– Ты услышишь, – пообещал он. – Этого нельзя будет не услышать.
– А как зовут твою певицу? – вспомнила Лера.
– Тамара Веселовская, – ответил он.
Можно было только радоваться, что все так совпало – просто вечер в вечер! Ремонт был окончен, певица нашлась, и, главное, Митя понял, какую оперу хочет ставить.
Уже на следующий день Лера почувствовала, как преобразился театр. Митина энергия взбудоражила всех, и все мгновенно завертелось каким-то новым колесом. Он готовил концертную программу к открытию, репетировал с солистами, с хором, что-то обсуждал с художником, которому заказывалось оформление…
Все репетиции переместились наконец в Ливнево, и музыка не умолкала с утра до позднего вечера. Лера слышала ее постоянно, каждую минуту, и радовалась тому, что уже привыкла к ней. Когда бы она ни заглянула в зал, Митя был там; он и в кабинете своем почти не показывался. Вообще-то Лера могла уже даже и не заглядывать: чувствовала его присутствие по тому, как звучала музыка.
Она наконец выбрала себе место для кабинета, и наконец он был отделан так, что сюда не стыдно было приглашать людей, – не хуже, чем в Петровских линиях. С одними только дизайнерами, подбиравшими цветы, Лера сама просидела два часа!
Весь ее кабинет был разделен легкими перегородками, которые можно было переставлять как душе угодно, и только одна внутренняя, не достающая до потолка стена была сделана из стеклянных кирпичей. Когда Лера включала все верхние светильники – они были прикреплены к причудливо изогнутой планке, вьющейся по всему потолку, – свет начинал играть в стеклянных кирпичах, рождая необычные блики.
Лера перезнакомилась со всеми Митиными артистами и почти со всеми музыкантами. Но все-таки оркестр был большой, и всех узнать как следует она еще просто не успела.
– Всех узнаешь, милая, – посмеивался Митя. – Раз уж взялась! Все еще впереди: квартиры, детей в садики устраивать… А ты как думала?
Лера именно так и думала, и такое будущее вовсе не казалось ей мрачным. Ей так нравилось здесь работать – до самозабвения! Все нравилось, даже вникать в работу гримеров и костюмеров.
Во всем здесь была Митина душа, и ничего не могло казаться неважным.
Тамару Веселовскую она увидела через два дня после ночных посиделок. Правда, увидела мельком, на ходу: та шла в гримерную перед началом репетиции. Но и этих нескольких секунд, когда они разминулись в коридоре и Тамара подняла на нее глаза, Лере было вполне достаточно для того, чтобы оценить ее внешность.
Конечно, Тамара Веселовская была удивительно красива, такую на улице увидишь – и то ахнешь, а уж на сцене!.. Темные волосы волнами разлетались по ее плечам, и такими же волнами разлетались рукава белого шелкового платья с высоким лифом и пышной юбкой, подчеркивающей тонкую талию. Лера не успела рассмотреть, какого цвета у нее глаза, – поняла только, что они большие, прозрачные и сразу заметны на тонком лице.
Но в Тамариных глазах, которые та вскинула на нее всего на мгновение, Лера увидела другое – то, что вдруг показалось ей знакомым. В них была отрешенность – такая знакомая, мучительно знакомая, та самая, что преображала Митино лицо, когда он вслушивался в неведомые звуки…
Взглянув на Леру, Тамара едва ли ее заметила – и пошла дальше, оставив в воздухе горьковатый миндальный запах духов. Лера едва удержалась от того, чтобы обернуться и проводить ее взглядом. Она не могла понять, какое чувство вызвала у нее эта мимолетная первая встреча.
Но особенно прислушиваться к своим чувствам было в этот момент некогда. Лера как раз спешила к выходу, потому что увидела из своего окна на втором этаже, как к дальнему углу парка, где и было заморожено чье-то невыясненное строительство, подъехал массивный зеленый «Лендровер».
Лера терпеть не могла подобных машин, зная, кому они обычно принадлежат, и ничего хорошего с появлением этого джипа не связывала.
«Еще бы два дня – и забор бы уже стоял…» – тоскливо подумала она.
Как будто забор мог остановить непрошеных гостей!
– Вы кого-нибудь ищете? – издалека окликнула она двоих мужчин, вышедших из машины и неторопливо обходящих площадку.
– Никого не ищем, – невозмутимо ответил один из них – потолще, в шелковой рубашке, на которой во множестве были изображены виды Рио-де-Жанейро. – Кого нам искать? Приехали вот взглянуть, когда технику подгонять.
Лера почувствовала, как сердце у нее забилось стремительно и испуганно.
– Какую же технику? – поинтересовалась она, стараясь казаться невозмутимой и не сомневаясь, что ей это вполне удалось.
– Строительную, девушка, – улыбаясь, охотно объяснил второй, пошустрее. – С деньгами мы разобрались как раз, теперь и продолжим строительство! На законном, так сказать, основании.
– И что же вы собираетесь строить, можно поинтересоваться? – ослепительно улыбаясь в ответ, спросила Лера.
– Отчего же нельзя – конечно, можно! Спортивно-оздоровительный комплекс, другое в парках строить не дозволено.
– Что-о? – На этот раз она не смогла сохранить невозмутимость. – Это что же, интересно? Баню, бассейн?
– Нет, зачем, – вступил в разговор толстый. – Это у нас будет гараж. Небольшой, на двадцать машин. А при нем тренажерный зал – спортивно-оздоровительный.
– И вы уверены, что вам это разрешено? – снова спросила Лера.
– Совершенно уверен, – отрезал толстый. – А вы, видно, директор здешняя будете? С документами желаете ознакомиться? Милости прошу! – Он сделал широкий жест волосатой рукой. – У нас тут как раз офис через дорогу – соседи!
С этими словами он протянул Лере визитную карточку, на которой она, скосив глаза, прочитала мимоходом: АО «Мосинвестстрой», господин какой-то, генеральный директор.
– Непременно зайду, – кивнула Лера. – И не позже как послезавтра. А то потом, знаете ли, ограду будем устанавливать, хотелось бы выяснить все обстоятельства.
– С оградой погодите, – распорядился генеральный директор. – Звоните, заходите, какие проблемы? Мы солидные люди, не шпана какая-нибудь, любой вопрос всегда решим. Поехали, Григорий!
И, не обращая больше внимания на Леру, незваные посетители направились к своему «Лендроверу».
«Спортивно-оздоровительный гараж! – подумала Лера. – Этого мне только не хватало!»
Она понимала, что до сих пор ей везло. Даже то, чего она забыть не могла, – то, что произошло с Митей, – можно было считать везением по сравнению с тем, что могло бы быть. Земля в таких парках, как ливневский, была дороже золота; Лера до сих пор не могла взять в толк, как это им безропотно отдали такое богатство.
Она даже Митю об этом спросила, но он, по своему обыкновению, только улыбнулся.
– Наука убеждать, – сказал он. – Ты Цицерона читала? А Демосфена?
Демосфен был совершенно ни при чем, это ясно, но ничего более вразумительного Митя не говорил.
Поэтому Лера даже не слишком удивилась, услышав про гаражи. Смешно было только, что они назывались спортивно-оздоровительным комплексом, но и это было понятно. Видно, господин из «Лендровера» тоже побывал в организации с непроизносимым названием и отлично знал, как надо поименовать то, что строится в парке.
«И что теперь делать? – размышляла Лера. – Да мы бы лучше сами там гаражи построили – можно подумать, нам не нужны! Нет, не отдам, ни за что не отдам! Придется к Глушенко идти, – без особенной радости подумала она. – Сказать-то ничего не скажет, но едва ли обрадуется…»
То, что ей предстояло решить сейчас, не относилось впрямую к сфере безопасности, и Лера чувствовала неловкость оттого, что Глушенко будет заниматься проблемами ее выгоды и невыгоды.
Ей стало обидно чуть не до слез. И тут же она почувствовала, как поднимается в ней то, чего она иногда и сама в себе боялась: несмиримое упорство. Мама с детства ей говорила: «Лерочка, нельзя так, надо иногда уступать, ты же видишь, силы не равны…»
Вообще-то в последние годы Лера успела научиться идти на компромисс, но сейчас она не была уверена в том, что это надо делать. Что это за люди, насколько они сильны и влиятельны, не лучше ли сразу дать им понять, кто здесь хозяин?
В таком странном, задумчиво-упорно-сердитом состоянии Лера шла по дорожке, ведущей из дальнего угла парка к театру. Шла и сердилась на себя. Как раз тогда, когда надо было сосредоточиться и просчитать варианты, она почему-то не могла этого сделать из-за неожиданной и необъяснимой рассеянности!
После многодневной августовской жары утром наконец-то прошел дождь, и теперь в парке было прохладно. Солнце пронизывало аллеи длинными предвечерними лучами, Лера шла по мокрой песчаной дорожке под липами, и волосы ее золотились так, как будто последние солнечные лучи путались в них.
Она сама не понимала, отчего так тяжело у нее на сердце – неужели из-за дурацкого разговора черт знает с кем? Неужели из-за этого не замечает она, как неназываемо, пронзительно красив августовский парк, и старые деревья, и длинные корни их, выползающие на дорожку?
Впрочем, корней-то она не замечала напрасно. Дойдя до середины аллеи, Лера споткнулась именно об извилистый древесный корень – и, оскользнувшись на мокром песке, упала почти навзничь. Высокий каблук ее новой туфельки хрустнул, как будто жалобно вскрикнул.
Поднявшись, Лера тут же поняла, что каблук отломан напрочь. И кружева на бежевом льняном платье вымазаны мокрой грязью, и ссадина красуется на локте.
«Всегда так – одно к одному! – еще больше рассердилась она. – Да что это со мной, в самом деле?»
Лера доковыляла до пенька в тени высокого дерева и, присев на него, разглядывала каблук, пытаясь понять, что с ним надо сделать, чтобы добрести до театра.
– А ничего не сделаете, – вдруг услышала она и, подняв глаза, увидела в двух шагах от себя Александра Ивановича собственной персоной.
Он стоял на мокрой дорожке, смотрел на Леру со знакомым «крутым» прищуром и говорил так, словно она вслух спросила его, что ей делать с отломанным каблуком.
И, как ни странно, едва она увидела Александра Ивановича, все ее необъяснимое раздражение улетучилось мгновенно, как будто его вовсе и не бывало.
– Здравствуйте, Саня! – сказала Лера. – А вы что здесь делаете?
– Ничего, – пожал он плечами. – Мимо ехал, дай, думаю, заеду, проведаю знакомую. Может, и я на что сгожусь. И надо же – она идет себе по дорожке и вдруг падает на ровном месте, а я ее даже подхватить не успеваю! Зря, выходит, приехал?
Услышав его голос, Лера не выдержала и улыбнулась – сама не понимая, чему. И тут же он улыбнулся ей в ответ, и она снова поразилась, как мгновенно распахнулись его глаза, осветив все Санино юное лицо необыкновенным синим светом.
– Думаете, нельзя его даже на пять минут как-нибудь обратно приставить? – спросила она.
– Не-а, – покачал головой Саня и тут же посоветовал: – А вы и второй отломайте. Помните, как по телевизору, в рекламе про свежее решение?
– Не помню, – сказала Лера, не переставая улыбаться. – Да я ее и не видела, эту рекламу.
За те несколько минут, что он стоял в двух шагах от нее на дорожке, Саня не произнес ничего, кроме какой-то ерунды. Про свежее решение из рекламы… И одет он был все в того же разноцветного Версаче, обожаемого всеми нуворишами; «медузки» проступали даже на ткани голубой рубашки.
Но самое удивительное заключалось в том, что это было совершенно неважно – что он говорит и во что он одет. Что-то в нем было такое особенное, что делало это неважным, а что – Лера понять не могла. Но чувствовала себя с ним легко и беспечально.
– Что ж, придется, – вздохнула она, снимая вторую туфельку. – Ого, как держится крепко! Как еще тот так легко отломался?
– Давайте я, – протянул руку Саня. – Ломать не строить, это мы мигом.
Он подержал в руке туфельку, коснулся пальцем кружевного бантика над каблуком.
– Красиво… Даже жалко ломать!
Потом Саня одним движением отломал каблук и вернул туфельку Лере.
– А вам так даже лучше, – сказал он, когда она надела туфли и поднялась с пенька. – Правда, лучше! Вы тогда такая маленькая… – И, поймав Лерин недоуменный взгляд, Саня объяснил, глядя на нее чуть исподлобья: – Я же сам невысокий, вот мне и нравится, когда вы маленькая.
Тут уж Лера не выдержала и расхохоталась.
– Ох, Саня! – сказала она, вытирая выступившие от смеха слезы. – Как же вы говорите… чудесно!
– Разве? – Улыбка не сходила с его лица. – Ну, может быть. А почему это вы шли такая задумчивая, что под ноги даже не смотрели?
– Да так… – Лера перестала улыбаться. – Разговор был неприятный.
– С кем? – быстро спросил Саня.
Лицо его мгновенно стало серьезным, даже настороженным.
– Да черт их знает! Я еще не поняла. Свалились как снег на голову со своим спортивно-оздоровительным гаражом.
Они медленно пошли к театру; отломанные каблуки Лера держала в руках.
– Ну так давайте я узнаю, – предложил Саня, выслушав ее короткий рассказ. – Чего мне, это ж плевое дело! Да я их и знаю, кажется… Как, вы сказали, они называются?
– Да вот. – Лера протянула ему визитку гендиректора.
Повертев ее в руках, Саня неожиданно сказал:
– Надо отступиться, Лера.
– Но почему? – возмущенно воскликнула она.
– Надо – и все. Спать крепче будете.
– Но мне жалко им отдавать! – снова рассердилась Лера. – Мне самой гаражи нужны, с какой же радости?..
– Это-то понятно – кому ж не нужны! – усмехнулся он. – Ну так надо договориться, поторговаться надо. А напролом нельзя. Может, припугнуть немного, только не слишком, а то как бы самой не нарваться… Да что я вас учу – вы, наверно, и сами знаете.
– Знаю… – протянула она. – Но я, правду сказать, боюсь немножко.
Они остановились у театрального крыльца. Саня поднялся на две ступеньки, а Лера ожидающе смотрела на него снизу.
– Вы хотите, чтобы я вам помог? – медленно спросил он.
– Нет, – твердо ответила Лера. – Извините, Саня, но – не хочу.
– Ну и правильно, – согласился он, но голос у него стал какой-то грустный. – Договорились же: лучше не начинаться… А вы мне показали бы театр ваш! – вдруг попросил он. – Снаружи-то красиво…
– И внутри теперь красиво, – сказала Лера. – Конечно, покажу, с удовольствием! Пойдемте.
Они поднялись на крыльцо, и Лера распахнула перед Саней двери, с радостью представляя, как должно восхитить постороннего человека то, что он увидит здесь впервые: эта ясная красота, благородство, утонченность форм и очертаний.
Она удивилась, заметив, что ее спутник, наоборот, помрачнел, когда они вошли в просторный вестибюль и стали подниматься на второй этаж по центральной, парадной лестнице в зеркалах. Лера просто понять не могла, что это с ним произошло так мгновенно, отчего он так явно замкнулся и притих.
– Вам не нравится? – осторожно спросила она.
– Нет, почему… – нехотя ответил Саня. – Очень красиво.
Лера успела еще удивиться тому, как изменился даже его тон, – но тут же забыла об этом…
Они остановились перед дверью зала, и за дверью звучал голос.
Тамара пела по-итальянски, но, хотя Лера неплохо знала язык еще с университетских пор, – она не сумела понять ни слова. Она просто не могла сосредоточиться ни на отдельных словах, ни даже на общем смысле. Звуки лились таким единым, свободным и полным потоком, что ни один из них нельзя было отделить и выделить. Лера не знала, что это называется кантиленой.
Но и не надо было ничего знать.
Ничего не существовало в мире – только этот голос, отдельный от всего и все в себя вместивший.
И тут Лера почувствовала, что ее охватывает страх – непонятный, необъяснимый! Все оборвалось у нее в груди, как будто она заглянула в разверзшуюся пропасть. Тамара пела, голос ее то лился, то летел, и сердце у Леры тоже улетало куда-то – в пустоту. Она приложила руки к горлу, словно хотела остановить свое сердце, удержать его, – и тихо приоткрыла двери зала.
В зале стоял полумрак, а сцена была ярко освещена. Тамара пела, стоя на сцене у рояля, а Митя сидел в зале и слушал. Кажется, в зале был еще кто-то, и аккомпаниатор сидел за роялем. Но Лера видела только их двоих – соединенных незримой и прочной нитью Тамариного голоса и Митиного внимания. Никого больше невозможно было увидеть, потому что никто им был не нужен.
Забыв обо всем, Лера отступила на шаг назад и пошла прочь от двери зала.
Она не помнила, куда шла по коридору, и удивилась, когда, остановившись у выхода из ложи бенуара, увидела рядом с собою Саню.
– Что же, не покажете, значит, театр? – тихо спросил он, останавливаясь вместе с нею.
– Ох, Саня, извините…
Невозможно было обидеть ни в чем не повинного человека, и это заставило Леру сдержать то непонятное, что происходило в ней сейчас.
– Может быть, в другой раз, а? – спросила она. – Вы меня правда извините, Саня, я что-то… Что-то плохо себя почувствовала! Вы мне позвоните завтра, хорошо? И мы с вами договоримся, когда вы придете. А скоро у нас открытие сезона, и я вас, конечно, приглашу.
Он кивнул, соглашаясь, но не уходил, а смотрел на нее, не отводя глаз. Лера хотела еще раз извиниться, еще раз сказать, что разболелась голова… Но вдруг представила, что вот сейчас и он уйдет, и она останется наедине со своим необъяснимым страхом, – и неожиданно для себя спросила:
– А знаете что – вы очень заняты сейчас?
– Нет, – быстро ответил он. – Вообще не занят.
– Тогда, может быть, мы выедем с вами вместе? Мне ведь каблуки надо прибить, не могу же я так и ходить до вечера, правда?
Санино лицо тут же просияло.
– Ну конечно! – воскликнул он. – Да я вас просто отвезу – ну, куда там… с каблуками, а потом обратно привезу, и все! Или хотите, я вам другие туфли куплю, это даже быстрее будет?
– Нет, спасибо, – улыбнулась его непосредственности Лера. – Мне эти очень нравятся.
Ей легко было с ним, и страх отступил незаметно.
Ездил он, как и следовало ожидать, на огромном «Навигаторе».