В его члене.
Вспомнив все это, моя голова вдруг закружилась, оставив в голове только одну ясно выраженную мысль, которая и слетела с губ:
-Брэн-н-дан… - умоляюще произнесла я, прикрыв глаза, совершенно не желая этого. Я немного прогнулась в пояснице, надеясь, что он не заметит этого, но он, казалось, видит меня насквозь.
- Ты уже хочешь почувствовать мой член внутри, – довольно прошептал он, слегка задев пальцем мою влагу, и тут же убрал его. – Ты уже одна из желающих меня шлюх, которые ждут своей очереди.
Его слова царапают мне душу, возвращая к унижению. Мне действительно хочется сбежать отсюда как можно скорее, лишь бы больше никогда не чувствовать, как я теряю контроль.
Как… Становлюсь зависимой.
И сама не знаю от чего. Видимо, властность Брэндана настолько сильна, что не знает границ. Он убеждает, подчиняет, заставляет.
А я готова простонать, схватить его и немедленно положить его руку туда, где еще минуту назад чувствовала легкое прикосновение его пальцев – между ног.
Слегка встряхнув головой, пытаюсь прийти в себя.
- Оставь меня. Оставь меня, – прошу я, скрывая в своем голосе гамму противоречивых чувств.
- Я оставлю тебя, зная, что ты уснешь, вспоминая мой вкус у себя во рту и прикосновения на твоем теле. В следующий раз ты придешь сама. Это – приказ.
- Тогда вынуждена предупредить: я его ослушаюсь. – Я резко отодвинулась от него, стараясь не глядеть на Брэндана.
Его сила заключена в глазах, смотреть в которые – настоящее самоубийство.
- Надеюсь, ты понимаешь, что тогда тебе придется об этом пожалеть. Не заставляй меня… Быть грубым. И делать тебе по-настоящему больно. Мне не хотелось бы портить твою нежную кожу. – Он поставил мне ультиматум и, еще раз оглядев меня с ног до головы, удовлетворенно кивнул.
Я прикрылась одеялом, прекрасно зная, что он видит. Он видит, как я сдаюсь его воле и растекаюсь перед ним, как кусочек льда на солнце.
Это так мерзко.
Я сама себя ненавижу больше, чем его - за такую слабость.
Отвернувшись к стене, я слышу его тихие шаги, а потом резко опускаюсь лицом в подушку, чтобы притупить все слезы и чувства на корню.
Но воспоминания становятся все ярче и ярче, что уже через пятнадцать минут я с ног до головы покрываюсь холодным потом.
Словно находясь под действием дурмана или наркотика, я слышу только его голос в своей голове, и впервые трогаю свое тело медленно и нежно, представляя, что это руки Брэндана.
Кончики моих пальцев невольно тянутся к бедрам, и, сгорая от стыда и желания, я опускаю их между ног, постоянно прокручивая его слова в своей памяти.
{«Соси его. И делай это, пока не сможешь назвать меня по имени».}
{«Жестче».}
Я поглаживаю свою кожу быстрее, прикрывая глаза от удовольствия.
{«Маленькая…».}
Сладкий трепет внизу живота требует большего, и я сама не замечаю, как извиваюсь на простынях, бесстыдно раздвинув ноги.
{Так грязно.
Так хорошо.}
Я хочу чувствовать его язык на месте своих пальцев и, представляя эту неосуществимую картину, без конца повторяю его имя, чувствуя, как ноги дрожат от обрушившегося на меня удовольствия.
- Брэндан…
[Flashback.]
[От третьего лица]
- Джонатан… - срывающимся голосом произносит Кэтрин, пряча в своих волосах дрожащие пальцы. Глаза девушки полны слез, а сердце разрывается от постигшего от мужа предательства. – Ты говорил, что л-любишь только меня… Что никогда не будешь пользоваться привилегиями Короля.
Они оба знали, о каких «привилегиях» идет речь. Еще молодой широкоплечий мужчина впервые в жизни выглядит таким убитым, таким растерянным.
Властное выражение его лица вдруг затуманилось болью – он не знал, что сказать в свое оправдание, как исправить все то, что он натворил.
Он бы отдал половину своих земель, чтобы вернуть время вспять и никогда не совершать этой ошибки, но все было как в тумане.
Джонатан не отдавал себе отчета в том, что делает. Та девушка словно околдовала его…
- Прости. – Он никогда не просил ни у кого прощения. Король вообще мало заботился о чьих-то отдельных душах. Только, в целом, о народе, но члены семьи удостаивались его мудрости, его заботы и любви.
Кэтрин и Бастиан были для него всем, и он не понимал, как смог отвернуться от этого и разрушить отношения со своей женщиной. Со своей Королевой.
- Я знаю, ты простишь меня, Кэтрин. – Он говорил спокойно, как и всегда. Не в его характере было падать на колени и умолять о прощении. – Она… Ведьма. Я был словно под действием заклятия.
От части, Джордан не врал. В молодости он любил разных женщин – надолго в его постели они не задерживались, но так было до того, как Король встретил Кэтрин. С тех пор он не изменял жене до того, как не познакомился с одной из ее компаньонок - Анной - и не потерял голову.
Было в этой Анне что-то мистическое, загадочное, словно от Дьявола: синие обещающие удовольствие глаза за трепетом черных ресниц, пленительный взгляд, точенная фигура и медленный тихий голос, завораживающий своей сексуальностью.
Только недавно Джонатан узнал, что Анна увлекалась всякой чепухой – читала книги по древней магии, ходила в лес, проливая свою кровь во имя очередного дурацкого ритуала… Мысли, что она его приворожила, не покидали его, особенно после той ночи, когда они прощались.
Тогда он сказал, что оставит ребенка – мальчика, которого он назвал Брэндан (принц), а в ответ она опустилась перед ним на колени и заплакала.
Она умоляла не забирать ребенка, но как только он увидел своего сына, понял, что не сможет с ним расстаться.
- Прошу, мой Король… Я не хочу изгнания… Только позвольте мне быть рядом с сыном… Я прошу тебя, Джон… - Она валялась у него в ногах, рыдая от боли, которую поймет только мать, которую навсегда разделяют со своим дитя.
- Анна, ты отправишься за океан. Ты должна благодарить меня. Я дам тебе все, ты ни в чем не будешь нуждаться. Я приму сына, как родного.
- Кэтрин никогда не назовет его родным! Он будет Бастардом! Все будут его ненавидеть, он будет тенью твоего настоящего сынка – Бастиана… - гневно прошипела она, захлебываясь слезами. Ее неземной красоты лицо было искажено гримасой ужаса, да настолько, что сейчас она действительно напоминала Джонатану уродливую ведьму.
- Молчать! Я не допущу этого! – Он протянул ей руку, пытаясь помочь встать, но Анна не принимала его помощи и прикосновений.
Она слышала плач мальчика, которого любила большего всего на свете.
- Я ничего тебе не обещал, – тихо сказал Джонатан, встряхивая девушку за плечи.
Взгляды бывших любовников встретились – в глазах у обоих еще тлели огоньки ненасытной страсти, но теперь она была еще более запретной и разрушающей, чем прежде.
- Ты… Бездушная скотина, тварь и подонок, каким всегда был! Ты…
- Между нами был просто секс. Я не смог совладать со своей похотью и если бы верил в сверхъестественное, то был бы уверен в том, что ты этому посодействовала.
- Ах, так! - взревела Анна, ненавидя мужчину, которого еще несколько недель назад боготворила. – Я прошу оставить меня, Джонатан… Я буду твоей любовницей… Буду кем угодно. Только оставь меня рядом с сыном…
Она умоляла, заклинала, просила его только об одном. Но Джонатан избегал ее синих глаз, которые могли убедить в чем угодно, и оставался непреклонен.
- Вся ваша семья сгорит в аду. А мой сын… Он еще себя покажет. Оставляя его у себя этого Ангелочка… - Она жалобно всхлипнула, прислушиваясь к голосу малыша, который плакала в кроватке. – Ты берешь под свое крыло Дьявола.
- Что ты несешь? Ты мне угрожаешь? – Джонатан не понимал, к чему клонит эта сумасшедшая.
- Еще как! Я никого не пожалею! – Вдруг Анна встала с колен и расправила плечи, закрыв глаза. Руки ее поднялись вверх, а губы зашептали слова, значения которых Джонатан не знал, да и не хотел знать. – Дерьмьен дер… ванто. Лааасаар, – повторяла она, пока король не прервал ее бредни одним метким ударом по щеке.
Она только пошатнулась, приложив ладонь к своей коже. Он часто бил ее в порыве страсти – она уже привыкла. Но сейчас этот удар имел совсем другое значение, и он окончательно раздавил все ее надежды на то, что она еще может вернуть бывшую связь с Джонатоном.
Ее заговоры рассеялись. Все ритуалы потеряли силу. Любовь Джонатана к Кэтрин была слишком сильной, и она больше не могла держать его ничем, сколько бы не подливала свою кровь ему в вино.
- Ведьма, ты сумасшедшая. И что я в тебе нашел? – шептал король, сотрясаясь от гнева. Слишком сложные чувства и эмоции он испытывал к этой женщине.
Слишком сильно был привязан к ней, пусть и не любовью – настолько, что даже не мог отпустить ее вместе с сыном.
Джонатан был жутким собственником и не хотел даже думать о том, что принц, пусть и полукровка, будет скитаться где-то там, за океаном, даже не догадываясь о том, какой он – его отец.
Теперь, объясняясь с Кэтрин и вспоминая сцену расставания с Анной, он, наконец, обрел уверенность в том, что жена простит его.
- Кэт… - слишком нежно для своего характера произнес он, взяв жену за руки. – Ты же знаешь о моих чувствах к тебе. Ты единственная женщина для меня.
- Он всегда будет напоминать мне о твоем предательстве, Джонатан! – резко оборвала его Кэтрин, отпуская его пальцы. – Как ты мог…
Она тихо заплакала, до сих пор не зная, как унять разрывающую боль в сердце. Она смотрела на своего любимого мужчину и не узнавала его – волевой подбородок, мужественная щетина и любимые глаза вызывали в ней только отчуждение и ярость.
А пальцы, к которым он только что прикоснулся, и вовсе – отвращение.
Сколько раз он прикасался ими к другой женщине…
Ее стало подташнивать, она схватилась за грудь, медленно осматривая взглядом и без того закружившуюся перед взором комнату.
- Довольно, любимая, – снова попросил он, но уже более строго. Терпение Джонатана кончалось – он считал, что Кэтрин обязана понять его поступок.
Он сознался во всем сам.
Он просит ее принять ЕГО ребенка.
{Он - Король.}
А это значит, что, в итоге, она все равно не посмеет долго злиться на него. А он, в свою очередь, сделает все, чтобы она его простила.
- Любимая…? – горько спросила Кэтрин, прислушиваясь к плачу Брэндана, которого она еще не видела, но уже ненавидела всем сердцем. – Сколько раз ты так называл ее?
- Довольно, Кэтрин. – Он силой взял ее за руки и дернул на себя, прижимая к своей сильной груди. Резко прижавшись лицом к ее волосам, он приблизился к ее ушку, прекрасно зная, что она бессильна перед его шепотом: - Ты единственная девушка, которую я любил и люблю. Остальное – неважно. Ты простишь меня. Ты простишь меня… - Он крепко сжимал ее в своих объятиях, не собираясь отпускать.
- Тебя простить я могу. Но принять сына от этой шлюхи…
Джонатана передернуло от ее слов.
- Не говори так, Кэтрин, иначе ты вспомнишь, что такое - Король в гневе, – с нежной угрозой заявил он, убирая волосы с ее заплаканного лица. – Ты даже не видела его. Он… Особенный ребенок. Так же, как и Бастиан. В его жилах течет моя кровь.
Кэтрин едва сдерживала свои эмоции. Сравнить Бастиана… С этим отродьем. Для нее это было хуже, чем осознание того, что Джонатан касался другой.
Не спрашивая ее больше, он подвел жену к кровати, в которой лежал младенец.
Он был таким крохотным – маленький комочек, затерявшийся в черно-серебристых пеленках.
Кэтрин взглянула на него сквозь пальцы. На нее смотрели синие, как ирисы, глаза.
Ее сердце забилось быстрее, когда она вгляделась в черты лица ребенка.
Она была права, когда сказала, что он всегда будет напоминать ей о том, как Джонатан поступил с ней. Малыш был совсем не похож на Джона, в отличие от Бастиана, который являлся точной копией его любимого.
Но это не делало его менее прекрасным.
Это был всего лишь маленький ребенок. Крохотный, невинный, словно ангел, спустившийся на землю.
Его глаза были волшебными: Кэтрин и сама не понимала, как сможет от них оторваться.
Поймав себя на этой мысли, она опустила руки и посмотрела на него уже в открытую.
Брэд перестал плакать. Он, казалось, еще больше выпучил синие глазенки и рассматривал «маму» с интересом.
- Кэтрин, ради Бога, прости меня. Прими этого ребенка. Я хочу, чтобы все думали, что это наш ребенок. Ты, как раз, только вернулась от матери. Скажем, что ты уезжала, чтобы родить. Никто ничего не узнает. Он будет навсегда спасен от позора. Обещаю, все плохое забудется, – мягко проговорил король, обхватывая Кэтрин сзади. – У нас будет новая малышка чуть позже. Девочка. Такая же красивая, как ты.
Она слишком сильно любила его, чтобы оставаться равнодушной к его словам. Тяжело вздохнув, она ответила не сразу:
- Я приму его. – Три коротких слов, через которые она отдала любимому всю себя. В который раз. Потому что не могла иначе.
В глубине души она верила, что интрижка с Анной для него ничего не значила. Да и она сама уехала, оставила его без присмотра. Оставила сына, сославшись на то, что устала от жизни в замке, где каждый день приходилось носить маску. А выйдя на улицу, вечно бегать от папарацци.
Она допустила ошибку.
Еще, когда полюбила его, но это уже было не важно.
- Правда? – срывающимся голосом переспросил он, прижимая руки к ее животу.
- Да, – тихо подтвердила Кэтрин, наклоняясь к Брэндану. – От его глаз невозможно оторваться. И он ни в чем не виноват. Я не хочу, чтобы мальчик рос с клеймом позора на лице. Я буду относиться к нему так же, как к Бастиану.
- Бас – истинный наследник. Брэндан - мой сын. И не более. Надеюсь, это тебя радует.
- Бастиана ждет трудный путь, и это меня не радует. Как и Брэндана. Но… Я стану ему матерью. И не потому, что ты просишь, и я тебя уже простила. А потому, что он правда…
Она не договорила. Магия, да и только. Но нее смотрит мальчик – не ее, чужой, а она уже чувствует себя так, будто хочет нравиться ему. Она хочет воспитать его. Хочет видеть его первые шаги.
В этом была вся Кэтрин – мудрость, нежность и доброта. Олицетворение идеальной матери и чистоты. Непосредственности, за которую полюбил ее король.
- Ты моя Королева. – Мягко развернув жену к себе, Джон прижался к ее рукам губами, обсыпая ее нежную кожу короткими поцелуями. – Только моя королева.
Кэтрин молчала, отдаваясь его ласке. Каждым поцелуем он снимал ее боль, забирая обиду. Она не могла долго злиться на Джонатана – она всегда прощала ему все: будь то грубость или едкий приказ в ее адрес.
Ее любовь была безусловна, и даже если бы он держал при себе тысячи любовниц, она бы все равно терпела.
Потому что она знала, знала одно…
Что только ее он называл {«моя королева».}
[POV Брэндан]
Дверь в мою комнату закрылась за спиной с оглушающим грохотом, но мне было этого мало. Я вновь распахнул ее и с силой захлопнул обратно, наслаждаясь разразительным шумом.
Злость закипала во мне, как раскаленная магма, превращая в ходячего агрессора.
- Черт! – Выругавшись, я вновь ударил по двери кулаком, чувствуя, как лоб покрылся испариной. Сделав пару шагов, я встал, пытаясь сфокусировать взгляд хоть на чем-нибудь и отдышаться.
Моя комната представляла собой двухэтажный лофт на вершине башни. Никакого намека на мрачность и старину замка – я не любил весь этот пафос и при себе держал только самое необходимое. Именно в этой комнате я обустроил все так, как хотел. Первый этаж был зоной для отдыха с синтезатором и мягким диваном, на котором с утра я разбросал утренние газеты, которые писали про меня очередную чушь.
Недопитый кофе на журнальном столике перед телевизором.
Поймав его взглядом, я подлетел к кружке и с криком кинул ее на пол, схватившись за волосы.
Меня трясло от ненависти. От того, что я способен терять контроль, от того, что я уже его теряю.
От того, что сегодня был тяжелый день, и я готов был немедля отравить всех Членов Парламента, которым хватило наглости в очередной раз напомнить о моем гадском происхождении.
{Сыш шлюхи короля.}
{Бастард.}
На людях я придерживался напускного равнодушия, но сейчас все внутри требовало разрушения. Казалось, даже шрамы на спине заболели, напоминая о том, через что мне пришлось пройти, но это была полная хрень – мне было не так важно, что сотворили с моим телом в Адинбурге.
Шрамы. Всего лишь рубцы на теле.
Гораздо глубже были шрамы другого характера.
Они давили меня, душили, словно невидимая всемогущая сила держала меня за грудки, вытряхивая остатки души.
Кэтрин была для меня единственной матерью. Другой я не знал и какое-то время не знал, что я «ненормальный».
Во всем виновата кровь… Жалкий генетический набор, за который меня обвинили во всех грехах.
- Не оправдывай себя, не оправдывай. Ты все равно – убийца, – болезненно прошептал я, мечась по комнате. Лестница, ведущая в спальную зону моей комнате, расплывалась перед глазами, и, направляясь к ней, я схватился за поручень, желая вырвать его с корнем.
Это была прошлая жизнь, далекая – она больше не принадлежала мне. Счастливая жизнь, в которой мы были большой семьей. Где брат был мне настоящим другом, а мама любила как родного, несмотря на то, что это было не так. Отец давал мне уроки мудрости и делился жизненным опытом, постоянно повторяя единственный устав: «Брэндан, не так важно, чем ты занимаешься. Важно - какую пользу ты приносишь людям. Будучи Королем или просто лицом публичным, ты должен понимать, насколько это большой шанс - сделать что-то не только для себя. Но и для тех, кто в этом нуждается».
И это и было моей целью. Когда-то. До этой мерзкой пропусти в шесть лет, когда я вынужден был гореть в котелках Адинбурга.
Сморщившись от боли, я вспомнил мертвые, бездушные глаза Служителей Адинбурга и пожелал раз и навсегда забыть их. Но они преследовали. В каждом. Ночном. Кошмаре.