Понимаете, Дагластон – очень зажиточный район Квинса, но дом Пола был настоящей помойкой. Мать Пола получила этот дом после развода где-то за двадцать лет до этого и с тех пор не вложила в него ни цента. Он был похож на дом с привидениями, и задний двор был такой же. Там стоял гараж, а кроме него – только грязная земля, примерно пол-акра грязи.
Я ностальгически улыбнулся.
– Но нам он все равно казался идеальным местом. Мы были начинающими предпринимателями, и нам казалось, что это крайне романтично – начать собственное дело в гараже. Ведь так же начинали и Стив Джобс, и Майкл Делл. А может, они начинали в комнатах в общежитии. В любом случае, так мы с Пингвином воспринимали себя: как будущих миллиардеров, Хозяев Вселенной!
Мы даже посоветовались с бухгалтером, чтобы убедиться, что ничего не упустили!
Я с невинным видом пожал плечами.
– И тут-то начались проблемы. Этого человека нам посоветовал отец Элиота, а он был хасид. Бухгалтер тоже был хасидом, и похоже, что он примерно так же разбирался в торговле говядиной и морепродуктами, как в рецептах свиных отбивных. После того как мы изложили ему наш бизнес-план, он улыбнулся и сказал: «Ну что ж, похоже, что вы сделаете себе состояние. Мазаль тов!» И добавил: «Молодые люди, вы очень скоро будете богатыми, очень, очень богатыми».
Что на это можно было сказать? Мы с Элиотом сделали вывод о том, что нам срочно нужно решить вопрос со списанием налогов. Прямо из офиса этого бухгалтера мы пошли в ресторан «Пальма», где спустили четыреста пятьдесят долларов на шампанское и омаров. Потом мы взяли напрокат два шикарных автомобиля: я – «порше», а Пингвин – «линкольн континентал».
Я иронически возвел глаза к небу, комментируя выбор Пингвина.
– Потом мы завели себе мобильные телефоны, хотя в те времена мобильная связь была такой дорогой, что только руководители компаний из списка «Форчун-500» решались пользоваться ею.
Но нам все эти траты казались совершенно разумными: в конце концов, мы были предпринимателями, а значит, как мы полагали, имели право на определенные вещи. А так как мы отложили уже достаточно денег для того, чтобы создать фирму на заднем дворе дома Пола, то, по нашему мнению, имели полное право побаловать себя элементарной роскошью. И 26 сентября 1985 года мы открылись. Казалось, этот день подходит для открытия компании по продаже мяса и морепродуктов не хуже любого другого, однако мать-природа решила иначе. По крайней мере, так мне показалось, когда ураган Глория ударил по Лонг-Айленду и центр циклона оказался как раз над задним двором Пола. Там выпало тридцать два дюйма осадков, и все они остались там, потому что дом находился в котловине, ограниченной с четырех сторон четырьмя соединяющимися холмами. Вот таким образом наша маленькая компания по продаже мяса и морепродуктов превратилась в одну, блин, гигантскую грязную лужу.
Я покачал головой, словно не веря собственным словам.
– Наш бизнес закончился, даже не начавшись.
– Вы так и не открылись? – скептически спросил Ублюдок. – Однако в статье в «Форбс»…
Ведьма перебила его.
– По сведениям журнала «Форбс», вы некоторое время все же занимались этим бизнесом?
Она прищурилась и уставилась на меня.
Одержимый покачал головой:
– Мишель, я не думаю, что его слова надо понимать буквально.
– Грег прав, – сказал я, стараясь не быть враждебным по отношению к Ведьме, – хотя замечу в скобках, что согласие дать интервью журналу «Форбс» было одной из самых больших ошибок моей взрослой жизни. Но мне было только двадцать восемь, и я был тогда слегка наивен.
Я пожал плечами.
– Я подумал, что смогу представить свое видение происходящего, расставить все точки над «i». К тому времени «Стрэттон» существовал всего два года, так что никто никогда о нас не слышал. Но женщина, которая меня интервьюировала, вонзила томагавк мне в спину, назвав меня «извращенной версией Робин Гуда, который грабит богатых и отдает деньги себе и развеселой банде своих брокеров».
Я скорчил гримасу отвращения, вспомнив об этом.
– Эта статья была просто ужасна, просто, блин, ужасна.
– Вы потеряли из-за нее брокеров? – спросил Ублюдок.
– Нет, – быстро ответил я, – брокерам нравились разоблачительные статьи, особенно эта. На следующий день после ее выхода они пришли на работу в средневековых одеждах и бегали по зданию с криками: «Мы твоя развеселая банда! Мы твоя банда!»
Я усмехнулся.
– И мне не понравилась фотография, которую они опубликовали. Она была ужасающей.
Одержимый злорадно усмехнулся.
– Вы имеете в виду ту фотографию, где вы стоите рядом со ржавой водосточной трубой?
Он еще раз иронически усмехнулся. А Мормон добавил:
– Ну да, на той, где у вас злобная улыбка.
Я с отвращением покачал головой.
– Да-да, – прошипел я, – ржавая труба, в которую должен был вылететь «Стрэттон». Я знаю, как это вышло. Фотограф «Форбса» ловко меня надул! Сначала он заманил меня на крышу, а потом как бы между делом попросил встать рядом с водостоком.
Я закатил глаза.
– Я не заметил водосток, потому что в этот момент поправлял волосы, а этот гад сделал тысячу и одну фотографию, дожидаясь возможности просто подловить меня с этой дерьмовой усмешкой на лице. И именно эту фотографию они использовали.
Я покачал головой, словно удивляясь собственной наивности.
– Ну и конечно, в статье всласть поиздевались над моим мясо-морепродуктовым прошлым, как бы намекая, что мне не место в мире финансов, ведь я всего лишь жалкий торговец говядиной и ничего больше. И статья при этом называлась: «Стейки или акции? Не вижу разницы».
Я посмотрел на Ведьму и сказал:
– Но вообще-то, Мишель, вы правы. Как и было сказано в статье, я действительно какое-то время продолжал заниматься этим бизнесом. Хотя на самом деле я не стал бы здесь использовать слово «бизнес». Лучше сказать, что мы играли в мяч или гонялись за собственным хвостом.
Я на минутку задумался.
– Когда ураган прошел, двор Пола был на глубине трех футов грязной воды. Следующие две недели мы пытались выбраться из этой грязи, а потом во дворе неожиданно образовалась какая-то бездонная дыра и все стало разваливаться – сначала развалился гараж, потом терраса, а потом чуть не рухнул и сам дом. Мы даже пригласили геолога, чтобы выяснить, не стоит ли дом на никому не известной линии тектонического разлома, но оказалось, что нет.
К тому же у нас появились другие проблемы. Мы купили старый-престарый грузовик-рефрижератор – решили сэкономить несколько баксов. Но он очень плохо работал, а потреблял столько электроэнергии, что можно было бы осветить весь штат Нью-Джерси. И, конечно, проводка в доме Пола не выдерживала такой нагрузки.
Я задумался, вспоминая детали.
– Кажется, в начале декабря мы чуть не сожгли дом Пола.
Я беззаботно пожал плечами.
– И тогда его мамаша заявилась на задний двор, обвязав себя вокруг талии веревкой, чтобы не провалиться в тектоническую трещину до центра земли, и начала вопить: «Убирайтесь отсюда! И заберите с собой эти идиотские грузовики!»
Я улыбнулся, вспоминая это.
– Мать Пола вообще-то была доброй женщиной, поэтому она дала нам целый месяц на поиски нового склада. В тот момент нам показалось, что месяца хватит, но сказать оказалось легче, чем сделать. У нас не было кредитной истории, наш бухгалтерский отчет был ужасающим, так что все приличные владельцы складов нам отказали.
В то время нас было уже шестеро: Элиот, Пол и я, плюс три наших служащих – прежде всего, Фрэнк Буа, который при росте шесть футов пять дюймов был точной (хотя и бородатой) копией малыша, изображенного на баночках детского питании «Гербер». Затем малыш Джордж Барбелла, который был на два дюйма больше, чем обычный комар, но при этом похож на сущего дьявола. И, наконец, совершенно неуправляемый и накачанный стероидами тип по имени Чаки Джонс [13], похожий на норвежского бога Тора. Правда, он был ростом всего пять футов четыре дюйма, так что скорее походил на несколько придавленного Тора.
Неудивительно, что у каждого из наших служащих была какая-нибудь болячка, а в случае с Фрэнком больна была его жена. У нее была редкая болезнь, называвшаяся алопецией, из-за которой у нее выпали все волосы, включая брови и ресницы. Она была женской копией Юла Бриннера. А болезнь Джорджа Барбеллы заключалась в том, что он был помешан на еде даже в большей степени, чем Элиот. Он все время ныл из-за того, что наши креветки замораживались в воде, чтобы прибавить им объема и веса. «Когда мои клиенты будут их готовить, – стенал он, – они из тигровых креветок превратятся в какие-то микроорганизмы».
Я небрежно пожал плечами.
– Но замораживание – это стандартная процедура, так что я ни в чем не был виноват. На самом деле ему стоило волноваться из-за того, что все продукты воняли керосином.
Я небрежно пожал плечами.
– Но замораживание – это стандартная процедура, так что я ни в чем не был виноват. На самом деле ему стоило волноваться из-за того, что все продукты воняли керосином.
Ублюдок так и подскочил со своего кресла.
– Ваши продукты пахли керосином?
– Иногда, – скромно уточнил я. – В гараже у Пола не было отопления, и к декабрю мы чуть не померли от холода. Поэтому мы купили огромный керосиновый обогреватель, похожий на торпеду на колесах. Он хорошо грел, хотя сам раскалялся сильнее солнца, и шумел как самолет F-15, идущий на форсаже. А время от времени у него были перебои с зажиганием, и он испускал густое облако дыма, которое оседало на продукты. Но все-таки это лучше, чем умереть от холода!
Я остановился и глотнул водички.
– А что касается болезни Чаки, то она, помимо всего прочего, проявлялась в том, что он снимал прямо в гараже штаны и вкалывал себе в задницу тестостерон. Но в то же время у него было отличное чувство юмора, и он всем нам дал прозвища: Фрэнк Буа был Малютка Гербер, Джордж Барбелла – Тату, по имени карлика из «Острова фантазий», а Пола Бертона он прозвал Экран – из-за его огромного лба, на котором, по мнению Чаки, можно было кино показывать.
Прозвище Элиота было им уже известно. Только я собрался сказать, как прозвали меня самого, как Одержимый улыбнулся и спросил:
– Элиот был Пингвином. А ваше прозвище?
Тут он хитро прищурился.
– Дайте-ка я угадаю. Вас звали Наполеоном, правильно?
«Чертов придурок!» – подумал я. Когда Герцогиня хотела унизить меня, она дразнила меня Наполеоном! Однажды на Хэллоуин она даже заставила меня вырядиться в этого маленького французского коротышку. Неужели Одержимому это известно? Боже, неужели всем было известно, что у меня комплекс Наполеона? Или он просто догадался? Впрочем, какая разница?
Только я хотел послать Одержимого куда подальше, как Мормон спас меня от скандала.
– Уж кто бы говорил, – сказал он вдруг и захихикал, а за ним захихикали и Ведьма с Ублюдком.
И хихиканье это подразумевало следующее: у Одержимого тоже комплекс Наполеона – точь-в-точь как у Волка с Уолл-стрит. Но Магнум не смеялся: он не мог издеваться над ростом другого человека, тем более что сам он был ростом практически с двух взрослых людей, поставленных один на другого. А таким как-то не пристало смеяться над малышами.
Чтобы не дать Одержимому тут же пристрелить Мормона, я сказал:
– Грег, вы отчасти правы, по крайней мере в том, что касается Элиота. Но его звали не просто Пингвином, а Пингвином-Самоубийцей. Дело в том, что мы уже находились на грани банкротства, а Пингвин, правда, был на грани самоубийства. Так что Чаки, переваливаясь, ковылял по офису, приставлял указательный палец к виску, а большой торчал вертикально вверх, будто взведенный курок. «Привет, я Пингвин-Самоубийца, – тараторил он, – я поставляю мясо и морепродукты в местные рестораны. У меня в грузовике неправильный заказ, и я не могу отвезти его обратно на склад». Он повторял это снова и снова, ковыляя вокруг гаража и хлопая руками, словно настоящий пингвин. «Помогите! Помогите! – визжал он. – Ураган Глория вымочил меня, керосиновый обогреватель душит меня, жена Малютки Гербера выглядит словно инопланетянин, а мать Экрана хочет закрыть наш кинотеатр, и…»
Тут я засмеялся:
– Чаки – это было что-то, а потом однажды – бац – и он исчез. Растворился, словно пук в воздухе. Оказалось, что по ночам он грабил винные магазины. Последний раз я слышал о нем, когда к нам в гараж пришли два детектива, пытаясь выяснить, когда мы его видели в последний раз. Наверное, он сейчас уже покойник. А может, заделался где-нибудь комиком…
– Так какое же прозвище было у вас? – спросила Ведьма, так сильно поджав свои тонкие губы, что они почти исчезли. Я улыбнулся и ответил:
– Я легко отделался, Мишель. Чаки называл меня Джей Пи, это инициалы Джей Пи Моргана. Видите ли, Чаки никогда надо мной не насмехался. Он верил в меня, ему нравились наши собрания. После каждого из них он отводил меня в сторону и говорил: «На хрен ты занимаешься этим бизнесом? Это недостойно тебя. Джей Пи, ты самый умный парень из всех, кого я знаю…» Потом он советовал мне выгнать Экрана и Пингвина. «Они тянут тебя назад, – говорил он, – ты Джей Пи Морган, а они мелкие придурки».
Я помолчал, заново обдумывая его совет.
– Насчет Пола он оказался прав, тот был слишком ленив, чтобы торговать, стучась в каждую дверь. И, вообще-то, он оказался прав и относительно нашей компании: разъезжать от дома к дому на пикапе – это полная глупость, бесполезное занятие для дебилов.
А вот с Элиотом он ошибся. Пингвин – он из породы победителей в самом настоящем смысле этого слова. Никто не работал больше него, и он был мне абсолютно предан. Мы собирались вместе сделать состояние, правда, не на торговле мясом и морепродуктами. Мы решили разбогатеть на Уолл-стрит. Но сначала нам преподали несколько уроков скромности.
Я глубоко вздохнул и сказал:
– Где-то в конце декабря мы достигли дна. Денег у нас совсем не осталось, и мать Пола грозилась позвонить шерифу, если мы не уберемся. Казалось, что все пропало, мы исчерпали все возможности. А потом произошло нечто невероятное, нечто совершенно неожиданное. Я только что вернулся в гараж после очередного мучительного дня «в поле», когда Пингвин сказал мне: «У меня сегодня был странный разговор с одним из наших поставщиков. Они позвонили и спросили, на какие условия мы согласны». Он растерянно пожал плечами. «Я не понял, о чем они говорят, поэтому сказал, что должен подумать, и обещал им перезвонить».
«Какие условия они имели в виду? – спросил я. – Условия нашей капитуляции?» Пингвин-Самоубийца пожал плечами и ответил: «Я не знаю, но какая разница? Морозилка пуста, и у нас нет денег на закупку продуктов. Наш бизнес рухнул».
Я остановился, усмехаясь при воспоминании о том, какими простачками мы тогда были. Мы даже представить себе не могли, что наши поставщики готовы поставлять нам продукты в кредит. Мысль о том, что они по-прежнему готовы иметь дело с такими уродами, как мы, даже в голову нам не приходила, но, как мне еще предстояло узнать, это была стандартная ситуация: в кредит торговали все. И на этом деловом жаргоне слово «условия» означало «условия рассрочки».
Я с некоторым злорадством продолжал:
– Как только я понял, что наши поставщики настолько глупы, что готовы поставлять нам продукты в кредит, то быстро нашел выход. Он был прост: надо распространяться, как лесной пожар. Бери столько кредитов, сколько сможешь проглотить, и оттягивай время их возврата на возможно более долгий срок. Затем покупай как можно больше пикапов и не плати при этом ни цента – а это вполне возможно, если ты согласен взять кредит под 24 % годовых. Но меня не волновали месячные выплаты, потому что чем больше грузовиков я мог выпустить на улицы, тем больше продуктов я мог продать – и тем больше наличных получить.
Другими словами, так как мои поставщики готовы были ждать денег за продукты в течение тридцати дней, а мои клиенты платили мне каждый день, то, продавая все больше и больше, я должен был получать все больше наличных. Даже если я не получал ни цента прибыли, я все равно получал наличку, используя тридцатидневную отсрочку.
Ублюдок быстро сказал:
– Это же типичный бизнес для первоклашек! Самый примитивный вариант предпринимательства!
«Ну понятно, – цинично подумал я, – Ублюдок, конечно, не может оценить темное искусство жонглирования потоками наличности (он был для этого слишком честным»). Он мог понять эту простую математику, но не те дьявольские стратегии, которые приходилось использовать, особенно по мере приближения конца срока, когда кредиторы начинали кружить вокруг тебя, а бухгалтерский отчет просто истекал красными чернилами быстрее, чем больной гемофилией, в которого выстрелили из пистолета. Мне понадобился бы месяц, чтобы описать такому человеку, как Ублюдок, все грязные детали.
С другой стороны, мы с Элиотом быстро стали настоящими джедаями в этом искусстве, а затем так же быстро перешли на темную сторону силы – используя все возможности для жонглирования потоками наличности. Мой любимый прием заключался в обращении платежного требования на кредитора, когда мы менялись ролями с рассерженным поставщиком и я объяснял ему, что у него есть только один шанс вернуть свои деньги: принять от меня небольшую сумму в зачет старого долга в обмен на увеличение моего кредита. Этот способ срабатывал как по волшебству, а еще был старый трюк с чеком с одной подписью, когда я давал поставщику чек, где не хватало или моей подписи, или подписи Элиота, и банк возвращал его из-за неправильного оформления, а не из-за недостатка средств. Конечно, мы всегда предупреждали банковского менеджера относительно этого чека, чтобы он по случайности не попытался провести оплату – то-то бы он запрыгал, как кенгуру.