- Не привыкли ведь, Наталья Юрьевна?
- Уже, наверное, не привыкну. Была в Москве десять дней. Иду в «Зёрнышко», а у самой сердце стучит - соскучилась. Женечка бежит, в колени уткнулась. Илюша обрадовался, у Лизочки глазёнки загорелись. «Родные мои, как долго мы не виделись!» Сама слёзы глотаю, а дети смотрят на меня внимательно: «А у вас, Наталья Юрьевна, новая кофта, вам идёт...»
«Зёрнышко» в Орске любят и знают. Руководитель детского центра досуга и творчества молодежи «Искра» Валентина Ивановна Александрова считает Наталью Юрьевну одним из лучших педагогов. У неё есть на это все основания. Педагог, который не экономит на доброте, на чувствах, на собственном времени и здоровье, ценился во все времена. Занятия в православном центре охотно посещают и руководители народного образования Орска. Они единодушны, что дети в «Зёрнышке» живо мыслят, у них цепкая память, они не агрессивны, расположены к общению, не закомплексованы. Они хорошо усваивают уроки Закона
Божьего, всё это вместе взятое - добрая основа развивающейся души.
На этом бы и закончить мне, да не будет мой рассказ полным без одной удивительной истории. Наталья Юрьевна рассказывала детям, как крещён был Спаситель в водах Иордана, о том, что был Голос с неба и прилетел голубь...
- А теперь, мои хорошие, нарисуйте Иордан.
Дети зашелестели альбомами, зацарапали фломастерами. Она пошла по рядам, останавливаясь по очереди с каждым. Подошла к Славику. Он рисовал Иордан смелыми, сильными мазками, прямо море разливанное, а не река.
- Молодец, Славик, у тебя очень хороший рисунок. Как называется река?
- Иордан, - ответил мальчик и тут же, на глазах Натальи Юрьевны, красиво, почти каллиграфически, вывел слово «Иордан» под своим рисунком.
- Ты и буквы знаешь, какой же ты молодец! - похвалила ещё раз.
Мамы Славы на занятиях не было. Она пришла забирать его да и удивилась:
- Наталья Юрьевна, кто это ему так красиво написал?
- Сам.
- Да он ни одной буквы не знает, - изумилась мама.
- Как это не знает? На моих глазах писал, я рядом стояла.
Странно. На следующий день Наталья Юрьевна решила провести расследование.
- Славик, - спросила, - а про какую реку рассказывала я вам вчера?
- Иордан, - твёрдо ответил мальчик.
- А ну-ка напиши, как она называется...
- Я не умею.
- Но ты же в прошлый раз написал.
- Я не умею, я буквы не знаю.
Вот такая история. Добрые ангелы склоняются рядом с кудрявыми головками и водят неуверенными детскими пальчиками, дабы запечатлеть священные слова. Добрые ангелы берегут детские души и радуются свету из окон, за которыми детей учат любить Господа и постигать науку благочестия и веры. Сия наука сложна только для тех, кто сам, без помощников, впотьмах и спотыкаясь, идёт по ней. Она легка, радостна и благодатна для тех, у кого есть проводник. У детей из «Зёрнышка» проводник есть.
ЛЮБОВЬЮ ЗВЕРЯ УКРОТИВ
Среди прокалённых солнцем песков Иорданской пустыни какая может быть жизнь? Кто способен глотать горячий, обжигающий внутренности воздух, страдать от жажды, от знойного ветра, вбивающего в лёгкие, рот и глаза колючие песчинки, кто способен выдержать здесь хотя бы один световой день? Мало кто. Пустыня вообще не избалована любовью. Нрав её суровый, гневный, может быть, именно от того: нелюбимое дитя матушки природы. Вечная падчерица при любимых дочерях - раздольных полях, лесах, приморских роскошных рощах. Но находились, были во все времена и её избранники. Недалеко от Иерусалима (древние бы сказали - в 35 стадиях от него) в Иорданской пустыне поселился отшельник. Звали его Герасим, имя это с греческого переводится как «почтенный». Ушёл он в пустыню, взалкав подвигов духовных, стяжая духовную нищету. Время шло, а Герасим жил себе в знойной пустыне. Потянулись к нему такие же, как и он, подвижники. Обосновал Герасим монастырь, а ещё глубже в пустыне монашеские кельи. Это для тех, кто, пожив в монастыре, не бежал сломя голову от сурового нрава пустыни, кто принимал с должным смирением все выпадающие на него тяготы.
Строг был отшельнический устав. Пять дней полного молчания. Работа (в основном плетение корзин), молитва, опять работа, опять молитва. Еда: немного сухого хлеба, вода, коренья. Даже огонь в кельях не разрешалось разводить, дабы и мысли не было о варёной пище. В воскресенье все собирались в монастыре. Здесь уже преподобный Герасим благословлял инокам праздничную трапезу: варёную пищу и немного вина. Потом опять кельи, опять неделя молчания и неутомимого труда. Герасим ревностно следил, чтобы у иноков не появлялось никакого имущества. «По штату» положена им была ветхая одежда, рогожа для сна и небольшой сосуд с водой. Замков на кельях не полагалось, каждый мог войти в любое жилище и взять, что ему надобно. «Едино сердце и едина душа» - по этому апостольскому правилу и жили. Герасим сам был примером аскетической, богоугодной жизни. Он строго постился, весь Великий пост перед Пасхой не ел вообще, уходил для молитвы далеко в пустыню, разговоров попусту не вёл, много и усердно трудился.
Однажды, уйдя для молитвы в пустыню, он встретился со львом. Сначала испугался, конечно, но потом заметил, что лев смотрит на него как-то просяще. Он лежал, вытянув вперёд лапу, и тихонько стонал. Глянул Герасим на лапу. Лапа вздулась, опухла, гной переполнял рану, а в середине её торчал большой шип. Перекрестился Герасим, склонился надо львом, осторожно прикоснулся к ране. Лев молчал и смотрел на человека. Бережно, стараясь не причинить зверю лишних страданий, Герасим вытащил шип, очистил рану от гноя, перевязал лапу платком. И пошёл своей дорогой к монастырю. А возле монастыря будто шаги какие услышал сзади. Оглянулся. Осторожно ступая на больную лапу, за ним шёл исцелённый лев. Прихромал к монастырским воротам, покорно лёг. Герасим вынес ему хлеба, погладил по мягкой шерсти. Лев смотрел преданно, тёрся о старческую руку. Так и остался лев при монастыре.
Преподобный Герасим, дабы не ел лев хлеб свой напрасно, определил его «на послушание». Был в монастыре осёл, на нём возили иноки воду из Иордана. Вот и вменили в обязанность льву охранять осла, присматривать за ним, когда тот пасётся. Всё шло хорошо, все были донельзя довольны. И лев, и осёл, и братия, и сам преподобный Герасим. Но вот ведь незадача. Приходит однажды лев с пастбища один, без осла и смотрит виновато.
- Где осёл? - строго спросил Герасим. А лев только голову опустил.
- Съел ты осла, - догадался подвижник, - всё-таки взыграл в тебе твой хищный нрав. Ну что же, накажу я тебя. Нет у нас в обители другого осла, а работы, сам знаешь, сколько. Придётся тебе теперь за осла трудиться.
Навьючили на царя зверей тяжелющий бочонок, и поплёлся он, виновато опустив хвост, на далёкий берег Иордана за водой для братии. С тех пор и прозвали его «Иордан». Так и жили. Каждый со своим послушанием. Братия плела корзины, лев - «по снабжению», снабжал иорданской водой монастырь. Помилование пришло неожиданно. Забрёл в монастырь помолиться один богатый воин. А навстречу ему навьюченный лев.
- Отродясь не видал такого, - изумился воин, - чтобы дикий зверь да воду возил?! Объясни, старче, сию загадку.
- А загадки и нет никакой, - ответил Герасим. - Лев провинился, заел нашего осла-труженика. Теперь вместо него на послушании.
Долго изумлялся воин, а в конце концов пожалел царя зверей. За три золотые монеты купил инокам нового осла. Лев был амнистирован.
Он по-прежнему ходил по пятам за Герасимом. Если тот шёл в пустыню, он непременно брёл следом. Если Герасим скрывался в своей келье, лев послушно ложился у входа. Был он кроток, никого из иноков не обижал, никто никогда не слышал от него никакого рыка. А однажды рано утром, выйдя из своей кельи, Герасим увидел льва, стоящего в нетерпении перед дверью. На поводке у него был... осёл, а на поводке у осла... три верблюда. Да, да, это был тот самый осёл, которого когда-то сопровождал лев по воду. Не новый, купленный от щедрот воина за три золотых, а тот самый, братия узнала его сразу. Лев стоял и смотрел в глаза старца почти торжествующе.
- Откуда ты взял его? Где нашёл? Как привёл? - волновалась братия.
Но царь зверей, как ему и положено, молчал.
А дело-то, оказывается, было так. Когда Иордан пас осла, то ли зазевался, то ли заснул, а только проходил берегом реки один купец из Аравии. Смотрит, осёл один пасётся: почему бы не взять его себе в прибыль? Взял. Осёл долго служил ему. А спустя время купец отправился продавать пшеницу с караваном верблюдов той же дорогой. Осёл с ним, куда же без осла? И повстречался караван с Иорданом. Зарычал лев, бросился к ослу, схватил его за узду зубами, как делал раньше. А к ослу были привязаны ещё и три навьюченных пшеницей верблюда. Разбежались в ужасе люди, а Иордан быстренько к старцу - обрадовать, да и реабилитироваться перед ним: не ел он осла, чист как стёклышко. Вот так восторжествовала справедливость. Старец с улыбкой погладил льва по спине:
- Ну вот, видишь, а мы-то так плохо о тебе думали...
Но лев обиды не держал. Он по-прежнему жил при монастыре, охраняя братию, но особое расположение питал, конечно, к старцу Герасиму. Пять лет после этого жили душа в душу человек и царь зверей. Пять лет верой и правдой служил хищник обители. И ещё бы служил, если бы не призвал Господь Герасима...
Так случилось, что именно в то время, когда это произошло, льва в монастыре не было. Горько плакала братия о своём отце, духовнике, молитвеннике. Отпели его, как положено, погребли. Тут объявился Иордан. Пришёл к келье старца, послушно лёг у дверей.
- Нет нашего отца, осиротели мы, - плакали монахи.
Лев смотрел на них своими чистыми глазами и ничего не понимал. Потом заволновался, стал бегать по обители, скулить.
- Иордан, умер Герасим, нет его...
Иордан бегал, беспокоился, скулил. Принесли ему поесть. Даже не взглянул Иордан на пищу. Тогда инок Савватий решил отвести льва на могилу к Преподобному. Пришли к гробнице. Отец Савватий заплакал горько, кивнул головой:
- Вот здесь лежит отец наш, оставивший нас сиротами.
Заметался лев перед гробницей. Несколько раз стремительно обежал её, потом лёг рядом, потом зарычал так, как никогда не рычал при жизни старца. Рычал страшно. Стоя на коленях, отец Савватий обливался горькими слезами. А рядом скорбел страшный, хищный зверь, осознав, наверное, что никогда уже не увидеть ему добрых глаз Преподобного, не ощутить на своей спине его ласковой руки. К утру здесь же, на могиле, лев умер.
Вот такая печальная история. Она печальна тем, что рассказывает о страдании, о потере, но она, эта история, и светла. Пожалуй, более светла, чем печальна. Жизнь, в которой гармонично обитает всякая тварь - жизнь естественная, нормальная. Именно такой она и была задумана Создателем. Живым существам, будь то зверь, птица, человек, делить нечего. Каждый живёт своей жизнью, не злобясь, не мешая, не завидуя другому. Но после грехопадения сущность человеческая была извращена. Зверь перестал узнавать человека, так он стал далёк от задуманного Творцом образа. Зверь принял человека за чужое, какое-то неведомое создание, он «не учуял» уже в нём прежней тишины и гармонии. Зверь не принял такого человека. И стал агрессивен. Стал человеку угрожать.
Мне всегда было интересно, почему хищные звери никогда не трогали святых. Вспомним медведя, которого кормил с рук Сергий Радонежский, или Серафима Саровского, дружившего с лесными обитателями. Вспомним Василия Нового, брошенного на растерзание голодному льву - лев лёг покорно у его ног. Великомученицу Ирину, перед которой остановились несущие ей смерть кони. Много примеров. Так всё-таки, почему? Потому что своим подвижничеством, восхождением к духовным высотам святой человек приближает себя к тому, первоначальному образу. И зверь... узнаёт его. Принимает, как положено, кротко, с любовью, без агрессии. Вот ведь как всё просто. Герасим, живя в пустыне, тихо молясь, сокрытый от людей и от соблазнов мира, тоже стяжал Святой Дух, тоже обрёл первозданную чистоту души. И лев откликнулся. Лев доверчиво протянул ему гноящуюся лапу, доверчиво пошёл за человеком и доверчиво ему служил.
А недалеко от Иерусалима и по сей день существует монастырь, основанный преподобным Герасимом. Умер он в 475 году. Сколько воды утекло в Иордане, сколько горячих песчаных ветров продуло Иорданскую пустыню, а монастырь, основанный кротким человеком, живёт и здравствует. Кто знает, может быть, живут в нём и сейчас подвижники благочестия, с которыми и поныне происходят чудеса и невероятные истории. Может, придёт время, будут они записаны на скрижалях нашей истории. И потомки станут удивляться, читая их.
ТЫ БУДЕШЬ БРАТОМ МОЕЙ ЖЕНЕ
Лейла вышла на дорогу, поставила рядом оттянувшие руки сумки, прищурилась, вглядываясь, не идёт ли какая машина. Она знала, долго стоять и голосовать ей не придётся, её в селе все знают и первая же машина обязательно возле неё тормознёт. И правда: набравший было скорость тёмно-вишнёвый «Жигуль» вежливо зашуршал возле неё шинами.
- Лейла!? Садись, садись, сумки в багажник? С собой? Ну, с собой, так с собой, поехали. До самого переезда довезу.
Лейла быстренько села, хлопнула дверцей, вздохнула облегчено. До самого переезда - это большая удача. Ей останется только пройти пару километров до поселкового рынка, а там автобусом до места. Как хорошо, что встретила Шотика, агронома их цитрусового колхоза. Он человек молчаливый, с понятием, не будет докучать с расспросами - куда да зачем. Знает, •куда и зачем ездит она раз в месяц. К мужу. В тюрьму, на свидание. Многие знают, да спрашивают, громко сочувствуют. А Шотик молчит. Знает, ей лишний раз обсуждать эту тему больно. Приехали.
- Спасибо тебе, Шотик.
- Ну будь здорова, теперь доберёшься, здесь уже недалеко.
Удачный день. И Шотика встретила и мужа позвали быстро.
- Меня сегодня Шотик подвёз, он тебе поклон шлёт.
Лейла выкладывала из сумки пакеты, а сама торопилась поделиться новостями. Шотик поклон не передавал, но, конечно, хотел передать, какая разница мужу.
- У меня всё хорошо, кукуруза подрастает, скоро цапать надо. Кручусь, ничего, успеваю.
Муж молчал. Был он сегодня какой-то очень сосредоточенный. Осунувшееся лицо, глаза впали, поверх клетчатой выцветшей рубашки брезентовая роба, пыльные сапоги. Лейла почувствовала, что готова расплакаться от жалости к Аслану, вот и тараторит, вот и отвлекает сама себя:
- У соседей сын вернулся из армии, хлеб-соль делали. Я помогала. А бабушка у нашей учительницы совсем слабая, со дня на день ждём...
Муж молчит.
- Что с тобой, Аслан? Ты не в себе будто.
- Сядь. - Аслан до боли сжал её руку, она ойкнула, села.
- Я хочу тебе сказать, Лейла, очень важную вещь. Мне ещё долго мотать мой срок. 10 лет - это почти жизнь. А ты молода. Я решил... я решил, что тебе надо устраивать свою жизнь - выйти замуж. Да, да! - Аслан почти крикнул на неё, когда она отчаянно замотала головой.
- Тебе надо выйти замуж. Найди человека вдовца и будь ему женой. Перейди к нему в дом хозяйкой, а наш дом заколоти. Я буду спокоен, что ты не одна, не пропадёшь.
Лейла тихонько плакала. Худенькие плечи её вздрагивали, она вцепилась в Асланову руку. Совсем недавно отпраздновали они свадьбу. Старики ещё вспоминают, какое отличное вино подавали на ней. Лейла - сирота, у неё никого нет. А Аслан человек, несмотря на молодость, очень самостоятельный. Колхоз выделил молодым дом, корову купили, сад мандариновый, виноград, живите-радуйтесь. Да только не успели порадоваться. Аслан с другом возвращался с поминок, друг слегка ослаб от выпивки, Аслан решил его выручить, сел за руль. И - на полном ходу врезался во встречную «Волгу». Водитель «Волги» насмерть, женщина, сидящая сзади, с многочисленными переломами, еле спасли.
Слёзы молодой жены, суд, приговор. Сначала всё было как во сне, но теперь, когда позади полгода, понял Аслан почём тюремная баланда и что хлебать её ему очень и очень долго. А Лейла? Она совсем не приспособлена к жизни, она пропадёт одна. Аслан решил спасти Лейлу от одиночества. Знал, она не захочет слушать, но знал также, если он настоит, она не ослушается, не посмеет, абхазские обычаи этого не допускают. Долго не решался. Сегодня -сказал.
- И ещё - отныне не приезжай ко мне. Считай, что мужа по имени Аслан у тебя в твоей жизни не было. Если не послушаешь, зря время потеряешь, я к тебе не выйду.
Жестокий разговор. Аслан понимал, что рвёт по-живому, но знал также, что лучше сразу, отплачет, отскорбит, жизнь возьмёт своё, Лейла молодая, почти девочка, куда ей десять лет тянуть лямку вдовы. Нет, не допустит он этого.
Лейла не помнит, как доехала до дома. Ровно через месяц она, конечно же, опять подходила к тюремной проходной. Только напрасно ждала на солнцепёке, напрасно вглядывалась в небольшую щель в заборе. Аслан не вышел.
Как плакала она, обняв свою подругу Гунду. Рассказывала, перескакивала с одного на другое, Гунда успокаивала, а потом вдруг сказала:
- Я знаю такого человека. Он живёт недалеко отсюда, сразу за ущельем небольшое село. Год назад жену схоронил, детей у них нет. Его зовут Элизбар. Он сосед моего старшего брата, брат с ним поговорит.
- Гунда, я не хочу замуж! У меня есть муж, я люблю его.
Опять плакала, опять причитала. Да только - успокоилась.
Элизбар уверенной походкой вошёл в просторный двор. Сел под инжиром в холодке. Лейла вышла к нему с кувшином вина и стаканом. Он пил вино большими глотками. Сам большой, широкоплечий, основательный.
- Вот что, Лейла. Твой Аслан прав, негоже тебе, такой молоденькой, одной оставаться. Да и я вдовец, мне хозяйка нужна. Переходи ко мне. Только я сейчас крышу у амбара перекрываю, вот закончу и приду за тобой. А пока здесь помогу. Как, кукуруза-то уродилась?