— Хорошо, мамочка.
Он улыбнулся ей самой обаятельной улыбкой, которые он берег исключительно для нее.
Вздохнув, она прижалась к его груди, слушая, как медленно и ровно бьется его сердце.
— Я беспокоюсь о тебе.
— Знаю.
— Потому что я люблю тебя.
— Знаю.
Он расстегнул ее рубашку.
— Но у нас нет времени.
— Пожертвуем завтраком.
Она протянула к нему обе руки. Он был сильный и надежный. Его рост и сила действовали на нее необычно. Она чувствовала себя завороженной и возбужденной одновременно. Ее веки набухли, ноги отяжелели, в груди и между ног она почувствовала необычайный жар и напряжение. Шершавость его кожи, сталь в его мускулах сводили ее с ума.
Он поднял ее и поцеловал ее шею. Ей показалось, что она ничего не весит. Его руки опустились вниз, обняли ее бедра и поднялись наверх.
— Ты обнял меня так сильно, — проговорила она, — ты так сжал меня, что я не могу дышать. У тебя хватит силы, чтобы переломить мне шею.
— Я не хочу переломить твою шею, — прошептал он.
— Если ты... переломишь мне шею... не думаю... что я это замечу...
Он взял губами мочку ее уха.
— Ты всегда такой нежный, — мечтательно произнесла она. — Даже если ты сломаешь меня, ты сделаешь это очень нежно. Мне не будет больно. Ты не позволишь, чтобы мне было больно.
Он положил ее на постель. Когда он вошел в нее, она подумала, как хорошо было бы, чтобы он сжал ее до смерти, а потом, какие нелепые мысли приходят ей в голову, как странно, что она думает об этом без страха, даже с желанием. Это не было желанием смерти, но мягким отказом от борьбы, тем, что доктор Каувел назвал бы ее слабостью, отказом от своего последнего права (самого главного права — решать, достойна она жить или нет). Он бы сказал, что ей надо полагаться больше на себя, а не на Макса, но ее ничто уже не волновало — она просто чувствовала его силу, и она начала звать его по имени, крепко держась за его мускулистые руки и добровольно ему сдаваясь.
— Говорит Роджер Фаллет.
— Твое имя — дерьмовый Фаллет.
— Лоу? Ты? Лоу Пастернак?
— Я позвонил и спросил репортера Роджера Фаллета, а мне любезно объяснили, что Роджер Фаллет — уже редактор.
— Это произошло всего месяц назад.
— «Лос-Анджелес Тайме» медленно деградирует.
— Наконец они признали талант.
— А-а, ты хочешь сказать, что твою должность они уже предложили кому-то другому.
— Очень остроумно.
— Спасибо.
— Ты очень остроумный человек.
— Спасибо.
— Пластическая операция поможет тебе.
— Эй, Фаллет. Не задирай меня.
— Извини, я забылся.
— Это уже не в первый раз.
— Слушай, Лоу, вместе с этой должностью я получил офис, который больше, чем все твое издательство.
— Они дали тебе этот офис, чтобы запереть тебя там, чтобы ты не совал нос в дела газеты.
— Я ужинаю с боссом.
— Потому что он должен держать тебя под контролем.
— Черт, как я рад слышать твой голос.
— Как Пегги и дети?
— Отлично. Замечательно. Все здоровы.
— Передай им мои наилучшие поздравления с Рождеством.
— Обязательно. Ты должен зайти к нам в ближайший выходной. Ты помнишь о том, что мы не виделись уже полгода? А ведь живем мы так близко друг от друга. Лоу, почему мы не встречаемся чаще?
— Может, подсознательно мы ненавидим друг друга?
— Никто не может подсознательно ненавидеть меня. Я замечательный человек. Так говорит моя дочь.
— Что ж, замечательный человек, мне интересно, сможешь ли ты оказать мне услугу?
— Говори, Лоу.
— Я бы попросил тебя просмотреть в архиве «Таймс» некоторые дела. Меня интересует материал об одном преступлении.
— Что за преступление?
— Попытка изнасилования ребенка.
— Б-р-р.
— И нападение с намерением убийства.
— Где это случилось?
— Где-то в западном районе Лос-Анджелеса. В одном симпатичном пригороде. Девочка жила в поместье акров в двадцать, которое, вероятно, с тех пор было перепродано.
— Когда это произошло?
— Двадцать четыре-двадцать пять лет назад.
— А кто был жертвой?
— Имя мне не хотелось бы называть.
— Как это?
— Роджер, она — мой хороший друг.
— Понятно.
— Кроме того, она относится к тем людям, кто постоянно на виду.
— Я заинтригован.
— Я не собираюсь писать об этом. И не хотел бы, чтобы кто-либо другой сделал это.
— Если это произошло двадцать пять лет назад, для газеты это не представляет никакого интереса.
— Знаю. Но кому-нибудь захочется использовать этот материал в каком-нибудь журнале. Это сильно ранит ее, если опять начнут ворошить ее прошлое.
— Если ты не собираешься об этом писать, зачем ты хочешь поднять эти факты?
— Она в беде. В серьезной беде. И я хочу помочь ей.
— А почему ты не можешь расспросить ее саму о том, что произошло?
— Ей было всего шесть лет, когда это случилось.
— О Боже!
— Она не может вспомнить все, по крайней мере вспомнить правильно.
— А те события двадцатипятилетней давности имеют какое-то отношение к той беде, в которой она оказалась сейчас?
— Вполне возможно.
— Хорошо. Я не пошлю никого другого сделать работу — я сам спущусь в архив и пороюсь в документах.
— Спасибо, Роджер.
— И я займусь этим как твой друг, а не как репортер.
— Это замечательно.
— А как имя жертвы?
— Мэри Берген. Нет, подожди... тогда ее звали Мэри Таннер.
— Ясновидящая?
— Да.
— Она пишет для нас статьи.
— Для меня тоже.
— А имя насильника?
— Бертон Митчелл. Б-е-р-т-о-н М-и-т-ч-е-л-л. Он был садовником в усадьбе Таннеров.
— Я найду все материалы. Есть что-нибудь, что представляет для тебя особый интерес?
— Я хочу знать, был ли суд над Митчеллом? И, если был, был он осужден или помилован?
— Ты же сказал, что он насильник?
— Это еще не значит, что его признают виновным. Ты знаешь, что может сделать хороший адвокат.
— Что-нибудь еще?
— Главное — это: был ли Митчелл признан виновным? И еще, я хочу знать, покончил ли он жизнь самоубийством?
— Так тебе сказали?
— Да. Но мне надо удостовериться, что это — правда.
— Лоу, если он еще жив и если он не в тюрьме, я сомневаюсь, что смогу выяснить, где он находится сейчас.
— Я не прошу тебя найти его. Если Митчелл жив, думаю, я знаю, где искать его.
— Я позвоню тебе после обеда.
— Я буду у себя в офисе.
Закончив разговор с Роджером Фаллетом, Лоу набрал междугородний номер и попросил к телефону доктора Оливера Рейлсбека, своего старого друга, с которым он учился в Стэнфордском университете. Они проговорили минут пятнадцать.
В половине десятого, выяснив у Оливера Рейлсбека все, что ему было нужно, Лоу прошел в ванную для гостей. Он убрал остатки вчерашнего разгрома. Стоя посреди маленькой комнатки, он внимательно вглядывался в зеркало, висевшее над умывальником. В нем не отражалось ничего, кроме его собственной персоны.
Он потрогал стекло и раму зеркала, потрогал умывальник. Прошлой ночью все было залито кровью, которую Мэри увидела и материализовала силой своего сознания. Густая влажная кровь была настоящей... и не настоящей. Кровь имела субстанцию; цвет, текстуру (пусть хоть на несколько секунд), но это была кровь не из этого мира.
Он подумал, чью боль и страдания воплощала она. Это могла быть символическая кровь той блондинки, чью смерть Мэри предсказала. А, может, стекавшая с пальцев Макса, это была кровь Мэри?
Предзнаменование смерти?
— Боже, помоги ей, — громко сказал Лоу.
Глава 14
Мэри устроилась на неудобном металлическом стуле, положив сумочку на колени, а руки на сумочку.
Макс сидел на стуле слева от нее. Он знал, она не выносила долгих разговоров с полицейскими и что сумрачная холодная атмосфера полицейского участка выводила ее из равновесия. Несколько раз за прошедшие четверть часа он незаметно, не привлекая внимания окружающих, брал ее за руку, чтобы успокоить. Как обычно, его присутствие поддерживало ее.
Лоу, перевернув стул спинкой вперед, уселся справа от нее, положив руки на спинку.
Комната пропахла устойчивым сигарным дымом. Верхней свет был слишком ярким. Единственным украшением была висевшая на стене фотография Дж. Эдгара Гувера, идола, которому поклонялся шеф полиции Патмор, и военный календарь с изображением различных для каждого месяца батальных сцен.
Джон Патмор, старший офицер полиции Кингз Пойнта, развалившись, сидел за своим письменным столом и вел деловой разговор с Перси Остерманом. Очевидно, шерифу пришлось потратить много красноречия, чтобы убедить Патмора пойти на сотрудничество с Мэри. Улыбка, скорее похожая на усмешку, все время играла в уголках тонкого рта Патмора.
Удивительно, но он производил впечатление очень мягкого человека. Ему было далеко за сорок. Круглолицый. Кареглазый. С мягкими чертами лица. Среднего роста и среднего веса.
Мэри беспокоило то, что, когда они разговаривали с секретаршей Патмора, они не объяснили серьезность случая. Лоу посоветовал ей не вдаваться в подробности, которые выходят за рамки обычного. Она не стала ничего рассказывать о летающих стеклянных собаках, о морских чайках-самоубийцах, о зеркале в ванной комнате, из которого текла кровь. Все это, по словам Лоу, только внесет смятение в голову Патмора.
После того, как Лоу объяснил, каков характер экстрасенсорного дара Мэри, она рассказала полицейскому, что массовые убийства последних нескольких дней были делом рук одного и того же человека, что именно он убил и молодую женщину в Кингз Пойнт прошедшей ночью (хотя тело ее до сих пор не найдено), и что сегодня в семь часов вечера он откроет стрельбу из ружья с одной из трех башен, обращенных к порту.
В конце концов Патмор попрощался с Перси Остерманом и положил трубку. Развалившись на своем кресле, почти минуту он молчал, уставившись в потолок. Он улыбался.
— Не надо расстраивать шефа, — сказал Лоу, обратившись к Мэри и Максу. — Время от времени он останавливается, чтобы подумать, и забывает вернуться назад.
Игнорируя слова Лоу, Патмор повернулся к Мэри.
— Мне это не нравится — убийца-лунатик в моем городе.
— Если мы... — начала она.
— Мне это не нравится ни на йоту, — прервал он ее, вытаскивая сигару из среднего ящика своего стола. — Я как шеф местной полиции обязан заботиться о безопасности жителей этого маленького городка.
— Мы могли бы...
— В каждой из этих трех башен — и это только потому, что Перси Остерман поручился за вас, хотя лично я сомневаюсь в этих парапсихических бреднях — в шесть часов вечера, то есть уже за час до события, будет находиться по моему человеку.
Не уверенная, что она правильно интерпретировала столь сложно составленную Патмором мысль, Мэри переспросила:
— То есть, вы поставите туда людей сегодня вечером?
Патмор мигнул. Он уже начал жевать кончик сигары. Вытащив ее изо рта, он заявил:
— Уже сейчас, я что, непонятно выразился?
— Вы должны извинить ее, шеф, — вмешался Лоу. — Она считает, что «синтаксис» — это деньги, которые церковь собирает с грешников[3].
К радости Мэри, полицейский и на этот раз проигнорировал слова Лоу.
— Расскажите подробно ваше видение еще раз, от начала и до конца, — сказал он.
Вздохнув, она расслабилась и начала рассказывать. «Этот кошмар, кажется, скоро завершится, — подумала она. — Так ли? Или это только начало?»
— С тобой все в порядке? — спросил Макс.
— Да, — солгала она.
Выйдя из здания полицейского управления, Мэри обратилась к Лоу:
— Знаешь, это оказалось гораздо проще, чем ты предполагал.
Лоу пожал плечами.
— Я поражен. Обычно, чтобы втемяшить ему в голову новую идею, нужна по меньшей мере хирургическая операция.
— Судя по всему, — отозвалась Мэри, — он гораздо больше слушает Перси Остермана, чем мы полагали.
— Верно, — ответил Лоу. — С одной стороны, это так. Но с другой стороны, это своеобразный способ самосохранения. Он понимает, что, если назовет тебя шарлатанкой и выкинет из кабинета, а затем убийца совершит это преступление, я со страниц своей газеты во весь голос буду кричать об отставке такого негодного шефа полиции. Я буду кричать в каждом выпуске, пока его не уволят.
Макс предложил оставить машины и пройтись пешком до залива.
— Мы сможем пообедать там в каком-нибудь ресторанчике и понаблюдать за яхтами.
Она шла между Лоу и Максом, и постепенно ее настроение поднималось. Под воздействием бриза запах сигары Патмора выветрился окончательно, вместе с ним улетучилось напряжение и беспокойство, охватившие ее в последние дни.
Погода улучшилась. Хотя небо все еще было затянуто облаками, хотя на завтра прогноз обещал дождь, это был один из лучших зимних дней в Южной Калифорнии. Температура поднялась до семидесяти градусов[4]. Воздух был настолько чист и свеж, что, казалось, его вовсе не существует. Это был такой замечательный день, что все приехавшие туда жители Восточного побережья были счастливы, что сдвинулись с места.
Не доходя квартала до залива, они наткнулись на зоомагазин, где в окне в клетке сидели два маленьких щенка спаниэля.
— Ой, какие они хорошенькие! — воскликнула Мэри.
Высвободившись из объятий Макса и Лоу, она приблизилась к окну.
Своими передними лапами щенки уперлись в решетку, примыкавшую к оконному стеклу, через него пытаясь ухватить зубами руку, которую протянула к ним она. Хвосты их бешено крутились взад и вперед.
— Никогда не любил собак, — сказал Лоу. — Они очень зависимы.
— Они прелестны, — отозвалась Мэри.
— И никогда не любил кошек.
— Почему? — спросил Макс.
— Они очень независимы.
— Да, с тобой непросто, — откликнулся Макс.
Улыбнувшись, Лоу проговорил:
— Да, я знаю, иногда я бываю грубым. Но я должен поддерживать свою репутацию. Не так ли?
Мэри разговаривала со щенками, заливавшимися лаем в витрине.
— Я знаю, как сильно ты любишь животных, — сказал Макс. — Я думал о том, чтобы подарить тебе к Рождеству собаку. Может, я так и сделаю.
— О нет, — сказала она, все еще не отрываясь от щенков. — Она умрет.
Лоу с любопытством взглянул на Мэри.
— Что за чушь ты несешь?
Воспоминания о многих кошках, собаках, кроликах и других животных, разрезанных на части, заполнили ее целиком.
Она отвернулась от спаниэлей.
— У Алана, когда он был ребенком, было много животных. Были и у меня. Но все они были замучены и убиты.
— Замучены и убиты? — переспросил Лоу. — Бог мой! Что ты такое говоришь?
— Это сделал сын Бертона Митчелла, — сказала Мэри. — Он считал, что я ложно обвинила его отца. И он пробирался в наше поместье и убивал наших животных. Одного за другим. Год за годом. Пока мы не перестали держать животных.
Нежно обняв ее, Макс сказал:
— А потому уже после того, как Митчелл повесился в своей камере, кошмары продолжали одолевать тебя.
Его серые глаза, обычно холодные и безучастные, наполнились симпатией и любовью.
— А я не знал, что у Бертона Митчелла была семья, — сказал Лоу.
— Жена и сын, — ответила Мэри. — Конечно, они сразу же съехали после... после того, как это случилось. Но они никогда не покидали город. Они всегда были где-то рядом.
Она бросила еще один взгляд на спаниэлей, но она уже не видела их: перед ее глазами стояли собаки Алана — мертвые собаки со сломанными ногами и ножевыми ранами, собаки с отрезанными головами, с выколотыми глазами...
— Сын Митчелла... — начал было Лоу.
— Не надо больше о нем, — вздрогнув от воспоминаний, попросила она. — Пошли в ресторан. Я хочу выпить.
* * *Мужской туалет в ресторане благоухал дезинфицирующим средством с ананасовой отдушкой.
После того как они помыли руки в двойной раковине (при этом Макс очень старался не замочить свой забинтованный палец), Лоу спросил:
— Я никогда не рассказывал тебе о моем друге Оливере Рейлсбеке?
— Нет. Не помню, — ответил Макс.
— Он возглавляет в Стэнфордском университете одну лабораторию, которая занимается новым типом исследований: они изучают все паранормальные явления — ясновидение, предсказания, психометрию, телепатию, телекинез, астральные проекты — все.
— Кажется, я начинаю вспоминать это имя, — сказал Макс.
Закрыв кран, он вытащил из ящика бумажное полотенце.
— По-моему, они просили Мэри поучаствовать в каких-то экспериментах, но она до сих пор не нашла времени.
— Только тогда, когда мы выяснили, что русские тратят почти миллиард в год, чтобы найти применение всем этим психическим феноменам в военном деле, Пентагон решился расстаться с несколькими баксами, чтобы начать самые общие исследования этих явлений. Лаборатория Оливера и отделение Доктора Райна в Дьюкском университете начали несколько лет назад исследования по этим вопросам.
— Мэри что-то делала по заданию Дьюкского университета.
— Сегодня утром я звонил Оливеру Рейлсбеку и спросил его мнение о том, что случилось у меня в доме вчера вечером, о крови, которая появилась на зеркале.
— И что он сказал?
— Он назвал это «эктоплазма».
— Мне знакомо это слово, — сказал Макс.
Выбросив бумажное полотенце, которым вытирал руки, он направился к двери.
— Постой, — остановил его Лоу. — Я бы не хотел обсуждать все это в присутствии Мэри.
Макс облокотился на стену.
— Продолжай.
— Оливер утверждает: то, что произошло, — это не единичный случай, как я думал — подобные явления происходят во время сеансов.
Макс поднял брови.
— Твой друг тратит деньги налогоплательщиков на то, чтобы изучать сеансы? Эти идиотские собрания в темных комнатах со свечами, участники которых, желающие побеседовать со своими умершими родственниками, быстренько избавляются от своих денег?