…Проснувшись по сигналу мобильника, Лешка вскочил, убрал постель, сварил кофе. Достав камешек из-под подушки, он рассеянно покрутил его в руках и небрежно бросил в сумку.
— Так, что у нас сегодня? Выставка картин, спектакль и конференция в управе. Значит, до самого вечера. Он тяжело вздохнул и, взяв сумку, направился в студию.
— Леш, дай координаты пресс-службы губернатора, — Влад сидел за компьютером и вяло бродил по сайтам.
— Зачем? — спросил Лешка и почувствовал во рту инородное тело.
— Что за… — он выплюнул изо рта новенькую блестящую монету номиналом в копейку, затем еще две.
— Надо. Ты что молчишь. Язык проглотил?
— Да не язык, блин! — выругался Лешка, выплевывая еще четыре монетки.
— Тебе что, лавры вчерашнего фокусника спать не дают? — ехидно захихикал Влад.
— Иди ты! — еще две монетки появились под языком.
— Что за хрень! — с ужасом подумал Лешка. — Мне все это кажется! А может, я вечером засунул в рот пригоршню копеек и заснул?! А теперь они выпадают!
— Леш, у тебя выезд через полчаса. Ты не забыл? — в кабинет заглянула Вера.
— Я не забыл! — рявкнул Лешка. — Но я не могу ехать на эту чертову съемку, потому что этот чертов профессор… — Лешка выплюнул в ладонь несколько мокрых монет и выскочил из комнаты.
— Леш, ты тут? — В мужской туалет заглянул Влад.
— Тут, — послышалось из кабинки. За дверью что-то звякнуло.
— Леш, ты у профессора ничего из квартиры не брал?
— М-г-м-м.
— Мне только что позвонил Костя из «Студии новостей». Он утащил у этого чокнутого какой-то булыжник. И теперь не может выйти из дома.
— Почему?
— Пляшет.
— В смысле? — Лешка распахнул дверь в кабинку. Прямо в брюках он сидел на крышке унитаза, держа на ладони пригоршню обслюнявленной мелочи.
— Я не совсем понял. Но вроде бы в камне играет музыка, а он под нее пляшет вприсядку. И остановиться не может.
— Офигеть!
— А ведь ты тоже влип?
— Влип. Изо рта мелочь сыплется.
Лешка высыпал копейки в карман.
— Ага, — задумался Влад. — А там тебя Верка ищет.
— Влад, скажи, что у меня диарея, птичий грипп, стригущий лишай! Придумай что-нибудь!
— А может, и правда врача вызвать?
— Ты в своем уме?
— Да, это я как-то не подумал. Надо к профессору ехать! Другого выхода я не вижу. Он же сам сказал, что камни на следующий день возвращают.
Через полчаса друзья стояли у дома профессора. Не успел Лешка протянуть руку к двери, как к подъезду подъехало такси. Из него, танцуя вприсядку и шлепая себя покрасневшими ладонями по ляжкам, вывалился Костя.
— Тоже агалит спер? — обреченно спросил он мрачного Лешку.
Троица поднялась на третий этаж и замерла перед беленой стеной.
— Блин, мы что, не в тот подъезд зашли? — ритмично приседая, простонал Костя.
— Нет. Дом тот. Подъезд тот. И этаж тот — видишь, царапина на стене — это я вчера штативом процарапал.
— А где квартира?
— Н-н-нету.
— А вчера была! Квартира номер тринадцать. Точно помню.
— На этаже по четыре квартиры. Значит, тринадцатая на четвертом, — сообразил Лешка, выплюнув очередную партию медяков на пол. — Мы этаж перепутали!
Троица поднялась еще на один пролет.
— Начинаются с четырнадцатой, — упавшим голосом сообщил Костя.
Компания снова спустилась на третий этаж.
— Заканчиваются на двенадцатой, — эхом отозвался Лешка. — Все, трындец нам, Костян! Черт бы побрал эти кирпичи! Он достал из кармана камень и в сердцах шарахнул им об стену. Камень с сочным чваком вплавился в оштукатуренную поверхность и пропал.
— Что за… — начал было Лешка, но тут же замолчал, сосредоточенно шаря языком во рту.
— Прошло, вроде, — неуверенно сообщил он собеседникам.
— Пусти меня, — нервно потребовал Костя, пританцовывая на месте. Он достал плоский, похожий на морскую гальку агалит и с силой запустил его в стену. Камень мгновенно «утонул» в бетоне.
— Вот это да, — покачал головой Влад. — Это что же такое было?
— Мотать надо отсюда, — прошептал Лешка и, вытряхнув на лестничную площадку мелочь из кармана, опрометью бросился вниз по лестнице. Следом за ним неслись Костя и оператор.
Выскочив из подъезда, парни столкнулись с Антоном Градовым — корреспондентом «Прогресса».
Лицо того было белым, как известка. На спине под плащом топорщился горб.
— И ты, Брут, — ехидно заметил Костя. Антон, не здороваясь, скользнул в подъезд.
Входная дверь захлопнулась, стукнув журналиста по спине. Из-под плаща на землю выпало несколько больших белых перьев.
Наутро жильцы пятьдесят восьмого дома, недоумевая, выметали с площадки третьего этажа груду белых перьев, а бабушка из двенадцатой квартиры терпеливо собирала с полу монетки номиналом в копейку. Мелочи набралось около четырех рублей. Старушка сходила в магазин и купила себе глазированный сырок.
Кстати, сюжет о профессоре в эфир так и не вышел. Он просто исчез. Должно быть, кто-то из режиссеров по ошибке удалил его из «фабрики новостей». А Лешка на съемках теперь старается ни к чему не притрагиваться.
Ян Разливинский
Камо грядеши
Он бы и без меня вылез, точно говорю. Стена же не капитальная, а так, вполкирпича, и раствор некачественный. Я просто рядом оказался.
У нас на участке в пятом доме опять подвал подтапливать начало. Я бродни нацепил и полез смотреть. Пар поднимался столбом, источенные временем и влагой кирпичные подпорки казались сталактитами и намекали на опасность, ждущую любопытных под землей. Я посветил фонариком. Вода стояла уже по щиколотку — как раз на таком уровне, чтобы вызвать неофициальный мат и официальные жалобы жильцов, дескать, скоро поплывем. Надо же, пассажиры «Титаника»… Сам-то дом и бомбой не расколешь: до семнадцатого года возводили, на вечное пользование купцов Чудасовых. А вот отопительную систему в бывшем буржуйском особняке создавали уже при отце всех народов. Отца успели прославить и проклясть, народы разбежались, и государственную систему поменяли на раз, а вот водопроводную никто менять так и не сподобился.
Бредя вдоль гирлянды труб, закутанных во что попало, как французское воинство в зиму одна тыща восемьсот двенадцатого, я нашел фонтанирующий свищ. Соорудил хомут. Получилось так себе, но пару месяцев, наверное, протянет — ничуть не хуже других: он у меня на этой неделе восемнадцатый будет. А что вы хотите: отопительный сезон начался…
И вот только навострился я уходить, как где-то за трубами, в углу, что-то в воду шлепнулось. Тяжелое, как сытая крыса, — их по подвалам ничуть не меньше бомжей.
Я посветил.
Упал кирпич, прямо из стены выпал. Пока я прохлюпал поближе, еще один вывалился. А когда до стены метра три оставалось, из проема что-то хакнуло нечеловеческим голосом и, проламывая кирпичную кладку, в подвал вывалилась ужасная мумия.
Я как стоял, так фонариком и перекрестился — хотя в душе агностик. Мумия восстала с груды кирпичей и принялась отряхиваться. Была она пониже меня, совсем не сухая и обряжена в ветхий, но вполне сносный костюм.
— Прости, мил человек, ежели напужал, — молвила мумия человеческим голосом, выдирая мусор из окладистой бороды. — Забоялся я в темноте-то.
Я подумал, куда бы послать этого бомжа. Выбор направлений оказался баснословно велик.
— Сейчас в себя приду, — пообещала мумия. — Ещо в членах кака-то скованность… Ты здешний будешь али как?
В голове рождался красивый девятиэтажный оборот.
— Слышь, чо сыро-то так? За домом не следите, что ли? Чо язык-то проглотил, сердешный?
Я закончил составление фразы и набрал в грудь воздуха…
— Прогнали большевиков-то аль как?
…И воздух с бесполезным шумом покинул легкие.
— Чего?!. Бодяги перебрал, терминатор? Кто за тебя стену ложить будет, Пушкин, да?
— Ты это того, не ори, не ори! — приосанился бомж. — Мой дом, мне и чинить! Чо рот-то раззявил, Парамона Чудасова, купца первой гильдии, не признал?
Только тут я обратил внимание: под ветхим пиджаком поперек немалого живота шла золотая часовая цепь в палец нашего сантехника Куролесова.
— Ну не стой столбом-то, пойдем наверх, — миролюбиво предложил купец и, не дожидаясь, почавкал по грязи. Я заглянул в пролом. Тусклый свет фонарика обозначил контуры маленькой каморки, блеснул на запылившихся темно-красных, может даже медных, трубках, циферблатах, на высоких — в человеческий рост — баллонах, плотно огораживающих центр каморки. Посреди металлических джунглей виднелся лежак, до недавнего времени покрытый стеклянным колпаком. Сейчас колпак был сдвинут в сторону. Слабо пахло чем-то химическим.
Купца Чудасова я нагнал уже в подъезде изучающим размашистую надпись на грязно-зеленой облупившейся стене: «Нюхай клей!». Покачав головой, он по-хозяйски толкнул хилую дверь и вышагнул на волю.
— Господи, сколько же годов я света белого не видывал! — истово перекрестился Парамон, кланяясь до снега. Проходившие мимо подростки восприняли последнее на свой счет.
— Миха, ну-ка оставь дядьке тару! — скомандовал один и сам, шумным глотком опустошив бутылку, поставил ее перед ошарашенным Парамоном.
— Спасибо, ребятушки! — слезно поблагодарил я, загораживая купца телом.
— Мастеровые, что ль, озоруют?
— Скорее, подмастерья, — поправил я, глядя вслед гогочущей ватаге. — Пэтэушники. Ты бы, купец первой гильдии, снял цепочку, а то такие вот сами снимут…
— А во?.. — поинтересовался Чудасов, комбинируя пальцы в волосатый кулак. Наверное, не один приказчик зубами отмечался на этой комбинации…
— Если «во», тогда еще и репу начистят, — мстительно сказал я эксплуататору, однозначно приравнивая себя к классу угнетаемых пролетариев.
— А городового кликнуть?
— Нету городовых.
— Так чо, все ж большевики, что ли, у вас? — забеспокоился купчина, но тут подцепил зеленобокую бутылку и, вглядевшись в этикетку, расцвел. — Пиво «Акинфий Демидов»!
— Свобода у нас, — одернул я его, — демократия.
— Ты словами-то не стращай, — отмахнулся купец, — при большевиках купцов не почитали. Объясни лучше, кто правит-то? Восстановили Романовых?
— Во главе государства президент, а управляет Дума…
— Ну а я что говорю! — увесисто хлопнул он меня по загривку. — Наши, родные! Думские-то и при мне балаболили!
— Демократия… — не сдавался я.
— Ишь ты… А вот скажи: демократы все по-раздавали босякам или есть у вас богатые?
Я вспомнил толстомордого соседа на черном «джипе» и тяжело вздохнул.
— Ну есть…
— Во как! А торговля частная али по карточкам?
— Частная.
— Вот! — еще больше возрадовался новорожденный. — Видал! А в церквях молитесь?
— И старые восстановили, и новых понастроили. Зато… Это теперь не ваш дом! — я почему-то перешел на «вы». — Теперь это общий, по справедливости!
— Да пусть! — отмахнулся купец. — Ему же сто лет в обед! Я на рухлядь не претендую. Захочу — новый отгрохаю! Могу?
— Можете, — признал я.
— Ну, раз дом не мой, пошли к тебе, обогреемся по русскому обычаю, а там думать буду.
Мы пошли по улице, освещенной редкими фонарями и частыми витринами карманных «супермаркетов». Купчина, ухмыляясь, вертел кудлатой головой.
— Вижу, колониальные товары больше в почете, — прокомментировал он состояние отечественной торговли. — Я-то больше своим торговал. А это чего?
«Это чего» было старушкой в затрапезном пальтишке. Притулившись к афишной тумбе, она стояла, вытянув перед собой худенькую ручонку.
— Сами не видите, что ли? — нахмурился я. В другой бы момент, может, и прошел мимо, а тут неудобно стало. Выскреб из фуфайки несколько медяков.
— Где ж демократия, когда бабки побираются. В наши-то времена нищие на паперти стояли.
— У нас где народу побольше, там и паперть…
— Невесело, — прокомментировал Парамон.
— Все равно мы живем лучше вас, и наше общество более совершенное!
— Умно сказал, — одобрил купец. — А чем докажешь?
— У нас компьютеры есть, Интернет, генная инженерия, сотовая связь, телевидение, электричество в каждом доме, всеобщее среднее образование, автомобили, самолеты…
— Эвон зачастил как! У самого-то что из сих диковин есть?
— Телевизор, — честно сказал я. — Еще радио, но я его не слушаю.
— Небогато. Хозяйство-то сам ведешь?
— Не баре… — надулся я на его глупость. Специально, что ли, подкалывает?
— Может, все врешь? — поинтересовался купец. — Может, я не восемьдесят пять годков проспал, а меньше? Что ни скажешь — все как в мое времечко!
— Слову печатному верите? Глядите сами.
На заборе белело несколько афиш и объявлений. Одна как раз с крупной выведенной датой извещала о гастролях певца, всенародно известного по столичным кабакам.
— «Народная целительница в пятом поколении снимет сглаз, порчу, приворожит, отсушит, вернет здоровье. Оплата по факту». — С выражением прочел купчина соседний листок. — Ну надо же! И верят?
— Заворачиваем, пришли почти, — хмуро сказал я, поправляя сумку с инструментом.
Мы свернули в проулок, и сунувшийся было вперед купчина тут же залез по щиколотку в подмерзшую грязь. Перед нами простиралась темная, без единого фонаря дорога, еще с весны перекопанная коллегами-коммунальщиками в поисках труб. Огромные, покрытые свежим ледком лужи перемежались холмами глины и земли, оставляя малоприметные тропки вдоль глухих покосившихся заборов. В некоторых одноэтажных старых домиках, среди которых затерялся и мой, окна светились тускло-голубым — обыватели смотрели сериалы. Мне на миг показалось, что это горят керосиновые лампы — так же тускло и устало.
— Все, как у нас! — в который раз объявил купец первой гильдии Чудасов, выдергивая сапог из вязкой грязи. — А ты все: «будущее, будущее!» Однако заживу у вас ничуть не хуже, чем при царе-батюшке! У меня-то кой-что припасено, да не ассигнации! — поднял он перст указующий. — Пойдешь ко мне в приказчики? Голова-то, вижу, есть на плечах…
— В менеджеры, что ли? — грустно уточнил я, цепляясь за забор. — Платить вовремя будете — пойду.
Мы пробирались к моему двору, и купец неутомимо донимал меня вопросами, есть ли у нас то-то и то-то. Я отвечал, и он искренне радовался, что «все, как у нас». А я осторожно обходил лужи и думал, сейчас сказать купцу первой гильдии про рэкет или же пока подождать. Рэкета в его время точно не было.
Автор
Ольга Сергеева
Герберт Уэллс
Герберт Уэллс — классик и один из основоположников жанра научной фантастики. Тем не менее он с самого начала проложил свой настолько индивидуальный путь, что его сюжеты продолжают жить собственной жизнью, узнаваемы до сих пор на протяжении почти столетия, напряженного и бурного, не обросли последователями и конкурентами и высокомерно недосягаемы для подражателей.
Уэллс — писатель, заложивший фундамент того призрачного и странного литературного здания, которое позже братья Стругацкие емко и остроумно назовут «Мир страха перед Будущим».
Уэллс в каком-то смысле обманывает ожидания тех, кто ищет описания новых открытий и технологий. Их не то чтобы нет в его романах, их очень мало, да и то, что есть, описано двумя-тремя штрихами, едва намечено.
Его персонажей тоже нельзя назвать запоминающимися личностями. Уэллс не создал ни одного героя, соразмерного, допустим, капитану Немо или профессору Аронаксу. Его персонажи, скорее, похожи на выморочные бледные тени людей, по какому-то недоразумению родившихся и влачащих жалкое существование.
С детства я жалела несчастного, нелепого человека-невидимку, невезучего и фантастически одинокого. Почему образованный и талантливый молодой человек, имеющий собственные идеи изобретений и достаточно настойчивый, чтобы воплотить их в жизнь, вместо того чтобы строить успешную и социально адекватную карьеру ученого, фактически выпадает из реальности, существует как будто в параллельном мире, теряет связи с окружающими людьми и погибает, похоронив также и свое замечательное изобретение, пусть даже выдуманное и гипотетическое? Где грань, кто виноват в этом: общество, которое не приняло и уничтожило его, или он сам, одинокий и озлобленный психопат? А если виноват он сам, то кто его таким сделал?
А вот другой роман, тоже совершенно не о новых технологиях. «Когда спящий проснется». На первый взгляд, роман ни о чем. Тогда почему он так врезается в память, почему так ярко и быстро вспоминается сюжет даже по истечении двух десятков лет после прочтения? Роман не вписывается в какие-то определенные схемы, он не мелькает в критических литературных обзорах, к нему нельзя обратиться как к образцу серьезной социально-фантастической или футурологической прозы.
Его герой — несчастный человек, сначала страдающий от странной нервной болезни, потом нелепой игрой судьбы получивший невиданное, неимоверное богатство, которым даже не в состоянии самостоятельно распорядиться.
***Как и положено талантливому литератору, Герберт Уэллс родился в семье с довольно напряженными отношениями между родителями. К тому же в детстве в результате несчастного случая он сломал обе ноги и продолжительное время был привязан к постели. В это время он много читал, книги помогали не только занять время, но и уйти от действительности в выдуманные миры.