— Давайте спросим этих незваных чужеземцев, верят ли они в бога, так как мы, готовы ли разделить с нами страдания и лишения? — призвал он своих «учеников», обращая их внимание на пилигримов.
Странники снова оказались в центре внимания, но не только не собирались разделить с присутствующими горести и печали, но и вообще что–либо отвечать. Разогретой праведными речами толпе не оставалось ничего другого, как проявить настойчивость. Первый же рьяный защитник веры и отечества через мгновение после того, как попытался ухватить за грудки ближайшего к нему пилигрима, оказался на заплеванном полу и не подавал никаких признаков жизни. Некоторые свидетели произошедшего потом клялись, что для этого понадобилось всего лишь одно молниеносное движение руки чужеземца. Остальные же остервенело доказывали, что нападавший умер от одного лишь взгляда своей несостоявшейся жертвы.
Толпе гуляк понадобилось какое–то время, чтобы произошедшее пробилось к их сознанию сквозь плотную хмельную пелену, после чего они не сговариваясь и уже практически трезвые бросились к выходу. Даже хозяин заведения, появившийся в самый последний момент, не задумываясь последовал всеобщему порыву и теперь в растерянности метался перед входом, пытаясь хоть что–то понять. Не прошло и десяти минут, как узкую улицу заполонили сбежавшиеся на громкие возгласы горожане. Когда первой группе смельчаков не удалось войти внутрь без видимых на то причин, как будто они наткнулись на невидимую стену, началась самая настоящая паника. Самые невероятные слухи с немыслимой скоростью распространялись среди свидетелей происходящего и уносились добровольными глашатаями, спешившими сообщить своим родственникам, друзьям, знакомым и первым встречным о таинственной беде, пришедшей в их город.
Совершенно случайно проезжающий мимо король с немногочисленной охраной и несколькими друзьями оказался на месте происшествия раньше других представителей власти и, пробравшись к самому входу, пытался вникнуть в смысл многоголосых громких и бессвязных объяснений. Бессмысленность этого занятия очень скоро дошла до Фердинанда, и он, поддавшись неосознанному порыву, направился к двери с явным намерением войти. Попытки спутников остановить его оказались столь же бесполезными, как и страшные предупреждения из толпы. Когда же король со своей свитой беспрепятственно вошел внутрь, на улице установилась гробовая тишина. Толпы людей, затаив дыхание, стали дожидаться развития событий, в глубине души надеясь, что они окажутся достаточно драматичными, чтобы и через много лет рассказ о них нельзя было слушать без замирания сердца.
Тем временем Фердинанд осмотрел помещение и, сбросив на пол грязную посуду, уселся за ближайший к выходу стол, тогда как сопровождавшие его люди выстроились у него за спиной, готовые в любой момент оказаться между ним и чужеземцами. Молодой король, бросив брезгливый взгляд на валявшееся на полу тело, стал пристально изучать виновников всей этой заварухи. Вид этих смуглолицых мужчин разного возраста и телосложения вызвал неподдельный интерес короля, заставив его даже на какое–то время забыть о причинах появления в этом непотребном месте. Особенно обращало на себя внимание то, с каким спокойствием и достоинством все они воспринимали происходящее. Ни единое из переживаемых ими чувств не проскальзывало наружу. После обмена взглядами, самый старший среди них сделал несколько шагов в сторону Фердинанда и, немного склонив голову в знак уважения, начал говорить, не дожидаясь, пока его о чем–то спросят.
— Мы очень сожалеем о том, что стали причиной стольких волнений. Но внезапная смерть этого несчастного человека — не более, чем трагическая случайность, к которой мы не имеем ни малейшего отношения. Мы проделали долгий путь, но нигде с нами не происходило ничего подобного.
— Кто вы? — перебил его король, усомнившись в правдивости последних слов. Трудно было представить, что в других местах эти необычные странники не привлекали к себе повышенного внимания.
— Я не могу не ответить на вопрос короля, но то, что я собираюсь сказать, предназначено только для его ушей, — ответил пилигрим и умолк, дожидаясь реакции собеседника.
После некоторых раздумий, Фердинанд подал знак своим спутникам и те, с явным неудовольствием удалились. Когда на улице стих гул, сопроводивший их появление, король красноречиво посмотрел на странника, требуя продолжения.
— Мы пришли из далекой страны, чтобы помочь тебе прекратить многолетнюю вражду. Ведь она достигла того предела, когда скорее следует ждать полного опустошения, чем благоразумного примирения, — снова заговорил чужеземец, уже подняв голову. Заметив иронию, с которой были восприняты его слова, он тут же предвосхитил следующий вопрос. — Мы не в силах ни склонить ваших врагов к миру, ни победить их на поле боя, но мы способны предвидеть возможное развитие событий и помочь найти самое лучшее решение. Решение, которое устроило бы и вас, и нас. Ведь мир слишком тесен, чтобы позволить себе спокойно наблюдать, как кто–то нарушает существующее в нем равновесие.
Встав из–за стола, Фердинанд подошел к окну и долго обдумывал слова странника. Исход же дела решило совершенно нелогичное обстоятельство, — всем своим видом и речами странник выгодно отличался от полубезумной толпы за окном.
— И что же вы мне можете посоветовать? — спросил король, не поворачиваясь к своему собеседнику. Но, то, что он услышал, заставило его не только повернуться, но и с изумлением уставиться на чужеземца.
— Есть один человек, руками которого вы могли бы решить все свои проблемы. Его имя Генрих Вильшток.
Фердинанд, придя в себя от первого впечатления, иронично ухмыльнулся. Едва появившийся интерес к разговору стал быстро угасать. Появилось желание тут же уйти, но король все же не смог удержаться от комментариев.
— Это имя давно уже стало нарицательным, и далеко не в лучшем смысле этого слова. Не знаю, найдется ли в моей стране кто–то, кому придет в голову узреть в этом человеке спасителя отечества. Когда он покинет этот мир, многие вздохнут с облегчением. А вы заявляете, что он способен решить проблемы государства?
— Иногда даже самый смертельный яд может превратиться в единственное спасительное лекарство. Просто нужно знать где, когда и как его применить, — невозмутимо ответил ему странник.
— Ну да, а еще надеяться, что не ошибся с дозой, — с насмешкой добавил Фердинанд, но опять же получил уверенный ответ.
— Но на то вы и король, чтобы разбираться в дозировках. Здесь гораздо важнее не пропустить подходящий случай и умело им воспользоваться.
Король надолго погрузился в размышления, будто отключившись от происходящего. Но раз за разом в своих мыслях возвращался к одному и тому же вопросу: «А что я при всем этом теряю?». Именно отрицательный ответ на него и решил исход дела.
— И что вы хотите взамен? — спросил Фердинанд, тем самым, давая понять, что согласен на авантюру.
— Ничего особенного. Всего лишь какой–нибудь кров над головой подальше от людских глаз. Мы не собираемся здесь задерживаться надолго, немного отдохнем и отправимся в обратный путь.
— Всего–то, — протяжно заметил Фердинанд, снова о чем–то задумавшись. Потом он принял решение и дружелюбным тоном сообщил о нем путешественникам. — Я предоставлю в ваше распоряжение замок в моих лесных угодьях. Мои люди проведут вас туда и, заодно, будут охранять от лишних глаз.
Странник хотел, было, возразить по поводу охраны, но уловил насмешку в глазах короля, свидетельствовавшую о том, что он именно этого и ждет, и лишь поблагодарил за столь щедрое гостеприимство.
Уже выходя на улицу, король остановился, как будто что–то вспомнив, и снова обратился к страннику.
— Кстати, как твое имя?
— Флодин, — ответил тот, после чего Фердинанд вышел к восторженно встретившей его толпе.
Прошло не более получаса и возле постоялого двора остались лишь самые упрямые зеваки и церковный служка, спрятавшийся в подворотне.
БЕЗУМНЫЙ ГЕНРИХ
Утро принесло с собой в Хеб солнце и праздничное настроение. Хеб был деловым центром владений графа Вильштока, чему местные торговцы и ремесленники были очень рады, так как репутация их сюзерена служила лучшей защитой от всевозможных ужасов войны, вот уже много лет подряд не покидавших соседние земли. И сегодня действительно был праздник, даже двойной: открытие ежегодной ярмарки и публичная казнь ведьмы на десерт. Многие горожане и жители окрестных селений, наверное, затруднились бы ответить на вопрос, какое из предстоящих событий ожидалось ими с большим нетерпением. Хотя о будущей казни они говорили с большим энтузиазмом, может быть потому, что она позволяла плавно перейти к их излюбленной теме, — религии. С тех пор как вера стала причиной тысяч смертей, разговорам о Боге предавались с особым вдохновением, особенно в тех местах, которые оказались в стороне от основных событий.
Утро принесло с собой в Хеб солнце и праздничное настроение. Хеб был деловым центром владений графа Вильштока, чему местные торговцы и ремесленники были очень рады, так как репутация их сюзерена служила лучшей защитой от всевозможных ужасов войны, вот уже много лет подряд не покидавших соседние земли. И сегодня действительно был праздник, даже двойной: открытие ежегодной ярмарки и публичная казнь ведьмы на десерт. Многие горожане и жители окрестных селений, наверное, затруднились бы ответить на вопрос, какое из предстоящих событий ожидалось ими с большим нетерпением. Хотя о будущей казни они говорили с большим энтузиазмом, может быть потому, что она позволяла плавно перейти к их излюбленной теме, — религии. С тех пор как вера стала причиной тысяч смертей, разговорам о Боге предавались с особым вдохновением, особенно в тех местах, которые оказались в стороне от основных событий.
До поры до времени лучшая картина происходящего была доступна только многочисленным городским птицам, которые степенно парили высоко в небе и наблюдали за хаотическим перемещением внушительных людских масс. Когда солнце стало медленно опускаться к западу, большие скопления людей также стали перемещаться поближе к центральной площади Хеба, где велись последние приготовления к казни, — монахи аккуратно выкладывали вокруг столба тяжелые вязки хвороста, выбирая только самые сухие, и одновременно следя за тем, чтобы его оказалось достаточно для полного сожжения. Возиться с полуобгоревшим телом никому из них не хотелось. Потом на площади появилась городская стража и со знанием дела стала выстраивать оцепление, с невозмутимым видом отгоняя самых любопытных зрителей. Когда на балконе ратуши появилось все городское правление в полном составе и местный епископ со свитой, на площади уже не было где яблоку упасть. Их выход означал, что казнь начнется с минуты на минуту, и над толпой, успевшей устать от давки, пронесся довольный гул. И действительно, вскоре старая кляча неспешно втащила на площадь телегу с клеткой, в которой обреченно застыла молодая черноволосая женщина. Предстоящая казнь и долгое мучение в монастырских подземельях придали ей настолько неприглядный вид, что даже не до конца загубленная молодость не могла вызвать ни малейшего сочувствия у далеко не самых кровожадных жителей Хеба. Когда же глашатай стал зачитывать список всех ее прегрешений, ни о каком сочувствии уже не могло быть и речи. Наоборот, публика еще и подбадривала палачей, привязывавших ведьму к столбу, заодно выкрикивая дельные советы. Когда на голову женщины водрузили колпак, а палач уже взял в руки зажженный факел и сделал мастерскую паузу, давая публике возможность насладиться предвкушением щекочущего нервы зрелища, произошло непредвиденное. На площади появились всадники, громко обменивающиеся пьяными шутками. Позволить себе подобную выходку в столь ответственный момент мог только один человек, — Генрих Вильшток. Ну и заодно уже сопровождающая его не менее знаменитая братия, старавшаяся ни в чем не уступать своему сюзерену, а в пьянстве и дебошах еще и превосходившая его. Но то, что вытворил через несколько мгновений их главарь, ни одному из них не могло прийти в голову. Спешившись, Генрих взобрался по вязкам хвороста к приговоренной и стянул с нее колпак. Какое–то время он пристально разглядывал ее, а потом под неодобрительный ропот толпы стал разрезать опутавшие ее веревки. Пока граф расправлялся с ними, самый умный из его спутников Отто Визар успел уже протрезветь и попытался вразумить своего главаря. Те несколько мгновений, пока Генрих в полной тишине вел ведьму за руку к своей лошади и помогал ей взобраться в седло, Отто что–то шептал ему на ухо. Потом он растерянно оглянулся по сторонам, с тревогой посмотрел на балкон ратуши и смиренно занял свое место. Сам Генрих смотреть по сторонам не стал. Вместо этого он отдал несколько распоряжений и покинул место несостоявшейся казни. Его спутники поспешили за ним. Остались только двое: один направился к ратуше, чтобы уладить проблемы с городской верхушкой, а второй взобрался на кучу хвороста и уладил вопросы с простолюдинами, громогласно объявив им о том, что все питейные заведения города до утра будут угощать всех посетителей за счет графа Вильштока. Толпа, получившая тему для бесконечных разговоров и такой щедрый и своевременный подарок, тут же поспешила им воспользоваться. Переговоры же в ратуше продолжались значительно дольше и сложнее. Тем не менее, когда был составлен список прошений к Генриху, и было получено заверение, что все они будут удовлетворены, расслабилась и городская верхушка. Даже епископ придал своему лицу отстраненное выражение и избегал разговоров по поводу произошедшего. Все его мысли были заняты тем, как воспользоваться происшествием с наибольшей для себя выгодой. Для начала епископ решил лично посетить замок Вильштока на следующий день, а также сообщить о его поступке королю Фердинанду. Эти два действия на данный момент казались наиболее полезными.
Сам Генрих тем временем успел покинуть Хеб и не спеша направлялся в свой замок, незаметно для остальных удерживая в седле обессиленную женщину. Она в свою очередь представляла собой сжатый комок нервов, который медленно, но неумолимо расслаблялся под тяжестью пережитого. Спутники Вильштока, привыкшие к самым непредсказуемым поступкам своего вожака, очень быстро переварили и эту его выходку и, как ни в чем не бывало, вернулись к пустым разговорам, в основном о женщинах и вине. Ничто иное в свободное от войны время не могло привлечь их внимание. И только Визар не мог никак избавиться от дурных предчувствий и то незаметно пытался получше разглядеть ведьму, то порывался приблизиться к Генриху и завести с ним разговор. Вскоре впереди отряда невесть откуда появились тяжелые дождевые облака и стали быстро двигаться ему навстречу. Всадники невольно ускорили бег своих лошадей, будто приняв вызов природной стихии и спеша схлестнуться с ней в неравном поединке. Не прошло и часа, как нескончаемые потоки воды обрушились на их головы. Разговоры сами собой стихли, словно каждый из всадников вдруг оказался один на один с проливным дождем, потеряв всякую связь со своими спутниками. И только поведение молодой женщины никоим образом не соответствовало окружающей обстановке, — она как–то совершенно по–детски прижалась к своему спасителю и, склонив голову ему на грудь, закрыла красные от усталости глаза. Капли дождя получили возможность беспрепятственно заняться ее изможденным лицом и, слившись в ручейки, спешили очистить его от грязи и страданий. Вскоре Отто Визар смог по достоинству оценить всю его привлекательность. Да и представшая его взору картина в целом, наконец, придала ему решительности, и он, поравнявшись с Генрихом, вступил с ним в разговор.
— У нас будут неприятности. И, возможно, большие, — сказал он, не столько предупреждая, сколько констатируя факт. Может быть, поэтому Вильшток и не счел нужным ему ответить.
Зная характер Генриха, можно было посчитать разговор оконченным, но Отто, воспользовавшись правами друга, решил не отставать.
— Зачем тебе это надо? — спросил он, не особо рассчитывая услышать ответ.
И действительно, Вильшток какое–то время ехал молча, сосредоточившись на своей спутнице и стараясь поменьше ее тревожить. Но потом все же заговорил с несвойственными для него нотками растерянности в голосе.
— Я не знаю зачем. Не понимаю, что на меня нашло. Сначала мне просто хотелось посмотреть на нее, а потом я увидел ее глаза. Отто, я никогда не видел таких глаз. Не могу объяснить, что именно я увидел, но точно знаю, что ни одна женщина не смотрела на меня так, как эта ведьма.
— На то она и ведьма, — заметил его собеседник, позволив себе улыбнуться.
— Не знаю, — все в том же духе ответил Генрих.
— У нас будут неприятности, — снова повторил Визар и, в который уже раз разглядывая женщину, окончательно примирился с судьбой. — Надеюсь, она того стоит.
Когда Отто отъехал в сторону, Генрих снова вернулся к своим мыслям, которыми не счел нужным поделиться даже со своим верным другом. Уж слишком необычными они были. И даже не столько сами мысли беспокоили графа, сколько связанные с ними совершенно незнакомые ощущения. Генрих никак не мог избавиться от чувства, что все происходящее сейчас с ним, уже когда–то было, что произошло нечто очень важное в его жизни. Нечто, чему суждено изменить всю его жизнь. Жизнь, которая до сих пор его полностью устраивала и давала ему все, к чему бы он не стремился, и даже больше, значительно больше.
Когда близкие к Генриху люди вслух восхищались сопутствующей ему удачей, тот в ответ произносил всего лишь несколько сухих фраз: «Я родился воином, всегда помню об этом и никогда не лезу в то, чего не понимаю». И эти слова были совершенно искренними. Вильшток действительно делал только то, что умел, а богатство и славу непревзойденного воина воспринимал как достойное вознаграждение за свой кровавый труд. К сорока годам он все еще оставался тем, кем пришел в этот мир и был лучшим в своем ремесле. Именно поэтому старый король и отказался от его услуг, как это ни парадоксально звучит. Он лишил Генриха излюбленного занятия, хотя и не посмел позариться на все остальное. Праздное существование очень скоро стало тяготить Вильштока, но он и не подумал идти на поклон к королю и проситься на военную службу. Граф просто ждал своего часа. Прошло несколько лет, а в жизни Генриха ничего не менялось, и вот уже сомнения все чаще стали одолевать опытного воина, сомнения, которые до сих пор были ему не ведомы. И эти сомнения привели к тому, что он начал терять уверенность в собственных силах и правоте. Генрих стал искать малейшую возможность проявить свой крутой нрав. С этого момента за ним тянулся длинный шлейф всевозможных конфликтов. Вильшток будто специально искал неприятности на свою голову, но никто не решался открыто выступить против него. Даже молодой король предпочитал закрывать глаза на его проделки, слухи о которых регулярно доносились до его сведения. И отсутствие сопротивления становилось самым неприятным наказанием за все деяния Вильштока. Перед ним будто вырастала стена, с которой он ничего не мог поделать. Но сдаваться Генрих тоже не собирался. Наверное, именно поэтому он и не смог отказать себе в удовольствии увести приговоренную к казни ведьму из–под носа у жаждущей крови толпы. Уж такой неслыханный по своей дерзости поступок не мог остаться безнаказанным.