Как и положено талантливому литератору, Герберт Уэллс родился в семье с довольно напряженными отношениями между родителями. К тому же в детстве в результате несчастного случая он сломал обе ноги и продолжительное время был привязан к постели. В это время он много читал, книги помогали не только занять время, но и уйти от действительности в выдуманные миры.
Большинство биографов Уэллса акцентируют внимание на его многочисленных романах и поисках идеальной женщины.
***Крайне интересно сравнить этих двух гигантов-основоположников фантастической литературы — Жюля Верна и Герберта Уэллса. Родились они не то чтобы в одно время, но в одну очень похожую эпоху — вторая половина XIX века, эпоху преклонения перед научно-техническим прогрессом, эпоху, когда наука и техника приносили наиболее яркие и чувствительные плоды, когда патриархальное общество еще только начинало разрушаться под их напористым и жестким натиском.
Герои Жюля Верна где-то в чем-то схематичны и идеальны. Они существуют в рамках жестких моральных схем, шаг вправо, шаг влево — расстрел, они обязательно одерживают победу, их вера и выдержка в испытаниях только крепнут. Против кого они сражаются? Да как раз против тех, кто увидел в изменениях, происходящих в мире под влиянием научно-технического прогресса, повод и возможность не придерживаться нравственных норм.
Уэллс принадлежит к совершенно другой традиции. Англичане уже давно утратили беспрекословное уважение к морали и религии. Я бы даже сказала, что это у них началось с Шекспира. И после Шекспира, обнажившего невероятный океан чувств и страстей, которые властны над самыми мужественными и добрыми людьми, смешно и невозможно создавать персонажи, списанные с легенд о средневековых рыцарях.
Примерно в это же время была написана культовая (как лучше сказать — «культовая» или «знаковая»?) повесть Р. Л. Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» (1886).
Смысл повести — двойственность человеческой натуры, наличие в одном человеке черт ангела (положительного-преположительного человека) и исчадия ада (развращенного всеми мыслимыми и немыслимыми пороками убийцы). На первый взгляд, невеликое открытие. Тем не менее традиционно основной литературный конфликт, вокруг которого строились сюжеты литературных произведений, представлял из себя противостояние практически безупречной в моральном плане личности положительного героя и некоего злодея, наделенного всеми немыслимыми и невыносимыми пороками, которые могло создать воображение автора.
Появлялись положительные герои, которые не до конца положительны, подвержены страхам, колебаниям, которые могли совершать небезупречные с моральной точки зрения поступки и все равно сохранять симпатии автора и читателей. Предполагается, что и сам читатель не безупречен, тем вернее он поймет и полюбит героя.
Уэллс всего лишь продолжал старые добрые английские традиции, когда вывертывал наизнанку темные глубины душ своих героев.
В его романах если и есть технические новинки, они не выписаны детально, как у Жюля Верна, и сюжет строится скорее не вокруг них, а вокруг тех чувств и переживаний, которые испытывают герой и те, с кем он сталкивается на протяжении литературного произведения. Уэллс как будто проводит мысленный эксперимент погружения героя в некую вымышленную среду и пассивно следует за логикой развития сюжета.
Будущее в романе «Когда спящий проснется» больше всего похоже на длинный и липкий призрачный ночной кошмар, и это не вызывает отторжения. Как будто этот кошмар знаком и читателю, просто кто-то взял на себя труд записать его на бумагу и издать в виде литературного произведения. Не правда ли, есть такое ощущение?
Картины будущего в «Спящем…» странны, призрачны и малокровны, что ли. Все время вспоминается путешествие в описываемое будущее все тех же Стругацких. Основное ощущение — главный герой практически ничего не делает по своей воле; даже если он совершает некий поступок, это не его поступок, это более или менее сложная рефлексия в ответ на возникающие обстоятельства.
Именно по этой причине говорить и писать о самом Герберте Уэллсе несколько затруднительно: как будто то, что у него написано, просто и безыскусно получается само собой, о чем тут можно написать или рассказать в самом деле, люди самые что ни на есть простые и серые, хоть в прошлом, хоть в будущем, обстоятельства тоже обыденны до крайности, если, конечно, убрать фантастическую и футуристическую составляющие.
Можно даже сказать так: Уэллс ставит мысленный эксперимент, как вел бы себя в этих обстоятельствах обыкновенный средний здравомыслящий англичанин конца XIX — начала XX века.
И именно поэтому содержание его книг так врезается в память — здравый смысл в самых чудовищных и извращенных обстоятельствах, которые невозможно было представить в XIX веке и которые вдруг самым странным образом стали явью в XX.
Что ж, мы теперь тоже можем поставить своеобразный эксперимент — насколько прав оказался писатель, время в «Спящем…», конечно, не соответствует нашему, требуется еще лет 100 (Спящий, как известно, спал 200 лет), пусть это будут, скажем так, промежуточные результаты.
В повести практически противопоставляются два основополагающих элемента человеческой цивилизации: мораль и прогресс.
На протяжении всего XX века негласно существовало убеждение, что прогресс — значительно более необходимая вещь для человечества, чем нравственность, и второй, безусловно, следует пожертвовать, если вы образованный мыслящий человек. Не могу сейчас судить, господствовало ли такое убеждение в ту эпоху, когда жил писатель, формировалось ли или только начинало формироваться. Во всяком случае, Уэллс смог сформулировать его одним из первых.
«Какой это странный мир, в который ему только что удалось заглянуть: бесчестный мир, где все ищут наслаждений, деятельный, хитрый и одновременно мир жесточайшей экономической борьбы».
Если сказать, что это цитата из какой-нибудь современной газеты, никто не удивится. Правда, не очень понятно, почему кто-то обращает внимание на такие мелочи, как отсутствие морали.
Еще одна деталь, за которую у меня зацепился глаз, когда я недавно перечитывала роман. Цитата: «Там не было ни воображения, ни идеализации — одна фотографическая реальность».
Действительно, человеческая фантазия становится все более «дешевой», что ли. Голливуд середины XX века был господином умов, теперь все больше и больше походит на репортаж из психушки. Понятие «современное искусство» относится все больше и больше к юмору и сатире, чем наводит на какие-то серьезные размышления. Почему это произошло, почему прогресс сопровождается такими изменениями, как Уэллс мог разглядеть именно эту тенденцию?
Есть ощущение, что англичане вообще отличаются от всего остального человечества особенностями своего мышления. Необычайно пристальное внимание к человеческой натуре, поиск причин тех или иных поступков в глубинах души, но при этом, с одной стороны, глубочайший анализ всех возможных человеческих пороков, с другой стороны, представление о том, что все «приличные» люди просто обязаны иметь какие-нибудь недостатки и проступки (пресловутый «скелет в шкафу», это же английский фразеологический оборот), если у них этого добра нет, значит, они или ханжи, или особо тщательно маскируются. Дальнейшая логика мышления — если «особенно тщательно маскируется», значит, готовит или уже совершил выходящую из ряда вон гнусность.
Любопытный факт: при том, что английская литература подарила миру много шикарных первосортных писателей, английская психологическая проза соответствовала самым высоким художественным стандартам, именно англичане создали новые жанры, завоевавшие умы читателей XX века, я имею в виду детектив и фантастику (ну да, родоначальник американец Эдгар По, но ведь он писал и думал по-английски), слишком много известных английских писателей работали на разведку. Это какой-то чисто англо-саксонский феномен. Только те, про кого известно и кто сознался — Грэм Грин, Сомерсет Моэм. Еще в XVI веке Кристофер Марло, близкий друг Шекспира, тоже работал на какую-то тайную службу, поэтому как-то странно погиб. Это я уже молчу про Иена Флемминга, Фрэнка Герберта («Дюна») и других кадровых сотрудников разведки, решивших на пенсии взяться за перо и печатную машинку. А роман «Ким» Редьярда Киплинга — это просто гимн и эпос разведчика. Не очень понятно, кем был на самом деле Лоуренс Аравийский, удачливым авантюристом-самоучкой, кроившим и создававшим на Ближнем Востоке государства по собственному желанию, или также сотрудником тех же ведомств.
Что здесь первично, а что вторично — вот это самое пристальное внимание к человеческой натуре и страстное желание управлять людскими массами (какая нация создала эту новую профессию — менеджер?) сделало Британию самой удачливой колониальной державой, или сначала начались колониальные завоевания, а потом сформировались соответствующие человеческие характеры? Уж очень достоверен офицер-артиллерист в «Войне миров»: Уэллсу явно был хорошо знаком этот типаж.
Что здесь первично, а что вторично — вот это самое пристальное внимание к человеческой натуре и страстное желание управлять людскими массами (какая нация создала эту новую профессию — менеджер?) сделало Британию самой удачливой колониальной державой, или сначала начались колониальные завоевания, а потом сформировались соответствующие человеческие характеры? Уж очень достоверен офицер-артиллерист в «Войне миров»: Уэллсу явно был хорошо знаком этот типаж.
«Английская» болезнь Уэллса сказалась не в принадлежности к спецслужбам, а в остром интересе к политике. Остров Британия вообще небольшой, не то чтобы все друг друга знают, но те, кто принадлежит к литературным и научным кругам Лондона, рано или поздно познакомятся.
Меня интересует в данном случае знакомство с Томасом Гексли, знаменитым сподвижником Чарлза Дарвина, и работа в качестве его помощника. Считаю своим долгом напомнить, что именно Томас Генри Гексли, называвший себя «бульдогом дарвинизма», прославился в основном тем, что отстаивал не самое, может быть, основное положение теории Дарвина, но, несомненно, самое шокирующее — о родстве человека и высших обезьян. Гексли считается также основоположником научной антропологии, науки о происхождении и развитии человеческого вида (думаю, «Остров доктора Моро» — это все-таки не о нем).
Несомненно, идеи Гексли о большей близости человека к животному миру, чем принято было считать, а также о возможности изменения человека как вида и приспособления его к условиям внешней среды оказали огромное влияние на личность Герберта Уэллса. Практически под его влиянием он написал в 25 лет учебник по биологии, а гораздо позже вместе с Джулиэном Хаксли, внуком Томаса Гексли и братом Олдоса Хаксли, он пишет научно-популярную книгу «Наука жизни» (1930).
Внук Томаса Гексли, также известный английский писатель-фантаст Олдос Хаксли (это одна и та же фамилия Huxley, только в разное время ее по-разному транскрибировали в русском языке), работал уже откровенно в жанре социальной фантастики, имеется в виду его роман «О дивный новый мир».
Что-то такое носилось в самом лондонском воздухе, некая мечта о переустройстве и перекройке всего мира, заносчивая уверенность в том, что вот еще немного, и нереально умные англичане создадут совершенно новую цивилизацию, свободную от грехов и пороков прошлого.
***Чтобы подчеркнуть литературную одаренность писателя, способность создать яркий и достоверный выдуманный мир, часто приводят в пример легендарный радиоспектакль по роману «Война миров». 30 октября 1938 года Орсон Уэллс (американский кинорежиссер, актер, писатель) осуществил радиопостановку по роману Герберта Уэллса «Война миров», сделав пародию на радиорепортаж с места событий. Действие было перенесено в «настоящий момент», в 30 октября (канун Дня всех святых, когда принято пугать и разыгрывать окружающих), в штат Нью-Джерси. Из шести миллионов человек, слушавших трансляцию, один миллион поверил в реальность происходящего. Возникла массовая паника, десятки тысяч людей бросали свои дома (особенно после призыва якобы президента Рузвельта сохранять спокойствие), дороги были забиты беженцами, американцы устремились как можно дальше от Нью-Джерси, а моторизованная полиция, напротив, была направлена в Нью-Джерси. Телефонные линии были парализованы: тысячи людей сообщали о якобы увиденных кораблях марсиан властям. На флоте были отменены увольнения на берег. Впоследствии властям потребовалось шесть недель на то, чтобы убедить население в том, что нападения не происходило.
Роман «Война миров» начинает огромную вереницу литературы (а позднее — теле- и кинопроизведений) на тему столкновения с инопланетным разумом.
Как будто Уэллсу удалось нащупать некую болезненную тему, которая волнует всех (или очень многих), и именно ему удалось это первому сформулировать.
В «Войне миров» нет романтики покорения Вселенной, которая характерна для более поздней фантастики. Тогда что это за болезненная тема?
Некоторый ответ дает забавная повесть Стругацких «Второе нашествие марсиан». Числительное «второе» явно намекает на то, что это — продолжение.
В «Войне миров» впервые прозвучала тема конформизма и приспособления к неким ужасным, не зависящим от человеческой воли обстоятельствам, с которыми он не в состоянии справиться традиционными способами.
Те рецепты, которые предлагало человечество «до нашествия» — победить, собрав большую силу, или, наоборот, спрятаться, — перестали работать. Марсиане со своей ужасной техникой уничтожают самые современные боевые орудия людей за несколько дней. Спрятаться тоже невозможно — щупальца марсиан способны найти и вытащить человека даже из закрытого подвала.
Впервые сформулирован новый параграф человеческой морали (по Марксу, как известно, «нравственность — служанка потребности») — приспособление ради выживания. Пусть они вложены в уста не слишком положительного героя — несколько психопатического артиллериста, — но они произнесены, они врезаются в память острее, чем картина ужасающего разрушения человеческой цивилизации в первые дни нашествия.
Впервые, пожалуй, в литературе отражен новый страх — не просто гибели одного героя, страны, города, народа, а всего человечества.
В последующем XX веке будут на эту тему написаны километры прозы и публицистики, снято несметное число фильмов (одна из любимых тем Голливуда). И только «Война миров» имеет вес настоящего первосортного литературного шедевра, все остальное воспринимается как более или менее дешевые поделки.
Такт и нравственное чутье писателя помогли найти противоядие против этого страха, раз уж он существует, раз уж он сводит с ума ранее благополучных и успешных людей (эгоцентричного священника, не способного ни на нравственное, ни на физическое усилие, самоуверенного военного, уже заранее разделившего человечество на первый и второй сорт, главного героя, от лица которого ведется повествование, отступившего от своих принципов под давлением чудовищных обстоятельств), — взаимопомощь и здравый смысл обычных людей.
Забавная повесть Стругацких «Второе нашествие марсиан» — вариация на тему монолога артиллериста из «Войны миров», того самого, где он делит человечество на два сорта: одни будут жить в марсианских клетках как домашние животные, приспособятся к этому и будут служить кормом, другие, первосортные, будут сопротивляться, спрячутся в лондонской канализации и будут сохранять человечество как вид. Сам артиллерист рассчитывал и готовился руководить этим сопротивлением, для чего подыскивал потенциальных подчиненных для черной работы.
Как некая Кассандра, Уэллс предвидел целую толпу публичных политиков XX века, обладавших невероятным и гипнотическим умением манипулировать людскими толпами и заставлять их совершать невероятные и бессмысленные вещи.
В романе под руководством артиллериста главный герой, вдохновленный энергией и напористостью командира, рыл бессмысленный ход в ливневую канализацию, не имея смелости спросить, зачем, если есть уже готовые ходы, через которые легко проникнуть в эту самую канализацию.
Взгляд Стругацких на конформизм совершенно другой. Именно на этом основан юмор их повести.
К тому времени, когда написано «Второе нашествие…», великая ломка традиционной человеческой морали уже произошла, после двух чудовищных мировых войн жертвовать жизнью ради неких принципов представлялось совершенной глупостью, человеческая жизнь стала ценностью сама по себе, взгляд Стругацких на конформизм, приспособление к некой внешней неодолимой силе другой — принципиально.
Повесть «Второе нашествие…» состоит из не слишком связанных друг с другом по сюжету отрывков якобы чьего-то дневника, большинство из которых заканчивается чем-то вроде: «Нет, я никогда этого не сделаю, умру, но не сделаю, да неужели же нет предела наглости этих марсиан!» и т. д., — а следующий начинается описанием того, как главный герой, от лица которого написан дневник, именно это и делает.
Одним из нравственных приобретений XX века является осознание первостепенной ценности жизни вообще и человеческой жизни в частности, что далось весьма недешевой ценой миллионов бессмысленных смертей и тяжелых духовных поисков.
Финал «Войны миров» сначала разочаровывает. Значит, само по себе человечество бессильно справиться с некой страшной угрозой из космоса. Бессильны и самая современная военная техника, всегда найдется что-нибудь покруче, и физическая сила и умственные способности самых выдающихся людей. На самом деле, такой финал может предложить по-настоящему мудрый человек — у планеты с многомиллионной историей жизни есть собственные способы самосохранения, и человеческая цивилизация тоже накопила немало рецептов выживания в самых разнообразных ситуациях, надо только уметь их разглядеть и воспользоваться. И уж, конечно, это не опыт войны и уничтожения, а все те же здравый смысл и взаимопомощь самых обыкновенных людей.