Аластар видеть духов не мог, а потому лежал на траве, точно так же курил и любовался самой прекрасной женщиной, которую ему подарила судьба. Как она плещется на теплом мелководье отмели в одной короткой нижней сорочке, хохочущая, искушающая… И конечно, он не смог устоять. Снова не смог. И не хотел. Потому что, как ни банально это звучит, но за все деньги мира не купить бескорыстную искреннюю любовь.
Скорее всего, именно тогда Аластар Эск стал отцом Идгарда. Как двенадцатью годами ранее — отцом Раммана.
«Что ж, пусть парень потешится страшной тайной. Это даже полезно для кровообращения. А женщины… женщины всегда одинаковы, любят ходить пусть по опасной, но протоптанной дорожке, и если один раз получилась уловка, то обязательно повторят еще…»
— Думаешь о своей шлюхе?
Походка диллайн почти бесшумна, и как вошла Лайд, хозяин кабинета не слышал. И отвечать тоже не стал, только открыл глаза, затянулся дымом и убрал руку с ширинки брюк.
— Что ее малолетний выползок делает в нашем доме? Как ты посмел привечать сына своей подстилки под одной крышей с законной семьей? И после этого ты хочешь доказать мне, что ничего между вами не было?!
Аластар в глубине души полагал, что двести лет понадобились эсмондам, чтобы добиться появления этих склочных истеричных интонаций, от которых по всему телу встают дыбом волоски. Словно ржавой пилой пилят пушечное ядро.
— Доказательства! Им всем нужны доказательства! Идиоты! Какие доказательства, если я видела, как ты смотрел на нее. Напомнить тебе? Осенью на приеме у Атэлмара… — И тут же исправилась: — У Его Императорского Величества. Как ты на нее посмотрел?
Мысленно Аластар от досады хлопнул себя по лбу. Да, тут он оплошал. Но после полугодовой разлуки и трех, Предвечный помоги, неудавшихся по множеству причин свиданий он уже не мог думать ни о чем, кроме как о шпильках, которые выдернет из жестких черных кос, и тоненьких щиколотках Джоны. Что поделаешь, никто не совершенен, а мужскую похоть еще никто не отменял.
— Ни на одну из своих бесчисленных баб ты никогда так не смотрел! — вспыхнула Лайд, натолкнувшись на ледяное безразличие мужа. — Ты забыл про свои обязательства перед Святыми Эсмондами? Так я тебе напомню! Три ребенка мужского пола, трое наших сыновей должны стать высшими иерархами Круга — это твой долг перед народом.
Сколько раз Аластар Эск слышал эту фразу? В принципе, можно подсчитать точно. Семнадцать лет в браке, через день, вычесть примерно шесть лет, которые он с радостью провел вдали от дома. Итого — примерно две тысячи цитат. И обычно этими словами Лайд заканчивала обвинительную речь, после чего шли рыдания, а следом уже полноценная истерика. От графа требовалось лишь хмыкнуть и вернуться к своим делам.
— Я все знаю! Я не такая дура, как ты думаешь!
«Предвечный, она же красивая женщина: правильный овал лица, чувственные губы, большие глаза, — подумалось Аластару. — И даже голос, когда она разговаривает с тивом Херевардом, приятен. Но почему эта прекрасная оболочка пуста?»
— Я знаю, что тебе уже неинтересны обычные шлюхи, которыми полна Саннива, теперь тебе подавай что-то особенное! Потянуло на экзотику! Шуриа! Предвечный! Тебе захотелось отведать змеятинки? Я не дам свершиться непотребству, ты не осквернишь наше супружеское ложе!
Леди Лайд бушевала, она бегала по комнате взад и вперед, отмечая самые удачные, на ее взгляд, словесные пассажи подниманием и опусканием с грохотом стульев. Прекрасное упражнение для поддержания физической формы, но не посреди ночи же. За столько лет регулярных скандалов слуги настолько привыкли, что уже и не подслушивали под дверью. Зачем, если миледи не в состоянии придумать что-нибудь новенькое? Напоминания о долге перед эсмондами, обвинения в неверности, жалобы на отсутствие любви к законной семье. За столько лег можно выучить наизусть. И все это — чистая правда.
— Ты меня не любишь и никогда не любил!
Тоже не новость. Когда Аластара познакомили с долгожданной невестой, он был потрясен, оскорблен и унижен. Кукла она из плоти и крови, существо без единой собственной мысли — и больше ничего. И ради этого создания ему пришлось отказаться от Аримы Лоэ, видеть, как она уходит к другому, быть безмолвным свидетелем чужого счастья? Ради сочетания с этой племенной кобылой умерли его дети от Идгит? Аластар нисколько не сомневался, что странная смерть обеих девочек имеет только одно объяснение — эсмонды напомнили своему должнику, что не потерпят Эсков-бастардов. Ему триста лет, он глава могущественного клана, тысячи сородичей смотрят на него почти как на владыку, но для Эсмонд-Круга Аластар Дагманд Эск всего лишь носитель потребных для волшебного дара качеств, ничтожество с очень дорогой кровью, с которым никто не собирается считаться.
— Госпожа Сименна гадала мне на потрохах чайки и сразу сказала, что шуриа тебя приворожила.
За семнадцать последних лет леди Эск не была замечена за чтением книг, она не занималась рукоделием или благотворительностью и не воспитывала дочерей. Все свободное время она проводила либо у модисток, либо у гадалок. Гадала на картах, по внутренностям животных, по форме пальцев, ушей, носа, по моче и мужскому семени. Узнав о последнем способе, Аластар окончательно покинул супружескую спальню и перебрался в соседнюю с кабинетом комнату с диваном.
— Я ничуть не жалею, что наняла ролфи убить змеюку, я надеюсь, она свернет себе шею, а ее выродки сдохнут. Она недостойна иметь сыновей, эта богопротивная тварь. Я знаю, почему ты так на нее смотришь! Ты хочешь извести меня шурианским колдовством. Не выйдет! Не дождешься!
Присущая всем диллайн плавность движений всегда со стороны выглядела угрожающе. Поэтому, когда Эск легко встал из кресла, его голосистая супруга испуганно замолчала. Он осторожно, чтобы причинить легкую боль, но не повредить, взял женщину за ухо и вывел в коридор. Все так же молча вернулся и закрыл дверь на ключ. А потом, как следует подумав, задвинул еще и щеколду.
Грэйн и Джона
Снаружи снова бегали и кричали, иногда постреливая. «Палят по кустам наудачу», — подумала Грэйн, не опуская своего оружия. Одной Локке ведомо, что предпочла бы сейчас эрна Кэдвен, будь у нее выбор — попытать счастья в перестрелке с загонщиками или цепенеть под немигающим янтарным взглядом диллайн. Наверное, все-таки первое. Синтафские вояки были как-то… понятней. А этот… глаза он отвел погоне, что ли? Или дворняги просто исполнили свою миссию до конца, загнав добычу именно туда, куда и следовало?
Волшебник молчал, этак спокойно помалкивал, по-домашнему, умиротворенно. Словно ничуть не сомневался, что беглые девицы никуда от него не денутся.
«Ну, поглядим», — решила ролфи, когда первый страх схлынул, а крики вокруг пещеры отдалились и затихли. Она выпрямилась и, покрепче стиснув мокрые и холодные пальцы на мушкете, скомандовала:
— Джоэйн… попробуй выглянуть, только осторожно. Я присмотрю за этим, если что.
Шуриа послушно сунулась к выходу. Грэйн ждала, стараясь не стучать зубами слишком громко.
— Не получается, — напряженно выдохнула графиня. — Не выйти… и не выглянуть даже.
«Не мухи в паутине, но две глупые осы, упавшие в остывающее варенье», — подумалось Джоне.
— Иди сюда. Пистолеты с тобой?
Ролфи старалась, чтоб голос ее звучал твердо и уверенно, но получалось не слишком хорошо. Магия! Диллайнская магия… У Грэйн вдруг позорно скрутило живот, колени чуть не подогнулись. Шуриа подошла сзади, и, почуяв ее тепло, эрна Кэдвен смогла вздохнуть.
— Да. Заряжены, — и леди Янэмарэйн щелкнула взводимым курком.
Диллайнский волшебник не казался шуриа опасным, но демонстрация собственной силы и решительности лишней не будет.
«Пусть знает, что мы… А что мы ему можем сделать? Но все равно — пусть знает». Джона едва сдержала нервный смешок.
— Хорошо. Держи наготове и не подходи к нему, — сказала ролфийка.
Пошире расставив ноги, Грэйн недвусмысленно повела штыком и предупредила:
— Кто бы ты ни был, диллайн, я успею проткнуть тебя, прежде чем ты ее тронешь.
Лицо диллайн исказила какая-то странная гримаса: губы сжались в ниточку, уголки дернулись… Когти Локки, да это же улыбка… Нет, даже не синтафских солдат… пожалуй, Грэйн предпочла бы общество желтоглазого смеска — тива Удаза. Или капитана Нимрэйда. Даже неудачливый полукровка-тив показался ролфи сейчас близким и родным, а уж про шурианского змея и говорить нечего, тот ведь даже удавить не пытался!
— Волк оберегает змею, — молвил волшебник. — Змея защищает спину волка. Как необычно.
И штык Грэйн опустился сам собой, а желание помочиться стало нестерпимым.
— Идемте, — он поманил их рукой и, повернувшись, зашагал в темноту шахты. Причудливо изогнутая, тень его скользила следом.
— Волк оберегает змею, — молвил волшебник. — Змея защищает спину волка. Как необычно.
И штык Грэйн опустился сам собой, а желание помочиться стало нестерпимым.
— Идемте, — он поманил их рукой и, повернувшись, зашагал в темноту шахты. Причудливо изогнутая, тень его скользила следом.
— Ну, по крайней мере, тень у него есть… — пробормотала Грэйн и обернулась к спутнице: — Что будем делать? Ты про них знаешь больше моего, Джоэйн. Что думаешь?
Леди Янамари видела в своей жизни много чистокровных диллайн, некоторых… раздетыми, и не только видела. Но большинство не были волшебниками. И только тиву Хереварду перевалило за тысячу. Самый сильный, самый могущественный эсмонд Синтафа. Во всяком случае, раньше Джона так считала. Пока не увидела этого…
«А может, это сам Предвечный, решивший вдруг сойти на землю во плоти?»
— Надо идти, если зовет, — отозвалась шуриа. — Разве у нас есть выбор?
«Давай, эрна, ты потерпишь с вопросами. Я и сама уже не знаю, что думать», — растерялась Джона.
— Не думаю, что он есть, — ролфи вздохнула и, сняв штык, закинула мушкет за спину. — И оружие, похоже, не поможет… Ладно. Поглядим. Они же не едят таких, как мы?
Графиня в ответ непонятно хмыкнула — дескать, откуда такая уверенность, может, и едят.
— Локка защитит, — буркнула Грэйн с убежденностью отчаяния. — Непременно.
— Надеюсь, — без иронии и сарказма ответила шуриа, и от этой серьезности Грэйн немедленно захотелось не только помочиться, но и… и похоже, что в этом желании она была не одинока.
Когда на тебя смотрит… нет, вряд ли бог, но кто-то подобный ему. Только не на фреске, а живой, из плоти и крови, с теплой кожей и блестящими глазами. И слышишь не священную песню, а его голос…
«Великие Духи! Сделайте что-нибудь, иначе я ослепну». Дух его, который видят шуриа и не видят все остальные, сиял во тьме.
— Нас двое, — напомнила ролфи. — А он один. Пошли, раз решили, а то уйдет сейчас и фонарь унесет. Мы тут себе ноги переломаем без света.
— Зачем тебе свет, волк? — невозмутимо сказал уже порядком удалившийся от них диллайн. — А змее и вовсе не нужны глаза, чтоб знать, куда идти. Но не отставайте, а то пройдете мимо выхода.
— Вот видишь, — прошипела шуриа. — Есть второй выход!
— Хорошо, если так, — шепнула Грэйн. — Слышит нас, ушастый… Подбери подол и дай руку. Ты, может, и змея, но не мышь же летучая.
И они пошли, поддерживая друг друга в потемках. Вопреки речам волшебника, свет беглянкам все-таки был нужен. Во всяком случае, Грэйн больше доверяла глазам, чем заложенному носу, а в кромешной тьме даже кошки не видят, не то что волки. Да и сам этот… пещерный сыч… с фонарем ведь ходит, а не впотьмах летает!
— Фонарь я взял для вас, — диллайн, оказывается, слышал не только шепот. Грэйн с ужасом попыталась приструнить собственные мысли — не вышло. Боги! Да как же так можно! Даже то, что творится у них в головах, не тайна… и как же быть?
— Только то, что творится в твоей голове, ролфи, — хмыкнул в полумраке волшебник, точнее, его призрачный силуэт. — Ты громко дышишь, молодой волк, а думаешь еще громче… Дыхание змеи неслышно, мысли змеи темны и извилисты, сокрыты, словно корни в земных недрах…
«И когда я закрою глаза, и когда затворю уста, то во тьме и тиши услышу, как бьется сердце этого мира. Там в глубине оно — большое и горячее», — повторяла Джона про себя слова старой-старой песни шуриа. Ее пели, когда оказывались где-то под землей, чтобы согреться, успокоиться и сосредоточиться на поиске выхода. В конце концов, ползучие гады больше остальных живых созданий любят солнечный свет и нагретые камни.
— Тогда змеям повезло, — буркнула Грэйн, разозлившись и обнаглев от страха и досады. — Ползают себе во мраке, и даже диллайнский колдун их не слышит.
— Я этого не говорил, — молвил их… проводник? Или пленитель? — Теперь помолчи, молодой волк. И ты, юная змея, помолчи тоже. Ступайте след в след за мною и не поднимайте глаз от тропы, когда мы выйдем наружу.
Обе женщины, не сговариваясь, так и сделали — уставились в слежавшуюся землю под ногами, причем сразу, не дожидаясь, пока диллайн выведет их на свет.
Даже сквозь веки Джона видела эсмонда, словно несла на вытянутых перед собой руках кубок, полный золотого огня. Он встретил столько рассветов, что, должно быть, при желании мог заставить солнце никогда не опускаться за горизонт. Он застал столько закатов, что мог поймать ночь в силки. Он видел столько полнолуний и новолуний, что ночные светила начали с ним здороваться. И Джона летела следом за размеренно шагающим по подземному коридору чародеем, как глупый маленький мотылек за пламенем свечи.
Грэйн изо всех сил старалась не сопеть и не думать, не думать… изгнать из головы все мысли до единой, а лучше вообще забыть, для чего человеку голова. Пусть под крышкой черепа останется только пыльная пустота, меня нет, нет и не было никогда… И вскоре — удивительное дело! — ролфи и впрямь перестало занимать что-то, кроме опасения наступить ненароком на пыльный край долгополого одеяния колдуна. Этот обтрепанный подол мелькал перед ее взором по тропинке — туда-сюда, туда-сюда, шорк-шорк… словно диллайн следы хвостом заметал. Где тут было заметить тот миг, когда они вышли из холма на эту тропку! Шорк-шорк… Единственный звук во всем мире, даже дыхание идущей позади шуриа неслышно, будто она стала тенью… а может, тенью стала сама Грэйн?
«Я — тень от тени… — размеренно шуршало в опустевшей голове ролфи. — Тень от тени полуденной… нет меня, нет…»
— Ты слишком далеко убежала, ролфи. Вернись.
Грэйн моргнула и мотнула головой, вырываясь из жестких пальцев, впившихся ей в подбородок. Ярко-желтые глаза колдуна были совсем близко, горящие, словно огненные колеса. Ролфи отшатнулась и мертвой хваткой вцепилась в рукав застывшей рядышком Джоэйн, а та немедля схватилась за Грэйн. Эрна Кэдвен до крови закусила губу. Да что ж это делается?! Почему она теперь трясется и потеет от страха, она, смотревшая в глаза самой Локке? Да кто он такой, этот колдун? С виду — совершенно не страшный. Диллайн как диллайн: высокий, тощий, крючконосый и желтоглазый. Руками не машет, заклятий не плетет, к своему совиному богу не взывает. Грэйн не любила бояться. Слишком часто и долго ей приходилось это делать — смирять естество, бороться со страхом, подавлять мерзкую дрожь в коленках и чуять, как по спине крадутся мурашки… Ничего приятного. И отвыкаешь довольно быстро, стоит лишь разок дать себе волю. Но тут… Нынешней панике не было никакого рационального объяснения, а потому Грэйн всем существом своим желала как можно быстрей с этим покончить.
— Что… — начала было ролфи, но горло перехватило новым приступом ужаса, и вместо нее продолжила шуриа:
— Что вы собираетесь с нами делать?
«Боги, — с отвращением к самой себе подумала эрна Кэдвен. — Дожила! Шуриа, маленькая слабая шуриа учит меня отваге!»
— Зачем вы нас спрятали? Спасли? — подхватила ролфи, чтоб не отставать от спутницы.
— Забавные, — диллайн снова скривил губы в неестественной гримаске, заменявшей совиному племени нормальные улыбки. — Живые. Можете разговаривать, — он повел рукой в разрешающем жесте, и Грэйн только сейчас поняла, что они уже давным-давно стоят посреди некоего помещения. — Можете есть. Спать. Выходить не надо. Я вернусь позже. Вас не найдут.
И стремительно и бесшумно вышел, почти вылетел, взмахивая широкими темными рукавами, словно настоящими крыльями. А фонарь оставил.
Джона дернулась, но удержала себя на месте. Если бы не Грэйн, шуриа бы бежала следом, поскуливая от счастья при каждом мимолетном взгляде, брошенном на нее.
Круглый очаг, сложенный из камня в центре пещеры, еще хранил тепло огня, словно вся эта стрельба и беготня оторвала диллайн от готовки. Легко себе вообразить, как он нахмурился, поразмыслил и решил-таки посмотреть, что там происходит в его лесу. Встал и наскоро задул огонь. Пепел не успел остыть.
На разных полочках самодельная глиняная посуда — удобная и красивая в своей простоте. Пучки трав на стенах и разложенные на холстине для сушки: пустырник, лапчатка, горец, полынь, тысячелистник. На полу возле очага звериные шкуры. И все обжито, причем не за один год.
Разглядывая жилище этого странного волшебника-одиночки, Грэйн слегка отвлеклась от своих подозрений и страхов, но вид восторженно уставившейся вслед колдуну соратницы ее мигом отрезвил. «Началось! Завораживает!» — испугалась ролфи и с силой дернула замечтавшуюся Джоэйн за рукав:
— Ты куда это собралась, а?
Джона встрепенулась, как будто проснулась ото сна, и с трудом оторвала взгляд от тончайшей резьбы по грушевому корню, из которого хозяин выточил рукоять для ножа. Эта вещь была живая и такая древняя…