Наступает пауза.
— Мне нелегко! — восклицает она. — Дайра, ты — единственный человек, которого я люблю. И если что-нибудь случится…
Голос Дженники прерывается, на глаза наворачиваются слезы.
— Если с тобой что-то случится, я никогда себе этого не прощу! Поэтому у нас остаются два варианта, ни один из которых мне особенно не нравится. Но ты согласишься, что пожить у бабушки — является меньшим из зол.
Демонстративно качаю головой, но желание спорить покинуло меня. Я молча таращусь в окно. Оглядываться на прошлое не хочется, а непонятное будущее страшновато. Крепко зажмуриваюсь, стараясь не паниковать. Увы, действия трав хватает ненадолго. Скоро мир замрет, и светящиеся люди вновь предстанут передо мной.
Меня не тянет к Паломе. Меня пугает мысль, что Дженника бросит меня, я застряну в Нью-Мексико, а она поедет в аэропорт Феникса и улетит в Чили. Но я не могу избавиться от крохотного лучика надежды. Что, если Палома меня спасет от равнодушных безликих людей в белых халатах с рецептами и острыми иглами наперевес. Пока, во всяком случае, она — единственная, кто не сказал мне, что я чокнулась.
— Ладно, разбуди меня, когда приедем, — бормочу я и поудобнее устраиваюсь на сиденье.
Не хочу видеть светящиеся силуэты, выстроившиеся вдоль шоссе. Я не сомневаюсь: они не оставят меня в покое, пока я не исполню то, о чем они просят.
Глава 5
Мы встречаемся на поляне. Почему-то это всегда происходит именно здесь. Понятия не имею, как я сюда попала. Деревья вздымаются ввысь, а листья подрагивают под слабым ветерком. Огромный ворон поглядывает на меня лиловыми глазками, и вдруг я замечаю, что позади меня кто-то стоит.
У меня перехватывает дыхание, жар заливает лицо. Оборачиваюсь и вижу ошеломляюще красивого смуглого парня. Колени у меня подгибаются, сердце начинает стучать с перебоями.
— Дайра.
Может, мне показалось, что он произнес мое имя? Просто подумал обо мне, а я услышала его мысли? Ведь я не заметила, как шевелились его губы. Но сказанное заставляет меня счастливо улыбаться. Его глаза — синие, как лед, зрачок окружен золотистым ободком. Я отражаюсь в них. Черные волосы юноши волной спадают на спину. У него гладкая шелковистая кожа. Он спокоен и расслаблен, руки опущены, но я знаю, какое наслаждение они способны подарить.
Он ведет к бурлящему горячему источнику и жестом показывает, что я должна войти в воду. Мое намокшее платье становится прозрачным и облепляет меня, как вторая кожа. Я оказываюсь на другой стороне и с нетерпением жду, когда он присоединится ко мне.
Я предвкушаю ощущение его губ и пальцев, исследующих мое тело. Он нежно покусывает мою шею, потом расстегивает мое платье, стягивает его с плеч и смотрит на меня в немом восхищении…
Рука Дженники с наманикюренными голубыми ногтями трясет меня, пока я не просыпаюсь:
— Эй, Дайра, очнись! Мы почти на месте.
Вытягиваю ноги и разгибаю затекшую спину. Мне требуется время, чтобы прийти в себя, моргнуть и осознать, где нахожусь.
Я уже видела раньше этот сон, и он мне очень нравится. Какое счастье, что врачам не удалось прогнать видение! Упираюсь ладонями в крышу машины, мысленно видя перед собой блестящие волосы и манящий взгляд льдистых глаз. Странно, но, похоже, он меня знает. Приятно, что у меня есть такой возлюбленный. Он снится мне уже около полугода, так что на данный момент это — моя самая длительная связь.
Дженника тормозит возле ресторанчика, сверяется с часами.
— Мы слишком рано приехали.
Встряхиваю головой, и образ юноши рассыпается, как детский замок из песка. Я пытаюсь сохранять хладнокровный и бесшабашный вид, но мне нехорошо: пульс участился, ладони стали влажными.
— Надо же, а он приехал еще раньше нас. — Дженника кивает на высокого, смуглого, крепко сложенного мужчину, который выбирается из выцветшего голубого грузовичка-пикапа.
— Уверена, что это он?
Незнакомец пересекает парковку и толкает грязную стеклянную дверь придорожной забегаловки. Прищуриваюсь, пытаясь получше его разглядеть. А вдруг он на самом деле подозрительный извращенец-маньяк, как я опасалась? На нем темные джинсы, ковбойские сапоги и накрахмаленная белая рубашка. Волосы заколоты в хвост.
— Палома мне его описала, — нервно отвечает Дженника. — Ну что, спросим? — Она судорожно сжимает мое плечо, открывает дверцу и вылезает из машины.
Я плетусь за ней в ресторан, еле волоча ноги по потертому серому полу, склонив голову так, чтобы волосы скрыли лицо. Не хочу, чтобы он на меня пялился. Сначала я должна сама получше изучить его. Галстук-шнурок мужчины украшен бирюзой и выделяется на фоне накрахмаленной ткани. У него широкий нос, высокие скулы и удивительные темные глаза, наполненные такой добротой, что я невольно расслабляюсь. «Я в надежных руках», — закрадывается мне в голову мысль, но я гоню ее прочь. Я ничему не могу сейчас верить. Кроме того, он должен заслужить мое уважение.
Мы с Дженникой направляемся к самой последней кабинке, где сидит незнакомец. При нашем приближении он встает, двигаясь удивительно легко для человека его возраста. И хотя я мечтаю обнаружить в нем недостатки, чтобы было за что его возненавидеть, я должна признать, что давно не видела такой открытой и задушевной улыбки.
Он представляется, как Чэйтон.
— Можно просто Чэй, — приветливо произносит он.
Мне нравится его рукопожатие: одновременно твердое и искреннее. А то некоторые держат твою руку осторожно и вяло, лишь потому, что ты — девушка.
Усаживаюсь напротив него, придвигаясь к стене, а Дженника опускается рядом со мной. Чэй чуть склоняется к нам. Он не болтает о спорте, погоде или еще о какой-нибудь светской ерунде, а сразу переходит к делу:
— Я даже не пытаюсь представить себе, что ты чувствуешь. Это известно только тебе. Но отсюда до Альбукерке ехать около семи часов. И потом еще три часа до городка, где живет твоя бабушка. Путь предстоит неблизкий. Все будет так, как ты захочешь: будет настроение поговорить — отлично, нет — тоже не страшно. Если ты проголодаешься, устанешь или захочется размять ноги, мы где-нибудь отдохнем. Если ты предпочитаешь добраться поскорее, мы вообще можем не останавливаться, не считая заправок. Мне ничего от тебя не нужно, но, пожалуйста, скажи, что мне сделать, чтобы тебе было удобно? У тебя есть какие-нибудь вопросы?
Я медлю… Тщательно подготовленная речь о том, что со мной шутки плохи, явно не требуется. Поэтому мотаю головой, не поднимая глаз от меню. Я с таким усердием таращусь на глянцевые фотографии гамбургеров, салатов и пирогов, как будто меня по ним экзаменовать будут. Но когда к нам подлетает официантка, я долго обдумываю свой заказ. Скорее всего, я и есть-то не стану.
Дженника просит принести ей кофе со сливками. Дескать, она перекусит в аэропорту или в самолете, а сейчас слишком волнуется, и ей кусок в горло не идет. Чэй плюет на пропаганду здорового питания и заказывает большую порцию орехового пирога с шариком ванильного мороженого. Что же, это прибавляет ему очков. Я бы тоже выбрала сладкое, но в итоге я «ограничиваюсь» чизбургером, картошкой и колой. Если беседа станет неприятной, будет чем занять внимание.
— Как Палома? — интересуется Дженника.
— Неплохо, — отвечает Чэй.
Я замечаю на его пальце замысловатое серебряное кольцо. Насколько могу судить, это голова орла с темно-золотистыми камешками вместо глаз.
— А чем она занимается? Я в курсе, что она по-прежнему выращивает травы, а что еще? Она целительница? Ведь я ее не видела с похорон Джанго, а тогда она прямо исчезла. Как сквозь землю провалилась. Странно, не правда ли?
Бросаю осторожный взгляд на Чэя. Как он отнесется к пулеметной очереди Дженники? Забавно, но Чэй безмятежно, я бы даже сказала, методично отвечает на все вопросы:
— Она живет в своем маленьком доме. Сад у нее просто отличный, и денег ей хватает. Семнадцать лет, конечно, долгий срок, но я считаю, что каждый горюет по-своему.
Дженника ерзает и кусает губы. Она готовится выдать следующую тираду, но Чэй внезапно обращается ко мне:
— А как ты себя чувствуешь, Дайра? Я слышал, травы тебе помогли?
Почему-то я догадываюсь, что он моментально распознает, если я солгу.
— Верно. Но, когда действие прекращается, видения начинаются снова.
На лице Дженники поочередно отражается шок, обида и гнев. Официантка расставляет еду на столе, но как только та отходит, Дженника разражается сердитым монологом:
— Ты же говорила, тебе лучше! Дайра, ты что, обманывала меня?
Глубоко вдыхаю, вытягиваю картофельную соломинку с тарелки и верчу ее, прежде чем кинуть в рот и взять следующую.
— Нет. Мне действительно лучше.
Опускаю голову и отпиваю глоток кока-колы, пользуясь случаем, чтобы взглянуть на Чэя. Однако он усердно поедает ореховый пирог, благоразумно не вмешиваясь в наши с Дженникой разборки.
Опускаю голову и отпиваю глоток кока-колы, пользуясь случаем, чтобы взглянуть на Чэя. Однако он усердно поедает ореховый пирог, благоразумно не вмешиваясь в наши с Дженникой разборки.
— После трав я не становлюсь тупой и сонной, как от лекарств. Но видения меня до сих пор мучают. Впрочем, сделать ничего нельзя. Ну, и какой смысл обсуждать их? Ты бы еще больше беспокоилась.
Решаю попробовать гамбургер, но аппетита нет, поэтому я кладу его обратно. Дженника хмурится, уставившись в свою чашку. Наступившее молчание кажется напряженным и предвещающим грозу, но я рада тишине. Дженника пьет кофе, я вожу картофельным ломтиком по тарелке, а Чэй старательно расправляется с мороженым. Затем промокает губы салфеткой, откидывается на спинку красного кресла и заявляет:
— Пища, которую мы едим, вбирает в себя энергию, с которой ее готовили. Как и ту, с которой ты сам приступаешь к еде. Если энергия плохая, будет невкусно. — И он по-доброму кивает на мой гамбургер.
Потом достает бумажник, расплачивается, оставив щедрые чаевые, и мы покидаем ресторанчик. Жизнь моя неотвратимо меняется за те несколько минут, которые нужны, чтобы переложить черную дорожную сумку из нашей машины в древний пикап с номерами Нью-Мексико.
Дженника обнимает меня, и мы стоим, прильнув друг к другу, шепча несвязные извинения. Наконец я набираюсь смелости и отстраняюсь. Мне требуется собрать всю волю в кулак, чтобы улыбнуться ей и помахать на прощанье.
Чэй уже завел грузовичок. Я забираюсь в кабину, и мы выезжаем на шоссе, направляясь в крошечный городок, где мне пообещали спасение.
Глава 6
Я провожу всю поездку в полудреме, временами читая или просто глазея в окно. И лишь когда мы пересекаем границу штата Нью-Мексико, я открываю подаренный Дженникой кожаный блокнот. Пожалуй, мне стоит записать свои впечатления, даже если ничего особенного я и не жду.
Увидеть место непредвзятым взглядом можно только раз. Впрочем, даже тогда на тебя оказывает влияние твое собственное прошлое. А после того, как ты где-то обосновалась и завела знакомых, — о непредвзятости можно забыть. С этого момента твое мнение полностью зависит от самых разнообразных впечатлений — и положительных, и отрицательных. Только самый первый взгляд, когда разум еще не ничем забит, дает самую правдивую картинку.
Открываю обложку и пишу: «Перекати-поле», наблюдая, как целая стайка сухих кустиков неспешно пересекает шоссе. Чэй умело лавирует между ними, не снижая скорости. Потом: «Небо — ярко-синее и беспредельное. Солнце похоже на громадный огненный шар. Когда день сменяется ночью, небо становится бесконечно далеким». И добавляю: «По-моему, я еще никогда не видела ничего подобного». Подчеркиваю последнюю фразу чтобы вспомнить это ощущение.
Карандаш бегает по странице, еле поспевая за моими мыслями. А пейзаж стремительно меняется. Скучная пустошь, заросшая бурыми или пожухлыми зелеными кустами, пылает сочными красками. Рыжая земля пестрит яркими травами, вдалеке вздымаются скалистые плоскогорья, прорезанные глубокими каньонами.
— Ничего себе! — шепчу я.
Здесь все огромное. Поистине безграничное. Ландшафт приобретает космические масштабы и тянется без конца и края.
И хотя я сама решила приехать сюда, мне уже понятно, как будут давить на меня просторы Нью-Мексико. В душе вспыхивает внезапная острая тоска по моей прежней жизни — почти физическая боль, излечить которую могла бы безумная суета съемочной площадки с ее четкими границами и рамками.
— Добро пожаловать в страну Очарования! — улыбается Чэй.
— Мы уже приехали? — спрашиваю я, озираясь по сторонам в поисках «цивилизации».
— Страна Очарования — это прозвище штата Нью-Мексико, — смех у Чэя низкий и приятный, — но до городка Очарование, где живет твоя бабушка, ехать еще прилично. На другой стороне перевала есть заправка. Остановимся там, заодно ноги разомнем. Как тебе такой план?
Киваю, закрываю блокнот и убираю карандаш. Я взволнованна и не могу делать ничего, кроме как таращиться в окно, ожидая наступления ночи, которая скроет от меня пугающий ландшафт.
Чэй выруливает к свободной колонке на парковке. Вылезаю из машины и сладко потягиваюсь. Широко зеваю и вдыхаю воздух Нью-Мексико. По-моему, здесь гораздо суше, чем в Лос-Анджелесе или Фениксе. Наверное, сказывается высота над уровнем моря. Наклоняюсь к земле, касаясь кончиками пальцев зернистой поверхности асфальта, стараясь не замечать боли в усталых и затекших мышцах.
— Может, купишь нам пару-тройку банок колы? — Чэй лезет за бумажником, но я отмахиваюсь и направляюсь к магазинчику с вывеской «Kwik-Е Mart»[9]. Захожу внутрь, и мой желудок выбирает самый неподходящий момент, чтобы издать громкое предательское урчание. Но при виде упаковок фастфуда мне невольно становится жаль своего нетронутого чизбургера с картошкой.
Брожу между полок, набирая в охапку пакеты с конфетами, чипсами и пончиками, прихватываю две литровые бутылки содовой — для себя и для Чэя. Кинув сверху пачку мятных пастилок, вываливаю груз на прилавок и обмениваюсь с кассиршей вежливой, ничего не значащей улыбкой. Пока она пробивает чек, пролистываю бульварные журнальчики.
Дженника терпеть не может, когда я это делаю, каждый раз не забывая напомнить, что большинство напечатанных историй является выдумкой или сфабриковано самими участниками событий. Но мне трудно лишить себя подобного удовольствия: прикол в том, чтобы отгадать, какие из сплетен — полная туфта, а какие — нет.
Традиционно начинаю с самого дешевого и скандального издания. Из тех, что годами специализируются на похищениях людей инопланетянами и сенсационных явлениях призрака Элвиса. Я знаю, что мои ожидания не будут обмануты. Я читаю про мстительный дух покойного режиссера, который терроризирует знаменитую актрису из-за продюсируемого ею кошмарного римейка его фильма.
Затем мельком проглядываю следующую статью. Она повествует о том, что старлетки, носящие пышные блузки, скрывают беременность. Наконец, хватаю самый респектабельный из журналов, на обложку которого (втайне или открыто) мечтают попасть практически все восходящие звезды. На этой неделе издание украшает нарочито простецкая фотография…
— С вас двадцать один доллар шестнадцать центов.
Девушка называет сумму, но я почти не слышу, что она говорит, с трудом разбираю смысл слов. Прилавок, куча дешевой еды, сама продавщица бледнеют и уплывают на задний план, и остаюсь только я и глянцевая обложка. Меня трясет. Щеки горят, и мне трудно оторваться от пронзительных голубых глаз, золотистой кожи, копны светлых волос, ленивой усмешки и поднятой в приветственном жесте перевязанной руки. Конечно, в приветственном! Вейн может сколько угодно притворяться, что он пытается заслониться от назойливого объектива телекамеры, но он обожает папарацци. Значит, благодаря мне он разрекламировал себя на полную катушку!
— Эй, с тебя двадцать один шестнадцать, — раздраженно рявкает девица. — Если берешь журнал, то еще три пятьдесят.
Я даже не отвечаю, застыв на месте. Бумага сминается под липкими пальцами, и типографская краска пачкает мне ладони. «На трассе Вейн Вика проблемы!» — гласит заголовок.
Пресса любит обыгрывать сходство его имени с названием вечно забитого транспортом шоссе Ван-Вик, которое как раз ведет к замусоренному аэропорту Кеннеди. Вейн родом из богом забытой дыры под названием Поданк, которая находится возле Нью-Йорка, так что замысловатое прозвище ему нравится. Впрочем, он любит славу в любой форме.
На фотографии лицо у него сплошь покрыто царапинами и темными синяками, а левая бровь рассечена надвое. Однако он выглядит еще привлекательнее, чем обычно. Царапины придают ему крутость в сочетании с уязвимостью. Складывается впечатление, что перед тобой — парень, которому не впервой бывать в передрягах.
И если раньше он был просто симпатичным, то теперь парень стал неотразим. Кстати, похоже, про меня здесь тоже что-то есть: в нижнем правом углу страницы поместили мою маленькую фотку. Я сразу вспоминаю, как Вейн щелкнул меня на телефон, несмотря на мои протесты. Зачем снимать друг друга, если заранее ясно, что это короткий, ничего не значащий романчик? Вот поэтому, когда он навел на меня камеру, я недовольно скривилась в ответ.
Вейн рассмеялся и пообещал стереть фото, а я поверила ему на слово. И вообще, я и представить не могла, что он использует «улику» против меня. А теперь журналисты окрестили меня «Адская фанатка». Ага, вот оно: «Безумная поклонница напала на Вейна Вика!» И дальше: «Актер, сама доброта, сказал, что решил не подавать в суд. Он надеется на то, что девушке окажут помощь, в которой она явно нуждается. Читайте на с. 34!» Стоп. С меня хватит.