В испуганных глазах верзилы отразилось: «Во попал!» Судьба давала обоим пришельцам только лишь одну секунду для создания спасительной комбинации. И первый гость эту секунду не упустил.
– Современник! Дорогой ты мой! – закричал он, вскакивая. – Братан во времени! А я уж думал, никого из наших больше не увижу! – И первый путешественник заключил второго в объятья.
– Современник! – эхом откликнулся прозревший гость номер два. – То-то, я гляжу, прибамбасы здесь на столе очень знакомые!
– Надо же, совпало! До чего удивительная встреча во времени! Не правда ли? – Первый гость бросил быстрый взгляд на хозяина кабинета.
– Да, – ответил тот замороженным голосом. – Бывает, бывает.
Увидев, что Предсовнаркома еще находится в лапах сомнений, первый из путешественников погладил второго по рыжим кудрям.
– Ну как там у нас, в будущем, всё по-прежнему? – ласково спросил он. – Владим Владимыч всё рулит? Платон всё сидит? Филипп всё поет?
– Ага, – пробормотал верзила. – Рулит. Сидит. Поет.
– Может, скачаешь мне его последний альбомчик? – не отставал первый. – У нас же ю-эс-би порты на айподах стандартные, верно я говорю? – Взяв со стола свой гаджет, он вытащил проводок с блестящим разъемом на конце и показал его – правда, не вновь обретенному современнику, а хозяину кабинета, да и то издали.
Как ни странно, но вид провода с загадочным ю-эс-би разъемом немного успокоил Предсовнаркома, так что в итоге оба гостя были отпущены с миром – и даже со своим техническим барахлом. Правда, второму из пришельцев досталась совсем уж ерундовая должностишка – младшего научного консультанта СНК. И ни кабинета в Кремле, ни служебного автомобиля, ни даже обеденных талонов…
Выйдя в обнимку из здания, оба путешественника остановились в тени деревьев и лишь здесь, укрытые от посторонних глаз зелеными насаждениями, рискнули разомкнуть дружеские объятья.
– Вы идиот и пошляк, – объявил первый второму. – И дети ваши, и внуки, и вся родня по мужской линии будут пошляками.
– Это еще почему? – нахмурился новый научный консультант СНК.
– Да потому что, имбецил вы эдакий, лезть в прошлое с тремя ржавыми гаджетами – это пижонство. Подумаешь, нашли чем удивить Председателя – терабайтами музона! Да он, к вашему сведению, кроме «Лунной сонаты» и канкана, вообще никакой музыки не знает.
– Но вы-то сами заявились к нему с простым мобильником! – вскричал рыжеволосый. – И с какими-то дурацкими фломастерами!
– Мальчик, – рассмеялся первый путешественник. – То, что вы видели, это даже не эпизод, а так, случайная загогулина, роковое стечение обстоятельств. Я вообще-то спец по антиквариату. Про гамбсовский гарнитур слыхали? Кто нашел? Я нашел. А кто добыл единственный в мире экземпляр «лорен-дитриха»? Я добыл, я. А старинное оружие? Меч короля Артура вам, надеюсь, известен? Любой коллекционер за него удавится. Мне уже почти удалось его достать из камня, но тут появляется этот Мерлин, сволочь, и выбрасывает меня обратно, без оборудования… И, что особенно обидно, не добрасывает до моего века. Колдовских силенок у него не хватило. Ну а раз уж я застрял в 1921-м, надо выкручиваться…
– Извините, – скорбно потупился рыжеволосый. – Я не знал…
– Он, видите ли, не знал! Да вы просто-напросто не должны были вламываться в кабинет. Разве вам не сказали, что Председатель не один? Ну и куда вы после этого поперлись? Вас же наверняка учили в школе, что старшим надо уступать. Вы, кстати, из какого года?
– Из 2035-го, – свободно ответил верзила.
– Так я и думал. Вы гораздо младше меня. Я из 2015-го. Между прочим, моя фамилия Бендер. Остап Ибрагимович Бендер.
– Балаганов, – представился рыжеволосый. – Шура Балаганов.
– Ядерный реактор вы, небось, на городской свалке подобрали?
– Обижаете, – шмыгнул носом Балаганов. – Взял погонять из Дома детского технического творчества. И синтезатор оттуда же. А айподик – лично мой, на распродаже покупал, с бонусной скидкой.
– Ну хоть образование-то у вас, надеюсь, высшее техническое?
– Высшее гуманитарное, – вздохнул верзила. – Истфак МГУ.
– Скверно, юноша, совсем скверно. Я тоже, знаете ли, уран-235 от урана-238 не отличу. И как же вы собирались всю эту технику внедрять в Совдепии? Наобум? Методом научного тыка? Или эксплуатировать до упора, пока не сломается? Манхэттенского проекта, учтите, и в проекте еще нет, а академику Сахарову, чтоб вы знали, сейчас недели три от роду или даже меньше…
Остап бы еще долго развивал свои взгляды на научно-технический прогресс, если бы его не перебил Балаганов.
– Смотрите, – сказал он, указывая в направлении Троицких ворот. – Видите, вон идет человек в соломенной шляпе?
– С чемоданчиком в руке? Вижу… О черт, да это же у него ноутбук! Он что, тоже вроде нас с вами, из будущего?
Балаганов уныло кивнул:
– Из него, сволочь. Паниковский Михаил Самуэлевич. Глядите, глядите, он тоже в Совнарком намылился! Зуб даю, к Председателю.
– Наверное, его нужно предостеречь, – заметил Остап.
– Не надо, – кровожадно сказал Балаганов. – Пусть идет. В другой раз сто раз подумает, прежде чем нарушать конвенцию.
– Что еще за конвенция такая?
– Конвенция эта, Остап Ибрагимович… погодите секундочку… – Балаганов дождался, пока человек с ноутбуком не скроется за дверью Совнаркома, после чего продолжил: – Вкратце история такова. В вашем 2015-м, насколько я знаю, все было еще в рамках, и этих заморочек не было. Они появились позже, когда кодекс путешественников разболтался, стал либеральнее, а в законе прогрызли кучу дырок. И таких романтиков, как я, сразу стало до фига. Все мы хотели изменить прошлое, причем простейшим путем: заручившись поддержкой тогдашнего большого начальства. А поскольку действовали мы примерно на одном поле, то быстро стали главной помехой друг другу. Представьте, Остап Ибрагимович, бывали дни, когда в одной только приемной у Троцкого, например, или у Берии, или у Горбачева сталкивались полдюжины гостей из будущего – и каждый со своими идеями, с рецептами, прогнозами, тараканами, гаджетами. Шум, гвалт, сумбур, неразбериха, взаимные обвинения, мат-перемат, чуть ли не поножовщина… В такой ситуации даже самый доверчивый из советских вождей отправит эту орущую толпу к черту. Или в психушку. А, бывало, что и к стенке.
– И вы убоялись возрастающих трудностей? – насмешливо спросил Остап.
Но его собеседник не заметил иронии. Поглядывая на входную дверь в Совнарком, он продолжал свое повествование. По его словам, гениальная идея конвенции путешественников в прошлое родилась именно у него, у Александра Сергеевича Балаганова, и он же три месяца собирал будущих участников – через рум-рум, ментальную почту и даже старинный фейсбук. Наконец в малом гостевом зале Политехнического музея удалось собрать всех – тех, кто собирался внедрять свои гордые замыслы на территории Российской империи и СССР. Желающих вручную исправить прошлое страны набралось две сотни, от прыщавых юнцов до стопятидесятилетних развалин. По замыслу Балаганова, всех мало-мальски значимых вождей и фаворитов надлежало разделить среди присутствующих, и чтобы каждый мирно окучивал своего. Основной спор шел из-за конкретных персоналий. Все, как один, мечтали поработать с Распутиным, Потемкиным или Лжедмитрием. Никто не хотел брать Черненко и диких ханов Золотой Орды. Очень плохой репутацией пользовались также Жданов, Василий Шуйский и почему-то князь Рюрик. «Нашли дураков! – визгливо кричал Паниковский. – Вы мне отдайте хотя бы Андропова, тогда я вам, так и быть, подпишу конвенцию». Паниковскому все дружно показывали кукиш: Андропов считался реформатором, склонным к новым веяниям. «Андропова? А не дать ли тебе еще и Александра II впридачу? – ехидничал Балаганов. – Или, может, сразу Сталина?» При слове «Сталин» собрание сладостно стонало. Иосифа Виссарионовича полагали наилучшей кандидатурой для окучивания. Все были уверены, что если кто и способен кардинально изменить прошлое, так это тайный советник товарища Джугашвили… В конце концов, решено было бросить жребий. Злая звезда Паниковского повлияла на исход дела: ему достался Батый. «Ладно, я поеду, – кричал он, – я поеду в вашу гребаную Орду, я буду пить кумыс и жрать конину, но если там ко мне плохо отнесутся, я вернусь и нарушу конвенцию…»
– И вот вы, Бендер, сами видели, как он нарушил конвенцию, – горестно подытожил Балаганов. – Надеюсь, сейчас ему тут врежут, и поделом. Жаль, то знаменитое бревно, которое наш с вами шеф носил на субботнике, не сохранилось. Но и мраморное пресс-папье, которое я заметил там, на письменном столе, достаточно тяжелое… В сторону, в сторону! Поберегись!
Парочка поспешно отскочила в сторону – и вовремя: из раскрытого окна третьего этажа с шумом вылетел ноутбук и грохнулся на кремлевскую брусчатку. Осколки пластмассы брызнули в разные стороны. Сверху раздались громкие неразборчивые крики.
– Началось, Бендер, началось! – в возбуждении потирая руки, воскликнул Балаганов. – Следите за дверью! Еще несколько секунд, и мы увидим долгожданное торжество справедливости! Этот гад, я знаю, давно к моему кандидату примеривался… Думаете, его отправят к Железному Феликсу или просто выкинут взашей? Лично я за оба варианта! Четыре… три… два… один! Сейчас!
Дверь распахнулась, но дальше все пошло не по балагановскому сценарию: вместо побитого Паниковского, преследуемого чекистами, из здания выскочил, в слезах и соплях, сам Предсовнаркома и, не разбирая дороги, помчался куда-то в сторону Арсенала. Верная секретарша, размахивая носовым платком, словно белым флагом, выскочила следом и бросилась за вождем мирового пролетариата.
– Чего это он раскис, как школьница? – удивился Остап. – Как будто свои похороны увидел вблизи…
Балаганов со злостью хлопнул себя по ляжкам:
– Именно! Именно что похороны! Остап Ибрагимович, я с глубоким прискорбием вынужден известить, что нашей с вами миссии капут. Мандатами можно подтереться. Я знал, что Паниковский – старый дурак, но чтоб такой! Надо было, как все мы, рисовать клиенту далекие светлые перспективы, а этот диверсант… этот вредитель… этот клинический болван показал ему близкое будущее!
– Мавзолей? – догадался Остап.
Балаганов с тоскою в глазах кивнул:
– Думаю, весь комплект. Горки, инсульт, Мавзолей, сталинский съезд, процессы вредителей… все пятилетки, которые мы доблестно просрали… Шиш он теперь поверит, что в этой стране с таким контингентом можно построить хоть какое-нибудь будущее. А раз будущего нет, то и мы с вами – самозванцы из ниоткуда, и цена нам три копейки.
Остап снял фуражку и вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони.
– И вправду он у вас диверсант, – согласился он. – Хуже Мерлина. Вот уж действительно – не везет так не везет. Обидно, а я-то настроился задержаться здесь подольше… Ладно, юноша, пока мои талоны еще не аннулировали, приглашаю вас отобедать в кремлевской столовой. Но имейте в виду, уважаемый Шура, даром я вас питать не намерен. Синтезатор, который у вас в мешке, он что, настоящее золото делает из опилок? Прогресс, молодцы. Тогда вы мне после обеда наштампуете побольше золотых бранзулеток – и я через румынскую границу рвану в Египет. Чувствую, мумию Тутанхамона без моей помощи не откопают…
– А я, пожалуй, поеду в Питер, – задумчиво сказал Балаганов. – Там через месячишко инженер Лось, Мстислав Сергеич, вывесит на улице Красных Зорь объявление о полете экспедиции на Марс. Приду первым, назовусь Гусевым и запишусь в команду. На этой планете уже ловить нечего, а Марс пока еще ничейный. Значит, будет мой.
– Думаете, там есть разумная жизнь? – полюбопытствовал Остап.
Как раз в это мгновение из дверей Совнаркома медленно, с чувством выполненного долга вышел Паниковский. Теперь на нем были новенький френч и фуражка с зеленым околышем. Под мышкой он нес гуся. Балаганов потерянным взглядом проследил за вредителем.
– Разумная жизнь? Там? – горько переспросил он у Остапа. – А здесь, вы думаете, ее очень много?
Владимир Марышев Брехня
Рассказ
– Слушай, Никола, ты когда-нибудь задумывался о смысле жизни? Ох, сомневаюсь… Все твои мысли можно пересчитать по пальцам, и ни одна не блещет оригинальностью. Первая – раздобыть какой-никакой жратвы. Вторая – влить в себя пузырек любого пойла с градусами, пусть даже от него кишки завязываются узлом, а в голове пляшет стадо взбесившихся слонов. Третья – разжиться прикидом, где дыр хотя бы вдвое меньше, чем в нынешней обдергайке. Верно? Оно, конечно, нужно, никто не спорит. Но неужели не подмывает иногда спросить себя: а на хрена это все, какую я преследую цель? Ну-ну, не хлопай глазами. Ты же, Никола, все-таки существо разумное. Вот и изложи, дорогой мой хомо сапиенс, свое мнение насчет этого самого смысла. Если сумеешь одним словом – признаю гениальным.
– Брехня.
– Ты так считаешь? А вот меня несколько часов назад один странный тип уверял в обратном. Или, думаешь, это была обыкновенная…
– …Брехня!
– Ну брехня – не брехня, а выслушать меня тебе придется. Кому еще расскажешь? Не тем же сытым, довольным субъектам, которым страшно хочется, чтобы мы и нам подобные побыстрее сдохли и не портили пейзаж. Будь их воля, они бы нас в два счета перетравили, как тараканов… Короче, внимай.
Сегодня я встал с твердым убеждением, что дальше так жить нельзя. Надо или совершить что-то великое, или честно откинуть копыта, чтобы не осквернять планету своим присутствием. Ты лежал пластом после вчерашнего, а я вылез наверх – погреться на солнце и как следует обдумать свою мысль. Высмотрел бычок подлиннее, закурил, тут и нарисовался этот тип с портфельчиком. Чистенький, отутюженный – обычно такие обходят нашего брата за полкилометра. А этот будто специально дожидался, когда моя светлость соизволит покинуть опочивальню.
«Можно с вами побеседовать?» – спрашивает. Вежливо так, но я вдруг спинным мозгом чувствую, что по нему плачет психушка. Как определил? Да черт его знает! Вел-то он себя вполне адекватно. Просто вижу, что у чистюли нехорошо блестят глаза. Настолько нехорошо, что обладателя таких зенок уже должны усиленно разыскивать санитары. Но страха не было. Пусть все эти обыватели боятся – им есть что терять. А с меня ни шиша не возьмешь. Жизнь? Да я сам только что подумывал, не пора ли в лучший мир!
«Пожалуйста, – отвечаю. – Вы, надо думать, проводите опрос населения на исключительно важную тему: какая машина престижнее – «Порше» или «Лексус»? Для меня, конечно, она крайне актуальна, так что с удовольствием отвечу. Особенно если поставите бутылку приличной выпивки. Видите ли, Никола, сосед по бомжежитию, хлещет любую гадость, способную гореть, а моя тонкая натура ее не принимает. Никак не могу забыть, что в прошлой жизни был интеллигентом и даже как-то защитил кандидатскую диссертацию. Не верите? Ваше право. Ну, так как насчет сбрызнуть знакомство?»
У него аж челюсть отвисает – видно, не ожидал попасть на образованного человека. А что, у меня и сейчас мозги в порядке – при хорошем раскладе мог бы уже доктором стать. Наконец отутюженный возвращает челюсть на место, присаживается на корточки и расстегивает портфель. Только вместо бутылки почему-то вытаскивает термос.
«Того, что просите, – говорит, – у меня нет. Но могу предложить куда более интересный напиток. Правда, безалкогольный». При этих словах я морщусь, тип понимает, что не угодил, и поспешно добавляет: «Уверяю – не пожалеете. Но сначала я должен прочитать вам нечто вроде лекции». Никола, ты что-то невнимательно слушаешь. Неужели не интересно?
– Брехня…
– Никогда не суди поспешно. Итак, отутюженный изложил мне свою теорию, после чего я еще больше уверился: ему уже давно пора переселиться в палату номер шесть. Короче, он считает, что мир катится в пропасть. Человечество, видишь ли, вырождается: людишки расслабились, изнежились, перестали сопротивляться среде. Жизнестойкость вида, когда-то высочайшая, скатывается к нулю: случись что глобальное – и всем миллиардам хомо сапиенсов настанет кирдык. Одним – сразу, другие еще помучаются. А хуже всего то, что спасать это беспомощное стадо некому. На лидеров надежды никакой: у них только язык лучше подвешен, а в сущности – такие же слабаки. Просто потому, что выбраны самим стадом и полностью ему подотчетны. Избранный правитель – личность жалкая. Пока соответствует чаяниям масс – все рукоплещут. Но едва попробует навязать им свою волю, как тут же получит пинок под зад. Массы не любят отрезвляющего кнута, они обожают лопать пряники иллюзий…
«И вот, – говорит тип, – колдовал я много лет с разными любопытными бактериями, одни гены удалял, другие вставлял. В конце концов получил таких, что их культура позволяет людям становиться “правильными” лидерами. Которые тупого стада не боятся, советов от него не принимают, а делают то, что нужно. И предлагаю вам сейчас же это средство испробовать».
Я, понятное дело, не верю: «А что ж вы сами-то? Хлебните своей настойки из микробов, заделайтесь правителем, да и учите нас, безмозглых, уму-разуму!»
Он давай объяснять. Мол, лидеру, если ситуация заставит, придется действовать предельно жестко, принимать порой бесчеловечные решения. И «домашнему», так сказать, гражданину сделать это будет невероятно тяжело – слишком уж он привязан к своему стаду тысячами разных ниточек. А вот бомжу пойти на такие меры – раз плюнуть. У него ни семьи, ни работы, ни даже соседей, кроме таких же изгоев. Он себя в стаде не числит, поэтому может с легкостью пустить под нож его больную половину, чтобы выжила здоровая. Ну, как, Никола, впечатляет?
– Брехня…
– А вот я, хоть и не поверил сразу, все-таки задумался. И, признаться, жутковато стало.