Грэйн раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя руками за плечи. Она вгрызлась зубами в израненные губы и то ли стонала, то ли рычала.
«Стоп, стоп! — мысленно воскликнула леди Янамари, чувствуя, как тают без следа волны ужаса и ярости, бушевавшие в душе. — Если мы плывем не на Ролэнси и не обратно в Синтаф, то, значит, либо к конфедератам, либо еще куда-то… возможно, что и к тайным агентам Эсмонд-Круга. И вообще… Нимрэйд мог разыграть собственную карту».
То, что капитан «Ускользающего» оказался предателем, леди Янамари ничуть не удивило. Это… это вполне естественно, когда шуриа-наемник продает свои услуги тому, кто даст лучшую цену. Нашелся, стало быть, кто-то, заплативший больше, чем Конри, только-то и всего. Яльдан Нимрэйд хотел не только жить, но и жить, не считая денег, а леди Янамари нынче — ценный и дефицитный товарец. Тут его можно даже понять.
«Боги, боги, ну хоть какой-то выход должен быть!» — думала ролфийка. Пусть не для Грэйн, пусть для спутницы хотя бы… В конце концов, выход для эрны Кэдвен есть всегда, пока под рукой заряженный пистолет или заточенный скейн. Вспомнив про оружие, ролфи ухватилась за эту мысль, словно тонущий в стремнине — за нависшую над бурным потоком ветку, и, сжав руку Джойн, торопливо заговорила:
— Мы должны бежать! Он идет в пролив Арнлейг… кратчайший путь к конфедератам или… Надо бежать. Я поклялась, что доставлю тебя Вилдайру Эмрису или умру, пытаясь это сделать. Я поклялась, что ты будешь невредима. Но, Джойн… лучше уж объятия Морайг, чем…
Она спешила объяснить, убедить… пока у них не отобрали саму возможность что-то обсуждать и вообще говорить. За этим ведь дело не станет. Как знать, вдруг уже сейчас, вот прямо сию минуту, в их конуру вломятся матросы, и тогда будет поздно, поздно совсем!
Но решиться, рискнуть или нет, должна сама графиня. Неспособная ее защитить, эрна Кэдвен потеряла право решать, что им делать.
— Решай теперь ты. Мне все равно не жить, Джойн, я не нужна им больше, я поняла, он почти прямо мне сказал… Либо мы бежим, либо… попытай удачу одна. Ты для них — ценная добыча, может, тебе удастся как-то выскользнуть? А я отдам себя Морайг. Это лучшее, что мне остается здесь.
«Нет, эрна Кэдвен. Она сама придет к тебе!» — успела подумать Джона прежде, чем стала превращаться в само Море, и Его дух проник в нее.
Грэйн осеклась, осознав, что подвела… предала!.. не только доверившуюся ей спутницу. А Князь? А Конри? И отец там, в Чертогах Оддэйна… боги, что думает теперь он? Хотела вернуть ему имя, а вместо того обесчестила!
— Я подвела Князя, Джойн, я не оправдала доверия, подвела Конри, и отца… и тебя подвела тоже, клялась привезти и защитить и не смогла. Мне нет оправданий. Боги наверняка не примут меня, но… Проклятье, лучше б меня и впрямь повесили! Ты вернулась бы домой, и все стало бы как прежде…
«Ничего не будет как прежде. Никогда, эрна Кэдвен. Теперь — никогда», — подумала Джона.
А Грэйн вдруг словно бы осенило.
Но этот, подлый, этот предатель — он ведь предатель! Он ведь служил Конри и брал деньги Ролэнси! Он был нужен Ролэнси — и предал.
То, что шуриа принудил ролфийскую женщину… это неважно, это меркнет по сравнению с предательством. Переметнулся к тому, кто больше платит, а может быть — всегда служил двум господам? Словно паршивый пес, кусающий руку, что кормила его…
Нимрэйд — предатель. И если Грэйн больше не нужна Нимрэйду, то ведь и Нимрэйд не нужен больше Грэйн. И Ролэнси тоже. А значит…
«Боги! — поняла она наконец-то и задохнулась от внезапного и острого чувства. Пожалуй, это было счастье. — Он больше не нужен. Больше не неприкосновенен. Я же могу забрать его жизнь — и буду в своем праве перед богами и людьми! Пусть Морайг возьмет его — и меня в придачу, если на то будет ее воля!»
Никогда прежде Грэйн не доводилось испытывать подобного, но и не узнать она не могла. Это чувство… это ощущение…
Это же она. Свобода! Не по приказу, не по воле пославших ее, но следуя собственному решению. Нимрэйд предал ролфи. А эрна Кэдвен — она же ролфи вправе судить предателя и клятвопреступника. Теперь — вправе.
Теперь — можно!
Что чувствует гончая сука, вдруг спущенная со сворки?
И кровь Грэйн запела в предвкушении мести, той за которую никто на Ролэнси не осудит ее: ни Конри, ни сам Священный Князь. Ни Сэйвард эрн-Кэдвен.
Вот только… как? Как сделать это — и при том не погубить Джойн окончательно?
— Джойн!.. — ролфи наконец-то взглянула на спутницу — и осеклась, и отшатнулась, застыв в немом благоговении.
Потому что не шуриа была сейчас перед Грэйн, не графиня Алэйя и даже не эрна Янэмарэйн. Да полно — смертная ли женщина впилась когтями в плечи эрны Кэдвен? У людей не бывает таких волос, шевелящихся, извивающихся, словно змеи или водоросли, в человеческих глазах не плещется само бессмертное, вечно изменчивое, бесконечно юное и невообразимо древнее море, и горькая морская вода не течет по людским щекам, прокладывая блестящие дорожки, и не вскипают отрывистые слова на губах светящейся пеной. Так смотрит в земные глаза сама Морайг. Грэйн взглянула уже однажды в огненные очи богини, услышала ее обжигающие речи, почувствовала, как тело рвут раскаленные когти. И пусть божество сейчас было другим, но все же… Посвященная Локки не могла ошибиться. Морайг-Неверная, Могучая Морайг-Море овладела телом и духом Джойн и говорила ее устами.
— Он заставил… он заставил ее покориться против воли, принудил пойти против естества, — через силу прошептала Джойана. — Мог взять тело, но поганил ее душу. И за это… За это я… отберу у него все…
Не к Грэйн обращалась полукровка-шуриа, а к самому Морю, к его свободному духу. Пусть знает, что среди народа Шиларджи нашелся выродок. Пусть покарает святотатца.
Джона царапнула когтями по переборке и злобно прошипела в собственных мыслях:
«Ты слышиш-ш-шь меня, «Ус-с-скользающ-щ-щий»? Приш-ш-шел твой час мес-с-сти! И мой тож-ж-же!»
И корабль тоже услышал, застонав каждой своей доской, каждой заклепкой.
Но Джоне было все равно. Жилы ее наполнились горькой морской водой, соль проступила на коже, а кости стали кораллами, и в чреве поселились гады морские. Запела шуриа на языке китов и касаток, закричала птичьим базаром. Покрылась женщина плотным тюленьим мехом, и вместо ног у нее вырос дельфиний мощный хвост, а вместо рук — крылья альбатроса. Морем стала Джойана Алэйя, могучим и беспощадным, бушующим и спокойным, ласковым и коварным.
«О чем ты просишь, дочь Шиларджи?»
Голос Морайг — он тише безмолвия над водной гладью в штиль и одновременно грохочет всеми прибоями мира.
А может быть, это на самом деле был раскат грома?
«О мести и ярости. Он пытался сломать душу, он пошел против Жизни, он — не шуриа, он — враг!»
Наплевать на предательство по отношению к Конри и Ролэнси — шуриа в своем праве. И по закону войны они с Грэйн всего лишь пленницы. Но глумиться над духом женщины… За это положена кара! Немедленная и беспощадная.
«Слышишь меня, Хела-Море?! Он — враг!»
«Слышу».
Корпус «Ускользающего» содрогнулся от ударов волн. Там, наверху, началась буря, которой еще невидывали люди по оба берега Опасного моря, моря Кэринси.
Человеческое тело слишком хрупко, чтобы выдерживать присутствие стихии долго. Поэтому, когда дух покинул Джону, она сразу же распласталась на полу точно выброшенная на берег медуза, безвольным студнем. И с горечью поняла, что шаманить не умеет и не может. Но, с другой стороны, дух Моря вряд ли нуждался в помощи столь ничтожного существа, как шуриа-полукровка.
Нич-ч-чего! Мы тоже кое-что умеем. Ничего-ничего!
Джона щекой прижалась к дереву, погладила шершавую поверхность. Почти с нежностью.
«Это твой шанс, «Ускользающий», воспользуйся им и отомсти человеку, терзавшему тебя столько времени. Это твой шанс уйти с честью, освободиться и уничтожить своего мучителя», — вкрадчиво напомнила она корвету.
И чуть не потеряла сознание от дикой звериной радости «Ускользающего», пронесшейся сквозь ее сердце, будто ураган. Ничуть не менее слабый, чем тот, который бушевал за бортом. Право же, теперь капитану Нимрэйду и его команде было чем занять себя, кроме удовлетворения плотских радостей с беззащитными пассажирками. Судя по тому, как швыряло Джону и Грэйн по их «будке», на всех палубах корвета творилось нечто невообразимое. Неведомо, как справлялись моряки, но женщины только и успевали, что цепляться за переборки и выть в голос, стараясь перекричать свой страх. Какая там морская болезнь! Джона потеряла счет времени и, казалось, перестала что-либо соображать.
Взбесившийся корвет бросало из стороны в сторону, где-то рядом за стенкой натужно скрежетал штуртрос, но шуриа могла бы поклясться, что корабль практически не слушался руля. «Ускользающий» не желал больше подчиняться смертному, да и вообще кому бы то ни было.
— Наверх! — заорала Грэйн и потащила шуриа к люку. — все равно, кто там— и дверь заперта, но нужно наверх!
Корабль содрогался и трещал, но ролфи чудился в какофонии бури вовсе не страх корвета, но… какое-то дикое, свирепое предвкушение. Корабли — дети Морайг, так может быть…
— Отпусти нас! — выкрикнула ролфийка. — Выпусти!
Каким-то неведомым чудом люк оказался вдруг совсем рядом, рукой подать… то ли «Ускользающий» накренился так, то ли и впрямь могучая длань Морайг подтолкнула женщин к спасению. Грэйн обхватила графиню за ноги и подсадила в проем, а потом, уцепившись за край и обдирая ногти, подтянулась сама. На мгновение они обе распластались на палубе, переводя дух, но тут нос корабля вновь задрался вверх, словно «Ускользающий» взвился на дыбы, как бешеный конь. Женщины, вопя, проехались на животах по мокрым доскам и чуть было не сверзились обратно в Дыру. Мучительно медленно, с протестующим скрежетом и стонами, корабль взбирался на водяную гору, чтоб, замерев на миг, ринуться вниз, подарив своим пленницам незабываемо-мерзкое ощущение бесконечного полета в бездну. И так снова и снова, пока они окончательно не потеряли счет времени, а ободранные руки не свело от безуспешных попыток уцепиться хоть за что-нибудь. Встать, а тем более удержаться на ногах не удавалось ни Грэйн, ни Джойн. Стоило хоть на миг распрямиться, и палуба тут же уходила из-под ног.
Ролфи после нескольких неудач встала все-таки четвереньки и умудрилась доползти до двери, волоча за собой вцепившуюся в нее не хуже краба графиню.
Но, как и предполагала Грэйн, дверь в оружейную была заперта снаружи.
— Надо выбраться отсюда! Надо спасаться! — прокричала Джона, вонзив ногти в плечи эрны. — «Ускользающий» погибнет!
Она не хотела пойти ко дну, как крыса в корзинке, не хотела умирать. И, видимо, Грэйн тоже не торопилась на личную встречу со своими богами. Эрна лихорадочно озиралась в поисках выхода.
— Только бы нас не придавило оторвавшейся бочкой!
— Не придавит!
Им приходилось друг другу кричать на ухо, чтобы хоть что-то расслышать в сплошном реве и грохоте.
— Надо… дверь…
— Что?
— Выбить дверь!
Джона повисла на ручке в попытке потянуть створку на себя. Тщетно. Даже из совместных с Грэйн усилий ничего у них не вышло.
— Сейчас! Держись!
Пока «Ускользающий» полз вверх по исполинской волне, ролфийка откатилась к противоположной стене, а когда корабль снова нырнул вперед носом, то прикатилась обратно, но уже с топориком.
— Щас-с-с-с! В сторону!
Мудрено справиться с замком в такую качку, но желание жить, оно зачастую придает нечеловеческие силы. Джона и сама не поняла, каким образом удержалась в своем углу, пока Грэйн махала топором. Оставалось только визжать на высокой ноте:
— Осторожней! Берегись!
Леди Янамари уже хотела было прошмыгнуть наружу, пока ее не прихлопнуло дверной створкой, но Грэйн ее остановила:
— Куда? Надо привязаться друг к другу!
— Что?!
Ролфийка сунула Джоне в руку один конец веревки, а другим стала обвязывать себя вокруг талии, показывая пример, что нужно делать.
— Иначе… мы… потеряемся!
Шуриа вообще-то с огромным трудом представляла, как они сумеют подняться на палубу при такой ужасающей болтанке. Да они же себе руки и ноги переломают.
И так бы оно и случилось на мокрых-то трапах, в кромешной тьме, когда откуда-то сверху льется вода, если бы… и тут Джона впервые в жизни пеняла за их редкостную удачу на всех ролфийских богов сразу. И без Предвечного не обошлось, и Великие Духи, какие только есть в этих бурных водах, приложились к спасению двух несчастных женщин. Не иначе. Как минимум трижды беглянки кубарем летели куда-то вниз, отчаянно вопя и прощаясь с жизнью. От множества падений обе женщины должны были посинеть от кровоподтеков и ушибов. Несколько раз Джона прокусила себе язык, на голове у нее вспухала огромная шишка, а левая рука после удара локтем совершенно онемела.
— Смотри! — прокричала ей Грэйн. — Смотри! Свет!
По сравнению с мраком нижних палуб это, конечно, можно было назвать и светом, но на самом деле «Ускользающий» несся в узком просвете между черным кипящим морем и серо-черным обезумевшим небом.
О да, им все-таки удалось выбраться наружу, но лишь для того, чтоб тотчас же оглохнуть в реве бури и ослепнуть под ударами ветра и дождя. Не понять было, ночь ли то или день.
Джона столько раз ударялась головой и теряла сознание, что пропустила мгновение Порога. Но в такой обстановке никто из шуриа не смог бы умереть внезапной смертью. Потому что кровь так и кипит донджетой и жить хочется так сильно, как никогда прежде.
Вокруг творилось… Грэйн никогда не смогла бы подобрать слов, чтоб рассказать о том, что увидела на «Ускользающем». Огромные ладони Морайг подбрасывали корвет, словно надоевшую игрушку, походя жестоко ее ломая. С гребня вниз и снова на гребень. И казалось невероятным, как едва не касающийся волн реями корабль раз за разом все-таки выпрямлялся и продолжал эту смертельную пляску.
А страшно почему-то не было, не было совсем. Никаких мыслей, ни тени чувств, даже могучий и властный инстинкт — бежать! спасаться! — и тот молчал. Слишком огромным было море, слишком неутолимой его ярость — и даже тени надежды на спасение не могло здесь возникнуть. Это было безумием, рассчитывать на удачу, но…
— Морайг! — заорала Грэйн в лицо буре, сама себя не слыша. Да ей и не нужно было слышать, достаточно, того, что слышала богиня. — Вот мы, Морайг! Возьми нас, Могучая! Мы — твои!
Отлепиться от проема двери, сделать всего лишь один шаг ей навстречу — и богиня возьмет обещанное, примет, подхватит… А дальше — все в ее воле. Но, по крайней мере, это будет быстро. Это будет — чисто!
«Ускользающий» взлетел снова, и с высоты, равной, пожалуй, шпилю замка Эйлвэнд, Грэйн увидела прямо впереди оскаленные, словно настоящие клыки, рифы, а за ними… Новый удар шторма заставил ее зажмуриться, и что там мелькнуло вдали, ролфи так и не разобрала.
Возможно, кто-то из команды «Ускользающего» успел даже заметить женщин, но предпринять по этому поводу никто ничего не мог. Потому что тут, устремись вниз, корвет вдруг затрепетал, словно подстреленный на скаку конь, на мгновение замер — и начал разворачиваться бортом к волне.
«Ну, вот и все», — успела подумать Грэйн, когда сила удара оторвала их обеих от косяка, за который они цеплялись, и потащила к борту. Веревка, которой связались между собой женщины, зазвенела и натянулась, будто струна. Ролфи скользила на спине, запрокинув голову, и отчетливо видела, словно во сне, где время замедляется, как одна за другой лопаются ванты и громадина грот-стеньги беззвучно и величественно падает вниз, круша все. «Ускользающий», как птица с перебитым крылом, закружился на месте, на миг выпрямился — и с раздирающим нутро треском насадил сам себя на риф, будто медведь, всем весом навалившийся на рогатину охотника.
Пенная рука Морайг подхватила обеих женщин и подняла высоко-высоко, над гибнущим корветом, над бешеным кипением волн, над миром — а потом обрушила вниз, вниз… И ледяные жестокие объятия богини приняли ролфи и шуриа, словно потерянных и вновь обретенных детей.
Оглушенная и нахлебавшаяся воды графиня отчаянно гребла руками, пытаясь найти хоть какую-нибудь опору, пока не уцепилась за кусок чего-то твердого и плавучего. И, пожалуй, даже сам Предвечный диллайн не сумел бы отодрать ее пальцы от спасительно обломка.
«Жить! Жить! Жить!» — завывала в измученном, истерзанном теле шуриа жажда жизни.
Волны швыряли Джону в разные стороны, вертели и кружили, захлестывали с головой, но она не чувствовала ни усталости, ни холода, ни даже страха. Потому что то ослепляющее безумие, которое охватило женщину, вытеснило все мысли и чувства.
Жить! Жить любой ценой, держаться до последнего, сражаться за каждый вздох, победить море и небо.
— Рам-м-ман… Идгард-д-д… Рам-м-ман… Идгард-д-д… Рам-м-ман… Идгард-д-д… — без остановки твердила она имена своих детей, как молитву.
Белыми онемевшими губами. Ничего не соображая. Теряя сознание и снова приходя в себя с теми же словами на устах. Их лица стояли перед глазами, их голоса звенели в ушах. Пока не погас последний свет и весь мир не погрузился во тьму — холодную, мокрую и горькую.
Вилдайр Эмрис, Священный Князь
Он любил море, правда любил. Бесконечно изменчивая, Могучая Морайг, Морайг-Неверная… для каждого из своих сыновей у нее есть свой лик, и голос ее звучит по-разному для каждого, кто удостоился ее объятий. Вечная, юная, она могла быть матерью или подругой, ласковой возлюбленной или жестокой убийцей, явиться в сиянии пены, или в свисте бури, или всего лишь отражением в волнах. Она становилась женщиной, если того желала, но всегда оставалась богиней. Морайг… Вилдайр не знал и не хотел знать, в каком из своих обликов она является, к примеру, Конри, если вообще является. Для самого же Князя некогда обвенчанного с Морем, равно как и с Войной, она была не женою даже, а именно подругой. Как Мэрсейл. И говорила с ним ее голосом.