила?
Жизнь настойчиво смотрел на меня. Я понимала, он хочет, чтобы я рассказала ей о Блейке. Но сейчас я никак не могу этого сделать. Нет, сейчас не время. Но и врать я не могу.
— Я понимаю. Мне тоже было очень тяжело. — Я нервно сглотнула. — И ты тоже все время общалась с Блейком, — попыталась защититься я.
Она поглядела на меня как на дуру.
— А при чем тут Блейк? Это совершенно другое дело. Ему же не взбрело в голову вдруг ни с того ни с сего растоптать твое сердце и разбить его на тысячу кусков. Ты сама его бросила. И ты понятия не имеешь, что я чувствую.
Жизнь сверлил меня взглядом: «Если вам есть что сказать, скажите это сейчас или храните молчание до конца своих дней». Я выбрала второе.
Она замолчала, опасаясь, что может наговорить лишнего. Впрочем, и так уже было сказано достаточно.
— Я выйду на минуту, мне надо воздуху глотнуть.
Она сгребла со стола сигареты и быстро ушла.
— Теперь ты счастлив?
— Мне немного лучше.
— Похоже, чем лучше тебе, тем хуже всем остальным. Какая мне от этого польза, можешь объяснить?
— Пока очень маленькая, но постепенно ты убедишься, что все делаешь правильно. Люди должны узнать тебя.
— Они и так меня знают.
— Ты сама себя плохо знаешь, а они и подавно.
— Да ты философ.
Я взяла сумочку.
— Ты куда?
— Домой.
— Но мы же только пришли.
— Она не хочет, чтобы я осталась.
— Она ничего такого не сказала.
— А ей и не надо говорить.
— Ну так предоставь ей самой решать.
— Как?
— Останься. Ты никогда еще так не поступала.
— И что мне делать, если я останусь?
Он задрал бровь.
— Танцевать.
— Я не желаю с тобой танцевать.
— Глупости, давай. — Он встал и схватил меня за руки. Я пыталась высвободиться, но он оказался неожиданно сильным.
— Я не танцую, — упорствовала я.
— Неправда. Раньше ты всегда танцевала с Блейком. Вы с ним даже два года подряд побеждали на конкурсе «Грязные танцы».
— А теперь не танцую. И вообще, на площадке никого нет, мы будем выглядеть, как два кретина. Все у меня хорошо, не хватает только грязные танцы со своей Жизнью танцевать.
— Не обращай ни на кого внимания. Танцуй себе, и все. И они не будут на нас смотреть.
Но они, конечно, смотрели. И Мелани тоже наблюдала за нами, стоя в полумраке у дверей. Значит, она не так безумно злится на меня? Мне показалось, что у меня с души сняли тяжкий груз. Какое счастье, что теперь мне не надо притворяться перед ней.
Жизнь танцевал как Траволта в «Криминальном чтиве» и как пьяный дядюшка на разудалой свадьбе, но он был счастлив, и я невольно повеселела. И выдала нечто а-ля Ума Турман, и танцевала так, словно никто на нас не смотрит, и мы последние ушли с площадки и из клуба.
Он проявил настойчивость и добился своего. Жизнь всегда добивается своего, когда знает, чего хочет.
Глава пятнадцатая
Расскажи о своем папе, — попросил Жизнь.
Мы пили кофе на скамейке в парке и наблюдали за Мистером Пэном, который охотился на бабочек и только что не плясал от радости. Я со стыдом подумала, что последний раз он видел траву разве что на подошвах моих ботинок.
— Во-первых, он не папа, — поправила я, — а отец. Он очень четко дал это понять, когда мы еще только говорить учились. А во-вторых, и рассказывать особо нечего.
— Вот как?
— Вот так.
Жизнь придвинулся к пожилой даме, которая сидела рядом с нами на скамейке.
— Прошу прощения. Знаете, бойфренд этой девушки бросил ее, но они решили всем говорить, будто все было наоборот.
— Да? — Дама смутилась, очевидно, решив, что должна бы знать, о чем идет речь, но вот отчего-то не знает.
— Ну зачем же ты это делаешь? — возмутилась я.
— Ты врешь, я говорю правду, — изрек он свою любимую мантру.
— Я не вру, мне правда особо нечего рассказать об отце.
— Люси, тебе не приходило в голову, что я здесь не просто так? И что, как только я завершу свое исследование, выяснив, что же с тобой не в порядке, я уйду, исчезну из твоей жизни. — Он хмыкнул. — Ты от меня избавишься, вообрази себе только это счастье. Поэтому сотрудничать со мной — целиком и полностью в твоих интересах. И когда я тебя о чем-то спрашиваю, старайся отвечать честно и подробно, даже если тебе кажется, что говорить тут не о чем.
— Исследование, говоришь. И что ты надеешься найти?
— Не знаю, это диагностическая хирургия. Мне надо изучить все органы, чтобы установить, в чем проблема.
— М-м. Ты эндоскоп в моей заднице.
Он поморщился.
— Опять ты со своими метафорами.
Мы улыбнулись.
— Помнится, ты назвала отца претенциозным человеком, которому пора «оставить высокомерный тон». Стало быть, есть о чем говорить.
— Ты ошибся. Я назвала его «претенциозным засранцем».
— Хорошо, это был парафраз.
— Мы никогда не были близки. Но раньше нам удавалось соблюдать вежливость и пусть с трудом, но терпеть друг друга. Теперь время вежливости прошло. И коль скоро ты здесь, чтобы решить проблему моих отношений с отцом, мы можем поставить точку прямо сейчас. Если бы я хотела заслужить его одобрение, мне пришлось бы стать совсем другим человеком — преуспевающим, уважаемым, социально, я бы сказала, значимым. Как видишь, я им не стала. Ему даже не удалось достать меня настолько, чтобы я хоть в своей области добилась успеха. Так что это будет пустая трата времени.
— Все верно. Ты — его неудачный проект. Не оправдала ты, Люси, надежд отца.
Мы оба рассмеялись.
— Понимаешь, я ему не нравлюсь, — спокойно сказала я. — Все просто, без затей, никаких тут не надо выискивать глубинных смыслов. Не нравлюсь, и все.
— Почему ты так думаешь?
— Он сам мне сказал.
— Нет, он этого не говорил.
— Что ты споришь, ты знаешь, что говорил. Когда меня уволили с предыдущей работы, это стало последней каплей, что, впрочем, весьма странно, ибо до того у меня все было очень неплохо, и логичнее было бы назвать это первой каплей. Тем более, ему я сказала, что ушла сама, потому что не согласна с тем, как компания относится к проблемам корпоративной ответственности. Мы с отцом поругались, я заявила, что он меня ненавидит, а он ответил, цитирую: «Люси, я тебя не ненавижу, но ты мне не слишком нравишься». Конец цитаты. Так что это не моя паранойя. Хочешь, посмотри в своем компе.
— Я уверен, он сказал это под влиянием минуты.
— Точно. И эта минута никак не кончится, мы и сейчас в ней.
— А почему все-таки тебя уволили?
Ну, наконец мы и до этого добрались.
Я вздохнула.
— Ты знаешь, что такое КСО?
Он нахмурился и покачал головой.
— КСО, то есть корпоративная социальная ответственность, чтоб ты знал, это концепция деловой этики. Действия корпорации должны соответствовать целям и ценностям общества. Стоит на трех китах: потребитель, природа, прибыль. Принимая деловое решение, учитывай интересы общества и не навреди экологии. Идея в том, что компания добьется большей выгоды, если не будет руководствоваться только сиюминутными интересами, а прикинет, как оно обернется в перспективе. Некоторые с этим спорят, говорят, что это противоречит экономической сути бизнеса. — Я отхлебнула кофе. — Я сторонница первого подхода. А корпорация, где я работала, беспокоилась в основном о третьем ките, на двух других ей было наплевать. Я с этим не могла согласиться.
— И что же произошло? Ты получила записку в пластиковой бутылке?
— Нет. Не стану вдаваться в подробности, но я не скрывала свои взгляды от руководства, и в итоге от меня потихоньку избавились.
Жизнь покивал, словно нашел подтверждение каким-то своим мыслям, а потом откинул голову назад и расхохотался так громко, что престарелая дама рядом с нами подпрыгнула от неожиданности. Отхохотавшись, с трудом перевел дух:
— Ну, ты меня повеселила. Спасибо.
— На здоровье.
Я отпила кофе и приготовилась повеселиться в ответ.
— Что ж, я думаю, ты это заслужила. — Он повернулся к соседке по скамейке: — Иногда она неделями не стирает свои лифчики.
Я задохнулась от возмущения.
Дама наконец не выдержала и ушла.
— И где же ты выкопала все это?
— В «Википедии». Не могла как-то ночью заснуть, решила поискать что-нибудь полезное. Нашла, как видишь.
— Восторг. И ты всем это рассказываешь?
— Угу. Заметь, никто еще ни разу не спросил, по какому конкретно вопросу мы с руководством компании разошлись во мнениях. Но я на всякий случай подготовилась — что-то типа незаконного сброса отходов, хотя, конечно, это слишком банально и вообще в духе восьмидесятых.
Он опять засмеялся, потом спросил:
— Ты и отцу это рассказала?
— Да. — Я поморщилась, вспомнив тот разговор. — А потом выяснилось, что он знает правду. Но для начала он выслушал весь мой бред, неизвестно зачем. Он единственный, кто знает правду о моем увольнении, да и то не всю. Отсюда и наш конфликт.