Она улыбнулась.
— Мужчина твоих размеров выглядит очень привлекательно в пижаме.
— Мэри...
— Особенно в желтой. Тебе надо носить только куртку.
— Ты пытаешься уйти от разговора. — Он подошел к краю кровати. — Что произошло со стеклянными собаками?
— Каувел просто хочет, чтобы я за них заплатила, — сказала она беспечно.
— Он не говорил о деньгах.
— Но именно их он и хотел выудить.
— Он человек не такого сорта, — возразил Макс.
— Я оплачу половину стоимости собак.
— В этом нет необходимости, — уже более раздраженно заметил он.
— Знаю, — сказала она спокойно. — Ведь я их не разбивала.
— Я хочу сказать, Каувел не говорил о том, что ему надо заплатить. Ты пытаешься уйти от разговора о главном.
— Хорошо, хорошо. Итак, каким образом я смогла заставить собак летать по воздуху?
— Бессознательно. Каувел говорит...
— Психиатры в таком случае всегда ссылаются на бессознательное.
— А кто докажет, что они не правы?
— Они — глупы.
— Мэри...
— А с твоей стороны — глупо верить Каувелу.
Она не хотела спорить — она просто перестала себя контролировать. Ее напугало то, какой оборот принял их разговор, хотя она и не могла понять, почему это должно было ее напугать. Знание чего-то, неведомого другим, находившееся внутри нее самой, вселяло в нее ужас, хотя она никак не могла разобраться, что же это могло быть.
Стоя в позе проповедника и держа в руках книгу, будто это Библия, Макс спросил:
— Ты будешь слушать?
Она отрицательно покачала головой, давая ему понять, что считает его слишком раздраженным, чтобы продолжать разговор.
— Если я виновата в том, что его фигурки разбились, то почему бы не обвинить меня и в том, что где-то на Востоке плохая погода, или считать меня ответственной за войну в Африке, за инфляцию, за нищету, за плохой урожай в этом году?
— Это — сарказм?
— Ты вынудил меня.
К сожалению, транквилизаторы мало чем помогли. Она испытывала сильное внутреннее напряжение, ее знобило. Подобно водорослям на мелководье, которые трепещут от слабого течения, предшествующего шторму, у нее было нервное предчувствие существования какой-то невидимой силы, которая уничтожит ее.
Неожиданно она почувствовала, что источник ее страха — Макс.
«Это полная бессмыслица, — подумала она. — Макс не представляет для меня никакой опасности. Он пытается помочь мне найти истину, вот и все».
Обескураженная, смущенная, на грани отключения, она откинулась на подушку.
Макс открыл книгу, которую начал читать, и прочел спокойным, но внушительным голосом:
— Телекинез является способностью передвигать предметы или производить какие-то изменения в предметах просто силой своей воли. О таких феноменальных явлениях чаще и подробнее всего сообщалось в период кризисов или в обстановке тяжелых стрессов. Например, автомобиль поднимался вверх над ранеными людьми, или обломки металла уносились из погибавшего в огне или разрушенного здания.
— Я знаю, что такое телекинез, — сказала она.
Не обратив внимания на ее слова, Макс продолжал читать:
— Телекинез часто ошибочно принимают за деятельность полтергейстов, которые любят поиграть, а временами оказываются злыми духами. Существование полтергейстов как астральных существ спорно и, разумеется, бездоказательно. Надо заметить, в большинстве домов, где появлялись полтергейсты, проживали девушки или юноши с серьезными схожими проблемами, или кто-либо с сильным нервным напряжением. Надо добавить, часто феноменальные явления со всей атрибутикой деятельности полтергейстов являются, как правило, результатом бессознательного телекинеза.
— Это ужасно, — сказала она. — Зачем мне запускать этих собак вокруг комнаты как раз в тот момент, когда я собиралась увидеть в своем видении лицо убийцы?
— На самом деле, ты совсем не хотела увидеть его лицо, и твое подсознание сбросило эти фигурки, чтобы вызволить тебя из твоего видения.
— Это абсурд! Я хотела увидеть его. Я хотела остановить этого человека, чтобы он не убил вновь.
Тяжелый взгляд серых глаз Макса сверлил ее, подобно ножам.
— А ты уверена, что хотела остановить его?
— Что за вопрос?
Он вздохнул.
— Знаешь, что я думаю? Мне кажется, через свои способности ясновидящей твое сознание подсказало тебе, что этот маньяк убьет тебя, если ты начнешь его преследовать. Ты увидела, что, возможно, это произойдет в будущем, и ты изо всех сил пыталась избежать этого.
Очень удивленная, она сказала:
— Да ничего подобного.
— Боль, которую ты испытывала...
— ...Была болью жертвы. Это не было предзнаменованием моей собственной смерти.
— Может, осознанно ты и не ощущала опасности, — начал Макс, — но на подсознательном уровне, возможно, ты видела, что станешь жертвой, если будешь продолжать преследование в этом деле. Это бы объяснило, почему ты пытаешься сбить сама себя с толку разговорами о полтергейстах и о вселении духов.
— Я не собираюсь умирать, — резко возразила она. — И не скрываюсь от чего-либо подобного.
— А почему же ты боишься хотя бы просто взглянуть на это?
— Я не боюсь.
— Думаю, что боишься.
— Я не хитрю с тобой. И не лгу.
— Мэри, я пытаюсь помочь тебе.
— Тогда поверь мне!
Он бросил на нее насмешливый взгляд.
— Ты не должна кричать на меня.
— Ты же никогда не слышишь меня, если я не кричу.
— Мэри, почему ты хочешь спорить?
«Я не хочу, — подумала она. — Останови меня. Сдержи меня».
— Это ты начал, — сказала она.
— Я только просил тебя рассмотреть альтернативу твоей версии о вселении душ. А ты реагируешь крайне резко.
«Знаю, — думала она. — Знаю, что я так реагирую. Но я не знаю, почему. Я не хочу причинять тебе боль. Ты нужен мне».
Но вслух она только сказала:
— Послушать тебя, так я никогда и ни в чем не была права. У меня всегда либо слишком бурная реакция, либо я ошибаюсь, либо иду неверным путем, либо что-то путаю. Ты обращаешься со мной, как с ребенком...
— Ты сама относишься к себе со снисхождением.
— ...с таким глупым маленьким ребенком. «Обними меня крепко, поцелуй меня, люби меня, — думала она. — Пожалуйста, заставь меня остановиться. Я не хочу ссоры. Я же страдаю от этого».
Он направился к двери.
— Сейчас не время для подобных разговоров. Ты не настроена на конструктивную критику.
— Потому что я веду себя как ребенок?
— Да.
— Иногда ты затрахиваешь меня словами до смерти.
Он остановился и повернулся к ней.
— Ты похожа на ребенка, — сказал он спокойно. — Ты подобна ребенку, который пытается поразить взрослых как можно большим количеством грязных слов.
Она открыла книгу на странице, которую заложила, и, отказываясь понимать его, сделала вид, что читает.
* * *Ей легче было вынести нестерпимую боль, чем хоть на время быть оторванной от Макса. Когда они ссорились, что бывало очень редко, она чувствовала себя несчастной. Два или три часа молчания, которые неизменно следовали за их ссорой, в которой обычно была виновата именно она, были для нее невыносимы.
Остаток вечера она провела в постели, пытаясь вникнуть в работу Колина Вильсона «Оккультные науки». Но, начав читать новую страницу, она уже не могла вспомнить, что было написано на предыдущей.
Макс оставался на своей стороне постели, читая роман и потягивая трубку. Вполне вероятно, что он тоже витал где-то за тысячу миль.
Одиннадцатичасовые новости, которые она включила с помощью пульта дистанционного управления, вынесли в заголовок самого главного события ужасную историю кровавой бойни в салоне красоты в Санта-Ане. Показали заснятый на пленку, залитый кровью салон и дали интервью с офицером полиции, который, однако, ничего не мог сказать.
— Видишь, — сказала Мэри, — я была права относительно медицинских сестер. Я оказалась права и относительно салона красоты. И, Бог свидетель, я также права относительно Ричарда Лингарда.
Уже в тот момент, когда она произносила эти слова, она пожалела об этом, а также о тоне, каким они были сказаны.
Он взглянул на нее, но ничего не сказал.
Она отвернулась и уткнулась в книгу. Она вовсе не собиралась возобновлять спор. Как раз наоборот. Она хотела вызвать его еще раз на разговор. Ей нужно было слышать его голос.
Хотя она часто затевала споры, взять на себя инициативу, чтобы подвести под любым спором черту, она не могла. Психологически она была не в состоянии сделать первый шаг к примирению. Она предоставляла сделать это мужчине. Всегда. Она знала, что не права, но ничего не могла изменить.
Она полагала, что этот ее комплекс неполноценности уходил корнями к событиям, связанным с гибелью отца. Он оставил ее одну так внезапно, что и теперь временами она чувствовала себя покинутой. Всю свою сознательную жизнь она беспокоилась, чтобы мужчина не ушел от нее раньше, чем она будет готова порвать с ним отношения.
Само собой, у нее и в мыслях не было быть когда-либо готовой к тому, чтобы покончить со своим замужеством. Это было навсегда. Поэтому, если она ссорилась с Максом или у неё возникали опасения, что он может уйти, она старалась подтолкнуть его первым поднять оливковую ветвь. Это было испытание, которое он мог преодолеть только в том случае, если был способен пожертвовать своей гордостью в большей степени, чем она. И когда он поступал именно так, это служило доказательством того, что он любит ее и никогда ее не покинет, как в свое время сделал ее отец.
Смерть ее отца имела большее значение в ее жизни, чем то, что сделал с ней Бертон Митчелл, чем что бы то ни было.
Почему доктор Каувел не смог этого понять?
* * *В полной темноте, в спальне, когда стало очевидно, что ни один из них не может уснуть, Макс коснулся ее плеча. Это прикосновение вызвало в ней такую же дрожь, как вызывает постукивание металлической палочки по хрусталю. Трепет, который она испытала, не поддавался контролю — она была сломлена. С рыданиями она бросилась к нему в объятия.
Он не произнес ни слова. Слова больше не имели значения. Несколько минут он подержал ее в своих объятиях, а потом стал гладить и ласкать ее волосы. Он провел рукой по ее шелковой пижаме: по спине, по бедрам. Медленными, теплыми движениями. Расстегнув две пуговицы на рубашке, он просунул руку внутрь и ощутил прикосновение ее теплой груди, коснувшись пальцами ее соска. Она, прижавшись губами к его шее, почувствовала силу его мышц. Его ровно бьющийся пульс передался ей через прикосновение губ. Он сбросил с нее одежду, затем с себя. Ее обнаженное тело ощутило прикосновение повязки на его руке.
— Твой палец, — проговорила она.
— С ним все в порядке.
— Порез может открыться, — настаивала она. — Рана может опять начать кровоточить.
— Тс-с-с, — ответил он.
Он не был расположен к страстным порывам, и, хотя она не сказала ни слова, он понимал, что она настроена так же. Он поднялся над ней в полной темноте, будто намереваясь лететь, и приник к ней. Хотя она и не ожидала ничего, кроме самой обычной радости, которую дарит близость, уже через минуту она испытала наивысшее блаженство. Не слишком сильное, но доставляющее тихое удовольствие. Однако, когда она дошла до этого во второй раз, за миг до того, как кончил он, она вскрикнула от перенесенного блаженства.
Какое-то время она лежала рядом с ним, держа его за руку. Потом она сказала:
— Никогда не покидай меня. Оставайся со мной столько, сколько я проживу.
— Столько, сколько ты проживешь, — ответил Макс.
* * *В среду, в половине шестого утра, когда Мэри была еще во власти ночных кошмаров и видения следующего преступления убийцы, ее сон был прерван звуком ружейного выстрела. Один оглушительный выстрел, над самым ухом. Он отозвался от стен спальни тяжелым «бом». Она вскочила, сбросила одеяло и простыни и спустила с постели ноги.
— Макс! Что случилось? Макс!
Он зажег лампу и вскочил с постели. Ничего не понимая, он стоял, щурясь от света.
Зажженный свет резал ей глаза. И, хотя она вынуждена была зажмурить их, она успела заметить, что никакого постороннего вторжения в комнату не было.
Макс повернулся к заряженному пистолету, который он держал на ночном столике. Его там не было.
— А где пистолет? — спросил он.
— Я до него не дотрагивалась, — ответила она.
Позже, когда ее глаза освоились со светом, она увидела пистолет. Он плавал в воздухе, у самых ножек кровати, плавал в пяти футах от пола, будто он был закреплен на проволоке, если не считать того, что никакой проволоки там не было. Дуло пистолета было направлено на нее.
Полтергейст.
— Господи! — выдохнул Макс.
И, хотя пальца, который бы нажал на курок, не было видно, прозвучал второй выстрел. Пуля вонзилась в изголовье кровати в нескольких футах от лица Мэри.
Ее охватила паника. Подскакивая и подвывая, она бросилась в противоположную сторону комнаты, сжавшись в комок, будто она была калекой. Пистолет взял левее, держа ее под прицелом. Она добежала до угла и остановилась. Ей казалось, что она в ловушке. Она сообразила, что ей надо перебраться на другую сторону комнаты, где она, по крайней мере, сможет запереться в ванной.
Третий выстрел бал направлен в пол, рядом с ее ногами. Куски плетеного коврика и деревянные щепки полетели в разные стороны.
— Макс!
Он метнулся к пистолету, но тот ускользнул от него. Пистолет поднимался и падал, скользил из стороны в сторону, ходил зигзагами, вовлекая его в дурацкий танец.
Она смотрела на то, что скрывалось позади.
Позади ничего не было.
Четвертая пуля прошла у нее над головой, вонзившись в раму картины под стеклом, на которой был изображен берег и порт Ньюпорта.
Наконец Макс сумел схватить пистолет и зажать его в руке. Дуло плясало у него в руках, пока он не направил его себе в грудь. Он весь взмок, стараясь вырвать оружие из рук, которые он не мог видеть. Удивительно, но через несколько секунд невидимый противник отступил, и Макс остался с призом.
Она стояла, прижавшись лицом к стене и закрыв лицо руками. Она никак не могла оторвать взгляд от дула пистолета.
— Все кончилось, — сказал Макс, направившись к ней. — Ты в безопасности.
— Ради Бога, разряди его, — попросила она, указывая на пистолет в его руках.
Он остановился, взглянул на пистолет и вытащил из него магазин с патронами.
— Все патроны надо вытащить из магазина, — сказала она.
— Сомневаюсь, что в этом есть необходимость, если я...
— Сделай это!
Его большие руки дрожали, когда он вытаскивал патроны из магазина. Он разложил все это на кровати: пистолет, пустой магазин, патроны. Около минуты он изучающе разглядывал их. Ни один из них не сдвинулся с места.
— Что это было? — спросил он.
— Полтергейст.
— Что бы это ни было — он все еще здесь?
Она, закрыв глаза, старалась расслабиться, старалась почувствовать. Мгновение спустя она произнесла:
— Нет. Он ушел.
Среда, 23 декабря
Глава 10
Перси Остерман, шериф округа Оранж, открыл перед Максом и Мэри дверь и жестом пригласил их пройти.
Комната была серого цвета. Серого цвета краска, серого цвета плитка на полу, серые и пыльные оконные занавески. Несколько серых полок с металлической окантовкой были укреплены на одной стене, а у стены напротив стояли набитые папками шкафы со стальными дверцами. Еще несколько предметов мебели было отделано нержавеющей сталью и серым кожезаменителем. Плафоны на потолке тоже были серые, а приглушенное флюоресцентное освещение усиливало вокруг игру света и тени.
Единственными светлыми пятнами в комнате были хорошо вычищенные фаянсовые раковины и стол с уклоном для проведения аутопсии. Он был ослепительно белым, с отполированной до блеска арматурой из нержавеющей стали.
Сам шериф состоял только из прямых линий и острых углов. Он был такого же высокого роста, как и Макс, но фунтов на сорок легче, и значительно уступал ему в мускулатуре. И, тем не менее, он не производил впечатления хилого и слабого. У него были крупные, костистые руки, почти лишенные подкожного слоя жира, и пальцы, как когти. Плечи несколько выдавались вперед. Шея была тонкая, с выступающим кадыком. На его румяном загорелом лице сверкали быстрые, нервные глаза странного оттенка светлого янтаря.
Нахмуренные брови Остермана казались грозными, а улыбка легкой и доброй. Однако он никогда не улыбался, когда открывал один из шести больших шкафов и снимал покрывало с лица трупа.
Мэри отошла от Макса и придвинулась поближе к умершему.
— Киле Нолан, — сказал Остерман. — Владелец салона красоты. И работал там парикмахером.
Нолан был невысокого роста, широкоплечий и широкогрудый. Лысый. С подстриженными усами. «Если бы ему сбрить усы, — подумала Мэри, — он был бы похож на актера Эдварда Аснера».
Положив одну руку на шкаф, она стала ждать, когда у нее начнется состояние экстрасенсорного восприятия. И, хотя она не понимала, как и почему, она знала, что в течение какого-то времени после смерти умершие сохраняют вокруг себя энергетическое поле, своего рода невидимую капсулу, в которой заключена память, яркие картины их жизни и особенно их последние минуты. Обычно контакт с жертвой убийства или с вещами, принадлежавшими жертве, генерирует стремительный поток образов ясновидения, временами ясных, как сама реальность, а временами — безнадежно смазанных и бессмысленных. Большинство из них связаны с моментом смерти и с идентификацией убийцы. В этом же деле, впервые в ее практике, она не воспринимала абсолютно ничего. Даже никакого, хотя бы слабого, движения или каких-либо красок.
Она дотронулась до холодного лица умершего.
Все равно — ничего.
Остерман закрыл шкаф и открыл другой, стоявший рядом. Отдернув покрывало, он сказал: