Нуну была изумлена.
– От господина графа... Но почему?
– А разве он обычно не помнит о Рождестве?
– О нет, помнит. Работники виноградников всегда получают рождественскую индюшку, а слуги в замке – деньги, которые раздает им управляющий. Так было всегда.
– Покажите ей свой подарок, мадемуазель.
Я протянула Нуну миниатюру.
– О! – воскликнула старушка и мгновение не сводила с меня пристального взгляда. Казалось, она была не на шутку встревожена.
6
Утром мы с Женевьевой отправились к Бастидам. Раскрасневшаяся у плиты мадам Бастид вышла приветствовать нас, размахивая черпаком. Габриэль поздоровалась, оглянувшись через плечо, ибо тоже стояла у плиты. Из кухни неслись невероятно аппетитные запахи. Ив и Марго бросились к Женевьеве и стали наперебой рассказывать друг другу, кто что нашел в своих башмаках. Я была очень рада, что ей тоже было чем похвастать, и с удовольствием наблюдала, как Женевьева демонстрирует подарки. Потом она отправилась к яслям и, заглянув в них, издала радостный возглас:
– Он здесь!
– Конечно, – отозвался Ив. – А что же ты думала? Ведь сегодня же рождественское утро.
С огромной охапкой дров вошел Жан-Пьер, и его лицо осветилось счастливой и довольной улыбкой.
– О, сегодня великий день, люди из замка сидят вместе с нами за нашим столом.
– Женевьева едва смогла дождаться этого момента, – ответила я.
– А вы?
– Я тоже сгорала от нетерпения.
– Тогда надо постараться, чтобы вы не были разочарованы.
Это был замечательный и веселый праздник. За большим столом, который Габриэль украсила веточками вечнозеленых кустарников, собралось полным-полно гостей. Среди приглашенных были и Жак с матерью. Она с трудом передвигалась, и было очень трогательно наблюдать, как сын нежно и заботливо ухаживает за ней. Вместе с мадам Бастид, ее сыном с четырьмя детьми, со мною и Женевьевой мы являли собой довольно внушительную компанию, которую восторги и радость детей постоянно поддерживали в приподнятом настроении.
Мадам Бастид расположилась во главе стола, напротив сидел ее сын. Я справа от хозяйки, Женевьева – справа от ее сына. Мы были почетными гостями, и здесь, как и в замке, соблюдали этикет.
Дети без умолку болтали, и я была рада видеть, как Женевьева внимательно прислушивалась к ним и иногда принимала участие в разговоре. Ив просто не давал ей возможности чувствовать себя скованной и застенчивой. Я была уверена, что именно такое общество нужно Женевьеве, ибо никогда не видела ее более счастливой. На ее шее блестел новый кулон. Я могла побиться об заклад, что она никогда не снимет его и даже будет спать с ним.
Мадам Бастид разрезала индейку, фаршированную грецкими орехами и поданную с пюре из шампиньонов. Все было очень вкусно, но самый главный момент наступил, когда под радостные возгласы детей подали огромный пирог.
– Кому это попадется? Кому-это попадется? – распевал Ив. – Кто будет королем сегодняшнего дня?
– А вдруг это будет королева? – возразила ему Марго.
– Это будет король! Какой толк от королевы?
– Если у королевы есть корона, она сможет править.
– Потише, дети, – воскликнула мадам Бастид. – Возможно, мадемуазель Лоусон не знает этого древнего обычая!
Жан-Пьер улыбался мне с другого конца стола.
– Видите этот пирог? – спросил он.
– Конечно, видит! – закричал Ив.
– Он такой большой, – добавила Габриэль.
– Прекрасно, – продолжал Жан-Пьер, – дело в том, что внутри пирога – корона, маленькая корона. Теперь следует разрезать пирог на десять частей – по куску каждому из сидящих за столом. Каждый ест свой кусок, но очень осторожно...
– ... Потому что в вашем кусочке может оказаться корона, – вставил Ив.
– Очень осторожно... – повторил Жан-Пьер, – и кто-то из присутствующих обязательно обнаружит в своем куске маленькую корону.
– И когда он ее обнаружит – то что дальше?
– Он становится королем сегодняшнего дня! – закричал Ив.
– Или королевой, – добавила Марго.
– И они должны носить корону? – спросила я.
– Она очень маленькая, – сказала Габриэль, – но...
– ... Лучше всех других. Тот, кому достанется корона, будет королем – или королевой – в течение целого дня, – объяснил Жан-Пьер. – Это значит, что он... или она... правит всей семьей, всем домом. Его, – Жан-Пьер улыбнулся Марго, – или ее слово – закон.
– И так весь день! – вскричала Марго.
– Если она достанется мне, – сказал Ив, – я даже не знаю, что сделаю!
Мальчик был так переполнен радостным ожиданием, что не мог произнести ни слова, и все вокруг тоже начали проявлять явное нетерпение.
Когда мадам Бастид воткнула в пирог нож, над столом повисло напряженное молчание. Но вот пирог наконец был разрезан. Габриэль встала, взяла стопку тарелок и стала раздавать их по кругу. Я наблюдала за Женевьевой, которая несказанно радовалась этой незамысловатой забаве.
Когда все начали есть, в комнате не раздавалось ни единого звука или шороха – только тиканье часов и потрескивание дров в очаге.
Вдруг раздался торжествующий крик, и мы все увидели в руке Жан-Пьера сверкающую золотом корону.
– Она досталась Жан-Пьеру! Жан-Пьеру! – распевали дети.
– Прошу называть меня теперь Ваше Величество, – заявил Жан-Пьер с деланной важностью. – Я сообщаю всем, что церемония моей коронации состоится немедленно, без всякого отлагательства.
Габриэль вышла из комнаты и вскоре вернулась, неся на подушечке металлическую корону, украшенную блестками. Дети в восторге вскочили со своих мест, а Женевьева следила за происходящим круглыми и немигающими глазами.
– Кого вы, Ваше Величество, избираете для возложения на вас короны? – спросила Габриэль.
Жан-Пьер сделал вид, что внимательно изучает всех присутствующих; потом его глаза задержались на мне. Я показала ему взглядом в сторону Женевьевы, и он мгновенно понял мое желание.
– Мадемуазель Женевьева де ла Таль, выйдите вперед, – сказал он.
Женевьева вскочила с места, ее щеки пылали, глаза блестели.
– Ты должна возложить корону на его голову, – сказал Ив.
Женевьева торжественным шагом направилась к подушечке, которую протягивала ей Габриэль, взяла корону и возложила ее на голову Жан-Пьера.
– Теперь встань на колени и поцелуй его руку, – скомандовал Ив, – а потом поклянись служить королю.
Я смотрела на Жан-Пьера, сидевшего в кресле с короной на голове, на Женевьеву, преклонившую перед ним колени на положенную на пол подушечку. Его лицо сияло полным триумфом: со своей ролью он справлялся просто великолепно.
Ив нарушил торжественную церемонию, спросив у Жан-Пьера, каким будет первое повеление Его Величества. Жан-Пьер на секунду задумался, посмотрел на меня, на Женевьеву и сказал:
– Мы должны отступить от формальностей. Повелеваю всем присутствующим обращаться друг к другу по имени.
Габриэль бросила на меня понимающий взгляд, и я, улыбнувшись, сказала:
– Меня зовут Даллас. Надеюсь, вам удастся выговорить мое имя.
Все произнесли его с некоторым акцентом, делая ударение на последнем слоге. Дети весело смеялись, слушая, как я по очереди поправляю каждого. – Это распространенное английское имя? – спросил Жак.
– Как Пьер и Ив во Франции? – спросил Ив.
– Совсем нет. Это только мое имя, и ему есть свое объяснение. Моего отца звали Даниэл, а мать Алисой. Отец очень хотел, чтобы родилась девочка, а мать ждала мальчика. Он собирался назвать будущую дочь именем моей любимой жены, а она – его именем, Даниэлем. И когда я появилась на свет, они из двух своих имен сделали одно – Даллас.
Мои слова очень развеселили детей, и они принялись соединять все имена, испытывая от этой игры огромное удовольствие.
Мы все немедленно повиновались воле короля, и переход на обращение друг к другу по именам сделал наш праздник еще более милым и домашним. Жан-Пьер с короной на голове важно сидел в кресле, как самый настоящий монарх, и мне порой казалось, что в его глазах мелькает такое же выражение высокомерия и надменности, которое я часто видела во взгляде графа.
Жан-Пьер заметил, что я наблюдаю за ним, и рассмеялся.
– Просто великолепно, Даллас, что вы присоединились к нам в нашей игре, – сказал он.
Не знаю почему, но я вздохнула с облегчением, услышав, что он рассматривал все это лишь как игру.
Когда в комнату вошла служанка Бастидов, чтобы закрыть ставни, я подумала, как быстро пролетело время. Мы провели здесь замечательный день: играли в различные игры, отгадывали шарады, разыгрывали пантомимы – и все под руководством Жан-Пьера. Мы танцевали, а Арман играл нам на скрипке, внося тем самым и свой вклад в общее веселье.
Есть еще только один праздник, который по своей прелести может сравниться с Рождеством, рассказывала мне Марго, обучая меня танцевать «сотьер шарентез», – это праздник урожая... Но все равно он не такой славный и замечательный, потому что нет подарков, праздничного дерева и короля на весь день.
Есть еще только один праздник, который по своей прелести может сравниться с Рождеством, рассказывала мне Марго, обучая меня танцевать «сотьер шарентез», – это праздник урожая... Но все равно он не такой славный и замечательный, потому что нет подарков, праздничного дерева и короля на весь день.
– Праздник урожая – это праздник для взрослых, – глубокомысленно заметил Ив. – А Рождество – для детей.
Я с удовольствием наблюдала за тем, как Женевьева всецело отдалась веселью и радостям танцев и игр. Я видела, что ей хотелось, чтобы этот день продолжался до бесконечности, однако нам пора было возвращаться в замок. Даже сейчас наше отсутствие, должно быть, уже заметили, и я не знала, какова будет реакция.
Я сказала мадам Бастид, что нам, к сожалению, нужно домой, и она сделала знак Жан-Пьеру.
– Мои подданные желают поговорить со мной? – спросил он, остановив теплый взгляд своих глаз сначала на мне, потом на Женевьеве.
– Нам пора уходить, – объяснила я. – Мы просто тихо исчезнем... не привлекая внимания остальных. Никто и не заметят, что мы ушли.
– Невозможно! Все будут очень огорчены. Не знаю, не следует ли мне применить свои королевские прерогативы...
– И тем не менее мы уходим. Поверьте, мне очень не хочется уводить отсюда Женевьеву: она провела у вас незабываемый день.
– Я провожу вас до замка.
– О нет, в этом нет никакой необходимости...
– Нет необходимости... когда уже почти темнеет! Я настаиваю. И вы знаете, что я имею на это право. – Его глаза смотрели на меня с глубокой тоской. – Правда, этим правом я обладаю только сегодня, но я хочу использовать до конца данные мне полномочия.
Почти всю дорогу к замку мы прошли молча, а когда подошли к подъемному мосту, Жан-Пьер остановился и сказал:
– Ну вот. Теперь вы уже дома!
Он взял одной рукой мою руку, другой – руку Женевьевы, поцеловал их, но продолжал держать. Потом совершенно неожиданно он вдруг привлек меня к себе и нежно поцеловал в щеку, а потом и Женевьеву.
Мы обе остолбенели от удивления, а он, глядя на нас, улыбался.
– Все, что бы ни делал король, – правильно, – напомнил он нам. – Завтра я буду обыкновенным Жан-Пьером Бастидом, но сегодня – я король в своем маленьком замке.
Я засмеялась и, взяв Женевьеву за руку, сказала:
– Ну что же, прекрасно, благодарим вас, Ваше Величество, и всего доброго.
Он поклонился, а мы по подъемному мосту направились в замок.
Нуну, немного обеспокоенная, ждала нас.
– Господин граф заходил сегодня в классную комнату. Он спрашивал, где вы, и мне пришлось сказать ему.
– Конечно, – ответила я, почувствовав, как заколотилось мое сердце.
– Ведь вас не было дома ко второму завтраку.
– Нет смысла делать из нашей прогулки секрет, – ответила я.
– Он хотел видеть вас, как только вы вернетесь.
– Нас обеих? – спросила Женевьева, и я подумала, что вот уже и нет той сияющей, беспечной девочки, которая совсем недавно от души веселилась у Бастидов.
– Нет, только мадемуазель Лоусон. Он будет в библиотеке до шести часов. Вы как раз успеете застать его там, мадемуазель.
– Я немедленно иду туда, – сказала я и отправилась в библиотеку, оставив Нуну с Женевьевой.
Граф читал и, когда я вошла, лениво, почти нехотя, отложил книгу в сторону.
– Вы хотели видеть меня? – спросила я.
– Садитесь, пожалуйста, мадемуазель Лоусон.
– Я должна поблагодарить вас за миниатюру. Она прелестна.
Он склонил голову.
– Я был уверен, что вы оцените ее. Вы, конечно, узнали ее?
– Да. Она очень похожа. Но боюсь, что вы слишком щедры.
– Разве можно быть слишком щедрым?
– Вы были очень добры, что положили свои подарки в башмаки.
– Но вы же разъяснили мне мой долг... – Он улыбнулся. – У вас был приятный визит?
– Мы были у Бастидов. Я считаю, что общение Женевьевы со сверстниками оказывает на нее благотворное влияние, – сказала я несколько вызывающим тоном.
– Не сомневаюсь в вашей правоте.
– Ей так было интересно участвовать во всех играх... в рождественских празднествах... соблюдать традиции, видеть их простоту и непосредственность. Я надеюсь, что вы не имеете ничего против нашего визита.
Он пожал плечами и сделал рукой жест, который мог означать все, что угодно.
– Женевьева должна быть с нами сегодня за обедом, – сказал он.
– Я уверена, что она будет рада.
– Не думаю, что мы сможем соревноваться в непосредственности и простоте с местными жителями, но я просил бы и вас присоединиться к нам вечером... Если пожелаете, мадемуазель Лоусон.
– Благодарю вас.
Граф снова наклонил голову, давая понять, что разговор окончен. Я поднялась с кресла, и он проводил меня до двери, распахнув ее и давая мне возможность выйти.
– Женевьева очарована вашим подарком, – сказала я. – Как жаль, что вы не видели ее лица, когда она открыла коробочку!
Граф снова улыбнулся, и я ощутила прилив счастья. Я ожидала выговора, а вместо этого получила приглашение. Что за великолепное Рождество!
Итак, мне представилась возможность покрасоваться в моем новом платье. Я была очень взволнована, взволнована ожиданием чего-то необычного, как будто тот факт, что я надела платье, которое он сам выбрал для меня, превращал меня совсем в иную женщину.
Но ведь он ничего не выбирал. Просто заказал в парижском магазине платье, которое подошло бы женщине, которая прежде носила то, черное бархатное. И, тем не менее, цвет нового платья как нельзя лучше подходил моей внешности. Ничего более удачного и придумать было нельзя. Случайно ли это?
Или он сам назвал цвет? Мои глаза буквально сверкали изумрудным блеском, а волосы отливали золотом. Я была уверена в том, что в новом платье выгляжу почти привлекательной.
В приподнятом настроении я начала спускаться по лестнице, как вдруг лицом к лицу столкнулась с мадемуазель де ла Монель. Она выглядела просто ослепительно в шифоновом платье бледно-лилового цвета, отделанном зелеными шелковыми бантами; ее светлые волосы были завиты локонами, закрепленными на макушке большой жемчужной заколкой, а несколько завитков прелестно ниспадали вдоль ее красивой и тонкой шеи. Она посмотрела на меня с некоторым недоумением, как будто пыталась вспомнить, где и когда мы встречались раньше. Я объяснила это тем, что в новом платье выгляжу совершенно иначе, нежели в малопривлекательном костюме для верховой езды.
– Я Даллас Лоусон, – сказала я. – Реставрирую в замке картины.
– Вы обедаете с нами? – услышала я удивление в ее неприязненном тоне.
– По приглашению графа, – ответила я не менее холодно.
– Неужели?
– Именно так.
Ее глаза внимательно изучали каждую деталь моего платья, оценивая и прикидывая его стоимость. Оно удивило ее, наверное, не меньше, чем приглашение графа.
Она повернулась и пошла впереди меня, показывая всем своим видом, что даже если граф настолько эксцентричен, что пригласил кого-то, кто работает на него, влиться в компанию его друзей, то это касается его лично, а она просто не желает меня знать.
Гости собрались в одной из столовых около банкетного зала. Граф был поглощен разговором с мадемуазель де ла Монель и не заметил моего появления, но Филипп тотчас же направился мне навстречу. Я подумала, что он, должно быть понимая, как я буду себя неловко чувствовать в этой компании, уже поджидал меня. Еще одно свидетельство его доброты.
– Могу я позволить себе заметить, что вы выглядите очень элегантно?
– Благодарю. Я хотела бы спросить вас: присутствующая здесь мадемуазель де ла Монель из той самой семьи, о коллекции картин которой вы упоминали?
– А... собственно... почему... Да. Ее отец тоже здесь. Но я надеюсь, что вы не говорили об этом моему кузену?
– Конечно нет. В любом случае я вряд ли оставлю замок, чтобы поработать в ее доме.
– Вы думаете так сейчас, но, если когда-нибудь...
– Хорошо, я буду помнить о вашем предложении.
К нам подошла Женевьева. На ней было розовое шелковое платье, но выглядела она очень подавленно и уныло – никакого сравнения с той девочкой, которая всего несколько часов тому назад возлагала корону на голову короля.
В этот момент всех пригласили к столу, и мы перешли в зал, где красиво сервированный стол был освещен свечами в канделябрах, расставленных на столе на равных промежутках друг от друга.
Я сидела рядом с пожилым джентльменом, который проявил большой интерес к картинам, и мы с ним много говорили на эту тему. Наверное, меня специально посадили таким образом, чтобы я смогла его развлекать. Подали индейку, фаршированную грецкими орехами и трюфелями, но я почти к ней не притронулась, потому что уже пробовала это блюдо у Бастидов. А может быть, потому, что все время ощущала присутствие мадемуазель де ла Мотель, сидевшей рядом с графом, который, казалось, был полностью захвачен оживленным разговором с ней.