«Я хочу, чтобы все внимательно выслушали меня, – начал я, – потому что то, что я сейчас скажу, навсегда изменит вашу жизнь. Дело в том, что вы все станете такими богатыми, что вам и не снилось». И я стал объяснять им мою новую систему, указывая на Дэнни как на живое доказательство того, что она действительно работает. «Сколько комиссионных ты заработал за одну только сделку?» – спросил я его. «Двадцать штук! – выпалил он в ответ. – Двадцать гребаных штук!» – «Двадцать гребаных штук», – повторил я и принялся расхаживать взад-вперед, словно проповедник; мои слова повисали в воздухе. Потом я остановился. «Как ты думаешь, Дэнни, сколько денег хотя бы примерно ты сможешь заработать в месяц, пользуясь моей новой системой?» Несколько секунд он притворялся, что думает, и это у него отлично получалось. «Четверть миллиона по крайней мере, – уверенно произнес он наконец. – Если будет меньше, я брошусь на собственный меч!» После этих слов в зале началось что-то невообразимое.
Я пожал плечами.
– Остальное было просто. Я переучил всех стрэттонцев, используя линейную теорию. Именно это я когда-то пытался предложить в Инвестиционном центре, но тогда мне это не казалось ключевым фактором, потому что когда разговариваешь с бедными, вопрос лишь в том, есть у них деньги или нет. Уговорить бедняка купить акции не составляет труда, были бы деньги. Но в разговоре с богатыми правила поведения совершенно иные. У них есть деньги для инвестирования, остается лишь убедить их в том, что именно ты и есть тот человек, который поможет им это сделать с выгодой. Ты умен? Ты проницателен? Ты знаешь то, чего не знает их местный брокер? Ты кудесник с Уолл-стрит, которому можно доверить управление деньгами богатого человека? Именно тут и работала моя линейная теория. Она позволяла двадцатилетнему пацану с аттестатом об окончании средней школы и коэффициентом умственного развития чуть выше, чем у Форреста Гампа, производить по телефону впечатление, будто он настоящий профессионал Уолл-стрит.
Я сделал паузу, размышляя над тем, как лучше объяснить свою теорию.
– По сути, это была система сценариев и контрдоводов, которая позволяла даже самому тупому брокеру контролировать продажу. С ее помощью сделка двигалась вперед от пункта А до пункта В, от одного к другому и обратно, до тех пор, пока клиент, наконец, не говорил: «Ладно, бога ради! Покупаю десять тысяч акций, только оставьте меня в покое!» Знаю, это звучит примитивно, но никто до меня этого не делал. На Уолл-стрит бытовали сотни разных сценариев, но никто и никогда не складывал из них связную систему. Итак, целых десять дней я обучал моих сотрудников этому искусству – разыгрывая с ними возможные диалоги, заучивая тексты и рассказывая их вдоль и поперек, с начала и конца. В общем, я проделывал с ними все то же самое, что и в свое время с Дэнни, до тех пор, пока они не выучили эти чертовы тексты настолько, что могли повторить их наизусть даже во сне. Собственно говоря, на их обучение я тратил только полдня. Другую же половину дня они проводили, дозваниваясь до клиентов, готовя будущее грандиозное поле битвы за прибыль и накапливая потенциальных покупателей.
В конце концов, на десятый день, когда клиенты окончательно созрели, брокеры начали с такой легкостью продавать акции «Кодак», что просто голова шла кругом. Было такое впечатление, что линейная теория могла превратить даже самого слабого продавца в матерого спеца. И это дало мне еще больше смелости и уверенности в успехе. Я стал еще больше требовать от них, обещая богатство, превышающее пределы их самых смелых мечтаний. «Я хочу, чтобы вы немедленно начали тратить свои деньги, – проповедовал я. – Я хочу, чтобы вы вкладывали эти деньги в себя, чтобы вы загнали себя в угол, чтобы вы сожгли за собой корабли, чтобы у вас просто не было иного выхода, кроме как преуспеть! Пусть последствия возможной неудачи будут такими страшными и немыслимыми, что вам будет невыносима сама мысль о ней. Поймите следующее. Когда конкистадор Писарро прибыл в Новый Свет, первым делом он приказал сжечь все чертовы корабли, чтобы у его команды не было иного выбора, кроме как строить свою новую жизнь в этом Новом Свете. Именно этого хочу и я от вас! Я хочу, чтобы вы отсекли себе все пути к отступлению! В конце концов, вы обязаны успешно работать ради того, кто сидит рядом с вами, ради каждого стрэттонца! Вот в чем наша сила – друг в друге, в коллективных усилиях, в единой энергии всего операционного зала, заполненного самыми мотивированными людьми на свете, зала, заполненного победителями!»
Я остановился, чтобы перевести дух.
– Ну, все вы знаете, что произошло дальше. Неделю спустя они стали продавать акции «Вентуры», и тут началось настоящее светопреставление! Пакеты по десять, а то и двадцать тысяч акций продавались, словно горячие пирожки, деньги сыпались дождем с неба.
Я медленно покачал головой.
– Я даже не знаю, как описать вам последовавший вслед за этим бурный рост нашей фирмы. Было такое впечатление, словно открылось новое месторождение золота и молодые старатели стали стекаться в Лейк-Саксесс, чтобы застолбить себе участок. Сначала это были ручейки, потом целые потоки. Сначала это были ребята из Квинса и с Лонг-Айленда, потом со всей страны. Вот так родился «Стрэттон». Спустя несколько недель после этого, когда однажды утром я вошел в офис, меня ждал там Джим Таормина. «Привет, – сказал он. – „Стрэттон“ твой, – и он протянул мне связку ключей. – Я продам тебе эту фирму за один доллар и стану твоим старшим трейдером. Только, прошу тебя, убери мое имя из лицензии». Потом пришел Майк, старый боец с Уолл-стрит, который думал, что повидал в этой жизни все. «Ты должен остановить их! – взмолился он. – Мы не успеваем обрабатывать все сделки. Наш клиринговый агент вот-вот лопнет по швам! – он с удивлением покачал головой. – Никогда такого не видел, Джордан. Это что-то немыслимое…»
Самое смешное заключалось в том, что наш клиринговый агент – то есть компания, которая осуществляла расчеты между участниками наших сделок, – уже не справлялся с потоком наших документов и грозил перекрыть нам кислород, если мы не снизим темпы. Потом явился Дуболом. «Я утонул в комиссионных, – паническим голосом сказал он. – Я даже не успеваю отслеживать их. На наши счета текут миллионы, и банк все время названивает мне». Я поставил его руководить нашими финансами – и вот он, видите ли, уже утонул в комиссионных, утонул в море денег и бумажной работы.
В любом случае это были, если можно так сказать, хорошие проблемы, которые можно было с легкостью решить. Что касается Джима Таормины, я поступил так, как он просил, – купил у него фирму за один доллар и сделал его своим старшим трейдером. Просьбу Майка я тоже выполнил. Собрав всех сотрудников в клиентском зале, я выступил перед ними с речью, в которой с агрессивным напором сказал: «То, что мы делаем в нашей фирме, настолько эффективно, что вся остальная Уолл-стрит не может угнаться за нами!» При этих словах мои стрэттонцы зааплодировали, засвистели, закричали, заулюлюкали. И следующие две недели мы провели за обзвоном новых клиентов, что, кстати, только подлило масла в огонь нашего будущего роста и развития. Но на эти две недели мы дали передышку нашему клиринговому агенту, как того хотел Майк. Чтобы помочь Дуболому, я обратился к своему все еще безработному отцу, умнейшему человеку, лицензированному дипломированному бухгалтеру, большую часть своей жизни проработавшему финансовым директором разных частных компаний. Теперь ему было хорошо за пятьдесят, он был староват и обладал слишком высокой квалификацией для того, чтобы рассчитывать на хорошую работу. Поэтому я позвал его к себе, хоть поначалу без большой охоты. Он въехал в кабинет Дуболома, и у обоих появилась приятная возможность изводить друг друга.
Безумный Макс быстро обнажил свои клыки – он называл Дуболома чертовым идиотом, гребаным болваном и прочими обидными словами, включая, разумеется, и проклятое слово «дуболом». У несчастного Дуболома была аллергия на табачный дым, и Безумный Макс с особым удовольствием выкуривал свои четыре пачки в день, выдыхая густые клубы дыма прямо в лицо Дуболому, словно пушка времен гражданской войны. Но если оставить все это в стороне, теперь вы можете понять, как я наладил все аспекты своего бизнеса. Майк и мой отец прикрывали меня с тыла, Дэнни и Кенни были моими бойцами, способными конкурировать даже с Моссадом.
А я сам… ну, скажем так: у меня было достаточно времени, чтобы бездельничать, устраивать семинары по мотивации, размышлять о картине в целом, вставлять недостающие кусочки мозаики в нужные места – например, искать варранты, которые обеспечили бы меня дешевыми акциями, как это было с варрантами «Вентуры».
Взглянув на Одержимого, я улыбнулся.
– И угадайте, к кому я обратился за советом?
А я сам… ну, скажем так: у меня было достаточно времени, чтобы бездельничать, устраивать семинары по мотивации, размышлять о картине в целом, вставлять недостающие кусочки мозаики в нужные места – например, искать варранты, которые обеспечили бы меня дешевыми акциями, как это было с варрантами «Вентуры».
Взглянув на Одержимого, я улыбнулся.
– И угадайте, к кому я обратился за советом?
Тот скривился и пробормотал:
– К Элу Абрахамсу.
– Правильно, – подтвердил я, – к мистеру Элу Абрахамсу, самому безумному из всех обитателей Уолл-стрит.
Склонив голову набок, я уставился на Одержимого.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, Грег, но однажды мне довелось услышать, что Эл Абрахамс писал про вас президенту Биллу Клинтону, заявляя, что вы негодяй, вышедший из-под контроля.
Одержимый устало покачал головой.
– Он просто псих ненормальный, старый дурак. Когда я арестовал его, при нем нашли сотню документов, некоторые из них почти тридцатилетней давности.
– Да, это похоже на него, – небрежным тоном подтвердил я. – Никогда ничего не выбрасывал. Вы называете таких, как он, осмотрительными преступниками.
– Он оказался недостаточно осмотрительным, – сказала Ведьма. – Насколько мне известно, он до сих пор за решеткой.
И она одарила меня дьявольской улыбкой.
«Да, – подумал я, – но не благодаря твоим усилиям, лапочка, это Одержимый поймал его». Однако вслух я сказал:
– Полагаю, он уже вышел на свободу. Возможно, вернулся в свой Коннектикут и снова изводит свою бедную жену. – Я снова взглянул на Одержимого. – Хочу спросить, просто из любопытства, когда вы его арестовали, у него была еда в карманах? Какие-нибудь недоеденные куски линцского торта? Он его очень любил.
– Только крошки, – буркнул Одержимый.
Я понимающе кивнул.
– Да, наверное, хранил их на случай внезапного приступа голода…
Следующие несколько часов я посвятил объяснению того, как Эл Абрахамс учил меня черному искусству манипулирования акциями. Трижды в неделю мы встречались за завтраком в местном греческом фастфуде, где я имел удовольствие созерцать, как Эл Абрахамс поглощал бесчисленное количество порций линцского торта, причем в рот попадала только половина лакомства, другая оставалась на щеках и даже на лбу. При этом он жадно пил одну чашку крепчайшего кофе за другой до тех пор, пока у него не начинали трястись руки.
И при всей этой неряшливости, трясущихся руках, скрипучем голосе и бесконечном нытье он дарил мне уникальные знания. Увы, в отличие от знаний Майка, эти знания касались темной стороны вещей, грязной изнанки Уолл-стрит, где цена на акции устанавливалась в ходе предварительного сговора, своекорыстного произвола таких махинаторов, как Эл Абрахамс… и я.
Надо признать, самое интересное заключалось в том, что очень скоро и я смог научить Эла кое-чему. Спустя несколько недель я занялся модернизацией его весьма устаревших мошеннических схем, привнеся в них свой особый стиль и дерзость, которые станут характерными чертами Волка с Уолл-стрит.
Был уже шестой час, когда закончился очередной день сотрудничества со следствием. День, который мои мучители сочли очень успешным. Теперь они точно знали, как возникла фирма «Стрэттон-Окмонт» и как – в результате череды крошечных совпадений и удач – она развивалась дальше, да не где-нибудь, а на Лонг-Айленде.
Прежде чем покинуть комнату для опросов, я задал последний вопрос Ублюдку: когда, по его мнению, мне вынесут приговор? Через три года? Через четыре? Может, даже через пять? Для меня-то чем позднее, тем лучше.
– Возможно, на это уйдет четыре-пять лет, – ответил он. – Подобные дела иногда имеют тенденцию затягиваться.
– Это правда, – добавила Ведьма, – и эти годы не будут для вас легкими. В следующем году о вашем сотрудничестве со следствием станет известно широкой общественности, а ваше имущество будет арестовано для вероятной последующей конфискации.
Тут в разговор вступил Одержимый, подарив мне слабую надежду.
– Зато у вас будет возможность начать новую жизнь. Вы еще молоды и в следующий раз, будем надеяться, сделаете все правильно.
Я кивнул в знак согласия, стараясь сосредоточиться на том, что сказали Ублюдок с Одержимым, и забыть о словах Ведьмы.
К несчастью, все они окажутся неправы и я попаду за решетку гораздо быстрее.
И потеряю все, что имел.
Глава 13 Бег по кругу
Два месяца спустя
Саутхэмптон-Бич! Хорошо это или плохо, но нельзя отрицать, что улица Мидоу-Лейн была просто сказочным местом, где природа окружала меня со всех сторон. Голубые воды Атлантики плескались за моей спиной, серые воды залива Шиннекок простирались передо мной, а по обе стороны от меня высились словно выросшие из песчаных дюн величественные и роскошные особняки, похожие на греческие храмы, молчаливо свидетельствуя о том, как хорошо быть зажиточным васпом или евреем-нуворишем.
Мой большой особняк, в котором скоро будут хозяйничать Ублюдок с Одержимым, был тоже построен размашисто, в стиле старых домов Новой Англии, в серо-белых тонах. На огромной задней веранде располагались бассейн и джакузи, на лужайке перед домом раскинулся всепогодный теннисный корт, а еще дальше высились двенадцатифутовые живые изгороди из безупречно ровно подстриженного самшита, скрывая постройки от чужих глаз.
В описываемый момент я сидел на кушетке в модном стиле шэбби-шик [20] в главной гостиной, обставленной в том же стиле, и смотрел в большие, как у лани, миндалевидные глаза Сары Вайсман, самопровозглашенной еврейской Королевы Минета, сидевшей меньше чем в двух футах от меня. На ней была черная водолазка и черные трикотажные леггинсы, подчеркивавшие былую красоту (и нынешнюю булимию) маленького компактного тела.
И все же Королева Минета и теперь была красоткой. Ей было всего двадцать два года. Приятное узкое лицо, блестящие черные волосы, угольно-черные глаза, удачно оперированный нос, зубы – превосходная работа ортодонта и пухлые сексапильные губы, причем нижняя в два раза больше верхней. Уже через пятнадцать минут знакомства я решил, что она очень мила. Мы познакомились тем же вечером на очередной встрече местного общества анонимных алкоголиков и почти сразу сбежали оттуда. Она была трезва уже целую неделю (на самом деле меньше) и мужественно боролась с тройным пристрастием к крэку, спиртному и принудительной рвоте. Последнее казалось мне омерзительным, но сейчас она была в фазе ремиссии, только что пройдя курс лечения и вернувшись в Хэмптонс для того, чтобы начать новую жизнь.
До этого момента мы болтали ни о чем, обмениваясь рассказами о нашей борьбе с наркотической зависимостью, но она, судя по всему, была готова приступить к делу, потому что в этот момент говорила:
– …Именно еврейки делают лучший минет в мире. Ты это знал?
– М-м-м… нет, – ответил я. – Я никогда прежде не встречался с еврейкой.
– Тогда поверь мне на слово, это именно так, – гордо произнесла она. – Если хочешь, я могу это доказать.
– Это было бы отлично! – согласился я, и еврейская Королева Минета тут же приступила к делу. Опустившись передо мной на колени, она похотливо улыбнулась. Я инстинктивно откинулся назад и положил голову на мягкую круглую декоративную подушку, пока маленькие ловкие ручки Королевы Минета расстегивали ширинку на моих джинсах. Потом она с неожиданной силой стянула их вниз, до самых щиколоток, устроилась у меня между ног и завязала волосы в хвост.
Неожиданно она остановилась.
– Что-то не так? – спросил я.
– Все так, глупенький, – ответила она, снимая с шеи золотую цепочку, на которой висела усыпанная бриллиантами шестиконечная звезда Давида, и пряча ее в карман. – Не хочу, чтобы она мешала.
Я понимающе кивнул, закрыл глаза, задрал ноги и приготовился к уникальному минету. Это было как раз то, что доктор прописал. Один минет от Королевы, и я навсегда забуду Герцогиню!
– Ай-яй-яй! – вскрикнула Королева. – Что-то царапает мне попу!
Я открыл глаза – о боже! Этим «что-то» был мой ножной браслет арестанта. Это он царапал тощую задницу Королевы.
Мгновенно опустив ноги, я сказал:
– Это всего лишь… это пейджер, если меня вдруг вызовут на работу… Все в порядке, продолжай.
Она подозрительно прищурилась.
– Пейджер? Для работы?
– Ну да, пейджер для работы.
Несколько секунд она недоверчиво смотрела на браслет, потом сказала:
– Ну ладно, поверю тебе на слово.
И, медленно нагнувшись, стала ласкать меня ртом… это был долгий чувственный минет, какой бывает только у пары в периоде добрачного ухаживания.
– О боже, Сара! Как хорошо! – благодарно простонал я. – Ты была права. Еврейки и впрямь мастерицы.
– Угу, – промычала она, не имея возможности говорить.