Бог одержимых
Владимир Яценко
СВЕЖАЯ КРОВЬ
Григорий опасливо покосился на оранжевый пар, вьющийся над кружкой, и напомнил:
- Девушка, я заказывал чай...
Официантка хмыкнула, сбросила с подноса на стол тарелки, завернутые в салфетку вилку и нож, и ушла.
- Не пей, козленочком станешь... - негромко сказал кто-то из соседей.
Григорий с тоской посмотрел вслед официантке - "так себе", а голос проигнорировал: ссориться с местными - что в колодец плевать. Официантка скрылась за стойкой бара, возле которой не терял надежды наладить общение с залом невысокий, невероятно изможденный человек в монашеской рясе:
- ...сколько бы люди ни ломали игрушки, дарованные им Господом, сколько бы ни уродовали, ни насиловали свою среду обитания, Господь раз за разом обращает все на пользу любимым чадам своим. Ядерные могильники снабжают горючим реакторы звездолетов. Химическое и бактериологическое оружие превращаются в активную среду биостанций, извлекающих из морской воды водород и тонны ценнейших металлов...
- Эй, Пост, это ты про золото, что ли? - прерывает монаха кто-то из дальнего угла зала. - Так нам оно, вроде, и ни к чему. После нас, кто же его в руки возьмет?
Раздались жиденькие хлопки, кто-то несколько раз свистнул.
"По-видимому, это у них такое развлечение, - подумал Григорий. - Что ж? Как кормят - так и шутят..." Скользнув взглядом по темному экрану телевизора, прикрученному под потолком над стойкой бара, он посмотрел на блюда, стоящие перед ним, и понял, что совсем не голоден. В глубокой тарелке чуть подрагивало желеобразное варево. Что-то вроде холодца: полупрозрачная вибрирующая масса, в которой неизвестное растение раскинуло свои веточки по всему объему.
"Что бы это значило? - задумался Григорий. - Желе, кисель? Вообще-то я заказывал овощной суп. Это они вилкой и ножом суп едят?.." В любом случае, для него, язвенника с пятилетним стажем, эта пища была неприемлемой.
Григорий почувствовал привычную боль чуть пониже груди, засосало-закололо под ребрами в правом боку ближе к спине...
- Не "мохай", паря, - оскалился сосед по столику - невзрачный дедок в кепке-ленинке. - Ешь. Проверено - мин нет!
Участие завсегдатаев в его недоумении от местной кухни злило. Но спрашивать, а уж тем более обостряться, Григорий не хотел. Да и стоит ли испорченного на несколько дней настроения несостоявшийся ужин?
Он взглянул на вторую тарелку и понял, что у него просто нет выбора, - следовало немедленно расплатиться, встать и уйти. На плоской тарелке несколькими отдельными горками были разложены разноцветные, мелко натертые массы, обильно залитые фиолетовым соусом. "Салат, - решил Григорий. - Впрочем, я могу и ошибаться: вот это - суп, а желе - салат..."
Он принюхался: сложная смесь пенициллина и машинного масла. Еда так пахнуть не может.
- ...Страждущих много, - неожиданно повысил голос Пост. - Господь дал надежду каждому. Чтоб, значит, пользовались. А мы - как собаки на сене. Ни себе - ни людям. Почему сами настойки не производим? Почему ученый люд тесним? Зверьем травим, плесенью кроем? Да хотя бы сырье продавали, если перерабатывать не умеем, а учиться не хотим. И экономику бы подняли, и людям добро...
- Ага, - выкрикнул кто-то рядом с Григорием. - Вот свалится эта чума нам на голову: туристы пополам со студентами. Порежут нас на кусочки и будут исследовать да шнобелевские премии за кордоном получать...
Зал одобрительно зашумел, кто-то засмеялся.
- Чего ржете? Вот положат под микроскоп, там и будете смеяться, на стекле ихнем, под лампами...
Несмотря на смех и двусмысленные шутки, Григорий не чувствовал враждебности. Если бы не голод и необходимость в строгой диете, он нашел бы способ принять участие в общем веселье. Эх, если бы перед ним стояла тарелка супа! С картошкой и зеленью. С редкими ракушками рожков. И соль... и мелкая пудра молотого перца на золотистой поверхности куриного бульона. И хлеб! Хлеб?
В отдельной корзиночке лежали тонко нарезанные ломтики серого цвета. Григорий взял один, принюхался, потом разломил. Нет. Это был не хлеб. Две половинки никак не хотели расставаться друг с другом: по месту разлома белесыми пружинками вытягивались, распрямляясь, тонкие ниточки.
- Друг, я возьму парочку? - молодой парень в оранжевом свитере кивнул на ломтики. - Что, аппетита нет?
Старикан в кепке засмеялся. Григорий вздохнул, взял всю корзинку и протянул парню:
- Да мне только две! - запротестовал тот.
- Забери все, - тихо попросил Григорий. - И если надумаешь, то и это тоже, - он кивнул на тарелки.
- Напрасно ты так, - заметил парень. - Оно поначалу только горькое, потом ничего, привыкаешь. Даже гнилостный привкус уходит...
Григорий покачал головой: "Надо же: "гнилостный привкус", - подумал он. - Где эта дура в переднике? Заплатить и бежать. Только залить в термос кипяток. В автобусе - чай и вареное мясо в холодильнике. Со вчера еще кусок хлеба оставался. Выживу! Часа два до Копти, а там по бетонке до границы. Если бы не эта компания в Тернополе, уже проезжал бы Шостку. Заладили: "Подбрось, дядечка, до Бродов". Деньги, конечно, не малые. Считай, еще один заработок за поездку. Вот и соблазнился. Только кто ж знал, что броды эти через реку Уж? В карантинной зоне? Пропуска-то нет! За въезд пассажиры заплатили, а вот во что выезд обойдется, завтра узнаем..."
- И пусть изучают! - не сдавался Пост. - Вот так, сообща, всем миром и будем с бедой справляться. Мы им черемуху, живосил, мяту нашу черную, а они нам врачей, клиники...
- О какой это "беде" ты толкуешь, Пост? - возмутились с передних столиков. - Как по мне, жизнь удалась!
- Да на кой нам, к лешему, их врачи, Пост?! - особенно злобно закричал кто-то. На крикуна неожиданно зашикали. - Только и спасения, что живосилом балуемся, оттого и сами, и дети на людей похожи. А врачи твои - убийцы в белых халатах.
- Это кому здесь врач нужен? - осаживает чью-то злость сильный уверенный голос. - Тебе, что ли, Пост? Или тому идиоту, который машину на траве бросил?
Как-то сразу все стихло.
- Ты о чем это говоришь, Грыць? - отозвался в тишине уже знакомый голос неподалеку от бара. - Кто-то машиной на траву выехал?
Григорий почувствовал, как обострилась боль в боку, кровь прилила к щекам, а спину обдало холодом. Сомнений быть не могло. Речь шла о его микроавтобусе. Табличку "на траву не выезжать" он видел, но значения, как обычно, не придал. Мало ли? "По газонам не ходить", "собак не выгуливать"... Лес! Кругом дремучий лес, чтоб ему пусто было. И как только угораздило в такую глушь забраться?
- Эй, парень, - повысил голос Грыць, и Григорий понял, что отсидеться не получится. Взгляды всех присутствующих теперь были обращены к нему. - Похоже, это я к тебе обращаюсь!
- Да? А мне показалось, к какому-то идиоту... - с облегчением отодвинув от себя тарелки, сказал Григорий.
- А как еще назвать человека, который читать не умеет? Ясно же написано: на траве машины не оставлять! Специально двор бетонировали... знаешь, во сколько доставка цемента обошлась?
"А что? Хороший повод встать, выйти и уехать, - подумал Григорий. - Все равно, есть ЭТО я не буду. А если съем - умру, и никакая но-шпа не поможет..."
- Бегом, парень. - Грыць, высокий мужчина в черном, кожаном плаще, - был не на шутку встревожен. И его тревога каким-то необъяснимым способом передалась остальным. - Возможно, еще успеешь...
"Что за черт? - подумал Григорий. - Это у них тут табу такое? Какая-то религия?"
"Давай, давай", - поддержали Грыця еще голоса. Парень, что от загадочных хлебцев Григория избавил, озабоченно поинтересовался: "Давно стоит? Кажется, Степан с Пришибом выходили. Что же: вернуться сказать не могли?.."
Кто-то за спиной добавил: "Может, специально навел кто?"
Неожиданный интерес к столь простому вопросу пугал и сбивал с толку. "Это они так чужаков не любят? - подумал Григорий. - Или траву берегут?"
- Ладно, ладно, мужики, - громко сказал он, перекрикивая общий гомон. - Если это для вас так важно, все! Ваша взяла. Пойду переставлю...
- Это не нам, - ласково поправил его Грыць. - Это для тебя важно. Нам-то, вообще, плевать...
Но Григорию не то, что спорить, - находиться здесь было противно. Он оставил на столике двадцатку и двинулся к выходу.
- Бегом! - напомнил ему Грыць.
- Да пошел ты... - рассеянно бросил ему через плечо Григорий.
Для него и корчма с ядовитой пищей, и ее непонятные завсегдатаи уже были далеко. Через полчаса он будет вспоминать это место, как кошмарный сон.
- Дурак, - внятно сказал кто-то в наступившей тишине. - О тебе же печемся...
- Ага, - уже возле дверей ответил Григорий. - А я-то думаю, почему это у меня чашка с чаем, будто труба суперфосфатного завода дымит?..
Толстая дубовая дверь, великолепно сработанная под старину: вместо ручки - широкая кожаная петля, отгородила его от жующей компании, отрезав от шума и людей. Здесь, снаружи, ждала тишина и вечерняя прохлада конца сентября. Небо, устав от лета, пряталось за сплошной пеленой низких облаков. Но западный горизонт был чист, и в этой узкой полоске радостной голубизны вот-вот должен был показаться диск солнца, чтобы через две минуты окончательно уйти по своим важным делам до завтрашнего утра.
Сзади стукнула дверь. Григорий обернулся: в сумерки выполз Грыць, за ним еще кто-то... Смешливые, развязные, чувствующие себя хозяевами жизни и округи.
- А-а, турист! - насмешливо ухмыльнулся один.
- Даже не пригубил, - поддержал его другой. - Химию нашу...
- Бегом к машине, - хмуро бросил Грыць.
В это мгновение показалось солнце. Света хватило всем. Мгновенно обласкав и умыв теплом безликую местность, превратив унылый осенний пейзаж в цветную открытку с райских островов, солнце, будто прощаясь, послало этот воздушный поцелуй всем и каждому.
Нет. Не всем.
- Шевелись, турист, - голос Грыця был полон яду. - Или без машины остаться хочешь?
- Без машины? - спокойно переспросил Григорий. Он все еще щурился на заходящее солнце. Смотрел, изо всех сил впитывая его тепло, и не мог насмотреться. Будто в последний раз видел. - Нет, конечно. Без машины я остаться не хочу...
И все... погасло. Ушло солнце. И сразу померк, обесцветился мир. Стал серым и плоским, как древняя фотография времен второй отечественной войны.
Вдруг кто-то охнул.
- Смотри, парень, - с чувством сказал Грыць. - Смотри и не говори, что тебя не предупреждали.
Григорий с сожалением отвлекся от далекого горизонта, за которым только что спряталось дневное светило, и мгновенно забыл о нем. Его микроавтобус, покачиваясь, оседал, проваливался в землю. Сперва в грунт ушла резина, потом под землей оказались диски...
- Это еще что такое? - вырвалось у Григория.
Колеса ушли в землю. По периметру тонущего в грунте автобуса на земле возникла складка в полметра высотой. И эти гигантские губы засасывали машину все глубже, вот уже окна нелепо выглядывают из травы. Странно было смотреть на технику под этим ракурсом: с высоты роста теперь просматривалась крыша...
- Эй!!! - закричал Григорий и рванулся вперед.
Его не пустили. Чьи-то руки цепко ухватили за шею, кто-то обхватил корпус, еще двое стиснули с боков, сковывая движения, не давая возможности пошевелиться. Он опустился на колени, и тот, что повис на шее, придавил того, кто держал талию. Хватка на талии едва ослабела, но и этого оказалось достаточно, чтобы Григорий мощным рывком перебросил одного из противников через голову. Потом прямо с колен перекатился на спину: нападающий, что повис на нем, коротко вякнул и отпустил руки. Теперь остальные...
Остальных не было. Все расступились в стороны. Стоят. Смотрят хмуро. Два человека потирают ушибленные места. Григорий развернулся: там, где только что стоял его пассажирский "Рекс", теперь лишь чернел свежевспаханный грунт.
Григорий сделал шаг, потом второй.
Никто не вмешивался. Все стояли молча.
Он подошел к самому пятну, присел и положил руку на черную землю. Земля была теплой и тонко, на самой границе восприятия, вибрировала. Грунт мелко измельчен. Самый крупный комок казался не больше ногтя на мизинце.
Григорий присел и стал ладонями отбрасывать податливую почву в сторону. Никто не стал ему помогать, никто даже не подошел. Так и стояли невзрачной толпой на бетонированной площадке перед дверью корчмы, хмуро глядя то ли на него, то ли на его работу.
- Это что же у вас такое? - закричал Григорий. - Зыбучие пески?
Никто ему не ответил. Только зашевелились, будто просыпаясь, их тени, да кто-то устало сказал:
- Все, мужики. Концерт окончен. Айда в корчму. Эй, землекоп, как надоест в экскаватор играть, в сенях руки вымой и заходи. Говорить будем...
***
"Не хотел же ехать! Ох, как не хотел!
Как чувствовал. И Виленка плакала. Будто знала. Никогда не ревела перед его рейсами, а в этот раз повисла на шее: "папа-папочка!" Отпускать не хотела. И Катерина..."
- Значит так, парень, - дружелюбно обратился к Григорию Грыць. - Звать меня будешь "Капитаном". Разговор у нас долгий, так что имена - не последнее дело...
Они вернулись в корчму. Народ уже расселся по своим местам. Проповедник, монах Пост, куда-то исчез, растворился среди столиков с жующей компанией, а может, и вовсе ушел: не показалась публика достойной его времени...
- А "Грыць", что же? - немного задыхаясь, спросил Григорий. - Разонравился?
Схватка у дверей корчмы обессилила его. Да и рытье грунта голыми руками здоровья не прибавило. Верх живота горел, от боли в боку темнело в глазах...
- "Грыць" - это для местных, - спокойно уточнил Капитан. - К тебе это, стало быть, не относится. Кстати, а как тебя зовут? Документы, хоть какие-то, остались?
- Документов нет, - хладнокровно ответил Григорий. - А зовут меня Григорием.
- Григорий? - переспросил Капитан. - Тезка, значит?
Он поднял руку, подзывая официантку. Та подлетела, будто только и ждала его команды.
- Давай-ка, Настена, все-таки этого парня покормим. Что-то мне подсказывает, что он сейчас от голода в обморок хлопнется. Поджарь-ка нам яблок, налей квасу и, помню, ржаные лепешки я Петровичу на неделе привозил...
- Пять минут, дядя Гриша, - пообещала Настя. - Квас и лепешки сразу принесу, а яблочки чуточку обождете...
- Нет, - выдавил из себя Григорий. Он уже едва сдерживался, чтоб не скорчится от боли. - Не смогу я этого есть.
- А что такое? - заинтересовался Капитан. - Ого! Да что это с тобой?
- Язва у меня. Двенадцатиперстной. Если вовремя не поем - на стенку лезу. Мне еще таблетки нужны. Мои теперь в автобусе, под землей...
- Язва? - с улыбкой здорового человека переспросил Капитан. - То-то я гляжу, ты какой-то зеленый... Да после нашей диеты, парень, ты о своей язве ни разу не вспомнишь, а медицинские припасы скормишь урне для мусора. Так, Настена, вместо кваса клюквенный морс и колечко сарды для нашего гостя. Только без соуса, как по первому разу...
- Конечно, - кивнула Настя. Она посмотрела на Григория, и тот готов был поклясться, что разглядел в ее глазах сочувствие. - Бегу...
- Давай, давай, красавица, - снисходительно кивнул Капитан. И уже к Григорию, - Только "Григорий", как-то длинно будет. Как насчет Грига? Грыць у нас есть, Гришка тоже. А вот Грига еще не было...
- Если я - "Григ", то ты - "Кэп", - прошептал Григорий, боль под диафрагмой становилась непереносимой. - А зачем яблоки жарить? Может, лучше, картошку сварить?
- Кэп так Кэп, - заулыбался Капитан. - А ты, парень, не промах. Чует мое сердце, что разговор у нас получится. А картошку, Григ, кушать мы не можем. Поскольку из почвы нашей она сама выбирается, да так и норовит зубами в ногу кому-нибудь вцепиться. Зубы у нее небольшие, но острые, - он покачал головой. - И с десяток рядов будет. Не дай Бог встретится... Так что жарим старый добрый топинамбур, а по нашему - земляное яблоко...
Подлетела Настя с тяжелым, отблескивающим влажными подтеками кувшином. Две чашки, корзинка с лепешками, маленькое блюдце с оранжевым колечком.
"Похоже на ананас", - подумал Григорий.
- Уже на сковороде, - радостно сообщила Настя, по-видимому, услышав последние слова Капитана. - Пять минут...
И ускакала.
- Ешь, - велел Капитан. - Колечко сарды, лепешка и пару глотков морса. Давай. Как рукой снимет. Это я тебе как медик говорю.