– Кто подкупил Рублева? Звезды мира?
– Скорее всего букмекеры. Объем ставок на русских гениев таков, что если они проиграют, то букмекеры весьма и весьма серьезно наварят на этом деле.
Сохаев вырубил пультом всю технику разом.
– Эти уроды не с того скелета взяли соскоб.
– Вот что значит пользоваться услугами людей с незаконченным высшим образованием.
– Но ведь им только диплом осталось написать!
– Сохатый, нам лучше отсюда уйти.
– Почему? – перетрусил белобрысый.
– Для безопасности.
– А где игру досматривать будем?
– Да в любом баре.
– Тогда пошли в «Старину Мюллера» – там всегда футбик показывают.
Волк выгреб из сейфа всю наличность и заполнил ее шуршанием спортивную сумку Adidas. Для конспирации сунул туда еще и теннисную ракетку. В таком виде хоть к Маше Шараповой сватайся!
– Лучше бы теннисный матч провели.
– Ахматова против Анны Курниковой.
– Нет, лучше Екатерина II против Ангелы Меркель. – Сохатый проявил спорадическую эрудицию и нажал на кнопку лифта.
Но Волконский приложил палец к губам и повел наверх. Парочка прокралась через чердак к люку, выводившему на лестницу крайнего подъезда, и там начала спуск. На улице тут как тут припарковались две недвусмысленные машины с затемненными внутренностями, в которых, по-видимому, скрывался десяток укрепителей вертикали власти. На счастье виртуальных авантюристов, свободные парковочные места были только на дальнем конце дома. Поэтому они неузнанными закатились за угол в переулок и уже через пять минут расчищали места для табуреток у самого входа. В тесноте, да не на Лубянке.
* * *Шла восьмая минута второго тайма. Гусев зычным словом гнал русских гениев вперед, и русские гении послушно бежали именно туда – на ворота Никополидиса (Чех почему-то так и не вышел на замену). У грека в первом тайме, по сути, и не было возможностей показать свою списанность, а после перерыва он вовсю пожарил, но при этом ничего не пропускал. Словно издевался, гад!
Минин и Пожарский существенно перекроили состав: вместо Чайковского появился Гоголь, чтобы укрепить оборону, а чтобы в середине поля игра пошла поживее, Кулибин занял место Айвазовского. Римский-Корсаков ушел в оттяжку – Пушкин остался один на острие. И стало что-то получаться. Даже вдесятером гении возюкали звезд мира довольно разухабисто. Правда, Сохатого это не устраивало. Вернее, устраивало, но не полностью.
– Атаку, атаку надо усиливать. Почему они не выпускают Петрова-Водкина? Римский-Корсаков уже «наелся». Смотри, почти не открывается. Видич его без напряга держит. Водкин моторный – он обязательно кого-то еще из защитников потянет к себе, тут и у Пушкина появится шансик, то-се, пятое-десятое. Кулибин опять же… Не, ты только глянь на его бутсы, это надо же такое придумать…
Кулибин разукрасил бутсы под диких зверей – то ли под акул, то ли еще под каких-то чертей неведомых. И судя по всему, когда он бежал, миниатюрные клаксончики в пятках производили тихие душераздирающие звуки, которые, по-видимому, должны были повышать уровень тревожности у соперника. И повысили! Ваня «съел» Джеррарда, тому на помощь прибежал Фабрегас, но им даже вдвоем не удавалось с ним сладить. Чтобы подзавести команду, Моуриньо выпустил вместо схлопотавшего карточку испанца Ван дер Варта, а замордованного Станиславским Риисе обменял на Лама. И получилось… неудачно.
Через пару минут звезды прокололись. Толстой выбил мяч на чужую половину поля и… в аут. Поднял руку, извинился перед командой. Аггер сбросил на Роналду, тот хотел надуть Циолковского пижон–ской «улиткой» и, развернувшись, убежать, как он умеет. Но Костя, уже падая, зацепил-таки мяч. Достоевский (тоже в подкате) опередил португальца на долю секунды. Попов рискнул, оставив свою зону, прибежал им на помощь и по-простому вынес мяч подальше. А получилось прямо на ход Пушкину, который опередил не успевшего вернуться в оборону Аггера. Пушок не пожадничал и закинул шуструю передачку между Видичем и Сендеросом – Кулибин юркнул в зазор между защитниками и черпаком переправил мяч в ворота. Прямо под планку загнал. И все это в меньшинстве! Красавчики!
– Ха! Эти муфлоны на черных тачках приехали с нами разбираться, а получилось, что президент их нам в качестве почетного эскорта прислал. В Кремль после матча поедем. На чествование!
– Подожди радоваться – еще двадцать пять минут играть.
– Да игра пошла – ты чего, не видишь…
Игра пошла с середины поля, но в ближайшей паузе Роналду устроил противнейший поклеп на Кулибина. Кажется, даже требовал гол отменить. Но уже принятое решение не имеет обратной силы – объяснил ему Иоанн Павел II. Португалец заставил папу прислушаться к звукам, издаваемым автором второго забитого мяча. Папа попросил Ивана побегать во–круг себя, склонил голову набок в задумчивости, а потом дал ему желтую карточку за неправильную экипировку и велел сменить психоделические бутсы на обычные. Нечего делать – пришлось исполнять.
И этот момент стал переломным!
Пока Кулибин возился с традиционными шнурками, Роналдинью и Роналду придумали затейливое скрещивание с двумя пасами пяткой, подключением Ван дер Варта и выведением Анри один в ноль. Толстой, конечно, бросился на перехват, но хитрый француз в подскоке пробросил мяч мимо и, задев Левины руки, грохнулся оземь. В штрафной! Иоанн Павел II коршуном спикировал на еще лежащего Толстого и, как топор, занес над его всклокоченной шевелюрой желтую карточку. Русский гений поднялся и взглянул на него с презрением:
– Суд твой не принимаю – нет в нем истины.
– Roma locuta, res finite est[3], – отрезал папа и за–крепил анафему красной карточкой.
Гусев предположил, что судья намеренно пытается деморализовать нашу команду, удаляя капитанов. Сохатый уже ничего не предполагал – он просто впрыскивал в себя виски. Народ забрасывал плазму пивными бутылками и кружками – от гибели ее спасло защитное стекло, прикрученное хозяевами, тонко понимавшими нравы посетителей.
Минин и Пожарский выпустили Малевича вместо проворонившего Анри Попова. Болелы закидали поле рулонами туалетной бумаги, заботливо прихваченными из сортиров. Пока бумагу убирали, Кази даже успел размяться. Впрочем, от удара Анри не спасла бы и получасовая тренировка. Дал в самую «паутину». 2:2. Моуриньо нагло запрыгал вдоль бровки, явно провоцируя нашу скамейку.
Капитанскую повязку надел Достоевский и собрал вокруг себя команду – за ничью ратовал, наверное. А Сохатый ни к чему не призывал – даже к тому, чтоб выпустить Петрова-Водкина. Происходящее стало ему безразлично. Потому что он упился. Не буйно и развязно, а скорее мелодраматически. И теперь смотрел на происходящее с позиций вечности.
А вот Виктор Гусев категорически не хотел забывать, какой сегодня день на дворе. В национальный праздник проигрывать нельзя! Впрочем, он потихоньку и весьма умело начал подкладывать соломку – сравнил забитые мячи. У них оба некрасивые – с не–однозначных пенальти. У нас голы в результате ярких атак, было показано высокое исполнительское мастерство. И главное… Русские гении показали сплоченность, играли комбинационно, с выдумкой и с огромным желанием. Не сдавались ни при каких обстоятельствах. Не ушли в глухую оборону. Не… Вероятно, список добродетелей русских гениев не исчерпался бы до конца матча, но тут звезды мира забили. Корявенько. Как они еще могут забить! Затол–кали мяч с четвертого раза. Джеррард подсуетился – 2:3. И двенадцать минут до конца основного времени. И непонятно, что делать. Вдевятером.
Попробовали поддавить, но, естественно, не прокатило. Словили две контратаки и вообще растерялись. Облом по всем фронтам! Так и возились минут семь-восемь между центральной линией и штрафной. Одни ничего не могут, другие не хотят, потому что им и не надо ничего – и так ведут в счете. Даже ни одного шального углового. Объективно говоря, скукотища. Если бы Роналдинью не лыбился постоянно, то просто не на что смотреть, и так бы, наверное, и добегали бессобытийно, если бы на восемьдесят девятой минуте мяч не выкатился за пределы поля рядом с угловым флажком по правому краю атаки русских гениев.
Подумать только, за все предыдущее время игры мячик в этой зоне ни разу не выкатывался в аут, и маленький Йося лишь на восемьдесят девятой минуте смог приобщиться к происходящему. Ведь мальчиков, подающих мячи, для этой встречи тоже набирали из реально существующих детей. И настоящий, а не виртуальный Йося Цукерман с глазами на мокром месте от собственной невостребованности сидел у телевизора и ждал своего часа. И дождался!
* * *Йося Цукерман был изгоем. Не потому что он был евреем. А потому что он был евреем, обожавшим футбол. Все его сверстники дружно пиликали на скрипках и прочих смычковых, играли в шахматы, в конце концов, тривиально занимались математикой, чтобы потом, в более зрелом возрасте, направить это увлечение в плоскость банковского дела. А Йося с семи лет пошел в футбольную школу. Родители и друзья родителей, чуть не разрывая на себе одежды, твердили, что спорт – занятие для гоев, что настоящий еврей не может посвящать всю жизнь столь низкому, животному занятию. Но Йося не желал их слушать. Он плакал, когда его заставляли отречься от футбола, он закрывал уши, когда в синагоге его корили благовоспитанные раввины, он…
Йося Цукерман был изгоем. Не потому что он был евреем. А потому что он был евреем, обожавшим футбол. Все его сверстники дружно пиликали на скрипках и прочих смычковых, играли в шахматы, в конце концов, тривиально занимались математикой, чтобы потом, в более зрелом возрасте, направить это увлечение в плоскость банковского дела. А Йося с семи лет пошел в футбольную школу. Родители и друзья родителей, чуть не разрывая на себе одежды, твердили, что спорт – занятие для гоев, что настоящий еврей не может посвящать всю жизнь столь низкому, животному занятию. Но Йося не желал их слушать. Он плакал, когда его заставляли отречься от футбола, он закрывал уши, когда в синагоге его корили благовоспитанные раввины, он…
Он стал изгоем и в футбольной школе. Там над ним издевались русские ребята, которые считали, что еврей не способен нормально играть. Если Йося передерживал мяч и запаздывал с передачей, то ему кричали, что он жадный жид. Если он отдавал в касание (и удачно отдавал), то его называли трусом – боится брать инициативу на себя, поэтому и стремится скорее от мяча избавиться. Короче, его везде травили. Но маленький Йося стоически переносил все невзгоды и тренировался до изнеможения. Он забивал, но команда не поздравляла его с успехом. И только вечно пьяный тренер Иван Мефодиевич, спотыкаясь на собственном языке, говорил: «Ты наш человек!»
Впрочем, Йося готов был терпеть все, что угодно, лишь бы гонять мяч. Пусть глумятся, пусть подкладывают гвозди в ботинки, но разрешают играть вместе с ними!
Как только объявили кастинг мальчиков, подающих мячи, на матч русских гениев, он начал умолять маму отвести его туда. Мама уверяла, что он никогда не пройдет конкурс. Йося настаивал и плакал от безысходности. Мама сдалась, и в воскресенье они приехали в Черкизово на стадион «Локомотив», где шумела и галдела толпа мальчишек с еще более шумными и скандальными родителями.
И выяснилось, что мама Йоси была тысячу раз права! Йосю не выбрали из-за пухлых щек. Так и сказали, что в ящике он будет неважно смотреться, хотя сам по себе очень симпатичный ребенок. На всякий случай записали телефон. Йося ревел целый день и не нашел в себе сил пойти вечером тренировать удар о кирпичную стенку, окружающую мусорные контейнеры. Жизнь раздавила маленького еврейского мальчика, как Grinders божью коровку, размечтавшуюся на тротуаре. Но чудеса иногда протискиваются сквозь нагромождения враждебных обстоятельств.
За день до окончательной загрузки данных в MAGIC FOOTBALL один из мальчиков, отобранных для работы на стадионе, заболел. И в качестве замены почему-то выбрали Йосю. Несмотря на щеки. Мама, когда ей позвонили и пригласили прийти вместе с сыном, расплакалась. Она всей душой желала сыну добра, только не верила, что футбол способен дать это добро. Йося не помнил, как прожил неделю до начала матча. Он почти ничего не ел, перестал понимать, о чем его спрашивают на уроках. Учителя раздражались, одноклассники радовались, что Йосе ставят плохие отметки. К счастью, подоспели осенние каникулы.
Мама скорбно гладила чадо по безумной голове, которая буквально бредила тем, как ее обладатель будет помогать Толстому и Достоевскому показывать светлые идеалы гуманизма на футбольном поле. Йося прочитал «Кавказского пленника» и «Мальчика у Христа на елке». Этот рассказ Достоевского он вы–брал потому, что тот был совсем коротенький, ведь из-за футбола времени на книжки совсем не оставалось. Правда, читать приходилось втайне. Если бы родители увидели, как он взял книжку про Христа, его бы непременно наказали. И сильно наказали. А ему рассказ понравился – мальчика только ужасно жалко. Йосю Христос тоже взял бы к себе на елку: Йосю все преследовали, а Христос как раз защищал и обогревал униженных. И вот сейчас создатель этого шедевра бежал к нему и требовал побыстрее дать ему мяч. Ведь надо отыгрываться!
– Ёбты, хуйли ты в мяч вцепился? Давай сюда!
Но руки не повиновались Йосе. Они прилипли к мячу. И тот же самый столбняк напал на реального Йосю перед телевизором. Этот день должен был стать его триумфом. Все, кто смеялся и презирал маленького толстощекого еврейского мальчика, увидят Йосю в ящике рядом с гениями русской культуры. И тем самым Йося победит своих недоброжелателей. Победит упорством и верой в то, что футбол – это круто!
Но восемьдесят девять минут мяч не хотел выкатываться за пределы поля там, где стоял в растерянности виртуальный Йося. Другие мальчики уже не–однократно получали порцию славы, а до него очередь все никак не доходила. До него одного! И вот тут такое счастье свалилось, когда он совершенно отчаялся. Родители бросились к телефону звонить многочисленной родне, а Йося все никак не мог отдать мяч Федору Михайловичу. Йося оцепенел от восторга и от сознания ответственности момента. И никакие окрики не помогали…
* * *Достоевский почувствовал недоброе еще в конце первого тайма. Еще когда вели в счете. И стартовый состав какой-то совсем неразумный эти двое придумали. Циолковский еще ладно – он хоть бегает. Правда, напрочь глухой – ничего нельзя подсказать, но зато старается. А Попов совсем мертвый – Гоголь на тренировках посильнее выглядел. Про Рублева и говорить нечего – этого пришибленного в команде по определению быть не должно. Айвазовский тоже пустой. Короче, тревожно было. На эмоциях, на кураже забили, но дальше-то что делать, когда нужно на классе и выдержке доигрывать каждый эпизод.
Федор Михайлович ощущал всеобщую растерянность, отсутствие объединяющей команду идеи, отсутствие соборного начала. Компания ярких индивидуальностей – и не более. Впрочем, хваленые звезды из сытой Европы не лучше. Тем обиднее так бездарно с ними бодаться.
В перерыве Минин кричал, что надо действовать жестче: когда судьи отворачиваются, бить по ахиллам, под коленки. А у Федора Михайловича в это время навязчиво зудела одна мысль: почему у русских всегда все так нелепо и кондово получается и кто виноват, что нет счастья и радости от происходящего? Кто виноват, что все происходит именно так ?
Смутные догадки терзали его уже в середине второго тайма, и в особенности после удаления Толстого. Сомнения мешали играть раскрепощенно, но освободиться от них не представлялось никакой возможности. Последние десять минут уже не играл – бегал на автопилоте. И вот когда мяч выкатился у самого углового флажка, вдруг затрепыхалась надежда забросить его в штрафную, где пара коренастых ребят, вроде Циолковского и Кулибина, способна просто-таки вдавить оборону звезд в ворота. Он поспешил к боковой, но там стоял жирный мальчишка и не желал давать мяч. Федор Михайлович и так, и эдак его окликал, но тот сознательно убивал время, помогая соперникам. И чем ближе Достоевский подходил к этому маленькому подлецу с характерной внешностью, тем отчетливее в его душе звучал ответ на вопрос, кто виноват в том, что все так сложилось. ЕВРЕИ!
* * *Родина проиграла… Россия бессовестно унижена! И вот за все эти страдания Достоевский имеет возможность расплатиться с одним из виновников. Он врезал кулаком по мячу так, что тот пулей вылетел из деревянных рук Йоси и отскочил метров на десять. Но этого мало… Федор Михайлович дал еврейчику оплеуху. И распаляясь, капитан русской сборной стал бить что есть силы. Бить беззащитного. По плачущим, по кротким глазам. Если бы Йося закрылся руками, то все бы наверняка прекратилось, но он продолжал сквозь брызнувшие слезы смотреть с испугом на разбушевавшегося Достоевского. Не понимая, почему? За что его бьет вселенский гений?
А Федор Михайлович с каждым ударом падал глубже и глубже. В ад. В самое пекло! Он понимал, что теперь не видать ему вечного блаженства и спасения. И что если он врежет еще хоть раз, то не будет уже никакой мировой гармонии и лань никогда не ляжет рядом со львом. Из-за него одного не ляжет. Но он все-таки бил. С остервенением. Осознавая, что кругом не прав. И навесил еще парочку оплеух по распухшему лицу маленького Йоси, пока не скрутили секьюрити. Секьюрити повсюду. Они пытались разнять плюющегося Пушкина и Криштиану Роналду. Оттащить Гоголя, кусающего Лама. Циолковского… Да всех нужно было растаскивать. Поле превратилось в лужайку для драк. Показали пустую президентскую ложу, в которой восторженно аплодировал одинокий преемник, по-видимому, выпавший изо всех рабочих параметров MAGIC. Матч закончился…
* * *В баре народ стал переворачивать столы и ухитрился-таки разнести укрепленную дополнительным стеклом плазму. Сохатый и Волк скоренько ретировались – благо сидели у самого выхода. На улице несколько тинейджеров вяло кидали пустые бутылки в окна домов, а заодно и в дорогие машины. Сохатый буквально упал на капот старенькой «Волги» и заставил человеколюбивого водилу профессорской наружности вывезти их из опасной зоны. За пятьсот евро, впрочем, не только профессор, но и академик куда угодно рванет.