По сведениям Пинкаса, Нэнси Хаттауэй держала магазин рукоделия в промышленном комплексе на выезде из города в сторону Массачусетса. Я отправился туда первый раз в четверг, 26 июня 2008 года. Красивый магазинчик с яркой витриной, зажатый между закусочной и скобяной лавкой. Внутри я обнаружил даму лет пятидесяти; в ее коротко стриженных волосах пробивалась седина. Они сидела за столом, в очках для чтения, и приветливо поздоровалась со мной. Я спросил:
— Простите, вы Нэнси Хаттауэй?
— Я самая, — ответила она, поднимаясь из-за стола. — Мы знакомы? Я вас, кажется, где-то видела.
— Меня зовут Маркус Гольдман. Я…
— Писатель, — перебила она. — Теперь вспоминаю. Говорят, вы задаете много вопросов о Ноле.
Вид у нее был настороженный. Впрочем, она тут же добавила:
— Думаю, вас вряд ли интересует рукоделие.
— Вы правы. И меня действительно интересует смерть Нолы Келлерган.
— А при чем здесь я?
— Если не ошибаюсь, вы очень близко знали Нолу. Когда вам было пятнадцать лет.
— Кто вам это сказал?
— Гарри Квеберт.
Она встала и решительным шагом направилась к двери. Я подумал было, что она меня выгонит, но она повесила на витрину табличку «Закрыто» и задвинула щеколду. Потом обернулась ко мне и спросила:
— Вы какой кофе любите, мистер Гольдман?
Мы просидели в служебном помещении больше часа. Она была та самая Нэнси, подруга Нолы, о которой говорил Гарри. Она никогда не была замужем и сохранила девичью фамилию.
— Вы никогда не уезжали из Авроры? — спросил я.
— Никогда. Я слишком привязалась к этому городу. Как вы меня нашли?
— По интернету. Интернет творит чудеса.
Она кивнула:
— Ну так что же вы, собственно, хотите узнать, мистер Гольдман?
— Зовите меня Маркус. Мне надо, чтобы кто-нибудь рассказал мне о Ноле.
Она улыбнулась:
— Мы с Нолой учились в одном классе; подружились сразу, как она переехала в Аврору. Мы жили почти рядом, на Террас-авеню, и она часто приходила ко мне. Она говорила, что ей нравится бывать у меня дома, потому что у нас нормальная семья.
— Нормальная? Что вы имеете в виду?
— Думаю, вы встречались с отцом Келлерганом…
— Да.
— Он очень жесткий человек. Удивительно, что Нола была его дочь — умненькая, нежная, приветливая, улыбчивая.
— Странно, что вы так отзываетесь о преподобном Келлергане, мисс Хаттауэй. Я встречался с ним несколько дней назад, и он показался мне человеком скорее мягким.
— Он может производить такое впечатление. Во всяком случае на людях. Вроде бы в Алабаме он творил чудеса, и его позвали на выручку, потому что приход Сент-Джеймс приходил в запустение. И действительно, не успел он его возглавить, как по воскресеньям в храме стало полно народу. Но в остальном… трудно сказать, что на самом деле творилось дома у Келлерганов.
— Что вы хотите сказать?
— Нолу били.
— Что?
Сцена, о которой мне поведала Нэнси Хаттауэй, произошла, по моим подсчетам, в понедельник, 7 июля 1975 года, то есть в период, когда Гарри оттолкнул от себя Нолу.
Понедельник, 7 июля 1975 года
Наступили каникулы. Погода стояла совершенно восхитительная, и Нэнси зашла к Ноле позвать ее на пляж. Когда они шли по Террас-авеню, Нола вдруг спросила:
— Скажи, Нэнси, как ты считаешь, я гадкая девочка?
— Гадкая девочка? Нет! Какой ужас! Почему ты спрашиваешь?
— Потому что дома мне говорят, что я гадкая девочка.
— Что? Почему тебе так говорят?
— Не важно. Где будем купаться?
— На Гранд-Бич. Скажи мне, Нола, почему тебе такое говорят?
— Может, это и правда. Наверно, это из-за того случая в Алабаме.
— В Алабаме? А что там случилось?
— Не имеет значения.
— Ты какая-то грустная, Нола.
— Мне грустно.
— Грустно? Но ведь каникулы! Как можно грустить, когда каникулы?
— Это сложно, Нэнси.
— У тебя неприятности? Если у тебя неприятности, скажи!
— Я влюблена в человека, который меня не любит.
— В кого?
— Не хочется о нем говорить.
— Это Коди, тот старшеклассник, который за тобой увивался? Я так и думала, что он тебе нравится! И как оно, встречаться со старшеклассником? Но ведь он дурак, нет? Он же круглый дурак! Знаешь, он только потому классный, что в баскетбольной команде. Это с ним ты ездила в субботу?
— Нет.
— Тогда кто же? Ну пожалуйста, скажи. Вы уже переспали? Ты уже спала с парнем?
— Нет! Ты что, спятила? Я себя храню для мужчины моей жизни.
— Но с кем ты была в субботу?
— С одним человеком, постарше. Но это не важно. Он все равно никогда меня не полюбит. Меня никто никогда не полюбит.
Они пришли на Гранд-Бич. Пляж был не очень красивый, но всегда безлюдный. А главное, после отлива, когда океан отступал на три метра, во впадинах огромных скал оставались естественные бассейны, нагретые солнцем. Они любили в них понежиться: вода там была куда теплее, чем в океане. Поскольку на пляже никого не было, они не прятались, надевая купальники, и Нэнси заметила синяки у Нолы на груди.
— Нола! Какой ужас! Что это у тебя?
Нола прикрыла руками грудь:
— Не смотри!
— Но я видела! У тебя рубцы…
— Пустяки.
— Нет, не пустяки! Что это?
— Меня мама побила в субботу.
— Что? Не говори глупости…
— Нет, это правда! Это она мне говорит, что я гадкая девочка.
— Да что ты такое несешь!
— Это правда! Почему мне никто не верит!
Нэнси не рискнула больше задавать вопросы и сменила тему. Искупавшись, они пошли к ней домой. Нэнси взяла в ванной у матери целебный бальзам и намазала истерзанную грудь подруги.
— Нола, про твою мать… — сказала она, — по-моему, тебе надо с кем-то поговорить. В школе, например, с миссис Сэндерс, медсестрой…
— Забудь, Нэнси. Пожалуйста…
* * *Вспоминая свое последнее лето с Нолой, Нэнси прослезилась.
— А что произошло в Алабаме? — спросил я.
— Понятия не имею. Так никогда и не узнала. Нола мне не сказала.
— Это как-то связано с их отъездом?
— Не знаю. Мне бы очень хотелось вам помочь, но я правда не знаю.
— А эти любовные огорчения… Вы знаете, кто это был?
— Нет.
Я догадывался, что это связано с Гарри, но мне нужно было убедиться, что это знает она.
— Но вы же были в курсе, что она с кем-то встречается. Если не ошибаюсь, как раз тогда вы обеспечивали друг другу алиби, чтобы встречаться с мальчиками.
Она усмехнулась:
— Я вижу, вы неплохо информированы… Сначала мы сговаривались, чтобы съездить на денек в Конкорд. Съездить в Конкорд — для нас это было целое приключение, мы всегда находили чем там заняться. Чувствовали себя взрослыми дамами. А потом уже мне надо было покататься одной на лодке с моим тогдашним дружком, а ей… Знаете, я уже тогда догадывалась, что она встречается с мужчиной старше ее. Она несколько раз обмолвилась.
— То есть вы знали про нее и Гарри Квеберта…
У нее вырвалось:
— О боже, нет!
— Как нет? Вы только что сказали, что Нола встречалась с мужчиной старше ее.
Повисла томительная пауза. Я понял, что Нэнси что-то знает, но не хочет говорить.
— Кто был этот человек? — спросил я. — Это не Гарри Квеберт, да? Мисс Хаттауэй, я понимаю, вы меня не знаете, а я вваливаюсь к вам и заставляю ворошить воспоминания. Если бы у меня было больше времени, я бы вел себя иначе. Но времени нет совсем: Гарри Квеберт гниет в тюрьме, а я убежден, что он не убивал Нолу. Поэтому, если вы знаете что-то, что может мне помочь, вы должны мне сказать.
— Про Гарри я ничего не знала. Нола ни разу мне не говорила. Я обо всем узнала по телевизору десять дней назад, как и все… Но она упоминала одного человека. Да, я знала, что у нее была связь с мужчиной сильно старше ее. Но это не Гарри Квеберт.
Я не верил своим ушам:
— Но когда это было?
— Я уже не помню всех подробностей, слишком много времени прошло, но могу вам точно сказать: летом семьдесят пятого, тем летом, когда сюда приехал Гарри, у Нолы были отношения с мужчиной лет сорока.
— Лет сорока? А имени его вы не помните?
— Ну уж его забыть трудно. Это Элайджа Стерн, наверно, один из самых богатых людей в Нью-Гэмпшире.
— Элайджа Стерн?
— Да. Она говорила, что он заставлял ее раздеваться, подчиняться ему, позволять делать, что ему хочется. Она должна была ездить к нему в Конкорд. Стерн присылал своего подручного, такого странного типа, его звали Лютер Калеб. Он приезжал за ней в Аврору и отвозил к Стерну. Я это знаю, потому что видела своими глазами.
22. Полицейское расследование
— Гарри, а откуда знать, что у тебя всегда будут силы писать книги?
— У кого-то силы есть, у кого-то нет. У вас будут, Маркус. Будут, я знаю.
— У кого-то силы есть, у кого-то нет. У вас будут, Маркус. Будут, я знаю.
— Почему вы так уверены?
— Потому что в вас это сидит. Вроде болезни. Болезнь писателей, Маркус, это не когда больше не можешь писать, а когда больше не хочешь писать, но остановиться уже не можешь.
Из «Дела Гарри Квеберта»Пятница, 27 июня 2008 года. Половина восьмого утра. Я жду сержанта Перри Гэхаловуда. Это дело началось дней десять назад, но мне кажется, что прошли уже месяцы. По-моему, городок Аврора таит в себе странные вещи, люди на самом деле знают куда больше, чем говорят. Остается выяснить, почему все молчат… Вчера вечером я снова нашел такое же письмо: «Гольдман, возвращайся домой». Кто-то играет на моих нервах.
Интересно, что скажет Гэхаловуд про мое открытие с Элайджей Стерном. Я справился о нем в интернете: последний наследник финансовой империи, успешно ею управляет. Родился в 1933 году в Конкорде, живет там же. Сейчас ему семьдесят пять лет.
Я писал эти строки в Конкорде, поджидая Гэхаловуда за столом в коридоре Главного управления полиции штата. От этого занятия меня внезапно оторвал густой бас сержанта:
— Писатель? Что это вы тут делаете?
— Я обнаружил поразительные вещи, сержант. Мне надо вам о них рассказать.
Он открыл дверь своего кабинета, поставил стакан с кофе на журнальный столик, бросил пиджак на стул и поднял жалюзи. Потом произнес, по-прежнему занимаясь своими делами:
— Знаете что, могли бы и позвонить. Культурные люди сначала звонят. Мы бы договорились о встрече, и вы явились бы тогда, когда удобно нам обоим. Все-таки так полагается.
Я выпалил одним духом:
— У Нолы был любовник, некий Элайджа Стерн. Гарри во времена своей связи с Нолой получал анонимные письма, значит, кто-то был в курсе.
Он в изумлении уставился на меня:
— Вы откуда это выкопали, черт возьми?
— Я же сказал, я веду собственное расследование.
К нему немедленно вернулась вся его сварливость.
— Вы мне осточертели, писатель. Вы мне все следствие засрали.
— Вы не в духе, сержант?
— Да, не в духе. Потому что на дворе семь утра, а вы уже машете руками у меня в кабинете.
Я спросил, нет ли здесь чего-нибудь, на чем писать. Он покорно вздохнул и провел меня в смежную комнату. На стене висел пробковый щит с приколотыми фотографиями Сайд-Крик и Авроры. Он указал мне на белую доску рядом со щитом и дал фломастер:
— Валяйте, я вас слушаю.
Я написал на доске имя Нолы и соединил его стрелками с именами тех, кто был замешан в этом деле. Первым шел Элайджа Стерн, за ним Нэнси Хаттауэй.
— А если Нола Келлерган не была примерной девочкой, какой ее все изображают? — начал я. — Мы знаем, что у нее была связь с Гарри. Теперь я знаю, что в тот же период у нее была еще одна связь, с мужчиной по имени Элайджа Стерн.
— Элайджа Стерн, бизнесмен?
— Он самый.
— Кто вам сказал такую чепуху?
— Тогдашняя лучшая подруга Нолы. Нэнси Хаттауэй.
— Как вы ее нашли?
— Выпускной альбом средней школы Авроры за 1975 год.
— Ладно. И что вы мне хотите сказать, писатель?
— Что Нола была несчастная девочка. В начале лета семьдесят пятого ее отношения с Гарри осложняются: он ее отталкивает, она подавлена. Мать лупит ее почем зря. Сержант, чем больше я думаю, тем больше мне кажется, что ее исчезновение — результат странных событий, происшедших тем летом, вопреки тому, в чем нас все пытаются убедить.
— Продолжайте.
— Так вот, я убежден, что про Гарри с Нолой было известно другим людям. Может быть, этой Нэнси Хаттауэй, но тут я не уверен: она говорит, что вообще ничего не знала, и, похоже, не лжет. Во всяком случае, кто-то писал Гарри анонимные письма…
— В связи с Нолой?
— Да. Посмотрите, я их нашел у него дома, — сказал я, протянув ему одно из писем, которое захватил с собой.
— У него дома? Мы же там проводили обыск.
— Ну и что? Но это значит, что кто-то с самого начала был в курсе.
Он прочел вслух:
– «Я знаю, что ты сделал с этой девочкой 15 лет. И скоро весь город узнает». Когда Квеберт получил эти письма?
— Сразу после исчезновения Нолы.
— У него нет никаких соображений по поводу того, кто мог их писать?
— К сожалению, никаких.
Я повернулся к пробковому щиту с приколотыми фотографиями и пометками:
— Это ваше расследование, сержант?
— Именно. А теперь давайте-ка начнем сначала. Нола Келлерган исчезает вечером 30 августа 1975 года. В отчете полиции Авроры сказано, что установить, идет ли речь о похищении или неудачном побеге, не представляется возможным: ни следов борьбы, ни свидетелей. Тем не менее сейчас мы всерьез склоняемся к версии похищения. Прежде всего потому, что она не взяла с собой ни вещей, ни денег.
— Думаю, она сбежала, — сказал я.
— Ну хорошо. Будем исходить из этой гипотезы, — согласился Гэхаловуд. — Она вылезает из окна своей комнаты и бежит. Куда?
Пора было выкладывать все, что я знаю:
— Она шла к Гарри.
— Думаете?
— Знаю. Он мне сам сказал. Я вам до сих пор не рассказывал, потому что боялся его скомпрометировать, но, по-моему, пришло время раскрыть карты: в тот вечер, когда Нола пропала, она должна была встретиться с Гарри в мотеле на шоссе 1. Они собирались бежать вместе.
— Бежать? Как? Почему? Куда?
— Этого я не знаю. Но очень рассчитываю выяснить. Во всяком случае, в тот пресловутый вечер Гарри ждал Нолу в номере мотеля. Она оставила ему записку, что придет. Он прождал ее всю ночь, но она так и не пришла.
— Что за мотель? И где записка?
— В мотеле «Морской берег». В нескольких милях к северу от Сайд-Крик. Я туда заезжал, мотель по-прежнему там. А записка… Я ее сжег. Чтобы обезопасить Гарри…
— Сожгли? Вы в своем уме, писатель? Что на вас нашло? Хотите, чтобы вас посадили за уничтожение улик?
— Я зря это сделал. Мне очень жаль, сержант.
Гэхаловуд, все еще чертыхаясь, схватил карту окрестностей Авроры и развернул на столе. Показал мне центр города, отметил шоссе 1, которое шло вдоль берега, Гусиную бухту и лес Сайд-Крик. Потом стал размышлять вслух:
— Если бы я был девочкой и собирался сбежать, чтобы никто не видел, я бы пошел к ближайшему пляжу и двигался вдоль моря, пока не смогу выйти на шоссе 1. То есть либо у Гусиной бухты, либо у…
— Сайд-Крик, — подсказал я. — От моря к мотелю ведет тропинка через лес.
— Ого! — воскликнул Гэхаловуд. — Значит, можно без особых натяжек считать, что девочка сбежала из дома. Террас-авеню тут… а ближайший пляж… Гранд-Бич! Значит, она проходит пляж и идет вдоль океана до леса. Но что могло случиться в этом проклятом лесу?
— Можно предположить, что в лесу она наткнулась на какого-нибудь негодяя. Он пытается ее изнасиловать, потом хватает толстую ветку и убивает ее.
— Можно, писатель, но вы упускаете деталь, вызывающую целую кучу вопросов: рукопись. И эту надпись от руки, «Прощай, милая Нола». Ведь это значит, что тот, кто убил и похоронил Нолу, знал ее и питал к ней нежные чувства. И если предположить, что это не Гарри, то как вы объясните, откуда у нее взялась рукопись?
— Рукопись была у Нолы с собой. Это точно. Хоть она и убегает, но вещи брать с собой не может: это привлекло бы внимание, особенно если в момент ухода ее застигнут родители. А потом, ей ничего и не нужно: она думает, что Гарри богат, что они купят все необходимое для их новой жизни. Так что ей с собой взять? Единственную незаменимую вещь: рукопись книги, которую написал Гарри и которую она унесла почитать, как часто делала. Она знает, что Гарри дорожит этой рукописью. Она кладет ее в сумку и убегает из дому.
С минуту Гэхаловуд обдумывал мою теорию.
— Значит, по-вашему, убийца закопал сумку и рукопись вместе с ней, чтобы избавиться от улик.
— Точно.
— Но это не объясняет, откуда взялись слова любви прямо на тексте.
— Хороший вопрос, — согласился я. — Возможно, это доказывает, что убийца Нолы ее любил. Может, стоит рассмотреть версию убийства на почве страсти, в припадке безумия? А опомнившись, убийца сделал эту надпись, чтобы могила не оставалась безымянной. Может, кто-то любил Нолу и не вынес ее связи с Гарри? Он знал о побеге и, не сумев ее отговорить, предпочел ее убить, лишь бы не потерять. Вполне убедительная гипотеза, разве нет?
— Убедительная, писатель. Но, как вы и сказали, это всего лишь гипотеза, и теперь надо ее проверить. Как и все прочие. Добро пожаловать в тяжкую и кропотливую работу копа.
— Что вы предлагаете, сержант?
— Мы назначили графологическую экспертизу по делу Квеберта, но результаты будут чуть позже, придется подождать. Остается выяснить еще один момент: почему Нолу похоронили в Гусиной бухте? Это же рядом с Сайд-Крик: зачем затевать возню с перевозом тела ради того, чтобы закопать его в паре миль оттуда?