В пять открывался их магазин и работал до одиннадцати.
Покупателей поначалу привлекли в своих же институтах. Развесили объявления о распродаже американских джинсов по бросовым ценам. Цены назначались в валюте и обозначались в объявлениях туманно: «От 20 долларов!»
Пока кто-то торговал, остальные гладили и приводили в порядок очередную порцию «эксклюзива». Двух досок и двух утюгов оказалось мало, подкупили еще столько же. Кроме того, с первого же заработка обзавелись двумя стиральными машинами-автоматами. Машины стирали и сушили почти круглосуточно.
Веселый ужас состоял в том, что работали не покладая рук, торговля шла активная, но количество нераскрытых тюков уменьшалось очень медленно. Просто потому, что было этих тюков очень и очень много.
Тогда людям еще не верилось, что внезапное изобилие товаров продлится надолго, они и запасались «на всю оставшуюся жизнь» да еще, как бы совершая великое благодеяние, сообщали своим друзьям и знакомым о заветном местечке, где все точно из Штатов, где все почти даром и без обмана.
Подсчитав после продажи вещей из первого тюка выручку, юные предприниматели обомлели: получилось почти десять тысяч долларов.
Это на тот момент экономической истории страны были невероятные деньги!
Только тут вся компания сообразила, что дело им досталось миллионное. Главное: хватило бы времени и их рабочих рук на то, чтоб товар постоянно приобретал пристойный вид. Никого из чужих Денька к делу подпускать не собирался. Он хорошо усвоил опыт с контрольной по математике. Чужой может предать. Каким бы симпатичным простаком поначалу он ни казался.
Трудящиеся изо всех сил старались не беспокоить соседей. Музыку слушали самую мелодичную, нежную и негромкую, чтоб лишний раз не привлекать внимание. Да, приходят в квартиру люди. Дело молодое. Но не шумят, не топочут.
С первых же денег Денис установил стальную дверь. Работяги пришли, увидели раздолбаный пол в холле, обои далеко не первой свежести, удивились:
— И чего вам-то тут бояться? Вот мода пошла: всем двери подавай. А у вас-то и брать нечего.
— Брать нечего, — охотно подтвердил Денька, радуясь, что установщики дверей не видят сквозь коридорные стены. — Сейчас брать нечего. Но цены растут. Когда добро наживу, платить за вашу продукцию придется втридорога.
Тут спору не было.
Всю выручку Денис относил к Мухиным. Вместе они планировали дальнейшие необходимые расходы.
У Давыдова обнаружилась удивительная черта: он стремился обеспечить максимум комфорта и удовольствий тем, кого считал своей семьей. Одна из первых трат его — настоящая коллекция всевозможных французских духов, преподнесенная Рысе, Птиче и маме Ляле, — тронула их до слез.
— Сюрприз вам, — гордо вручил огромный пакет даритель. — Разбирайтесь сами, что кому. Я не знал, какие выбрать.
Ни у кого, ни у мамы, ни у девчонок, не было до той поры флакончика духов или хотя бы туалетной воды из Франции. Конечно, что-то недорогое, отечественное покупали, радовались, пользовались, но тут… Столько новых ощущений! И главное из них — чувство собственной женской значимости, привлекательности. Для младших совсем новое, для старшей — почти забытое.
Когда много позже вспоминала Рыся то время, получалось удивительное: она не видела в нем себя. То есть она-то была: такой автомат для стирки, глажки, развешивания вещей, приведенных в надлежащий вид, для продажи. А еще становилась она временами автоматом для написания всей учащейся компании курсовых и рефератов по общим предметам: истории, философии и прочему. Они так договорились, чтоб время сэкономить. У Рыси все равно получалось быстро и складно. Лучше, чем у кого бы то ни было. Она печатала в нескольких экземплярах. Оставалось лишь изготовить разные титульные листы, вписав туда нужное имя. Честно это было или нет, они тогда не задумывались. Во-первых, они не от лени это делали, а из-за острой нехватки времени. Во-вторых, все эти рефераты казались настолько пустой формальностью, что совесть молчала.
Но не получалось вспомнить ничего, кроме этого: ни духовных поисков, ни метаний, ни влюбленностей. Как будто душу ее положили в морозилку для сохранности. Чтоб не мешала автомату функционировать с полной отдачей.
А время шло занимательное: появлялись ночные клубы, девчонки с курса пропадали там до утра, потом прогуливали лекции, некоторые напрочь бросали учиться. Иные беременели, кто-то подсаживался на наркоту. Повальное сумасшествие словно бы охватило их поколение.
Рыся всем казалась «темной лошадкой». Предполагали, что она из супербогатой семейки, такая избалованная надменная фифа: одета всегда в лучшие шмотки, холеная, статная, учится с блеском, в клубы ходить отказывается. Значит, проводит время в таких местах, куда простым смертным доступа нет.
Да уж! И то правда.
Время она проводила с толком.
Развлекалась на всю катушку.
Она в университете лекции записывала на диктофон, а во время глажки вставляла в ухо микрофончик и прослушивала их по второму, а то и по третьему разу. Запоминалось все навечно. И получалось-то как выгодно: гладишь и в то же самое время учишься.
Потом все, что делала она в тот период, пригодилось.
Знания отложились так, что к экзаменам специально готовиться было не нужно.
И в глажке навык развился невероятный. Перегладить все, что есть в доме, для нее с тех пор стало занятием быстрым, легким, незаметным.
Поначалу, когда почти вся семья увлеченно копошилась, усердно разбирая первые тюки, сообща решили маму Лялю в это не посвящать. То есть кое-что рассказали, конечно, тут и Илья постарался, ночевавший у Мухиных. Но о грандиозных масштабах работ договорились молчать. Она могла не понять и слишком близко принять к сердцу то, что приходилось совершать ее детям, интеллигентам в десятом поколении. Она бы умоляла их учиться, учиться, набираться знаний, а уж потом…
А когда потом? Все они, хоть и почти не имели житейского опыта, почему-то отчетливо и без тени сомнения видели, что именно сейчас и наступил тот момент, когда на потом откладывать ничего нельзя. Упустишь момент. Судьба дважды таких возможностей не предлагает.
Значит, именно сейчас и следует поднапрячься, собраться с силами, хорошенько, не жалея себя, поработать, создать начальный капитал, выйти на серьезную деловую стезю. Интеллигентность при этом не должна мешать бурной деятельности, напротив — образованность и сообразительность обязаны идти только в плюс.
То есть: концентрация и мобилизация всех своих интеллектуальных, моральных и физических ресурсов — вот их формула того времени. Вполне, как оказалось, верная.
Но мама, живущая прежними представлениями, могла не понять и сильно встревожиться.
Наступило дикое время немыслимых обогащений, взлетов, падений, ограблений, смертей… Все мчалось в неизвестном направлении, то ли рушилось, катилось в тартарары, то ли карабкалось с дикой скоростью на неведомую высоту.
Квартирными распродажами шмоток ребята постепенно заниматься перестали. Такой метод попросту исчерпал себя. Необходимо было расширять круг покупателей, чтобы дело развивалось, а не глохло.
Денису пришлось срочно наладить связи с владельцами торговых точек. И вот тут-то ребята увидели анархический рынок во всей красе и чудовищном безобразии.
Деньги валили валом, но огромная часть их пропивалась и прогуливалась новыми богатыми тут же. Они словно и не понимали, а что, собственно, делать со всеми своими богатствами? Привыкли-то совсем к другому. Хотелось шикарной жизни в роскоши. Достойных примеров не существовало. Ну, слышали где-то про красивую жизнь. Усвоили что-то из кинофильмов. Вот и пили, вот и покупали самых красивых девок… Сорили деньгами вовсю. То есть устраивали все вокруг не к лучшему, а гораздо более страшному и отвратительному: разве может казаться красивым или просто привлекательным человеку, выросшему в чистоте и добре, бардак воровской малины?
Естественно, видя молодость Дениса, его временные партнеры не церемонились, старались обжулить и недодать в любой мелочи, хоть и ценили его товар — он раскупался мгновенно. Несколько раз выходили огромные недостачи при расчетах. Учились ведь на практике. Да и защиты крутой, как полагалось, не было. Идти под такую защиту значило лишь одно: они оказались бы накрепко связанными с криминальным миром. А это исключалось полностью.
Средств к тому времени заработали порядочно. Решили открыть собственный магазин. И не арендовать площадь, а купить. Арендовать вроде бы проще, но ты не застрахован от того, что тебе внезапно взвинтят цену за съем помещения. Купить на тот момент представлялось делом более надежным. Да и предложений было много. Имелись бы деньги. А они имелись.
Нашли симпатичный магазинчик недалеко от дома. Некогда продуктовый. Директриса приватизировала его, но с конкуренцией не справлялась. Решила отойти от дел, продать все, что получится, и тихо залечь на дно с деньгами, казавшимися тогда огромными.
Пятьдесят тысяч долларов хотела жадная тетка за свой магазин.
Денис посчитал, примерился: окупится ли?
Тут и ремонт, приведение в достойный вид надо было учесть. А кроме того, понять, чем именно торговать станут, когда закончатся их тюки. Или — смогут ли выгодно перепродать, если дело не пойдет.
Посчитали, поразмыслили. Решили, что цену надо опускать до сорока тысяч. Долго опускали. Сговорились на сорока трех, затеяли ремонт.
В это же время пришла идея, словно опять же кто-то вел их, подсказывая и помогая.
Однажды открыли очередной тюк, но джинсовых шмоток там не обнаружили. На пол вывалились шелковые платья, брючки, блузочки, маечки. Нежные, приятные на ощупь, женственные, удивительно привлекательные.
Все эти вещички слежались, спрессовались за долгое время обитания на складе, путешествия по океану и так далее. И у всех оказались явные дефекты: дыры, оборванные подолы, отсутствие пуговиц, «молний». С первого взгляда показалось: весь тюк, как ни жаль, легче всего определить на выброс. Уж больно много времени займет стирка вручную (все-таки настоящий, стопроцентный шелк значился на ярлычках), а также тщательный ремонт каждой вещи.
За сколько потом продавать? Окупится ли вложенный труд? Кто себе сможет позволить, найдутся ли такие?
И тут Птича воспротивилась:
— Я все сделаю! Тут такую красоту можно сотворить. Поработать придется, но увидите. Это будет штучный товар.
Она взяла одно платье, подшила его кружевами, давно валявшимися дома без дела, что-то изменила — получилось произведение искусства.
Вот после этого пришла мысль: Птича станет называться дизайнером. Поучаствует в показах, они зарегистрируют собственную торговую марку. Коллекции ее на первое время станут создаваться и пополняться за счет всех этих немыслимых шелков из тюка, переделанных, дополненных, измененных. С, естественно, новыми лейблами. Тут был некий риск, потому что азартные покупательницы тех времен охотились именно за импортным товаром. А тут окажется свое.
Значит, следовало вложиться еще и в рекламу. Объяснить, в чем ценность покупки именно этих вещей. Отметить, что все отшивалось на Западе, но по задумкам юного и перспективного дизайнера Сабины Мухиной. Решили, используя знакомства с журфаковцами, упоминать имя новой звезды в области отечественной моды повсюду, где только удастся. Примелькается новый образ, возникнет интерес.
Придумали смешное название и магазину, и торговой марке: «Птичка и Мухи». Ну, кто в курсе, всем все ясно. Кто не в курсе, просто умиляется при виде веселой разноцветной птички и дружелюбных круглоглазых мушек. Очень беззаботная девическая картинка.
Мимо не пройдешь.
Труда вложили много. Но помогал им их же собственный энтузиазм и чувство, что вот сейчас, именно сейчас надо успеть, надо поспешить, напрячься. Потом будет легче.
Вера в это «потом» спасала, помогала справиться и с недосыпом, и с огромным ежедневным напряжением, продолжавшимся не один месяц. Они просто говорили себе: «Ничего, потерпим, это не навсегда».
К концу первого курса ребята хорошо представляли себе ближайшие перспективы.
Сила их заключалась в сплочении, единомыслии, полном доверии друг другу и абсолютном неприятии алкоголя. Этим они, конечно, выделялись. Это никому из их партнеров почему-то не нравилось. Пугало даже. Настораживало. Ой, мол, неискренние вы, ребята, страшно с вами дело иметь. И объяснения «мы просто не пьем» никому не казались убедительными и простительными.
Тогда Денис однажды сказал чистую правду: «Я не пью, потому что у меня родители умерли от алкоголизма. Мне нельзя ни капли в рот брать».
Вот это сработало. Это зауважали. Эту страшную формулу с тех пор и использовали.
Потом, много чего повидав и много где побывав, Рыся услышала подобное объяснение в Америке на одном очень важном приеме от тамошнего высокопоставленного государственного служащего. Тот без всяких стеснений отказался от предложенного алкогольного напитка, объяснив это тяжелой наследственностью. Он не стеснялся. И с чего бы? Ведь был он, вопреки генам, успешным состоявшимся человеком. И сказать «не пью, потому что не переношу алкоголь», также не стыдно, как «плохо вижу, поэтому ношу очки» или «у меня диабет, мне нельзя сладкое». Всего-навсего. И именно в этом виделось уважение и осознанное отношение к себе, своей семье, своему будущему.
Первый год студенчества и тяжких упорных трудов пролетел быстро, хотя иной раз казалось, что каждый день их разнообразного и непрестанного труда тянется бесконечно.
Только вот мама весной стала тосковать, задумываться, плакать.
Долго крепилась, не говорила о причинах, потом призналась: она с некоторых пор почувствовала страшное всепоглощающее одиночество и не понимает, в чем теперь заключается смысл ее жизни.
Раньше она целыми днями трудилась, успевала и работу сделать, и накормить, и поболтать обо всем на свете с самыми дорогими ее сердцу людьми — собственными детками, а сейчас все пропадают у Дениса, все живут своими жизнями, словно совсем забыв о ней.
А ведь никто не забывал! Все их труды и мотивировались огромным желанием освободить маму и сделать ее счастливой! А тут горькие слезы, мысли о вечном одиночестве…
— Мне не надо было разводиться, — сокрушалась мама. — Хоть не всегда была бы одна…
Конечно, она в чем-то была права. Ведь ей тогда было всего-то сорок лет. И при этом казалось, что жизнь кончилась. Все, что могла, совершила: известный переводчик, мать пятерых детей, из которых уже две студентки, разведенная жена.
Полный комплект жизненных удач и достижений.
Тут еще и заморский Илья подлил масла в огонь.
Остановившись в очередной раз у Мухиных (он периодически прилетал за выручкой и как-то ее переправлял на свой заокеанский счет), так вот — остановившись на ночлег, он почему-то решил, что надо приударить за Лялей.
Купил бутылку виски, деликатесов всяких. Дети, как обычно, трудились в квартире Дениса. Ну, он и сделал попытку. Вполне цивилизованно предложил большое сексуальное счастье и свое мужское плечо в периоды его пребывания на земле российской.
Удобно же! Тут тебе и ночлег, и женщина вроде приличная. Не надо никого на стороне искать.
Ляля почувствовала себя такой униженной, что даже передать это чувство словами не смогла. Все-таки от подобных мерзостей замужество ее ограждало.
— А что бы вы сказали, Илья, если бы узнали, что ваша жена там, в Америке, с кем-то красиво и достойно развлекается, пока вы здесь? — нашла она силы спросить.
— Это невозможно! — самоуверенно хохотнул Илья. — Она у меня порядочная женщина, прекрасная мать. Ей есть чем заняться, пока я здесь. Для нее семья — главное.
Ответ убивал своей редкостной наглостью. Сам того не желая, бывший соотечественник выстраивал такую иерархию отношений, что ничего, кроме брезгливой гадливости, не возникало. Он не хотел обидеть, ни в коем случае. Он попросту был слеп в своем самодовольстве и животной сытости.
— А я, по-вашему, непорядочная? Я не мать? Почему вы не постеснялись мне такое предложить? Разве я чем-то дала вам понять, что такое возможно по отношению ко мне? — возмутилась Ляля, стараясь не заплакать.
Илья что-то сообразил, извинился.
Они даже поужинали мирно, как обычно.
Тему вроде закрыли. Но Ляле не хотелось больше, чтобы он останавливался в ее доме. Это казалось совсем лишним, оскорбительным.
Она дождалась отлета Ильи. Ничего не сказала девочкам, с которыми обычно делилась теперь самым сокровенным, как с лучшими подружками. Ляля видела, как они выкладываются, трудятся, бедные, не хотелось их волновать тем, что, в общем-то, по прошествии времени обязательно покажется пустяком.
Но однажды, в одиночестве, охватила ее такая обида, такое чувство пустоты, что она разрыдалась и никак не могла успокоиться. А тут и детки пришли на ночлег.
— Мамочка, что с тобой? Что случилось?
И Ляля вывалила свое отчаяние. И про Илью рассказала. И про то, что все с ней кончено, раз ей подобную мерзость мог предложить женатый человек. И поделом ей! Сама терпела-терпела семнадцать лет, а потом своими руками все и разрушила. И вот итог — одна, состарившаяся и никому не нужна. Даже собственным детям.
Денис расстроился так, что аж желваки на скулах заходили. Такое Рыся видела у деда, маминого папы. Он всегда был человеком сдержанным, а степень волнения и возмущения проявлялась в том, как он, внутренне собираясь, смыкал челюсти. Тогда и напрягались мускулы, выступали желваки. Именно это казалось всегда Рысе проявлением мужественности. Сдержанное молчание.
Рыся тогда впервые заметила, как детский ее друг возмужал. Ей захотелось попристальнее приглядеться к нему, разобраться, каким он стал, каким он будет. Но уже так, мельком, не вглядываясь, сообразила она именно тогда, в День Маминых Слез, что Денька-то стал невероятно красивым, привлекательным. Просто говоря, завидным женихом.