– Зачем мы туда пойдем? – зашептала она. – Солька мне все рассказала.
– А где, кстати, эта любительница вершков и корешков? – своевременно поинтересовалась я.
Да, я частенько высмеиваю Солькину специальность, и, возможно, если бы меня слышал какой-нибудь психоаналитик, то уверена, он посчитал бы, что я не могу простить Сольке ее давнего предательства. Она отказалась изучать со мной экологию и охрану Мирового океана, а вместо этого гордо отправилась в педагогический, где и посвятила себя ботанике. Мне это безразлично, меня это ничуть не задевает, я даже не помню об этом… Никогда ее не прощу!
– Ты ей не звони, она приболела.
Я всегда знала, что Солька – трусиха и вруша, но не до такой же степени!
Я звонила и звонила в ее дверь, пока по давно протертому линолеуму не зашлепали стоптанные Солькины тапки.
Горло Солька предусмотрительно обмотала шарфом, глаза сузила так, что китайцы заплакали бы от зависти, а уж когда я услышала ее голос, неестественно писклявый и хриплый одновременно, я окончательно решила покарать ее за подобную измену.
– Заболела вот, – просипела она, – не дай бог, ангина.
Я втолкнула Сольку в комнату, Альжбетка процокала каблучками за мной.
– Значит, приболела?.. – напирая, зашипела я, разматывая Солькин шарф.
– Ты чего, чего? – испугалась ботаничка.
– Как до дела дошло, так ты в кусты, а совесть у тебя есть?
Солька вскочила на диван и, возвышаясь надо мной, закричала уже своим вполне человеческим голосом:
– Ты ненормальная какая-то, не пойду я к нему на квартиру, зачем нам это надо!
– Затем, – сказала я, – что сидеть в тюрьме я не собираюсь, мы должны быть на шаг впереди всех!
Альжбетка занервничала и тихо спросила:
– А что, разве все это еще не закончилось?
– Не закончилось, сегодня тетка одна на работе вспомнила твоего Робин Гуда и в милицию лыжи навострила.
– Как же так… – села на диван Солька.
– А вот так, я ее, как положено, припугнула, но кто знает, на какие глупости способны люди с взбудораженной совестью?
– Пусть идет! – закричала Солька. – Пусть идет в эту милицию, мы тут ни при чем!
– Мало ли кто еще что вспомнит, так и до нас ниточка дотянется.
– Не дотянется, – уверенно сказала Солька.
– А если у него в квартире куча Альжбеткиных фотографий?! Если следствие зашевелится по полной программе? Тогда ты им потом скажешь, мило улыбаясь: я ни при чем, я просто труп освежителем воздуха побрызгала?
Солька слезла с дивана и села рядом с Альжбеткой.
– А что милиция вообще сейчас думает? – вздохнув, спросила она.
– Пока ничего, типа, умер далеко и надолго.
– У него были две мои фотографии, – прошептала побледневшая Альжбетка.
– Вот и подумайте, что будет, если Потугины найдут их раньше нас?
– Ты права, – сказала Солька, – каюсь.
– Надо идти сегодня, – сказала я, – и так уже много времени прошло, Вера Павловна своего не упустит и до имущества умершего родственника доберется в ближайшее время.
– А может, уже добралась? – вскочила Солька.
– Вряд ли, – сказала я, – тогда бы Альжбетке уже конец пришел.
– Поехали быстрее! – вскрикнула Солька.
– Ты никуда не поедешь, ты наказана, – объявила я, – Славка приехал.
– Слышала, – кивнула Солька.
– Пойдешь к нему пьянствовать.
– Что?! – изумилась эта бессовестная симулянтка и вруша.
– У Славки карьера в гору пошла, он теперь тумбочки выпиливает, пойдешь к нему это дело отмечать, расскажешь про новых соседей, про своих сопливых учеников и так далее и намекнешь ему, чтобы он не болтал языком о своем предыдущем предмете выпиливания, что это вредно для его дальнейшей карьеры.
– Зачем?
– Затем, что гроб мы у него брали и Вера Павловна может сложить два плюс два, и тогда нам мало не покажется.
– Понятно, – с готовностью кивнула Солька.
– Справишься? – ехидно поинтересовалась я.
– Не подведу.
Солька полезла в карман и вытащила ключи от квартиры Федора Семеновича.
– Вот, – сказала она, – я к тебе слазила, достала.
Мы вышли в коридор. Солька позвонила Славке.
– О! Привет! – обрадовался он при виде учительницы ботаники.
– Значит, так, – сказала я, подталкивая Сольку, – свое повышение по службе достойно обмоешь с этой барышней, она души в тебе не чает и иногда часами стоит у двери и слушает, как ты выпиливаешь очередной шедевр, так что развлекайтесь.
Солька меня потом наверняка убьет!
Квартира Федора Семеновича находилась не так уж и далеко, так что дорогу мы почти не заметили. Спасибо маршрутным такси, они очень облегчают нашу жизнь. Альжбетка хотела поехать на своей машине, но я строго пресекла эту затею: светиться нам ни к чему.
– А вот интересно все же, что Федору у вас-то надо было? – спросила Альжбетка.
– Если б знать… тихо!
Этажом выше кто-то решил вынести мусор, и я прижала Альжбетку к стене, чтобы она не мелькала в лестничных пролетах, а то такую кралю если увидят, то уж точно навсегда запомнят. Как только все стихло, мы открыли дверь и юркнули в квартиру.
Я включила свет и огляделась… Как я и думала, Федор Семенович Потугин был мошенником средней руки, до крупного авторитета он явно недотягивал. Мебель была дорогая, но какая-то непутевая, глаз радовал только огромный домашний кинотеатр в гостиной.
– Вроде беспорядка не наблюдается, – оглядевшись, отметила я, – значит, родственнички еще сюда не добрались, а то бы все обшарили.
– Гора с плеч, – выдохнула Альжбетка.
– Где он фотки-то хранит?
– Не знаю, одна в спальне на столике, а где вторая – даже не представляю.
– Дуй в спальню, и если еще какие-нибудь твои вещи там есть, все собери.
Альжбетка отправилась в пункт назначения выполнять особо важное задание, а я стала слоняться по квартире. Залезла в бар с целью изучения алкогольных пристрастий покойного, потом пролистала все три книги, которые нашлись в доме, заглянула под диван и перешла к более решительным действиям, а именно – отодвинула створку зеркального шкафа и нырнула туда по пояс.
В маленькой коробочке стопкой лежали различные документы, ничего интересного, за исключением школьной грамоты. Сей документ известил меня о том, что в пятом классе Федор Потугин занял третье место в кроссе.
– Однако, – сказала я, качая головой, – а по вам и не скажешь, Федор Семенович… Сколько же лет вы хранили эту бумажку… Наверное, это единственная грамота в вашей жизни, поэтому так и дорога вам. Ну что ж, почетное третье место, молодец, Федор Семенович, надеюсь, что там, где вы сейчас пребываете, непременно зачтут ваш вклад в развитие большого спорта.
– Что ты бормочешь? – спросила Альжбетка, заходя в комнату.
В руках у нее была рамка с фотографией, плюшевый заяц и легкий желтенький шарфик.
– Это все? – поинтересовалась я.
– Да, я здесь редко бывала. Вот еще билеты в театр на это воскресенье, мы должны были пойти…
– Давай их сюда, разберемся. Помоги мне, – сказала я, протягивая Альжбетке еще одну коробку, – перебирай бумажки и ищи свою фотку, может, еще на что интересное наткнешься.
Альжбетка села на диван и стала аккуратно вынимать из коробки всякий хлам.
Я открыла еще одну створку шкафа, и моему взору представился стройный ряд аккуратно уложенных вещей.
– А что, твой воздыхатель был педантом? Больно уж тут прибрано для мужика.
– К нему пару раз в неделю уборщица приходит, иногда готовит, еще, кажется, он ее сам вызывал, когда нужно было.
– Хорошо устроился…
Я взяла стул и с неослабевающим энтузиазмом вскарабкалась на него. На самой верхней полке лежали какие-то инструменты и три пузатых альбома с фотографиями. Я достала их и присоединилась к Альжбетке: все же копаться в чужих тайнах, сидя на диване, куда приятнее.
В первом альбоме оказались фотки последних лет.
– Смотри, может, здесь мы и тебя найдем, – сказала я Альжбетке.
Мои слова оказались пророческими, и уже где-то в середине мы натолкнулись на стройную фигурку Альжбетки в купальнике: она томно возлежала на плоском камне, а вокруг нее плескалось море.
– Русалка ты наша, – радуясь находке, сказала я.
– Спасибо, спасибо, Анька, тебе за все!
Альжбетка бросилась на меня с объятиями и слезами на глазах.
– Я так боялась, так боялась, что мы не найдем…
Я гордо выпрямила свою грудь – да, грудь, я настаиваю на этом – и сказала:
– Держись меня, не пропадешь! Давай-ка все убирать, лучше бы нам побыстрее отсюда исчезнуть. Жаль, что ничего интересного не попалось, но все же главную задачу мы выполнили.
– Я так боялась, так боялась, что мы не найдем…
Я гордо выпрямила свою грудь – да, грудь, я настаиваю на этом – и сказала:
– Держись меня, не пропадешь! Давай-ка все убирать, лучше бы нам побыстрее отсюда исчезнуть. Жаль, что ничего интересного не попалось, но все же главную задачу мы выполнили.
Пока Альжбетка суетилась со своей коробкой, я листала страницы альбома.
– Смотри, Федор Семенович на лыжах… чего только не бывает… а это что за дамочка? Я бы на твоем месте приревновала, хотя теперь-то что… – комментировала я.
– Хочу все это забыть как можно скорее, это просто страшный сон, – отмахивалась от меня Альжбетка.
– Ух ты! – я просто подскочила до потолка. – Смотри!
– И что? – спросила Альжбетка, глядя на фотографию, на которой замер мой палец.
– Это же он!
– Кто?
– Мой директор… Валентин Петрович!
На фотографии был какой то банкет, все что-то лопали, Федор Семенович сиял на переднем плане, а справа за столом сидел Селезнев.
– Ты не знаешь, где это они?
– Это встреча выпускников, в том году вроде было, я уже не помню, что мне Федор рассказывал…
– Мама дорогая, да они одноклассники!
Я схватила темно-синий альбом, обшарпанный по углам. По идее, здесь должны быть самые старые фотографии. На меня глянул толстощекий карапуз, потом этот же карапуз продемонстрировал, как он любит купаться в ванной, потом карапуз стал расти… И вот наконец-то пошла школа… Я открыла страницу с пожелтевшей фотографией, на которой сверху было написано: «10-й Б». Вот он, Федор Семенович, юн и свеж, а вот и Валентин Петрович, тоже юн и свеж…
– Они одноклассники… – повторила я.
– Не может быть! – воскликнула Альжбетка. – Ты уверена, что это он?
– Уверена.
– Что ты делаешь?
Я ловко вынимала фотографию с последнего выпускного вечера.
– Я, пожалуй, возьму это с собой, на всякий случай.
Возвращались домой мы какие-то опустошенные. Игнорируя лифт, мы потащились на свой пятый этаж. Странным было то, что Славка не пилил. Я полагала, что Солька давно уже сидит у себя и ждет нас, но я заблуждалась. Только мы подошли к ее квартире и приготовились известить о своем появлении, как с грохотом распахнулась Славкина дверь и на пороге появилась совершенно счастливая, с глазами, полными пузырьков шампанского, Солька. Она обнимала двумя руками ладненькую тумбочку и счастливо смотрела на нас.
– Девочки, – воскликнула Солька, – я свободна!
– Что-что? – переглянулись мы с Альжбеткой.
– Я свободна от земных оков! – объявила она и рухнула вместе с тумбочкой на лохматый коврик.
Глава 10
Пока Золушка собирается на бал, крестная фея шалит
Любовь Григорьевна пришла на работу в довольно стильном брючном костюме в тоненькую полосочку. Туфли на высоком каблуке, в которых она себя чувствовала весьма неуверенно, протыкали воздух острыми мысами. В прическе ее произошли кардинальные изменения, а именно: на лбу появилась ровненькая челка. Любовь Григорьевна помолодела лет на десять, что меня, безусловно, порадовало. А то вы даже не представляете, как нам, добрым феям, тяжело пристраивать престарелых Золушек.
– Да вы просто молодец, – похвалила я смущенную директрису. – Крошкин у нас в кармане!
– У меня сегодня день рождения, – потупив взор, сказала она.
– Отлично, поздравляю, фуршет будет?
– Да, но после рабочего дня.
– Будем ждать, – сказала я и включила компьютер. – Значит, день рождения… так, так…
– Что – так, так?
– Будем действовать!
– Может, не надо?
– Может, и не надо, но меня уже не остановить, – приободрила я Любовь Григорьевну.
Постепенно вереницей к кабинету Зориной потекли сотрудники, и мне ничего не оставалось делать, как представлять их. Так я выучила весь состав фирмы.
– Носиков Леонид Ефимович, – объявил мужчина лет сорока и уселся напротив меня с букетом роз.
– Если у вас еще не совсем отшибло память, то вы должны знать, что сегодня день рождения не у меня, так что идите к Любови Григорьевне и пожелайте ей бессонных ночей с любимым.
Носиков, улыбаясь, встал и сказал:
– Хотел бы я иметь такую секретаршу!
– А кем вы работаете?
– Я менеджер.
– Тогда, пожалуй, о такой секретарше, как я, вам остается только мечтать.
Далее шла бухгалтерия в полном составе, они подарили набор для душа и букет белых гвоздик, спели какую-то песенку и удалились. Уходя, Зинка с Лариской обмусоливали новый костюмчик директрисы. Осиное гнездо зашевелилось.
Волшебный Борис Александрович меня как-то сторонился, что внушало мне уважение к самой себе: как это мило, когда тебя боится начальник, это бодрит, это радует! Трогать я его не стала, а просто указала на дверь Зориной. Он молча прошествовал мимо меня.
Гребчук и Юра, наши программисты, пришли вместе, они принесли целую корзину с шампанским и фруктами.
Крошкина я ждала с особым нетерпением: очень хотелось посмотреть, как он будет вести себя с преображенной Любовью Григорьевной – впадет в шок, потеряет дар речи или сразу предложит ей стать его женой?
Илья Дмитриевич появился на пороге с розами и большой коробкой, обернутой в желтую блестящую бумагу. К моему сожалению, я так ничего и не увидела, потому что подглядеть в щелку не было никакой возможности. Крошкин зашел в кабинет и плотно закрыл дверь.
Я металась по приемной и боялась, что Любовь Григорьевна с перепугу наломает дров, но Илья Дмитриевич вышел спокойным и, пожелав мне удачного дня, удалился. Я бросилась в кабинет своей тонюсенькой начальницы.
– Ну что? – спросила я.
– Поздравил, – теребя блокнот, выдохнула Любовь Григорьевна.
– Это понятно, а что сказал, когда свадьба, я имею в виду?
– Аня!
– Ну да, ну да, я знаю, что такие дела так быстро не делаются.
– Он пожелал мне личного счастья, – засмущалась Любовь Григорьевна.
– Уже лучше, а вы случайно не сказали ему, что подобное счастье у вас возможно только с ним?
– Аня!
– Ладно, что-нибудь придумаем… Что подарил?
– Чайник.
– Мило, хорошо, что не кастрюлю.
Люська с Викторией Сергеевной подарили комплект постельного белья. Это правильно, это нам скоро пригодится, надеюсь, им хватило ума подарить двуспальный.
Так прошла половина моего рабочего дня. Любовь Григорьевна все время просила вазы, но они закончились еще в десять часов.
– Что же мне делать с этими цветами? – спросила она меня, заливаясь краской стыда от всеобщего внимания.
– Можно я брошу их к вашим ногам, наверняка ни одна душонка этого не делала. Вы потом будете долго вспоминать, как стояли на холме из роз и слезы счастья текли по вашим щекам.
– Что ты, что ты, надо обязательно найти вазу!
Я сходила к уборщице, взяла у нее два ведра, обернула их бумагой от факса, налила воды, поставила цветы и все это водрузила на подоконник Любови Григорьевны.
– Ты очень внимательный и ответственный сотрудник, – произнесла счастливая женщина.
– Да, кстати, я вам ничего не подарила, примите это от меня.
– А что это?
Я положила маленькую коробочку на стол.
– Откройте, когда я выйду.
– Она взорвется?
– Нет, на всех, знаете ли, тротила не хватает.
Я вышла в приемную и села за стол: надо было обдумать, как намекнуть Крошкину, что его счастье уже близко.
За мной в приемную выскочила Любовь Григорьевна.
– Спасибо огромное, – сказала она, держа в руке маленький брелок с плюшевым медвежонком, – это так трогательно!
– Ну трогайте его, если хотите, – сказала я, улыбаясь.
После обеда я засуетилась: притащила Любовь Григорьевну в приемную и посадила ее на стул около кабинета Селезнева.
– А где у нас опять Петрович? – спросила я. – Мог бы и появиться, чтобы хоть вас поздравить.
– Не знаю, он стал что-то реже приходить и даже не предупреждает ни о чем.
– Тем лучше.
– Почему?
– Зачем мне так много начальников?
Я сунула в руки Зориной первую попавшуюся папку и сказала:
– Что бы ни происходило, вы сидите и изучаете эту дребедень, на меня особого внимания не обращайте, как будто вы заняты, понятно?
– Да, но зачем все это?
– Любовь Григорьевна, вы же умная женщина?
– Да.
– Вы ведь все можете?
– Да.
– Вы хотите замуж за Крошкина?
– Да… то есть нет, то есть… опять эти твои штучки!..