Тут сказал старший брат:
— Всем вместе идти — толку не будет. Пусть каждый выберет себе дорогу.
— Что ж, здесь и простимся, — решил средний брат.
А младший добавил:
— Но только уговор: не забывать друг друга.
Разлучились братья. Каждый пошёл своим путём.
Не прошло и часа, как старший брат увидел возле самой дороги домик бочара. Бочар молотком бамбуковые ободья на бочку набивает, да так ловко.
Спрашивает он юношу:
— Куда путь держишь?
— Иду какому-нибудь мастерству учиться.
— Тогда поступай ко мне в ученики. Я первый бочар в Японии. Никогда ещё на бочках моей работы ни один обруч не лопнул.
Понравились эти слова старшему брату. Поступил он к бочару в ученики.
А средний брат шёл по дороге и час, и другой, и третий. Вдруг увидел он возле самой дороги домик резчика по дереву.
Сидит резчик во дворе, работает. Остановился средний брат, любуется, какого красивого петуха резчик сделал. Так и кажется, что петух вот-вот крыльями взмахнёт.
Спрашивает резчик:
— Куда ты путь держишь, юноша?
— Иду какому-нибудь мастерству учиться.
— Так поступай ко мне в ученики. Я первый в Японии резчик по дереву. Звери и птицы у меня как живые.
Понравились среднему брату эти слова, остался он у резчика в учениках.
Долго шёл младший брат по дороге. В открытом поле и заночевать пришлось. Утром заглянул он в дорожный узелок с едой и видит: не осталось там ни одного куска лепёшки. А есть хочется до того, что в глазах темнеет.
Стал младший брат глядеть по сторонам и увидел грушевое дерево. Висят на самой его верхушке груши сочные, спелые. Снял он лук со спины, вынул стрелу из колчана и прицелился. Вдруг ветви дерева начали быстро-быстро подниматься и опускаться. Груши то вверх птицей взлетят, то книзу рыбкой нырнут.
Но юноша не раз сбивал птиц на лету. Спустил он стрелу и сбил одну грушу. Но только впился в нее зубами, как, откуда ни возьмись, прибежал хозяин грушевого дерева.
— Ого! До сих пор никто не мог сбить стрелой ни одной моей груши. Как же тебе это удалось? А ну-ка сбей ещё одну, я посмотрю.
Смутился юноша. Но делать нечего, прицелился и сбил ещё одну грушу.
— О-о, я вижу, у тебя меткий глаз и быстрая рука. Ну, а я первый стрелок в Японии. Поступай ко мне в ученики.
С радостью согласился юноша.
Прошло три года.
Усердно учились братья мастерству.
Старший стал таким искусным бочаром, что прочней его ободьев на свете не было. А уж если обод лопнет, то недаром. Это верный знак: быть беде!
Второй брат научился вырезать из дерева всевозможных зверей и птиц. Но лучше всего умел он делать петушков. Если грозит беда, встрепенётся петушок, забьёт крыльями и закричит громким голосом: «Кэкэро-о!»
Вот как-то раз подумал бочар: «Давно я не видел моих братьев. Каково-то живётся им на свете?»
Пошёл он сначала к среднему брату, а потом они оба вместе навестили младшего своего брата — стрелка.
Стали братья толковать обо всём, что случилось с ними за время разлуки.
— У меня дом просторный, — говорит бочар. — Пойдёмте ко мне, будем жить вместе ещё дружнее прежнего.
Средний брат охотно согласился, а младший не захотел оставлять своего учителя.
— Мне, — говорит, — ещё до настоящего мастерства далеко. Вчера за сто шагов мухе в правый глаз стрелой не попал. Нет, ещё рано меня мастером называть.
Подарили старшие братья младшему на прощанье бочку и петушка своей работы.
— Если на бочке лопнут ободья, знай: с нами беда случилась, — сказал старший брат — бочар.
— А если деревянный петушок встрепенётся, как живой, забьёт крыльями и закричит, скорей спеши к нам на выручку, — добавил средний брат.
Прошёл ещё год.
И вот однажды услышал младший брат громкий треск. Это лопнули обручи на бочке. Рассыпалась бочка, и вся вода из неё вылилась.
А деревянный петушок ожил, забил крыльями и закричал: «Кэкэро-о!»
«Дурной знак! — подумал младший брат. — Случилось большое несчастье».
Взял он лук со стрелами и поспешил на выручку.
Вот пришёл он к дому братьев. Видит, двери растворены, всё в комнатах переломано, перебито, а братья лежат мёртвые.
Поглядел младший брат вокруг и увидел на полу следы больших лап с когтями.
— О-о, так вот кто здесь разбойничал! Горные черти! Но не уйдут они от меня. Отомщу я за своих братьев.
Пошёл молодой стрелок в самую глубь гор искать чёртово логово. Спустилась ночь. И вдруг зажглись в густой чаще яркие огни. Это черти костры разожгли. Сидят они вокруг костров, пируют, песни горланят. Сколько их там — и красные с кривыми рогами, и синие с прямыми рогами!
А посреди восседает с важным видом главный чёрт и пьёт вино из золотой чарки. Брюхо у него как барабан, глаза красным огнём сверкают.
Прицелился младший брат получше и пронзил главного чёрта стрелой.
Что тут поднялось! Зашумели все, загалдели. Красные черти от страха стали синими, а синие так завопили, что покраснели от натуги.
Увидели черти юношу и стали умолять его:
— Не убивай нас своими страшными стрелами, могучий стрелок. Мы тебе подарим два бесценных сокровища.
— Несите их сюда, да скорее, не то перестреляю вас всех, как куропаток.
Принесли черти две палицы: золотую и железную.
— Вот возьми эти палицы, человек. Не простые они, а волшебные. Если стукнуть золотой палицей мёртвого по голове, он сразу оживёт. А вот этой, железной, стоит замахнуться — и целое войско победишь. А нам эти палицы ни к чему. Сильны они только в руках доброго человека.
— Хорошо, — говорит младший брат, — на этот раз я вас прощаю, но не смейте больше людям вредить. Живите тихо в своих горах.
Побежал он так быстро, как только ноги его несли к убитым братьям. Одного по голове хлоп! Другого по голове хлоп! Вскочили братья и спрашивают:
— Как это мы посреди дня так крепко уснули?
С той поры братья не расставались. Поселились все вместе и старика отца к себе взяли, на покое век доживать.
Не раз говорили братья:
— Одну стрелу легко сломаешь, а пучок стрел сломать трудно.
Длинная-длинная сказка (Сказка острова Сикоку)
В старину, далёкую старину, жил один владетельный князь. Больше всего на свете любил он слушать сказки.
Придут к нему его приближённые:
— Чем угодно, князь, сегодня позабавиться? В лесу много всякого зверья: и вепрей, и оленей, и лисиц…
— Нет, не хочу на охоту ехать. Лучше мне сказки сказывайте, да подлиннее.
Начнёт, бывало, князь суд чинить.
Пожалуется ему обиженный на виноватого:
— Обманул он меня, вконец разорил…
А виноватый в ответ:
— Князь, я новую сказку знаю.
— Длинную?
— Длинную-длинную и страшную-страшную.
— Ну, рассказывай!
Вот тебе и суд, и управа!
Станет князь совет держать, и там ему одни небылицы плетут.
Слуги князя все деревни в том краю обегали, всех расспрашивали, не знает ли кто новой сказки позанятнее.
Поставили по дороге заставы:
— Эй, путник, стой! Стой, тебе говорят!
Обомлеет путник от испуга. Что за беда нагрянула!
— Стой, говори правду! Был ли ты на морском дне в гостях у морского царя?
— Не-не-не был. Не довелось.
— А на журавле летал?
— Нет-нет, не летал. Клянусь, не летал!
— Ну так полетишь у нас, если сейчас же, тут же, на этом самом месте, не сплетёшь небылицы почуднее.
Но князю никто угодить не мог.
— Сказки-то в наши времена пошли короткие, куцые… Только начнешь слушать с утра пораньше, как уже к вечеру сказка кончается. Нет, не те пошли теперь сказки, не те…
И повелел князь повсюду объявить:
«Кто придумает такую длинную сказку, что князь скажет: «Довольно!» — тот получит в награду все, что пожелает».
Ну, тут уж со всех концов Японии, с ближних и дальних островов, потянулись к замку князя самые искусные рассказчики. Попадались среди них и такие, что целый день говорили без умолку, да еще и всю ночь в придачу. Но ни разу князь не сказал: «Довольно!» Только вздохнет:
— Ну и сказка! Короткая, короче воробьиного носа. Была бы с журавлиный нос, я и то наградил бы!
Но вот однажды пришла в замок седая сгорбленная старушонка.
— Осмелюсь доложить, я первая в Японии мастерица длинные сказки сказывать. Многие у вас побывали, да никто из них и в ученики мне не годится.
Обрадовались слуги, привели её к князю.
— Начинай, — приказал князь. — Но смотри у меня, худо тебе будет, если зря похвасталась. Надоели мне короткие сказки.
— Давно-давно это было, — начала старуха. — Плывут по морю сто больших кораблей, к нашему острову путь держат. Нагружены корабли по самые края драгоценным товаром: не шёлком, не кораллом, а лягушками.
— Как ты говоришь — лягушками? — удивился князь. — Занятно, такого я ещё не слыхал. Видно, ты и в самом деле мастерица на сказки.
— То ли ещё ты услышишь, князь. Плывут лягушки на корабле. На беду, только показался вдали наш берег, как все сто судов — трах! — разом налетели на камни. А волны кругом так и кипят, так и бушуют.
Стали тут лягушки совет держать.
«Давайте, сестры, — говорит одна лягушка, — доплывём до берега, пока не разбило наши корабли в мелкую щепу. Я старшая, я и пример покажу».
Поскакала она к борту корабля.
«Ква-ква-ква, ква-ква-ква, ква-ква-ква. Куда голова, туда и ноги».
И прыг в воду — шлёп!
Тут и вторая лягушка поскакала к борту корабля.
«Ква-ква-ква, ква-ква-ква, ква-ква-ква. Куда одна лягушка, туда и другая».
И прыг в воду — шлёп!
Следом третья лягушка поскакала к борту корабля.
«Ква-ква-ква, ква-ква-ква, ква-ква-ква. Куда две лягушки, туда и третья».
И прыг в воду — шлёп!
Следом четвёртая лягушка поскакала к борту корабля…
Целый день говорила старуха, а не пересчитала всех лягушек даже на одном корабле. А когда попрыгали все лягушки с первого корабля, принялась старуха пересчитывать лягушек на другом:
— Вот запрыгала первая лягушка к борту корабля:
«Ква-ква-ква, ква-ква-ква, ква-ква-ква. Куда голова, туда и ноги».
И прыг в воду — шлёп!
…Семь дней не умолкала старуха. На восьмой день не вытерпел князь:
— Довольно, довольно! Сил моих больше нет.
— Как прикажешь, князь. Но ведь жаль. Я только-только за седьмой корабль принялась. Ещё много лягушек осталось. Но делать нечего. Пожалуй мне обещанную награду, я домой пойду.
— Вот наглая старуха! Заладила одно и то же, как осенний дождик, ещё и награду просит.
— Но ведь ты молвил: «Довольно!» А слово князя, так я всегда слышала, крепче тысячелетней сосны.
Видит князь, от старухи не отговоришься. Приказал он выдать ей богатую награду и прогнать за двери.
Долго ещё у князя в ушах звучало:
«Ква-ква-ква, ква-ква-ква… Прыг в воду — шлёп!»
С тех пор разлюбил князь длинные сказки.
Чародей поневоле (Сказка острова Окинава)
Давно-давно это было.
Жили в городе Наха два мальчика, два неразлучных друга. Одного звали Усинобо, другого — Матяку.
Каждое утро мальчики вместе в школу идут. Похвалит учитель одного — другой радуется. Больше радуется, чем если б самого похвалили. Вот как дружны были Усинобо и Матяку!
Но Усинобо возвращался из школы в новый дом с черепичной крышей, а Матяку — в старую хижину с соломенной кровлей. Тесно было в хижине: голову всунешь — ноги из дверей торчат. Ноги всунешь — голова на дожде мокнет.
Перед Усинобо ставили красный лакированный столик и подавали ему в фарфоровой миске белый-белый рис. А Матяку ел зелёные-зелёные листья диких трав из бамбуковой корзины.
— Матяку, ведь мы с тобой друзья. А верные друзья должны всё делить поровну. Приходи ко мне каждый день обедать. Пусть и тебе подают белый-белый рис на красном столике.
Матяку ответил:
— Друзья-то мы с тобой друзья, но ведь не родные братья. Рассердится твой отец, выгонит он меня за дверь, тогда что? Ты не горюй обо мне, я к нужде привычен.
А Усинобо всё не мог успокоиться. Все лакомства казались ему горькими от того, что не мог он разделить их со своим другом. День и ночь он голову ломал, как сделать так, чтобы Матяку тоже ел белый-белый рис, сидя на мягкой подушке перед красным лакированным столиком. И вот что придумал Усинобо.
У его отца хранился в каменной кладовой золотой ларчик. Дорожил отец этим ларчиком, пуще глаза берёг. Унёс Усинобо ларчик и спрятал его под старой дырявой лодкой. Лежала эта лодка днищем кверху на морском берегу.
Как-то раз захотел отец Усинобо полюбоваться золотым ларчиком, глядит — а его нигде нет. Поднялась в доме суматоха. Переполошились слуги и служанки, дрожат от страха.
Стал богач всех по очереди расспрашивать. Спросил он и у своего сына:
— Усинобо, не знаешь ли ты, кто украл золотой ларчик?
— Нет, отец, не знаю. Но есть у меня друг, по имени Матяку. У него самый тонкий нюх на свете. Ни одна охотничья собака лучше его по следу не пойдёт. Всё он носом чует. Вели ему разыскать твой золотой ларчик. А уж если он его найдёт, отдай ему половину того, что ларчик стоит.
Согласился богач: ведь для него золотой ларчик был дороже денег.
Пошли мальчики вдвоём на морской берег. Богач за ними идет. Велел Усинобо своему другу, чтобы тот почаще на четвереньки становился и землю нюхал.
— Чуешь ли ты след, Матяку?
— Чую, чую. Вон здесь прошёл вор, ах как следы воровством пахнут!
— На вот тебе, понюхай ещё раз шнур, которым была шкатулка завязана.
Так дошли они до старой лодки.
— Чуешь ли ты след, Матяку?
— Чую, чую горячий след. Здесь он где-то близко, ваш золотой ларчик.
Дошли мальчики до старой лодки. Только подняли её, как засветило-засверкало золото в лучах солнца. Вот где было спрятано сокровище!
— Какой чуткий нос у мальчика! — изумился богач. Сдержал он своё слово, отдал половину того, что ларчик стоил.
С тех пор зажил Матяку по-другому. Сидит он за обедом перед красным лакированным столиком, ест белый-белый рис, а Усинобо не нарадуется. Удалась его хитрость!
Повсюду от одной деревни к другой, от одного острова к другому летит весть о мальчике с чутким нюхом.
Вскоре случилось, что у Сацумского князя украли золотой чайник.
Говорят князю:
— Живёт на острове Окинава один необыкновенный мальчик. У него тонкий нюх — сразу вора чует. Ни один вор от него не укроет краденое добро.
Велел князь нагрузить рисом семь кораблей.
Вот явился посланный князя к Матяку.
— Прислал тебе Сацумский князь семь кораблей, доверху гружённых рисом. Просит он, чтобы разыскал ты украденный у него золотой чайник. У тебя ведь, говорят, самый чуткий нюх на свете.
Перепугался Матяку. Побежал со всех ног к своему другу Усинобо посоветоваться, как быть в такой беде.
— Откроет князь обман, велит мне голову срубить.
— Не бойся, — утешает друга Усинобо. — Поезжай к князю смело. А как приедешь, попроси князя, чтобы выстроил он для тебя домик на три угла. Сиди в треугольном домике один и поджидай. Трёх дней, трёх ночей не пройдёт, как вор сам к тебе прибежит. Вот увидишь!
Поехал Матяку на корабле в Сацумское княжество. Ласково принял его князь. Спрашивает:
— Можешь ли ты найти золотой чайник?
— Могу, князь, только вели выстроить для меня домик на три угла. Просижу я в этом домике один, вдали от всех, три дня и три ночи, погадаю-подумаю, с чего мне поиски начинать.
«С виду он простой мальчик, а на самом деле могучий чародей», — подумали люди.
Уединился Матяку в треугольном домике. Ходит из угла в угол, бормочет, руками машет.
Люди мимо треугольного домика ходить боятся. Колдует там знаменитый чародей.
Не знают они, что Матяку сам от страха дрожит. Ну как вор не придёт, что тогда?
Прошла первая ночь. Вот и вторая ночь миновала. Нет вора как нет.
Не спится мальчику. Но что это, никак, в дверь стукнули! Отпер он дверь.
Тут вошёл в треугольную комнату, прихрамывая на обе ноги, седой старичок. Упал он перед мальчиком на колени, кланяется до самой земли. А в руке у старика золотой чайник.
— Знаю я, что ты любую тайну разгадать можешь. Вот тебе золотой чайник, только не выдавай меня князю. Велит он мне голову срубить. А ведь украл я от горькой бедности… Есть нечего было.
— Не бойся, дедушка, я тебя не выдам. Вот что я придумал. В саду князя есть озеро, а посреди озера маленький остров. Спрячь золотой чайник в густой траве посреди острова и беги, беги скорей. Завтра я на поиски пойду.
Обрадовался старик:
— Спасибо тебе. Добрая у тебя душа. Всё сделаю, как ты велишь.
Отлегло у Матяку от сердца. Уснул он спокойно.
На другое утро, чуть свет, зовут мальчика во дворец к князю.
— Ну, Матяку, — говорит Сацумский князь, — третья ночь миновала. Что ты мне теперь скажешь?
— Три дня, три ночи гадал я, князь, и узнал посредством тайных, одному мне ведомых чар, что спрятан золотой чайник здесь неподалеку, возле твоего дворца. Сейчас искать его буду.
Начал Матяку воздух нюхать. Бегает по саду, словно след ищет. На четвереньки встал.
— Чую, — говорит. — Нашёл. К озеру след ведёт. Там на острове спрятан золотой чайник.
Отыскал его Матяку в густой траве.
Обрадовался князь.
— Чудо какой нос у тебя! Не хочешь ли ко мне на службу поступить? Тогда ни один вор не будет мне страшен.
Но не захотел Матяку служить у князя в собачьей должности. Вернулся он на родной остров и отдал своему другу половину княжеской награды.