— Блейк наш друг, — сказал Адам.
— Так же как и Люси. — Лиза с намеком посмотрела на него.
— Да, но она здесь, и поэтому его сегодня тут нет. Так что это и наше дело.
— Его тут нет, потому что он на работе, о которой, кстати, всегда мечтал. И ему приходится много ездить. Так что уймись-ка, — посоветовал Джейми. Вены у него на шее слегка вздулись, было видно, что он рассержен. Мне хотелось встать и расцеловать его, но вместо этого я пыталась найти предлог, чтобы смыться, потому что все это обернулось самым кошмарным образом.
— По-моему, нам стоит сменить тему, — предложил Дэвид.
Официант обошел вокруг стола и встал около меня. Понял, что мне плохо, и хотел сполна этим насладиться. Все выжидающе на меня смотрели, думая, что я что-то объясню и сумею разрядить обстановку.
— Суп дня, — попросила я. — Будьте добры.
Адам закатил глаза:
— Как всегда! Игнорирует все вопросы, ничего не отвечает, все покрыто гребаной тайной. Ничего внятного от нее не добьешься.
— Я просто не знаю, какой именно у них сегодня суп дня, — попыталась отшутиться я.
— Баранья похлебка, протертая, — сообщил официант практически без акцента.
Адам что-то прошипел сквозь зубы, и я была рада, что не разобрала ни слова. Хватит с меня оскорблений, у меня и так уже коленки дрожат. Я знала, что он меня ненавидит, но сегодня он впервые высказал все вслух, подтвердив, что это не моя паранойя.
— Слушай, старик, не говори так о ней, — очень серьезно сказал Джейми.
— Да я вообще не понимаю, чего мы об этом говорим. Это ведь было-то сколько, три года назад? — спросил Дэвид.
— Два, — тихо сказала я. — Два года и одиннадцать месяцев.
И восемнадцать дней.
— Ну. Давным-давно. Они расстались, жизнь продолжается, они встречаются с кем-то еще. Оттого, что когда-то два человека были вместе, мы же не должны вечно это мусолить, правда? — с напором заключил Дэвид.
Всем было понятно, что говорит он о себе. И о Лизе с Джейми. Дэвид шумно отхлебнул воды из стакана. Джейми изучал содержимое своей тарелки. Лиза взяла кусок хлеба и принялась выковыривать оттуда орехи.
— Я всего лишь сказал то, что все и так думали, — пожал плечами Адам.
У меня перехватило дыхание.
— Вы все думали, что я изменила Блейку?
Вот это новость. Я обвела их взглядом.
Шантель было не по себе.
— Ну, понимаешь, все произошло так неожиданно, и ты стала очень скрытная…
— Я не хочу этого обсуждать, — покачал головой Дэвид, избегая моего взгляда.
— Да, однажды я подняла эту тему, — сказала Лиза. — Врать не стану. Но я не доктор Фрейд, чтобы разглядывать чужую жизнь под микроскопом, и мне в принципе это не нужно.
— Фрейд не пользовался микроскопом, — бездумно заметил Дэвид, и Лиза смерила его бешеным взглядом.
Джейми не обратил на них внимания, он смотрел мне в глаза и жестко заявил:
— Я ни секунды не думаю, что ты изменяла Блейку. Ты абсолютно вправе расставаться с кем хочешь и когда хочешь — без обид, старик, — он махнул рукой Жизни, — и никому ни в чем не отчитываться. Это нас вообще не касается. А Адам слишком много выпил и набит дерьмом по уши.
— Э-эй, — оскорбилась Мэри, — он не пьян.
— Хорошо. Он просто набит дерьмом по уши, — кивнул Джейми, но никто не улыбнулся, даже он сам, потому что на самом деле не шутил.
— Мэри, — спросила я, — ты что скажешь?
— Твое поведение радикально изменилось, Люси. Что касается Блейка, все между вами было прекрасно, а потом, как сказала Шантель, ты вдруг его бросила и стала очень, очень скрытной. — Она поглядела на Жизнь. — Вы уж извините, но мы о вас ни слова не слышали. Я удивлена, что Люси вас вообще пригласила сюда.
— Мы просто друзья, — напряженно сказала я.
— И что, мы все должны в это поверить? — язвительно скривился Адам, глядя на Джейми.
— Да какая к дьяволу разница? Тебе-то что? Что ты об этом беспокоишься, я понять не могу? — взвился Джейми.
— Он беспокоится, потому что Блейк его лучший друг, и Адаму не безразлично, когда его друга бросают неизвестно почему, не объяснив даже, что не так… — завелась Мэри, но я ее перебила. Больше я этого выносить не могла. Или мне придется нарушить все правила Силчестеров прямо сейчас.
— Да, бедный Блейк, — подхватила я. Черт, голос дрожит, главное — не разрыдаться. Силчестеры не плачут и не впадают в ярость, но порой это стоит им неимоверных усилий. — Бедный, несчастный Блейк, влачит мучительную жизнь, мотается по всему миру, пока я наслаждаюсь своей потрясающей работой, живу в потрясающей засекреченной квартире, с потрясающим тайным любовником.
Я вскочила и взяла сумку. Жизнь встал вслед за мной.
— И ты прав, Адам, — я кивнула на Жизнь, — он не просто друг. Он гораздо больше, потому что друг — это то, кем, предполагалось, был ты, а он за один вечер сделал для меня больше хорошего, чем ты за все эти годы.
Я развернулась и пошла прочь. Как обычно, раньше времени. Только в дверях, когда они уже не могли ни видеть, ни слышать меня, достала носовой платок и приготовилась нарушить все правила. Я ждала и ждала, ждала, что слезы, копившиеся годами, хлынут наконец из глаз, но ничего не случилось. Что ж, я сложила платок и сунула его обратно в карман. Значит, не теперь и не из-за них. У моих слез своя гордость.
Жизнь подошел ко мне и встревоженно заглянул в лицо. Увидев, что я в порядке, он задумчиво сказал:
— Да, похоже, ты была права.
— Он меня ненавидит.
— М-м? Нет, я про Дэвида с Джейми. Они правда совершенно не ревнуют Лизу друг к другу. — Он так смешно изобразил заядлого сплетника, что я невольно улыбнулась.
Подул вечерний ветер, я поежилась, он ласково накинул мне на плечи куртку и не убрал руки. Так мы и пошли домой, и фонари горели над нами теплым рыжим светом.
Глава шестнадцатая
— Ты что сегодня будешь делать? — спросила я.
Мы наслаждались спокойным, ленивым утром на диване. Повсюду валялись воскресные газеты, из которых мы зачитывали друг другу забавные отрывки. Мне было хорошо с ним, и ему, похоже, тоже со мной неплохо. Я раздвинула одежные занавески, чтобы впустить солнце и утреннюю тишину. В доме пахло блинчиками с кленовым сиропом, которые он испек, и свежесваренным кофе. Мистер Пэн удобно устроился на туфлях Жизни и выглядел так, словно только что наелся сливок — неудивительно, ведь он их только что наелся. Мы тоже получили свою порцию, с голубикой. Я вырастила ее сама в тепличном садике на крыше, который завела, когда стала жить со своей Жизнью. Собирая голубику, я напевала, легкое полупрозрачное платье привлекало внимание соседей-мужчин: они принимали воздушные ванны на балконах, сверкая на солнце крепкими мышцами, натертыми кремом для загара — точь-в-точь новенькие машины в автосалоне.
О'кей, я соврала.
Голубику купил Жизнь. У нас нет сада на крыше. Платье я видела в журнале и, чтобы получше ему соответствовать, мысленно превратилась в блондинку.
— А я хочу сегодня весь день валяться, — сладко потянувшись, сообщила я.
— Тебе надо позвонить маме.
— Зачем? — Я приоткрыла один глаз.
— Затем, что она продумывает свадьбу, а ты ей ничем не помогаешь.
— Да это бредовая затея. Они уже женаты, это просто повод хоть чем себя занять. И похвастать своей коллекцией фарфоровых сервизов. Кстати, Райли с Филиппом тоже ей не помогают. И вообще, я не могу с ней сегодня встретиться, ко мне придут чистить ковер. Наверняка эти чистильщики опоздают. Такие люди всегда опаздывают. Думаю, надо их отменить.
Я потянулась за телефоном.
— Нет. Сегодня я нашел на своем носке седой волос. И он не с головы. И не мой, точно.
Я положила телефон обратно.
— Еще тебе надо перезвонить Джейми.
— А это зачем?
— Когда он тебе звонил в прошлый раз?
— Никогда.
— Значит, это что-то важное.
— Да брось. Он вчера напился, набрал меня по ошибке.
Жизнь недовольно поморщился.
— Ну, может, он хотел извиниться за вчерашнее, а извиняться ему не за что, он ничего плохого не сделал. Он был на моей стороне.
— Вот позвони и скажи ему об этом.
— Я не хочу ни с кем об этом говорить.
— Очередная чушь. Ты заметаешь сор под ковер, и скоро он пойдет такими буграми, что ты будешь о них спотыкаться, — метафора, как ты любишь.
— Неужели все эти звонки важнее, чем время в обществе моей Жизни?
Я надеялась, что победила в этом раунде.
Он закатил глаза:
— Люси, ты на ложном пути. Я нисколько не хочу, чтобы ты превратилась в эгоистку, которая сидит и рассуждает о своей жизни. Надо соблюдать меру. Заботься о себе, но заботься также и о тех, кто заботится о тебе.
— Но это тру-удно. — Я закрыла голову подушкой.
— Но такова жизнь. Почему я решил с тобой познакомиться?
— Потому что я тебя игнорировала, — тоном ученицы, хорошо затвердившей урок, ответила я. — Потому что я забросила свою жизнь.
— Потому что я тебя игнорировала, — тоном ученицы, хорошо затвердившей урок, ответила я. — Потому что я забросила свою жизнь.
— А теперь что ты делаешь?
— Занимаюсь своей жизнью. Провожу с ней каждую секунду, пописать и то нельзя в одиночестве.
— Ты сможешь писать в гордом одиночестве, когда лампочку в ванной вкрутишь.
— Это тру-у-дно.
— Неужели?
— Во-первых, я до нее не дотянусь.
— Стремянку возьми.
— А у меня не-е-ту.
— Встань на унитаз.
— А там крышка пластиковая, она треснет, и я провалюсь.
— Тогда встань на бортик ванны.
— Это опа-а-асно.
— Все. — Он подошел ко мне. — Вставай.
Я застонала.
— Вставай!
Я выдралась из-под пледа, как капризный подросток.
— А теперь иди к соседке и спроси, не одолжит ли она тебе стремянку.
Я рухнула обратно на диван.
— Иди, — решительно скомандовал он.
Я встала и пошла к двери, вздернув нос.
— Под ноги смотри, а то споткнешься о свои подковерные бугры.
Через две минуты я вернулась со стремянкой.
— Ну что, все не так страшно?
— Мы говорили о погоде, а это страшная глупость. Не выношу пустой болтовни.
Он фыркнул:
— Тогда не болтай попусту, неси лестницу в ванную.
Я отнесла.
— Залезай на нее.
Залезла.
— Выворачивай старую лампочку.
Он светил мне фонариком, чтобы я видела, что делаю. Я вывинчивала присохшую лампочку и ныла, как ребенок, которого заставляют есть шпинат. Наконец она вывинтилась, и я замолкла.
— На, держи ее.
— Нет, все сама. Действуй так, точно меня тут нет.
Я цокнула языком и запела: «Ненавижу свою жи-и-изнь, ненави-и-ижу…» — и пела все время, пока слезала со стремянки, клала старую лампочку в раковину, доставала новую из коробки и лезла обратно наверх. Наконец я ее вкрутила, щелкнула выключателем, и ванная озарилась светом.
— Ура! — Я протянула ему победно поднятую руку. — Дай пять!
Он посмотрел так, точно я безнадежный псих.
— Вот еще. Подумаешь, лампочку поменяла.
Я пожала плечами, потом опять приободрилась.
— Ну что, еще блинчиков пожарим?
— Теперь, когда наконец здесь стало светло и видна вся грязь, можешь прибраться.
— Не-е-т! Вот поэтому-то я ничего не делаю. Сделаешь одно — бац, оно влечет за собой другое.
Я сложила стремянку и оттащила ее в прихожую, приткнув между вешалкой и дверью, рядом с грязными резиновыми сапогами, в которых я ездила с Блейком на летний фестиваль. Последний фестиваль, где мы были вместе и где я снимала на камеру Игги Попа, сидя на плечах у Блейка.
— Нет, не ставь ее сюда.
— Почему?
— Потому что здесь она будет стоять и пылиться ближайшие лет двадцать вместе с этими грязными сапогами. Иди отдай ее Клэр.
Что я и сделала.
А потом потянула его за руку на диван.
— Давай еще посидим потреплемся.
— Нет уж. — Он посмотрел на меня и усмехнулся. — Я не собираюсь тут с тобой прохлаждаться. У меня сегодня выходной от тебя.
— Ничего себе! И куда ты пойдешь?
— Найду куда. Даже мне иногда нужен отдых.
— Но куда ты пойдешь? Где ты живешь? — Я посмотрела наверх и ткнула пальцем в потолок. — Туда?
— На верхний этаж?
— Нет, ну… ты понимаешь. — Я показала глазами ввысь.
— На небо? — От изумления он открыл рот шире некуда, а потом расхохотался. — Люси, ну ты меня и насмешила.
Я тоже рассмеялась, как будто пошутила, хотя говорила всерьез.
— Я тебе оставлю кое-какое задание, чтобы ты без меня не скучала.
Я задрала нос, и он пошел к двери.
— Ну ладно, давай, — я похлопала рядом с собой по дивану, — сядь на минутку.
Мне вдруг очень не захотелось оставаться одной.
— О чем ты мечтаешь, Люси?
— М-м, люблю поговорить о разных мечтах. — Я устроилась поудобнее. — Или о снах. Знаешь, что мне сегодня снилось? Секс с нахальным бродягой из метро.
— Уверен, это было противозаконно.
— Мы это делали не в метро!
— Я не о том. Он еще совсем сопляк, а тебе уже почти тридцать, — подколол он. — В любом случае, я говорил не о таких мечтаниях. О чем ты мечтаешь в жизни?
— О, — я поскучнела, — даже не знаю, что ты хочешь услышать.
Он вздохнул и посмотрел на меня как на младенца.
— Что бы ты хотела сделать, реально, если бы могла? Чем заняться, где работать?
— Например, быть судьей на шоу «Икс-фактор». Чтобы отсеивать всяких бесталанных болванов. Лучше всего — открывать дверь ловушки и пихать их в бассейн с фасолью, это прикольно. Или я бы каждую неделю побеждала там на конкурсе моды. Шерил, такая, ведет конкурс, вся из себя: «Ой, Люси, где ты взяла это платье?», а я, такая: «Ой, это? Да у себя с занавески сняла». А Саймон, такой: «Вот, Шерил, у кого бы тебе поучиться, у Люси обалденное чувство…»
— Ладно, ладно, ладно. — Он потер себе виски и слегка помассировал затылок. — А поинтереснее ничего нет?
Я задумалась.
— Выиграть в лотерею, никогда больше не ходить на работу и купить все, что мне хочется.
— Это не реальная мечта.
— Почему? Люди же выигрывают. Та тетка из Лимерика? Выиграла тридцать миллионов и теперь живет на собственном необитаемом острове или что-то в этом роде.
— Значит, твоя мечта — жить на необитаемом острове.
— Нет, — я протестующе отмахнулась, — скучно, и к тому же я ненавижу кокосы. Но деньги мне бы пригодились.
— Это ленивая мечта, Люси. Если у человека есть мечта, он должен хотя бы попытаться ее воплотить. Пусть она далекая, трудная, но ты должна понимать, что при упорных усилиях она достижима. И я говорю не о том, чтобы каждый день покупать лотерейный билет. Мечта — это когда ты думаешь: если б у меня хватило смелости это сделать — и плевать, кто что скажет, — я бы сделала именно это. — Он смотрел на меня с надеждой.
— Я обычный человек, что ты от меня хочешь? Чтобы я сказала: «Ах, как я мечтаю увидеть Сикстинскую капеллу»? Да на фиг она мне сдалась, голову выворачивать, чтобы увидеть, что там на потолке. Для меня это не мечта, а обязанность, которую надо исполнить, будучи в Риме, что я, кстати, уже сделала — мы были там с Блейком в нашу первую совместную поездку. — Я отдавала себе отчет в том, что нервно хожу по комнате и говорю слишком громко, но ничего не могла с этим поделать, он зря затронул эту тему. — О чем еще люди мечтают? С парашютом спрыгнуть? Я прыгала, более того, прошла курс инструктора, так что могу в любой день и час вывалиться с тобой из самолета, если захочешь конечно. Посмотреть египетские пирамиды? Видела. Мы были там с Блейком на мое двадцатипятилетие. Там жарко, пирамиды большие и величественные, какими их себе и представляешь, но хочу ли я увидеть их снова? Нет. К тому же какой-то местный псих попытался запихнуть меня в свою раздолбанную машину, пока Блейк ходил в ближайший «Макдоналдс» в туалет. Поплавать с дельфинами? Плавала. Хочу еще? Нет. Вблизи они неприятно пахнут. Прыгнуть на банджи? Прыгала, в Сиднее. Я даже погружалась в клетке в море с акулами в Кейптауне, не говоря уж о полете на воздушном шаре с Блейком в День святого Валентина. Я сделала массу вещей, о которых мечтают люди. Просто мы так жили. Что там в сегодняшней газете? — Я подобрала с пола газету и прочла: «Семидесятилетний пенсионер мечтает полететь в космос, чтобы оттуда увидеть Землю». Я живу на Земле и отсюда вижу, что мир впрямь дрянь, так зачем мне подниматься повыше — чтобы разглядеть это получше? Что мне это даст? Мечты эти — пустая трата времени, и я удивляюсь, что ты задаешь мне такие дурацкие вопросы. Я кучу всего успела сделать, так какое право ты имеешь разговаривать со мной, точно я ничтожество и у меня даже мечты нет? Мало того что ты мою жизнь считаешь никуда не годной, ты хочешь еще и мои мечты обругать?
Я остановилась, чтобы перевести дух.
— Ладно, — он взял плащ и пошел к двери, — это был глупый вопрос.
Я сощурила глаза:
— Зачем же ты его задал?
— Люси, если тебе неинтересен этот разговор, давай его прекратим.
— Неинтересен. Но я хочу знать, зачем ты об этом спросил.
— Что ж. Ты права, ясно, что ты прожила очень насыщенную жизнь, переделала и перепробовала все на свете, так что пора остановиться. Можешь спокойно умереть.
Я застыла как вкопанная.
— Да нет, я не говорю, что ты умрешь, Люси. Не сейчас, во всяком случае. Потом, со временем, конечно, умрешь.
— Мы все умрем.
— Это да.
Он открыл дверь и обернулся ко мне:
— А спросил я тебя вот почему. Независимо от того, что ты говоришь и сколько ты врешь, ты несчастлива прямо здесь и сейчас, а когда я спрашиваю, чего ты хочешь, ты — из всех возможностей, из всего-всего, что есть в целом мире, — выбираешь «выиграть денег и накупить кучу всего». — Он говорил очень резко, и я смутилась.
— Ну и что? Я думаю, очень многие сказали бы про лотерею.