— Но ведь с момента ухода Томилина и до его гибели прошло много времени, — удивился Усков.
Он сидел, забросив ногу на ногу и откинувшись на спинку дивана. Не слишком расслабленно, но и не особо напряженно.
— Андрей проработал там немало времени и вдруг ни с того ни с сего ушел. Это неожиданное увольнение, нежелание рассказывать близким о его причинах не могут меня не тревожить. Я должен знать, почему он оставил работу, которая ему совершенно точно нравилась. Раз вы психолог, мимо вас вряд ли проходят увольнения сотрудников, верно?
— Вы поэтому захотели со мной поговорить? — прищурился Усков.
— А есть еще какая-то причина, которая могла бы меня на это подвигнуть?
— Да, есть. Именно я стал инициатором увольнения Томилина с работы. — Сильвестр присвистнул, сделав вид, что никогда об этом не слышал. — Вашему другу нужно было бы сказать спасибо, что руководство фонда не передало дело в компетентные органы, иначе…
— Что он натворил?
Сильвестр вспомнил Томилина, каким он был, когда они служили вместе. Дружелюбный, веселый, отважный… С мелкими недостатками, которые если и могли кого рассердить, то лишь щепетильную даму. Он любил к месту и не к месту рассказывать пошлые анекдоты и, причесываясь, всегда со свистом продувал расческу. Он форсил, перед девушками ходил гоголем и мог спокойно отбить подружку у приятеля. Серьезных грехов за ним не водилось, и Сильвестр с напряжением всматривался в лицо Ускова, который знал что-то такое, что не вписывалось в этот образ нормального парня.
— Мне не удалось схватить его за руку, но…
Предупрежденный, что курить в квартире нельзя, Усков тем не менее машинально похлопал себя обеими руками по нагрудным карманам, отыскивая сигареты. В рубашке, под пуловером их не оказалось, и он досадливо крякнул:
— В машине оставил. Специально, чтобы не соблазняться.
— Вы говорили про то, что Томилина не удалось схватить за руку, — напомнил Сильвестр.
— Да-да. Так вот. Вы должны знать, что фонд в том числе занимается сохранением культурного наследия малых народов. На частные пожертвования руководство снаряжает небольшие экспедиции, ведущие поиски, а порой и раскопки древних захоронений или культовых мест, которые упоминаются в древних рукописях. Есть сотрудники, которые с этими рукописями работают. Замечательные, к слову сказать, специалисты. С того момента, когда Томилин устроился к нам на работу, экспедиции — одна за другой — стали терпеть неудачу.
— Не находили нужное место? — предположил Сильвестр, мозг которого лихорадочно работал. Впрочем, заметить это могла лишь Майя, которая знала босса как облупленного. А Майи в комнате не было. Так что со стороны он выглядел совершенно обычно.
— Находили, — покачал головой Усков и развел руками. — Только все самое ценное оттуда оказывалось уже… хм… изъято. Священные места были разграблены.
Он не стал расширять свою мысль, и в комнате на некоторое время воцарилась тишина.
— То есть вы обвинили Томилина в том, что он сливал кому-то информацию о старых могильниках и всяких древних кладах?
— Обвинил, — ответил Усков с печальной серьезностью. — Думаете, мне это было приятно? В конце концов, я не служба безопасности. Мало того, я полагаю, он сам участвовал в этих вылазках. Если бы вы знали, что творилось на месте захоронений, когда туда приезжали наши ребята! Я случайно обратил внимание. Как только наш Майский — это руководитель научной секции — объявлял о том, что экспедиция собирается ехать туда-то и туда-то, Томилин немедленно брал отгулы или несколько дней за свой счет и сваливал. Никому, кажется, и в голову не приходило, что у него рыльце в пушку. Только я один задумался, но не стал проверять эту версию. Томилин мне нравился… Он хмыкнул с такой горечью, как будто обманули его лучшие надежды.
— Руководство засекретило информацию после нескольких провалов. Все же потеря средств, и немалая. Однако на деле вся эта секретность означала лишь то, что руководитель научной секции Майский со своими ребятами просто перестал оставлять бумажки на столе.
— Томилин работал завхозом? — на всякий случай уточнил Сильвестр.
— Вот именно. Для завхоза не существует препятствий в виде замков на входных дверях, запертых ящиков стола и так далее. Однако все это оставалось лишь на уровне подозрений до тех пор, пока я не услышал его разговор по телефону. Он вышел, знаете ли, на улицу, отошел от здания и остановился возле газетного киоска. Так получилось, что я оказался поблизости…
— Получилось? — с недоверием уточнил Сильвестр.
— Если вы думаете, что я следил за ним, то ошибаетесь, — повел бровью Усков. — Я действительно услышал разговор случайно. Его содержание не оставляло сомнений в том, что Томилин знает о последних изысканиях Майского и собирается опередить его со своей… командой.
— Андрей называл имя того, с кем разговаривал? — быстро поинтересовался Сильвестр. — Вы запомнили?
— Он говорил просто — привет, пока, сделай, позвони. Безлично. Однако его собеседником был мужчина.
— Вы обнаружили свое присутствие, когда поняли, что секретная информация только что куда-то уплыла?
— Нет, — покачал головой Усков. — Это было бы неправильно. Я вернулся на рабочее место и сразу же отправился к руководству. Томилина вызвали на ковер, и кажется, он прокололся, потому что его уволили прямо там, в кабинете. Вернее, он написал заявление по собственному желанию.
— Почему его пожалели? — Сильвестр подался вперед и смотрел на психолога с напряженным вниманием.
Тот пожевал губами, словно старик, раздумывающий, выпить ли ему еще рюмочку ликера или отправиться на боковую.
— Так почему?
Усков вскинул глаза и бесхитростно ответил:
— У Томилина нашлась покровительница. Он нравился некой женщине, которая, скажем так, имела влияние на одного из руководителей. Она попросила за Томилина. Иначе, боюсь, попал бы он под следствие. Впрочем, может, целее был бы… Так что с ним случилось, можете рассказать?
Сильвестр помедлил.
— Теперь, полагаете, ваша очередь спрашивать?
— Я же доктор, я привык к покладистым собеседникам, — улыбнулся Усков.
— Ну уж так и покладистым… Не думаю, что к психологу все как один приходят с готовностью вывернуть душу наизнанку.
— Да, встречаются и твердые орешки, — согласился тот. — Но вы не ответили на вопрос. Как Томилин погиб?
— Он утонул в собственной ванне.
— И?..
— У меня есть основания подозревать, что он не сам утонул — ему помогли. Например, тайком подсыпали снотворное в алкоголь и дали захлебнуться, когда он задремал в ванне, полной воды.
— Возможно, вы правы, — сказал Усков. — Я бы тоже стал искать убийц, а не сетовать на несчастный случай. Я решительно не верю в самоубийство этого человека.
Сильвестр склонил голову к плечу.
— Вот как? — спросил он.
— Да. Все же я врач, не забывайте. Если бы у Томилина были суицидальные наклонности, я бы понял. Есть совершенно определенные признаки, которые не могут остаться незамеченными в процессе общения. А мы с ним достаточно часто общались.
— С какой стати? Вы же сами сказали, что бываете в фонде всего два раза в неделю.
— Томилин приходил ко мне за консультациями. У него была девушка, с которой он очень давно встречался. Она хотела замуж, а он сильно сомневался в том, что готов к такому шагу. Впрочем, с девушкой расставаться тоже не хотелось. Он решил, что я буду ему хорошим советчиком. Так что я действительно общался с ним довольно плотно.
— И вы не верите в самоубийство?
— Не верю. Потому что не думаю, что после увольнения в его душе произошел какой-то надлом. Нет, Томилин был сильной личностью с устойчивой психикой. Я категорически против самоубийства. Собственно, это все, что я хотел вам сказать. Если потребуется, я дам показания в милиции. Странно, что они ко мне не приходили.
— Ничего странного. Следователь закрыл дело. Он не сомневается, что произошло самоубийство. Или несчастный случай.
— Эта версия мне тоже не нравится. Томилин не любил пить таблетки. Однажды у нас зашел разговор о лекарствах, и он сказал, что не принимает лекарств из-за того, что боится подделок. Вы же знаете, какая у нас ситуация с поддельными лекарствами. Никто ничего не гарантирует. Томилина это пугало.
— Возможно, у него был стресс и он изменил своим принципам. Если ему выписали снотворное…
— Снотворное ему вряд ли было прописано. Типы с таким богатырским здоровьем редко страдают бессонницей. Даже несмотря на стресс.
— Но его совесть была нечиста, — напомнил Сильвестр.
— Бросьте, — резко сказал Усков. — Томилин ни капли не испугался, когда его прижали к ногтю. И не раскаялся. Был раздосадован — это да. Но не более того.
— Он знал, что это вы его сдали?
— Он знал, что это вы его сдали?
— Кажется, ему сказала та женщина.
— Да-да, покровительница…
— Уходя, Томилин встретил меня в коридоре и коротко бросил: «Спасибо, док». Я не понял, была ли это ирония, потому что он знал, или он поблагодарил меня за все, что я вообще для него сделал.
— А что вы для него сделали? — уточнил Сильвестр.
— Я его консультировал, забыли? Бесплатно, как сотрудника фонда. Будь он моим рядовым пациентом, пришлось бы раскошелиться.
— Почему вы тратили на него столько времени? Ведь вряд ли это входило в ваши обязанности?
Усков снова похлопал себя по груди и бокам в поисках сигарет. Ничего не нашел и сложил руки перед собой шалашиком:
— Потому что я ему симпатизировал, я уже говорил. Он казался неплохим парнем, ваш Томилин.
«Раньше он и был неплохим», — подумал Сильвестр. С годами люди все же сильно меняются. Иной человек напоминает спелый плод, внутри которого сидит червоточина. Снаружи незаметно, но стоит раскусить его…
В дверь кабинета громко постучали. Сильвестр не успел ответить, когда она отворилась и на пороге появилась взволнованная тетя Вера.
— Сильвестр, я просто не могу с вами не поделиться. Знаете, как Чепукин отомстил соседям за то, что его едва не линчевали на лестнице? — Она посмотрела на него с пронзительным сочувствием. — Он купил баян.
— Баян? — обалдело переспросил тот.
— Но самое страшное в том, что он умеет на нем играть.
— Хотите сказать, это кваканье, которое доносится неизвестно откуда…
— Вот именно. Он фигачит на этом проклятом баяне ровно с одиннадцати утра. С короткими перерывами на то, чтобы сходить в туалет. Ест он, как я понимаю, не отрываясь от инструмента. Наверное, сидит прямо у холодильника.
— И что я должен делать? — растерялся Сильвестр.
— Подписать петицию. Четвертый этаж предлагает вызывать МЧС, а седьмой — снять с Чепукина скальп. Дети спустили ему на балкон кошку в авоське, она орет как оглашенная. Однако на этого типа ничего не действует. Он делает вид, что вокруг пустыня Сахара.
— Пожалуй, мне пора идти, — сказал Усков, поднимаясь. Он улыбался.
Сильвестр снова подумал — как хорошо, что у этого типа нет возможности поближе познакомиться с Майей. Однако он недооценил находчивость гостя. Уходя, Усков вручил его помощнице шершавую визитную карточку, на которой ручкой подчеркнул номер мобильного телефона. Майя зарделась от удовольствия.
Когда за психологом закрывали дверь, в коридор ворвались звуки вальса «На сопках Маньчжурии», и его помощница выразительно закатила глаза.
— Итак, — повернулся к ней Сильвестр. Взгляд его сделался жестким. — Мне просто необходим специалист, который разбирается в археологических находках. И как можно скорее!
Глава 10 Автобус как средство межнационального общения. Споемте, друзья!
Старенький автобус пробирался на юг, весело подпрыгивая на кочках. Дорога из Мехико занимала едва ли не больше времени, чем сам перелет. День близился к концу, а до Тутсла-Гутьеррес оставались еще многие километры пути. Это была столица южного штата Чьямпас, именно там назначили сбор экспедиции. Фонд держал в Мексике своих людей, платил им зарплату, и Майский всецело полагался на их компетентность и опыт. Эти-то ребята, отлично экипированные, как раз и ждали Аленочкина и его спутников в Тутсла-Гутьеррес.
Майский понятия не имел, что Аленочкин на самом деле собирается делать в Мексике. Он полагал, что цель экспедиции — древний Город художников. Да и с чего бы ему в этом сомневаться? Бизнесмен обнаружил отчет английской экспедиции, карту… Загорелся… Захотел приключений… С кем не бывает? С ним самим сто раз такое бывало.
На самом деле Город художников интересовал Аленочкина совсем по другой причине. И об этой причине он своему другу Майскому ничего не сказал. Друзей вообще лучше не посвящать в дела, имеющие отношение к бизнесу. Это всегда заканчивается одинаково плохо. На всякий случай Аленочкин попросил в сопровождающие биолога. В конце концов, ему могли понадобиться консультации. Ведь он никогда в жизни не видел, как выглядят шоколадные деревья. А уж отличить на глаз новый сорт какао от уже известных он тем более не мог.
Для того чтобы застраховать себя от всяких случайностей, Аленочкин попросил Майского никому не говорить, что он принимает личное участие в экспедиции. И вообще о том, что он улетел в Мексику. Майский про себя удивился, но, конечно, пообещал.
С внутренними авиалиниями в Мексике было плоховато, и Аленочкину пришлось смириться с необходимостью тащиться через всю страну на колесах. Как ему сказали — обычное дело. Надеясь сохранить инкогнито, он отказался от туристических автобусов и решил ехать местным рейсом. Плодами своей осторожности он наслаждался уже десять часов кряду. Антикварный автобус, в котором оказался бизнесмен, по уровню комфорта находился где-то между крестьянской телегой и фургоном покорителей Дикого Запада. Жесткие сиденья на каждом ухабе норовили выкинуть ни в чем не повинных пассажиров, стекла отчаянно дребезжали, салон заполняла удушающая смесь дорожной пыли и тяжелого бензинового запаха.
Давно отвыкший от бытовых неудобств, бизнесмен пребывал в скверном настроении. Мексиканцы же, напротив, чувствовали себя превосходно, весело гомонили и смеялись. Темпераментное южное солнце припекало, все цвета вокруг казались нереально яркими, но у Аленочкина уже не было сил любоваться красотой окружающего мира. Прислонившись затылком к оконному стеклу, он закрыл глаза и вскоре задремал. Его спутники — молодой переводчик Паша Бочкин и биолог Семен Железякин — нашли себе занятия по интересам. Железякин с неподдельным интересом разглядывал пейзажи за пыльным автобусным окном, а Бочкин налаживал контакт с местными жителями.
В автобусе находились еще несколько европейских туристов, которых по какой-то нелепой случайности занесло в мексиканскую глушь. Они возбужденно переговаривались, размахивали камерами и фотографировали все подряд.
Когда Бочкину и Железякину предложили отправиться в Мексику в качестве сопровождающих Аленочкина, оба не раздумывая согласились. У начинающего переводчика было вполне естественное желание пообщаться с носителями испанского языка, на котором он специализировался. Ботаник Железякин еще ни разу не покидал пределов родной страны, тропические растения знал по справочникам и лабораторным образцам и теперь жадно впитывал новые впечатления.
Еще в самолете Аленочкина стало беспокоить поведение Бочкина. Он опасался, что прыткий молодой человек станет жертвой собственной неуемной общительности. И не ошибся. Разговор Паши с пассажирами-мексиканцами становился все оживленней, к нему стали присоединяться новые участники. Минут через пять спорящие объединились и, перекрикивая друг друга, стали что-то горячо втолковывать Бочкину. Еще через несколько минут беседа велась уже на повышенных тонах.
Напрямую не участвовавшие в дискуссии мексиканцы поддерживали своих сограждан одобрительными выкриками. Обеспокоенный нарастающим шумом и не понимающий ни единого слова по-испански, Железякин, воспользовавшись короткой паузой, нервно спросил:
— Паша, все в порядке? Почему они на тебя кричат?
— Все в норме, — улыбнулся тот. — Политику обсуждаем. Тут так принято, не обращай внимания.
Но едва только успокоившийся Железякин захотел воспользоваться советом, как разразилась буря. Высокий человек, сидевший через проход от спорщиков, поднялся с места и окинул переводчика высокомерным взглядом.
— Ты! — воскликнул он и махнул рукой в сторону Паши. — Что ты о себе возомнил? — Он был похож на индейца, как их изображают в учебниках истории, и говорил по-испански со странным акцентом. Бочкин, с удивлением рассматривая странного индейца, подумал, что вероятно перед ним самый настоящий потомок майя. Или инков.
— Чертов гринго, думаешь, ты можешь вот так запросто разговаривать с нами? Какое право ты имеешь рассуждать о нашей стране, проклятый поработитель! — вещал индеец с величественным видом.
— Я не гринго, — начал оправдываться Паша.
— Ты мне не рассказывай! — перебил индеец. — Я вас, собак, нюхом чую!
— Гринго, — загомонили мексиканцы, которые, обретя вожака, вмиг утратили былое дружелюбие. — Мерзкие северяне!
— А что это твой дружок там отмалчивается?! — возопил индеец, ткнув пальцем в плечо Железякина. Тот вздрогнул и повернул голову:
— Что вы в меня тыкаете, гражданин? — сказал он по-русски, вложив в эту фразу все свое негодование. Индеец не понял смысла, но звучание иностранного языка привело его в ярость.
— Вот о чем я говорил! Железная пята глобализации вытаптывает нашу многострадальную землю! — Речь аборигена удивительно смахивала на предвыборные дебаты.