В кафе появляется Юра Четверкин без «пирамидского» грима. Он подходит к Лидии для решительного объяснения.
– Лидия Дмитриевна, я – Четверкин!
Лидия морщится.
– Какой еще Четверкин? Что вам угодно?
Дико взвыв, Илья Царевококшайский закончил аэроду.
– Чудо свершилось! – объявил раскрашенный человек.
– Пройдемте, господин хороший! – котелки взяли его под бока.
– Туалет пуст, ваше высокоблагородие! – испуганно рявкнул Панкратьев.
– Что-о?! – завопил Отсебятников. – Упустили?!
– Позвольте, если туалет свободен, – попросился смиренный поэт.
– Взять мерзавца!
Котелки обратали Царевококшайского.
– Не имеете права мять духовное лицо! – рванулся Юра.
– Взять мальчишку!
– Отрок мой подопечный! – возопил изумленный поэт.
Отсебятников тангообразно скользнул к Лидии.
– Мадмуазель, вы арестованы!
Вдруг произошло неожиданное. В кафе с громкими возмущенными возгласами на родных языках вошли иностранные пилоты. Обычно меланхоличный Луи Каюзак сейчас с горящими глазами играл на гитаре «Марсельезу». Фон Лерхе нервно колотил тростью по черным котелкам. Тацуо Хаара щетинился приемами карате. И наконец, Ринго Джеггер тащил за собой на лассо до смерти перепуганного фабриканта Ветчинкина.
– Мерд! Шайзе! Блади Ветчинкин, сан ов де бич! Капиталиста нехолосая! Стыд! Стыд! – восклицали пилоты.
– В чем дело, господа? Мешаете развлекаться, – строго сказал пилотам Отсебятников.
– Эта капиталиста продала нас бухарскому эмиру, – объяснил японец.
– Господа, всего на один сезон! – возопил Ветчинкин.
– Мы свободная пилота! Капиталиста не подциняяся! Банзай, товариси!
Американец выхватил из-за пазухи ковбойской кольт.
– Айл килл олл копс!
И ринулся к Отсебятникову.
– Все свободны! – тут же заявил полковник и скользнул к Каюзаку. – Солидаритэ, – шепнул он ему и хлопнул в ладоши. – Бутылочку перцовой, силь ву пле!
Унзере гешихте
Лидия Задорова управляла «фарманом». Неуклюжая машина, та самая, на которой Пирамида-Четверкин совершил свой ночной полет, делала круг за кругом над летным полем завода «Дедал».
Девушка была счастлива. Высотный ветер трепал ее светлые волосы, выбившиеся из-под меховой шапки. Иногда она посматривала вниз и видела под собой распластанный и уже готовый к рекордному полету «Киев-град» и рядом фигурки людей.
«Чудо этот «Дедал». Всего неделю я здесь и вот уже в воздухе, – думала Лидия. – Хорошо, что послушалась Пирамиду. Но где он сам? Что за странная, в самом деле, фигура!»
В это время внизу шли последние приготовления к старту «Киев-града».
Юра, Яша, Миша и Кеша крепили к ферме фюзеляжа запасные баки с горючим. Юра и Яша привычно пикировались.
– Вы очень много понимаете, Юра, – ворчал Яша. – Вы просто академик Жуковский.
– Какой вы умный, Яша, – огрызался Юра, следя за самолетом Лидии. – Вумный, как вутка.
– Крепите болтик, Юра. Задорова обойдется без ваших пылких взглядов, – добродушно язвил Яша.
– Ах, какие мы проницательные! – Юра краснел, притворно хмурился, на самом-то деле ему были приятны эти намеки.
Лидия на высоте. Она смотрит на ручные часики.
«Пора снижаться. Павел Павлович скоро стартует…»
Она смотрит в бинокль и видит Юру, который теперь уже откровенно смотрит на нее.
«Четверкин… славный мальчик… Кажется, он влюблен в меня… Немного смешно… Как далеки теперь и Валерьян, и клуб… и Пирамида… Куда он пропал?»
Неподалеку от «Киев-града» за раскладным столиком пили чай обер-мастер конструктор Казаринов и заводчик Ветчинкин.
Казаринов был уже готов к полету, на плечи накинута утепленная куртка, кожаный шлем лежит на траве у ноги. На славном мягком лице Павла Павловича временами возникает нервное выражение.
– В последний раз прошу, Павел, сними второй бак, заправишься в Твери, – сказал Задоров.
– Тогда не будет рекорда, Иван, – улыбнулся Казаринов.
– Риск, господа, благородное дело, – «окает» вальяжный Ветчинкин.
– Если бы вы, месье Ветчинкин, развязали мошну, мы смогли бы увеличить мощность мотора! – резко поворачивается к нему Задоров.
– Я тоже рисковал, господа, – ухмыляется в бороду Ветчинкин. – Я начинал свое дело с вологодской кулебяки. Я не миллиардер Карнеджи, господа. Копейка…
– Похоже, вы уже принюхиваетесь к нашему аппарату, как к кулебяке, – сказал Задоров.
– Я начинял кулебяки диким мясом, – странно дернулся хозяин.
– Привет бухарскому эмиру, Ветчинкин!
– Прошу по больным местам не бить! – взревел заводчик и прикрыл ладонью глаза.
…Лидия снижается.
«Поразительно, что брат оказался мастером на «Дедале», – думает она.
– Посмотрите, Яша, как она великолепно гасит скорость «тырками»! – воскликнул Юра.
Яша спрыгнул с фюзеляжа и тронул Юру за сапог.
– Знаешь, Юра, боюсь я за эти крепления. Не знаю, что бы я дал, чтобы лететь вместо Павла Павловича…
Впервые он обратился к Четверкину на «ты». Лицо его было очень серьезным.
Юра тоже спрыгнул и положил руку Якову на плечо.
– Знаешь, Яша, я боюсь за взлет. Если Павел Павлович наберет высоту, тогда уже не страшно… – он осекся, а потом улыбнулся недоброй улыбкой. – Пожаловали! Почуяли запах жареного.
На аэродром въехали и покатили к «Киев-граду» автомобиль генерала Браульбарса, набитый золотыми эполетами, «паккард» Брутеня, превращенный изящнейшими пассажирками в подобие цветочной корзины, и три пролетки с фотографами и газетчиками.
Все шумное общество окружило аэроплан и обернулось с аплодисментами к медленно подходящему Казаринову. Все старались попасть в кадр вместе с самолетом и летчиком. Один только Брутень смотрел в сторону, туда, где только что приземлилась Лидия.
Генерал Браульбарс принял картинную позу.
– Милостивые государыни и милостивые государи! Сегодня мы провожаем в дерзновенный полет отважного авиатора Казаринова, который вознамерился умножить славу двуглавого орла по всем странам!
Среди журналистов ехидное перешептывание:
– Сладко поет Браульбарс… А какая страна лежит между русскими столицами, господа? Никто не знает?.. Монголия?.. Папуазия?..
Павел Павлович уже занял место в кабине, надел шлем, обмотал шею шарфом. Задумчивый и важный к нему подошел беллетрист-спортсмен Вышко-Вершковский.
– Для чего вы летите, Казаринов? – сакраментальный вопрос.
– Только лишь для блага моей родины, – тихо отвечает пилот.
– Мы верим в славу и мощь наших русских чудо-богатырей! – продолжал ораторствовать генерал Браульбарс. – Унзере гешихте… извините, господа, я волновайтсь перед историей…
– Лучше бы денег дали на историю! – вдруг громко перебил генерала юный техник Юра Четверкин.
Газетчики охотно осклабились, застрочили вечными ручками. Генерал остался стоять с открытым ртом. Казаринов махнул рукой:
– Пускайте!
В одной из пролеток «в группе девушек нервных, в остром обществе дамском» сидел с лорнетом поэт-декадент Царевококшайский.
– Джулиус, в небо, – томно позвала змееподобная фаворитка.
– Чувствую демонический зов, – проговорил поэт. – Земля, голубой шарик…
Взревел мотор «Киев-града».
Дамы замахали белыми шарфами.
– Свят, свят, свят, – тайком крестился о. Илья.
К Лидии подошел Брутень. Он был бледен и кусал губы.
– Газетчики, фотографы, речи… – нервно заговорил он. – Как они быстро забыли Мациевича, Руднева, Пиотровского… Лида, мне что-то не нравится в этом полете, надо остановить Павла. Я дам ему денег, продам «паккард», я сам, наконец, полечу…
– Замолчи, Валерьян, – сказала Задорова. – Поздно спохватился.
Пока разбегается самолет и волнуются провожающие, мы слышим тихие переговоры полковника Отсебятникова и его агентов.
– Ваше высокобла…
– Убью, мерзавцы!
– Пардон, месье Отсебятников, но Пирамиды здесь нет.
– Фотографируйте всех, кто подходит к Лидии.
Лидия идет по аэродрому, следя за самолетом Казаринова. За ней как тень тянется Юра Четверкин. Он тоже смотрит в небо, и на лице его, как в зеркале, отражаются чувства Лидии.
Лидия и Вышко-Вершковский.
Лидия и дамы.
Лидия приближается к Ивану Задорову. Они о чем-то тихо переговариваются. Лицо девушки вдруг искажается ужасом. Тишину, в которой слышалось лишь щелканье полицейских фотоаппаратов, прорезает отчаянный крик Юры Четверкина:
– Мотор остановился!
Дым, странный призрачный дым стелется по аэродрому, и сквозь него мы видим фигуры бегущих, охваченных ужасом и отчаянием людей… Дым, дым, дым…
– Вчерашняя катастрофа обернулась для нас удачей, ваше превосходительство, – докладывает полковник Отсебятников генералу. – Меня давно тянуло на завод «Дедал». Я чувствовал это аве ле нэз, как говорится, носом… – он рассыпал на столе снимки.
Генерал морщился от подагрических болей и мигрени.
– От вас, полковник, разит, как от ломового извозчика…
Полковник хохотнул:
– Тайная война, Иллиодор Борисович! Итак, Пирамида пригрелся на «Дедале» под видом обер-мастера. Взгляните на братца с сестрицей. Каково?
– Ежедневно одно и то же – преступники, авиаторы, гниль, отсебятина, ложь, ржа, – стонет генерал. – Когда это кончится?
– Года через три-четыре, – бодро утешил его Отсебятников. – В 16-м или 17-м мы их ликвидируем.
Ушел! Молодчага!
Прямо на аэродроме среди аэропланов шла панихида по Павлу Павловичу Казаринову. Собравшиеся в скорбном молчании слушали слово епископа Михаила.
– Один за другим гибнут идеалисты-мечтатели, настоящие подвижники знания. Царство воздуха не хочет вторжения сынов тверди земной в его тайные неизвестные сферы и мстит, жестоко мстит…
В траурном собрании мы видим много знакомых лиц, собственно говоря, почти всех героев этой повести.
Вот Валерий Брутень, склонив голову, он еле слышно твердит самому себе:
– Я ни в чем не виноват, я ни в чем не виноват…
В глубине возле зеленого забора примостились техники «Дедала». Юра Четверкин вытаскивает из-за пазухи и передает Мише свой чертежик, еле слышно шепчет:
– Вот причина катастрофы. Не хватило тяги, аппарат дал крен почти на восемьдесят градусов, бензин прекратил поступать в карбюратор, мотор стал…
– Вместе с Казариновым рухнула вся наша идея, – печально прошептал Яков.
Юра вытянулся на цыпочки, увидел в цветах строгий восковой профиль Казаринова, окаменевшие лица русских и иностранных пилотов, фигуру обер-мастера Задорова, шляпу Лидии…
Словно почувствовав его взгляд, девушка чуть обернулась.
– Клянусь продолжать дело Павла Павловича и завершить его с успехом, – горячо прошептал Юра.
– Вечная память Павлу Казаринову и вместе с ним всем мученикам авиации! – долетел голос с импровизированного амвона.
Запел хор.
Под навесом ангара тихо распоряжался полковник Отсебятников.
– Как только процессия пройдет – в наручники Пирамиду!
Юра пробрался к Лидии.
– Лидия, мне нужно поговорить с вами по вопросу чрезвычайной важности.
Лицо Четверкина было очень серьезным. Лидия молча кивнула.
Скорбно пел хор.
– Прощай, Павел, – тихо и просто сказал Брутень, но, заметив вблизи репортера, добавил погромче с трагическим нажимчиком: – Прощай, авось ненадолго…
Лидия и Юра в хвосте процессии вышли с аэродрома. За воротами стояла густая толпа. Вдруг в толпе произошло какое-то странное движение, хлопнуло несколько выстрелов, началась свалка.
Мимо Лидии и Юры пулей пролетел полковник Отсебятников в узком клетчатом пальто.
– Пропустили, мерзавцы!
– Ушел! – восторженно прошептал Юра.
Лидия, сжав руки на груди, стояла в толпе. Вокруг слышались возбужденные голоса:
– Это Пирамида!.. Он опасный революционер!.. Он боевик!.. Убил восемь «гороховых», трижды ранен, мчится на аэродром!.. Молодчага!
Мокрые листья летели вдоль аллей Елагина острова. Лидия и Юра медленно шли по кленовым следам осени.
– Лидия Дмитриевна, я вызвал вас для очень серьезного разговора, – волнуясь, проговорил Юра.
Девушка ласково притронулась к его рукаву.
– Юрочка, сейчас мне не до сантиментов.
Юра мучительно покраснел.
– Вы меня неправильно поняли.
– Ах, так?! – с некоторым разочарованием протянула она.
Мимо них независимой тяжелой трусцой пробежал черный дог.
На горизонте в волнах Финского залива качались паруса яхт.
– Лидия, мы должны вновь построить аэроплан Казаринова и перелететь без посадки в Москву! – горячо заговорил юноша и вытащил из-за пазухи кипу чертежей на кальке. – Я все рассчитал. Вот смотрите, нам нужен новый мотор мощностью не меньше ста сорока сил! Это будет сильная двухместная машина!
– Почему двухместная, Юрочка?
– Мы полетим вдвоем! Вы и я! – выпалил Юра и осекся. – Если, конечно…
– Юрочка, для новой машины нужно не меньше пяти тысяч рублей, – улыбнулась Лидия.
Юра потупился.
– Может быть… вы помните… весной… на празднике… Иван Пирамида набрал призов на пять тысяч…
– Пирамида, конечно, бы дал, – вздохнула девушка, – но он, наверное, за границей.
– Пока что нет, – быстро сказал Юра, спрятался за дерево и тут же вышел из-за него уже Иваном Пирамидой.
– Ах, Лидия, я погряз в демимонде… – с глухим трагизмом проговорил он.
Движение руки – и вновь перед нами простодушный вьюнош Юра Четверкин.
Ничего не оставалось девушке, как только весело расхохотаться. Печальна участь людей, не имеющих чувства юмора. Лидия была не из их числа.
За зеркальным стеклом респектабельного банка сидел знаменитый авиатор Валериан Брутень. Перед ним в почтительной позе стоял старший служащий. Служащие помельче выглядывали из-за своих конторок и перешептывались: не каждый день приходилось так близко видеть кумира толпы.
– У вас депонированы призовые деньги моего друга Ивана Витальевича Пирамиды, – надменно говорил Брутень.
Старший служащий незаметно щелкнул пальцами, и тут же за его спиной появился младший служащий с соответствующими бумагами.
– Пирамида по некоторым причинам не может явиться за деньгами сам, – продолжал Брутень.
Старший служащий тут же глазами, бровями, носом выразил полнейшее понимание, некое отдаленное сочувствие и немедленную готовность соответствовать. Новый щелчок пальцами, и тут же рядом закрутился арифмометр.
– Вот его записка в банк, – проговорил Брутень, – однако без нотариальных печатей.
– Лучшая печать для нас – ваша рука, господин Брутень, – просиял старший служащий. – Извольте, пять тысяч сто четыре рубля ноль восемь копеек для господина Пирамиды с комплиментом от банка «Олимпия».
– У вас прямо как в Америке, – сказал Брутень, вставая.
– Лучше, Валерьян Кузьмич, – говорил старший, провожая его. – Быстрее, точнее, надежней.
Брутень пересек улицу и сел в свой «паккард», закрытый на этот раз кожаной крышей. Автомобиль тут же тронулся.
В темноте на заднем сиденье ждали Иван Пирамида и Лидия Задорова.
Брутень передал Пирамиде конверт.
– Вот тебе деньги, Иван, и уезжай за границу немедленно…
Он сердито отвернулся и закурил длинную сигару.
– Я не сторонник абсолютизма, но и не радикал, господа. Я спортсмен, господа, и считаю…
Он обернулся к заднему сиденью, и… сигара выпала из его рта прямо в ладонь Тихоныча.
Он увидел сияющие счастливые глаза Лидии, увидел, как ее рука снимает усы с Ивана Пирамиды, как ее губы тихо целуют розовую юношескую щеку неизвестного молодого господина.
– А все-таки мне немного печально расставаться с Иваном Пирамидой, – сказала она.
– Но ведь это все осталось… – смущенно пробормотал Юра. – Джек Лондон… деньги… любовь… страсть…
Интермеццо
Автомобиль сделал круг вокруг помпезного императорского монумента, и площадь под закатным небом опустела. Ощущение огромной пустоты лишь усиливалось контурами куполов, крестов и двуглавых орлов и стрекотом авиационного мотора где-то в вышине. Снижаясь вместе с невидимым аэропланом, можно было заметить в разных местах застывших, словно восковые фигуры, героев нашей повести и поднятые к небу лица, но площадь была так огромна, что их маленькие фигурки лишь подчеркивали ее пустынность.
Затем возникла тревожная музыка, тема юности и любви и вместе с ней на площадь выбежали, держась за руки, Юра и Лида, он в своей потрепанной уже кожанке, она в пальто из грубого сукна, похожем на шинель. Они бежали мимо наших застывших героев, как бы не замечая их, и смотрели в небо.
– Юра, мы летим?
– Разве ты не видишь? Мы летим вдвоем!
Пустынный закат разгорелся на полнеба, и в нем зазвучал голос Поэта:
Закат погас, и на площади зажглись фонари.
– Что же с нами будет теперь? Никто не знает? – спросил в тишине Юра.
Навстречу им по гулким торцам, заложив руки в карманы и улыбаясь, шел Иван Задоров.
– Спокойствие, – сказал он. – Впереди вся жизнь.
Моноплан для двоих
На летном поле завода «Дедал» стоял новый аппарат весьма внушительного, надежного, почти современного вида. Лишь очень внимательный взгляд узнал бы в нем прежний «Киев-град», отремонтированный и усовершенствованный. В кабине его возился с отверткой Юра Четверкин, а его верный друг Яша подкрашивал надпись на борту
«ИНЖЕНЕР ПАВЕЛ КАЗАРИНОВ»
– Если мне удастся держать среднюю скорость 90 верст, я буду в Москве скорее, чем курьерский поезд, – говорит Юра.
– Мы будем, – поправляет его голос Лидии.