— Тут один профессор Литературного института, — с сарказмом говорил Даур, — пытался критиковать Петю. Но только возвеличил его таким образом!!!
* * *Свой эпохальный роман «Золотое колесо» Даур писал на компьютере Алешковского и всячески этот компьютер костерил:
— Он, как необъезженный жеребец, сжевал у меня полромана. Что надо было увековечить — стер, что было сокращено — оставил. Сам делает кое-какие вставки про то, какой хороший русский народ. Эротические сцены Петин компьютер стыдливо аннигилирует, заменяя лирическими пейзажами среднерусской полосы, и если нет каких-то слов в словаре Ожегова, которые я употребил, ему это как серпом по яйцам…
* * *— Петя Алешковский родовитый и смиренный, — говорил Даур, — он из тех людей, которые во все времена несут в себе любовь к России. Недавно он приехал из деревни, привез подарки: жене — рога оленя, сыну — убитого глухаря… Вчера пили с Петей и Курицыным. Все время говорили о народе!..
* * *На семинаре в Институте современных искусств читала студентам вслух поэтов Овсея Дриза, Даниила Хармса, Якова Акима, Романа Сефа, Генриха Сапгира, Юрия Кушака. Особенно Дриза, поскольку мы собрались пойти на вечер, посвященный его жизни и творчеству, куда нас провел Яков Аким.
В следующий раз я спрашиваю ребят:
— Кого мы с вами читали?
Они с трудом, коллективно, воспроизводят диковинные имена поэтов:
— …Дриз… Сеф… Хармс… Кушак… Аким…
— А кто нас провел на вечер Овсея Дриза?
Они — еще растеряннее:
— …Хармс?
* * *Феликс Дектор, издатель:
— Я попросил Михаила Светлова написать предисловие к стихам Овсея Дриза. Михаил Аркадьевич сел и написал два абзаца, сказав: «С него хватит». Тогда я взял и продолжил. И пригрозил Светлову: «Не подпишете — не получите гонорар». И он подписал.
* * *Писатель и переводчик Юрий Вронский:
— Можно я буду говорить — сидя? Я человек застенчивый и к тому же одноногий. Однажды я подарил Овсею Дризу палку можжевеловую с головой птицы…
* * *Поэт Алена Басилова:
— Когда Овсей Дриз доживал свои последние дни на этой Земле, он предупредил: я вас рассмешу, не плачьте. В день похорон через все кладбище на тележке привезли его гроб к могиле, открываем — а это не Овсей, имевший, как известно, внешность пророка Мафусаила, а какой-то ужасный амбал с квадратным подбородком. Мы кинулись обратно, в морг, опять через все кладбище, и дальше — к провожатым этого усопшего. А те даже не заглянули в гроб, и нашего Овсея уже почти захоронили!.. Действительно, такой хохот потом стоял!..
* * *— Шпиль собора из тумана приближался к нам гораздо быстрей, чем мы шли к нему, — заметил Гриша Кружков.
* * *— Когда мы вернулись из Америки, — рассказывал брат папы дядя Валя, — у нас баба Мария тогда совсем еще не говорила по-русски. Мы подружились во дворе с сыном дворничихи, Васей. Он был страшным хулиганом и матерщинником, но мы многое имели от этой дружбы. И вдруг из окна: «Вальтер! Лион! На хаузе!..»
* * *Баба Мария — внуку Андрею:
— Иди жру!
— Не жру! — поправлял он ее, — а жри! Надо говорить: иди жри!
— Не учи меня своим хулиган манер!..
* * *— А свой холодильник американский, — рассказывала баба Мария, — мы продали Льву Кассилю…
* * *Наш Сережа назвал сына Ильей.
— Это в честь Илии-пророка? — поинтересовался мой папа Лев.
— Нет, — ответил Сергей. — В честь Ильи Муромца. И вообще, скажите спасибо, что я его не назвал Добрыня…
* * *В разгар ремонта ко мне приехал человек из деревни, Юра, с двумя взрослыми сыновьями — забрать, что не нужно из мебели. Хотела все отдать, такой он белобородый, благостный. Даже свой детский столик, который еще столяр Котов сделал, когда мы жили в Большом Гнездниковском переулке.
А Юра:
— Не надо, не отдавайте детский столик! Пусть он останется с вами. Как вы милы мне. Я обязательно должен вам сказать. Я негодяй буду, если не скажу — надо пить структурированную воду! По тридцать граммов на килограмм веса — церковную, из родника, фильтрованную — сырую! Три месяца — и никогда не будете болеть! Вы запомнили? Ну, как вы милы мне, дайте я вас обниму!..
Ушел, потом стучит. Я открываю дверь.
— Вы запомнили? Воду! Пить воду!!!
* * *Наш сосед, видя, как мы бредем по снегу со старым сеттером Лакки:
— А что вы будете делать с Лакки, если он сейчас умрет?
Я — спокойно:
— Похороним на Новодевичьем кладбище.
* * *Я связала ему носки и теплый жилет.
В них он гулял на улице свою последнюю, семнадцатую, зиму.
А когда пробил час, за ним явились два ангела — ветеринар и шофер.
Их звали Марина и Леня.
* * *На своем очередном юбилее Яков Аким сказал:
— Я вспоминаю свои юбилеи начиная с десяти лет.
— А я сейчас подумал, — говорит Коваль, — и с ужасом понял, что я себя помню только начиная с сорока.
* * *— Но не такой-то Коваль был и прекраснодушный, — вспоминает Сергеев Леня. — Знаешь, какой у него любимый анекдот? Он его рассказывал, когда к нам в буфете кто-нибудь хотел подсесть:
«Сидят Петька и Чапаев, пьют. К ним подходит политрук Фурманов:
— Вам третий не нужен?
— Ты будешь пятый, — отвечает Василий Иванович.
— Как так?
— Четверых уже послали!»
* * *— Вот я не знаю — нормальная она или нет, наша консьержка? — удивляется папа. — Когда я иду мимо нее — она всегда говорит: «Если б вы знали, как я вас люблю. Можно я вас поцелую?» «Ну, валяйте!» — я отвечаю. Она обнимает меня и целует, целует!.. И все газеты с журналами мне отдает, принадлежащие другим людям: «Берите, берите, — бормочет, — вам нужнее!..»
* * *— Сегодня до того день счастливый! — сказала Люся. — Даже все негодяи и подлецы были очень ко мне расположены.
* * *Коля Шаров — орнитолог. Я написала о нем колонку в газете «Московская правда» и назвала ее «Птицы в городе». Случилось так, что Николаю пришлось забежать в общественный туалет.
— И представляешь? — он взволнованно говорил. — На гвозде болтается лишь один клок газеты с твоей статьей — про меня. Я просто не знал — на что решиться!..
* * *Коля — профессиональный орнитолог и любитель-энтомолог. Многие годы он звал меня с собой в Юго-Восточную Азию. Причем в сезон муссонных дождей.
— Потому что в это время, — мечтательно говорил Шаров, — все гады повыползут!
* * *Собрались в Таиланд: Коля, его жена Галя и я. Мы еще в очереди стоим на получение посадочного талона, а Шаров уже начал съемку — как его Галя будет входить в самолет. Вдруг Галю обгоняет певец Николай Басков — видимо, летит на гастроли в Бангкок, заметил, что идет съемка, и стал заслонять лицо ладонью.
Шаров ему:
— Да на кой вы мне сдались? Проходите быстрей, вы мне мою Галю загораживаете.
* * *Шаров — еще в самолете нал Бангкоком:
— Ой, пошел уже запах Таиланда ни с чем не сравнимый!..
* * *— Был бы я олигархом, — говорит Коля, — я б на три дня в Ханой смотался. Там настолько чудесно змей готовят в змеиной деревне — объедение!
* * *В Лаосе на острове мы ехали по узенькой дорожке на велосипедах, Галя врезалась в киоск с чипсами и кока-колой, чуть не разнесла его вдребезги, еле удержалась, чтобы не свалиться с обрыва в Меконг.
— Эх, жаль, я не знал! — переживал Коля. — А то бы остановился и заснял этот момент!
* * *— Идемте в другой храм, — звал нас Коля, — там еще лучше фаллосы — настоящие, а не стилизованные!
* * *Галя считает мои расходы за истекший день:
— …потом мы поприветствовали Будду на 150 бат, потом я тебе 50 давала на пожертвование, потом мы на 100 бат Изумрудному Будде положили копейками…
* * *Во Франкфурте художники Борис Алимов и Валерий Васильев спросили у Асара Эппеля:
— Слушай, Асар! Эта жена Лени Тишкова — что она хоть за писательница такая?
— Марина Москвина?! — воскликнул Асар. — Это потрясающая писательница!
— Как хорошо, — сказал потом Леня, — что они на Асара напали, а не на кого-нибудь другого. А то он бы им ответил…
* * *Прозаик Н. — в отчаянии:
— Критики меня не жалуют, ты бы посмотрела на эти лица — пропитые, все прокуренные рожи. В ЦДЛ сидят, пиво пьют и злословят — вот и все критики. Ничего святого у них нет. В старых растянутых свитерах и коричневых брюках!..
* * *— Ну, кто из вас евреи? — строго спросил Вячеслав Пьецух, приблизившись к нашей дружеской компании в буфете ЦДЛ.
* * *Прихожу домой за полночь с вечеринки.
Прихожу домой за полночь с вечеринки.
— И как на это прореагировал твой обманутый муж? — спрашивает папа.
На что мать моя Люся кричит из своей комнаты:
— Да наши обманутые мужья живут лучше, чем у других — не обманутые!..
* * *— Прошу тебя, — говорила я Дауру Зантарии, — будь очень строг, читая мой роман, и где что не нравится — бери и переписывай заново!
* * *— Я должен тебе сказать, Марина, но только без обид. — Даур сделал паузу. — Ты очень много тратишь времени и внимания на совершенно не заслуживающий этого предмет — человечество. Оно не оправдало себя.
* * *Почему-то Юрию Ковалю никак не давали Государственную премию. Сколько раз выдвигали — и все напрасно. Детская секция Союза писателей не сдавалась и продолжала выдвижение. Знойным июлем собрались мы в конференц-зале и вновь стали восхвалять до небес достойнейшего Юрия Осича.
Сам он сидел во главе стола, будто принимал парад, а его друзья — Роман Сеф, Юрий Кушак, Сережа Иванов, Яков Лазаревич Аким, Юрий Норштейн и другие проходили перед ним, как кремлевский гарнизон.
— Какой великолепный Коваль, — сказала мне Дина Рубина. — Он похож на главаря рэкетиров. Так и кажется, что за окном ждет его серебристый «Мерседес».
— У меня на участке — гадюки, — рассказывал Леонид Сергеев. — Гости боятся ко мне ходить. А соседи кагор держат специально — вдруг с моего участка к ним приползет гадюка и укусит, а кагор — он нейтрализует яд. Однажды я увидел гадюку — взял и в лес отнес. «Вот и правильно, — одобрил Юрка, — а то, если б ты ее убил, все гадюки явились бы: и тебя покусали, и твоих собак!»
Я принесла ему в подарок небольшую кость мамонта, столь тщательно завернутую в салфетку, что Коваль подумал — это бутерброд с сыром. Кость мамонта он принял со словами:
— Спасибо, карман не оттянет, а вдруг пригодится?
Завершал праздник Юлий Ким:
— После всего перечисленного осталось добавить, — сказал старый друг выдвиженца, — что Юра — чудесный шахматист и прекрасный семьянин!
Смех Наташи Коваль заглушили бурные аплодисменты.
* * *— Ты, Юр, не говоришь по-английски? — кто-то спросил у Коваля.
Он ответил:
— Я по-русски-то еле говорю…
* * *Неожиданно Леонид Яхнин обнаружил, что «Самую легкую лодку в мире» Коваля несут из магазина для слепых. Он туда заглянул. Книга лежала на прилавке, и ее бойко разбирали. Возможно, это были слепые, он не знает.
— Я сразу кинулся звонить знакомым, чтобы шли покупать, а то всё слепые расхватают!
* * *— Смысл трагических любовных посланий, — говорила Люся, — должен заключаться в том, что тебе и так очень хорошо, ты бесконечно счастлива и празднуешь жизнь, но если этот мудила вернется, то будет даже еще лучше, чем сейчас…
* * *Люся — про кого-то:
— Он большой молодец, следит за своим здоровьем, бегает утром и вечером, много ссыт…
* * *— Как вы можете с Леней жить в таком районе Орехово-Борисово, кто там живет вообще? — воскликнул художник Андрей Басанец.
— Мудрецы и отшельники!.. — отвечаю беззаботно.
— Там уголовники только живут.
— Ты никогда не был и не говори!..
* * *— Мы с Леней редко видимся, — однажды заявил Басанец, — но если мне скажут: Тишков на Северном полюсе пропал, я сразу кинусь его искать с экспедицией…
Леня все вспоминал эти слова Андрея, когда нашу шхуну затерло во льдах у берегов Шпицбергена, — верил, что его Басанец спасет.
* * *Галя-реаниматолог:
— Если б я все начала снова, я бы в роддом пошла работать, а не в реанимацию…
* * *Я читаю Лёне:
«Как удивить женщину.
Чтобы сделать сексуальную жизнь похожей на фейерверк, достаточно иметь при себе необычного друга — EREX! Запомните, мужчины! Лучшая профилактика простатита и аденомы — это регулярные занятия сексом! С нашим EREXом это легко. Вы будете требовать от своего спутника десятки раз! И вам это будет под силу, если рядом с вами есть EREX!
Миллионы мужчин по всему миру используют самоклеящиеся аппликаторы и получают превосходные результаты, длительные и частые эрекции. Достаточно прикрепить 1 пластырь на 3 дня. Действует 72 часа».
Леня — в ужасе:
— Куда прикрепить?
* * *Мой приятель, краснодеревщик Витька:
— Почему ты никогда не звонишь? Позвони мне и что-нибудь спроси, неважно что, ну, например: «Ты уже сдал посуду?»
* * *Художник Володя Каневский:
— Я в деревне был — хотел до третьего сентября, а за мной никто не приехал. Тут заморозки ударили, а у меня ни теплых одежд, ничего, дом не приспособлен, уж я утеплялся, утеплялся, потом глюки начались. Там нет электричества, в семь часов как стемнеет, я спать ложусь, проснусь в два ночи и до утра прислушиваюсь. Чуть ветка треснет или звук какой — все чудятся шаги. Серебряную свадьбу один спраздновал. Ну ладно, думаю, заначу что-то к дню рожденья в декабре. Так месяц и прожил…
* * *На ярмарку «Арт-Москва» пришел Умар Джибраилов, залюбовался Лёниной электрической Луной и спросил:
— Почем полумесяц?
* * *— Не облизывай нож, — говорю, — а то злой будешь.
— Знаю! — сказал Тишков. — Потому и облизываю.
* * *Кумиром Сергея Бархина был великий архитектор Ле Корбюзье. Свой удивительный поэтический образ — шляпа, плащ и очки в круглой темной оправе — он лепил с этого изысканного и артистичного француза.
Когда Ле Корбюзье утонул, зодчему было 77 лет, а Сереже — 28. В одной из газет проскочила крошечная статья, Бархин аккуратно вырезал ее и положил в паспорт.
— Ночью в сильном подпитии я возвращался домой, и меня остановил милиционер, — рассказывает Сергей Михайлович. — Забрал у меня паспорт, открыл и увидел заметку с маленькой фотографией Корбюзье — круглые очки, прическа, — внимательно меня оглядел и, заметив сходство, спросил: «Это что, ваш родственник?» «Да», — сказал я. «Сочувствую!» — милиционер отдал мне паспорт и отпустил.
* * *— Так что, по-твоему, Пушкин и графоман какой-нибудь — это одно и то же? — спросил Бархин у Тишкова.
— Да, — сказал Леня.
— А слон и ворона?
— Смотря откуда глядеть. Если с точки зрения вороны — то нет, тогда слон очень большой. А если из космоса — то ни того, ни другого не видно.
— А как ты посмотришь из космоса? — спросил Бархин.
— Найду способ, — ответил Леня.
* * *На избирательном участке — все кашляют, чихают, эпидемия гриппа, какие-то старухи сумасшедшие, старики…
Тетка в маске, член избиркома, обращается к девушке:
— Вы в первый раз?
— Да…
— Поздравляю! — Она поднялась, пожала девочке руку, после чего торжественно вытащила из-под стола и вручила ей книгу «Мой дед умер молодым».
* * *Я говорю Якову Акиму:
— Мальчик у меня совсем большой. Взял деньги, ушел и вернулся с елкой.
— Спасибо, что не пропил, — отозвался Яша.
* * *Писатель Владислав Отрошенко увидел у меня в туалете «Мокшадхарму» из своей библиотеки и вскричал:
— Марина! Это настоящий поступок дзэн-буддиста — читать такие книги в отхожем месте!
* * *Свою книгу хокку Отрошенко послал японскому императору.
Повесть «Почему великий тамбурмажор ненавидел путешествия» — отправил королю Бутана.
Но ни от кого из них не получил ответа.
* * *— Давай представим, — говорю я маленькому Сережке, — мы сидим у костра, ночь, кругом темнота, мы поем песни под гитару, а вокруг наши друзья…
— …которые все давно умерли?
* * *В революционную пору преобразований над бурлящим собранием Союза писателей — вдруг полетела бабочка.
— Боюсь, что это траурница, — сказал Юрий Коваль.
— Может, все-таки шоколадница? — спрашиваю.
— Приглядимся!.. — сказал Коваль и достал из кармана свой красный монокуляр.
* * *— Я не понимаю, — удивляется Резо Габриадзе, — как человек в моем возрасте может выходить на сцену и что-то там изображать?..
* * *— Я не понимаю, — говорит Резо, — как человек в моем возрасте может ходить в брюках с лампасами?..
* * *Как-то возвращаясь с гастролей, в аэропорту Шереметьево Резо Габриадзе увидел человека, которому явно была нужна помощь. Реваз Леванович подошел и предложил понести его чемодан. («Хотя я сам еле иду!» — заметил Резо.) Поддерживая друг друга, обмениваясь лекарствами, они подошли к автобусу.
— А вы, простите, кто? — спросил этот человек.
Резо представился.
— А я — Альфред Шнитке…
* * *— Видела в Иудейской пустыне черного козла, — сказала Дина Рубина. — На голове его из рогов была сплетена корона. И когда он взглянул на меня — я тебе клянусь, это было на самом деле, — он ухмыльнулся.