– Ты, дядя, и вправду дурак, – вдруг подал голос Левка, – что ты доказал-то?
Я взглянул на Архипова.
– Да уж, – удрученно подтвердил тот, – пока что все ваши доводы легко разобьет даже самый плохенький адвокат.
Лиза тоже хотела что-то сказать, но вдруг осунулась – вероятно, первый запал прошел, и она догадывалась, к чему я веду.
– Итак, перейдем к главному, – объявил я. – Мадам, – я повернулся к госпоже директору, – помните, вы по моей просьбе собрали всех новичков в манеже? Среди них был и этот человек, – я указал на Левку.
Лина Шварц кивнула.
– Я внимательно следил за ним, пока вы рассказывали о вреде курения. И заметил, что он время от времени поглядывал на директорскую ложу. Уже в тот момент мне в голову пришла мысль – а не туда ли будет нанесен удар? Позднее я присутствовал на вашей репетиции, Владимир Леонидович, – повернулся я уже к Дурову-старшему, – и потому так расспрашивал вас о пушке, величине заряда и прочем. Я поначалу предполагал, что убийца, – я кивнул в сторону Лизы, – каким-то образом увеличит заряд в вашей пушке и подложит вместо лент что-то посущественней. Но потом отверг это предположение – слишком сложным оно мне показалось. Однако мысль о том, что целью теперь являются именно те, кто во время представления находится в директорской ложе, не давала мне покоя. Поэтому вчера ночью мы с вашим братом Анатолием Леонидовичем вернулись в цирк и устроили засаду.
– И я не жалею, что не уехал вчера утром, – сказал Дуров-младший. – Это было по-настоящему увлекательно.
– Точно так! – кивнул я. – Около трех часов после полуночи мы имели удовольствие наблюдать, как госпожа Макарова, совершенно без каких-либо признаков хромоты, продемонстрировала нам чудеса ловкости. Почти в полной темноте она забралась по канату под купол цирка, потом, раскачавшись, уцепилась за стропила ровно над директорской ложей и прикрепила туда некий предмет. Затем спустилась по стропилам до технического балкона, проделала там какие-то манипуляции и была такова.
– Что за предмет? – спросил Архипов быстро.
Я повернулся к Дурову-младшему и кивнул.
– Бомба, – ответил тот просто. – Бомба.
– Бомба? – ахнул Саламонский.
– Ничего себе! – воскликнул Дуров-старший.
– Да, Володя, бомба была подвешена на стропила. От нее шел тонкий шнур к техническому балкону.
– Зачем? – спросила Лина.
– Очень просто, – ответил я. – Расчет был такой – как только свинья выстрелит из пушки, госпожа Макарова обрежет шнур. Бомба упадет в ложу и взорвется. А всем будет казаться, что это – результат выстрела.
– Это бомба с ударным взрывателем? – спросил Архипов. – Что вы с ней сделали?
– Аккуратно отцепили шнур от поручня балкона и спустили вниз. Правда, пришлось сбегать за веревкой – длины шнура не хватало, – ответил Анатолий Дуров.
– Ради бога! – воскликнул сыщик. – Вы могли сами взорваться?
– Ну… – сказал я. – Господа бандиты сильно не старались. Сделали взрыватель из патронного капсюля. Он не такой чувствительный, как пружинные.
– Нормально, – ответил лениво Левка. – Хоть я к этому и не имею никакого отношения, но тут скажу – такого капсюля достаточно. Взорвалось бы – мало не покажется!
– Потом мы взяли вот этот самый мешок, – Анатолий указал на узел в руке брата, – прицепили его к тросику и подняли вверх.
– Теперь я был абсолютно спокоен, – продолжил я. – Бомба была обезврежена. Оставалось только снова устроить засаду – теперь уже во время представления, и взять преступника с поличным. Об этом я попросил Анатолия Леонидовича. А потом присовокупил к нему и Захара Борисовича. Конечно, меня смутило то, что вы, Лиза, все время были на виду – даже тогда, когда, по моим представлениям, должны были уже уйти на балкон, чтобы перерезать тросик с бомбой. В какой-то момент я даже подумал, что все мои планы рухнули. И честно скажу, когда дама в зеленом платье указала на Владимира Леонидовича, я совсем растерялся. Но… Лиза, с близкого расстояния Левка, даже одетый в ваше платье, не обладает таким же изяществом фигуры. Распознать подмену было просто. Тут я понял, что в антракте вы отдали свое платье Левке, а сами, переодевшись, ушли на балкон. Все видели «даму в зеленом». Все думали, что это вы. А вы в этот момент готовились взорвать ложу. Тут-то вас и схватили. Да, господа?
– Именно так, – подтвердил Архипов, – госпожа Макарова была задержана нами в тот момент, когда перерезала трос, шедший от купола к поручню балкона.
Я подошел вплотную к Лизе. Она стояла, сгорбившись, опустив глаза.
– Но зачем, Лиза? – спросил я. – Кого вы хотели убить? Госпожу Шварц? Альберта Ивановича?
– Меня! – твердо сказал Саламонский. – Она хотела убить меня. Она хотела разбогатеть.
– Но как? – спросил я. – Вы же были ее покро… – я осекся, вспомнив, что здесь же присутствует и Лина.
– Она хотела убить меня! – твердо сказал Саламонский. Он подошел к Лизе и поднял ее голову. Потом пристально поглядел в глаза.
– Ну, говори, тварь. Я правильно тебя понял?
– Да, – тихо сказала Лиза, – Да, я хотела именно этого.
Саламонский дернулся, как будто хотел ударить девушку, но опомнился и отошел на шаг.
– Захар Борисович, – он обратился к Архипову, – представленных доказательств достаточно, чтобы арестовать и судить эту женщину?
– Вполне, – кивнул сыщик.
– Хорошо, – сказал Саламонский. – Я доволен.
Он был величествен в этот миг. Как может быть величествен человек, обманувшийся в своей самой поздней любви. Человек, понимающий, что впереди – только одиночество – вплоть до последнего дня. Он был, как король Лир.
Впрочем, он сам был в этом виноват. Хотя я не мог безоглядно осуждать Саламонского – ведь я и сам чуть было не подпал под чары Лизы Макаровой. Природа сотворила ее удивительно соблазнительной для мужчин. Она поражала с первого взгляда – и надо было долго выискивать в Лизе какие-то недостатки, долго уговаривать себя не обращать внимания на ее прелести, чтобы хоть немного пригасить то пламя, которое она так ловко разжигала в тебе.
– Захар Борисович, – сказал я. – А вот что делать с Левкой Американцем?
Архипов недоуменно посмотрел на меня и уже раскрыл рот, чтобы ответить, но я быстро подмигнул ему. Архипов удивленно посмотрел на меня, а потом пожал плечами.
– Ведь его придется снова отпустить, – беспечно сказал я, повернувшись к Лизе. – Он ведь ни в чем таком пойман не был. Ну, переоделся в женское платье. Подумаешь, невидаль – по нынешним-то временам! Может, господин Левка собирался отправиться на маскарад. Не так ли, мистер Шнеерсон?
– Совершенно точно! – весело кивнул головой Левка. – Именно все так и есть. Благодарствуйте, господин хороший. И разрешите откланяться.
– Конечно, – ответил я, – вас никто не держит.
Лиза встрепенулась.
– Уйдешь? – вдруг тоненько выкрикнула она, глядя на Левку. Но тот не обратил на нее никакого внимания.
– Уйдет-уйдет, – пообещал я Лизе. – Утешится в объятиях своей новой пассии. Или вы думали, Лиза, что вы у него одна? Вы – все, отработанный матерьялец. Вам теперь дорога на каторгу. На Сахалин – в жены к ссыльному. Для приплода и колонизации. А Левка сейчас пойдет сначала на Грачевку, а потом к своей новой «тетке».
– Правда? – не глядя на меня и обращаясь только к Американцу, взвыла Лиза. Ее глаза наполнились слезами.
Я подошел к креслу, на котором сидел Левка, и развязал ему руки. Он встал, одернул брезгливо на себе платье и повернулся к двери.
– Левушка! – позвала Лиза. – Левушка! Родненький мой!
Все, кто присутствовал при этой сцене, как будто оцепенели – столько неподдельного горя и страдания слышалось в голосе девушки-убийцы.
Американец медленно пошел к выходу.
– Левушка! Голубчик мой! Левушка! – звала она его.
– Ну что тебе? – огрызнулся он. – Отстань, говорю!
– Левушка! Левушка! – голос Лизы прервался. Она медленно сползла на пол и осталась сидеть, привалившись спиной к жесткой рельефной панели директорского стола.
Не говоря ни слова, Шнеерсон дошел до двери и тут только обнаружил, что проход загораживает карлик Ванька.
– Отвали, карла, – процедил Левка.
Ванька, не отрывавший взгляда от Лизы, коротко, только мельком взглянул на Американца.
– Кому говорю, – прошипел бандит.
Ванька поднял на него глаза. Он посмотрел снизу-вверх, но так, как будто вбил кол в своего визави.
Левка схватил карлика за шиворот и хотел отпихнуть в сторону. Но он не учел, что имел дело с цирковым артистом – ловким и сильным. Тот только чуть пошатнулся, а потом рванул Левку на себя, ударив одновременно ему прямо в солнечное сплетение. Оба рухнули на пол, нанося друг другу удары. Владимир Леонидович, бросив, наконец, мешок, ринулся на подмогу Ваньке – то же самое сделал и Архипов. Кулаками они начали бить Американца. Лиза с криком вскочила на ноги и рванулась ему на помощь, но тут к ней подлетел Анатолий Леонидович и, обхватив девушку руками, держал ее, пока она пыталась вырваться. Наконец Лиза крикнула:
– Не бейте его! Я все расскажу! Все расскажу! Пусть идет куда хочет! Пусть идет к кому хочет! Отпустите его!
Наконец Архипову удалось поставить Левку на ноги. Тот стоял, тяжело дыша и держась за живот. Дуров-старший помог подняться Ваньке. Карлик теперь не смотрел на Лизу.
– Пойдем, Ваня, – сказал Дуров. – Пойдем, надо наших артистов покормить еще. Пойдем, хватит.
Ванька выдернул свою руку, развернулся и пошел прочь. Владимир Леонидович кивнул нам и пошел вслед за Ванькой. Его брат наконец отпустил Лизу.
– Ну что же, госпожа Макарова, – сказал сыщик Архипов, – поедем к нам, в Гнездниковский. Запишем ваш рассказ.
– Отпустите его, – устало повторила девушка, – иначе я ничего не скажу.
– Хорошо.
Архипов повернулся к Левке.
– Ну, иди, Шнеерсон, – сказал он тихо, с угрозой. – Иди пока. Видишь, уговор у нас с Лизой такой.
Левка сплюнул на пол, презрительно осмотрел всех присутствующих и вышел.
– Теперь поеду с вами, – сказала Лиза. – Теперь все равно.
27 Конец объяснения
Снег шел весь первый день нового века. Он падал и падал, укрывая Первопрестольную, укутывая ее пуховой периной так густо, что дворники, сидя в жарко натопленных чуланах, только неодобрительно поглядывали в оконца и качали головой – вся их работа по очистке тротуаров, согласно распоряжениям городской управы, пошла насмарку. Во дворах шумно играли дети, счастливые таким количеством снега – кидались снежками, пытались слепить бабу, но снег был рыхлым и потому не скатывался в комки, рассыпался в детских рукавицах.
Взрослые старались понежиться в кроватях подольше – после бурно проведенной ночи. На улицах было мало прохожих, и извозчики, вышедшие на свой обычный промысел, нарушая строгие правила, в основном собирались кучками, курили и ворчали – пассажира нет, надо бы поворачивать оглобли домой. Впрочем, как раз туда-то им и не хотелось – большинство жили в артельных домах – простых избах на окраине Москвы, где скученность, вонь простого мужского сообщества и сырость от вечно сохнущих тулупов делали быт едва переносимым. То ли дело – медленно катить на облучке санок вдоль по заснеженным улицам, выразительно поглядывая на никуда не спешащих пешеходов.
Остановив одного из таких извозчиков, я ближе к вечеру, когда уже начало темнеть, сел в санки, укрылся овчинной полостью и поехал вверх по Тверской к Брестскому вокзалу. Наконец впереди показались Триумфальные ворота, а слева – небольшое, но очень красивое здание вокзала, дополненное прекрасным Императорским павильоном, куда перед коронацией прибыл поезд с Николаем Александровичем и всей венценосной семьей. Павильон стоял теперь закрытый. Открывали его только при встрече особо почетных гостей. Я же ехал не встречать, а провожать.
Извозчик высадил меня у самого входа на вокзал, где среди разнообразной публики, состоящей в основном из иностранцев и наших «деловых» людей, отправляющихся за границу, стояли братья Дуровы.
– А где ваш багаж? – спросил я Анатолия.
– Уже в купе, – ответил он, снимая перчатку, чтобы поздороваться.
Мы пожали друг другу руки.
– Скоро ли отправление?
– Только через два часа.
– Владимир Алексеевич, – укоризненно произнес Владимир Леонидович. – Вы от нас так просто не отделаетесь. Раз обещали рассказать, так исполняйте. Шутка ли – я сам в переплет попал!
– Так пойдем куда-нибудь, погреемся, – предложил я.
– В вокзальный буфет? – спросил Анатолий.
– Нет. Там закуска – дрянь. Даже в зале для первого класса – черт-те что, – покачал я головой. – Сейчас соображу… Трактир Осипова вон там, впереди, да только сейчас туда соваться я бы не стал – там темный народ гуляет, краденое сбывает и пьет на выручку. Пожалуй, зайдем лучше в какую-нибудь чайную.
– Чаю на посошок? – саркастически спросил Дуров-младший.
Я подмигнул ему.
– Погодите, Анатолий Леонидович. Закажем «холодного» чаю.
Я вспомнил ближайшую чайную недалеко, на Грузинском Камер-Коллежском валу, в которой можно было посидеть, не опасаясь за свой желудок. Туда мы и направились.
Внутри было прохладно – хозяин, видимо, решил экономить на дровах в эти малолюдные дни. У печки в дальнем углу, прислонясь спиной к синим изразцам, дремал половой, который при нашем появлении нехотя открыл глаза и вразвалочку подошел к столу, за которым мы устроились.
– Подай-ка нам, братец, холодного чаю, – приказал я, – да закусок к нему. Грибочков там, огурчиков, капустки. Ветчины принеси и языка.
Половой шмыгнул носом, зевнул и ушел собирать поднос.
– Огурчиков соленых к чаю? – спросил Анатолий.
– Уж не водка ли – этот ваш «холодный чай»? – подозрительно спросил его старший брат.
– Вот именно, – ответил я, – водка.
– Ну и хорошо, – кивнул Владимир Леонидович. – А пока несут, расскажите нам.
– Одну минуту, – попросил я, достал табакерку и основательно нюхнул. – Вот так, хорошо. Не желаете?
– Нет, – ответил Владимир, – я лучше подымлю.
Он достал папиросу и прикурил от спички, протянутой братом.
– Ну?
– Хорошо, – сказал я, – слушайте. Вчера… нет, уже сегодня Захар Борисович Архипов – это тот сыщик – доставил Лизу к себе в Гнездниковский переулок.
– И вы с ним? – спросил Дуров-младший.
– И я. Все-таки я некоторым образом был причастен к раскрытию этого дела.
– Да уж! – фыркнул Дуров-старший.
– Так вот, – продолжил я, – допрос продолжался до пяти утра. Но рассказ госпожи Макаровой был настолько интересен, что сна не было ни в одном глазу у всех, кто при этом присутствовал. Выяснились поразительные подробности…
В этот момент половой принес наш заказ. В том числе и чайник, из которого я разлил по фаянсовым чашкам самую что ни на есть обыкновенную водку – в чайных продавать ее официально запрещалось, отсюда и возник этот самый «холодный» чай.
– Не томите же, Владимир Алексеевич! – взмолился Дуров-младший, чокаясь со мной своей чашкой.
– Не буду. С чего начать? Давайте с самого начала. С Дёмки Тихого. Так вот. Дёмка Тихий начинал простым «жучком» на бегах. Потом накопил деньжат и сколотил себе банду. Прикупил притон на Грачевке, про который я вам рассказывал. Причем взял его вместе с прежней хозяйкой – Полковницей. Там же он познакомился с одним молодым человеком – Прохором Марамыгиным, сыном одного фабриканта. Марамыгин-младший оказался человеком легкомысленным, ждущим, когда папаша отдаст богу душу, чтобы унаследовать его миллионы. А до того благословенного момента он проводил время в кутежах, попойках и игре. На игре-то его Тихий и поймал. И уже очень скоро Марамыгин был с ним неразлейвода. В то же время в притон Полковницы захаживал и Саламонский, как я понимаю, не только, чтобы в карты поиграть, но и чтобы полюбоваться на молодую проститутку Лизу Макарову.
– Так она была проституткой? – ошарашенно спросил Дуров-старший.
– Увы. История простая – приехала в Москву наудачу, попала в лапы к Левке Американцу, и он быстро ее приставил к делу.
– И ведь она любила его, – задумчиво сказал Владимир Леонидович.
– Так бывает, – ответил я, – в Москве это целая система, когда преступник склоняет к сожительству невинную провинциалку, а потом пускает ее по рукам. И ведь такие девушки сами безропотно отдают ему все заработанные деньги. А что им делать? У них ни документов, ни знакомых здесь. Что они знают? Притон, своего «кота» да его дружков. Вот точно такая же история была у меня пару лет назад с Федором Ивановичем… а, впрочем, лучше я вам потом как-нибудь про то расскажу.
– Ревенон а но мутон, – кивнул Дуров-младший.
– Ревенон, – согласился я. – Время шло, папаша Марамыгин стал плох и готовился уже предстать перед Создателем. Сынок его, Прохор, уже весь изошелся, ожидая счастливого дня похорон. Воображая себя сбывшимся наследником, он начал сторониться Дёмки Тихого и его притона, грезя о «Яре», «Стрельне» и «Золотом якоре». Тихий же имел свои виды на марамыгинские миллионы. И потому такое небрежение со стороны наследника его очень тревожило. Не помню, говорил ли я вам, что Левка Американец когда-то был жонглером в шапито? И что его оттуда выгнали за кражу. Вот он-то и придумал дьявольскую идею со «смертельными номерами».
– Так-так, – взволнованно сказал Владимир Леонидович, – вот мы и дошли до главного.
– Да. Идея была жуткая. Прямо скажем, циничная. Владимир Леонидович! Анатолий Леонидович! «Смертельные номера» есть не что иное, как тотализатор!
– Тота… Тотализатор? – выдохнули братья.
– Именно. Как на бегах. В этом для Тихого не было ничего нового. В назначенный день Дёмка Тихий передавал Прохору Марамыгину список из имен трех артистов цирка Саламонского, занятых в предстоящем представлении. Этот «наследничек» ставил на одну из фамилий, а потом они все вместе отправлялись смотреть – угадал Прохор или нет.
– Боже мой! – тихо произнес побледневший Владимир. – Вот так просто?