Куда пропали снегири? - Сухинина Наталия Евгеньевна 5 стр.

- За Сергея пойду, за Солопова.

- За слепого?!

- А я его, пап, люблю.

- Я тебе покажу - люблю! За слепого парня замуж надумала! Кнутом сейчас как перетяну пару раз, вся любовь-то и выскочит. Я тебе дам - люблю...

Правда, пошёл за кнутом. Только не выскочила из головы любовь, а засела в ней ещё прочнее и основа­тельней. Многого не знал отец. Не знал, что никакая это не дочкина блажь, что уже давно говорят они о бу­дущей семейной жизни с Сергеем, обсуждают, мечта­ют, планируют. Позади удивление и страх самой Нюси. Услышала признание в любви, ойкнула:

- Да ты же слепой! Ты меня не видишь, ты солнца не видишь, какой из тебя муж?

Он не возражал. Дождался, когда она выговорит ему всё, да и сказал тихонько и ласково:

- А я, Нюсь, работать буду.

Она скрыла от него главное. Скрыла, что когда ещё маленькой девочкой проходила мимо их дома на окраине Орска, видела дым, поднимающийся из тру­бы, вглядывалась в окна с простенькими занавесочка­ми, у неё щемило сердце от жалости: в этом доме жил слепой мальчик. Она пару раз видела его издалека, видела, как неуверенно и осторожно ходит он по дво­ру, как в сопровождении мамы идёт по улице. Слепой мальчик. Мальчик, не видевший солнца, а только чувствовавший его на своём лице, мальчик, не видев­ший Божиего мира, а живущий в вечной темноте и царстве звуков. Она не знала, что солнце он всё-таки видел. До трёх лет рос как все, шалил, познавал жизнь, всматривался в букашек, пробирающихся по своим делам в дремучих травинках, в ярких бабочек, в мамины добрые глаза. И вдруг - ослеп. Ел кашу, а ложку не доносил до рта, промахивался, сидел, из­мазанный кашей.

- Что с тобой, Серёженька?

Серёженька ослеп. Стали водить его по врачам, да только те врачи разводили беспомощно руками. Вы­рос мальчик. На гулянках молодёжных выделялся среди парней высоким ростом, статью и красотой. Гармошка - подружка его заветная! Как играл Сергей, как упивался звуками, как повелевал мелодиями, то укрощая их, то давая им вольную, выпускал в невиди­мый им мир. Он, слепой юноша, своими тонкими, чут­кими руками подчинял себе сердца и ноги своих зря­чих приятелей. Он хотел - они пускались в пляс, хотел - усмирялись в одночасье, хотел - они озорно обменивались частушками, хотел - грустили и смахи­вали слезу. А он ловил, ловил напряжённым слухом звонкий девичий смех. Он узнал бы его из тысячи. Нюра, Аня Кириллова, девушка, подарившая его сердцу царское чувство первой любви.

- Выходи за меня замуж.

- Да ты слепой, ты ведь солнца не видишь...

Вышла. Грозный отцовский кнут беспомощно повис на ржавом гвозде в захламлённом сарае.

Первенец их, Славик, прожил два с половиной го­дика. Всю жизнь Анна Ивановна вспоминала о нём. Вот сейчас бы в школу пошёл, вот сейчас бы школу за­кончил, женился бы.

- А сейчас у него бы уже не только дети, внуки были, а у меня правнуки, - мне сказала с лёгкой грустинкой.

Пожилая, 82-летняя женщина, прожившая с мужем долгую, непростую жизнь, верная жена слепого мужа, теперь уже несколько лет вдова. Господь благословил семью Солоповых после Славика ещё тремя детьми. Любовь, Татьяна, Леонид теперь уже зрелые, серьёз­ные люди, у всех свои семьи, но живут в Орске и мами­ну тихую, уютную квартирку без присмотра не остав­ляют. Денис уже правнук. Пришёл, когда мы сидели да чаёвничали, рассматривали семейный альбом.

- Ты прадеда помнишь?

- Нет, он умер, когда мне полгода было. Но бабуш­ка Таня мне про него много рассказывала. Мама моя родилась, а он тихонько над кроваткой наклонился, осторожно провёл рукой по лицу: «Наша порода, - говорит, - солоповская...»

Удивительно, но Сергей Михайлович всё своё се­мейство «знал в лицо». А жену любимую описывал один к одному.

- Ты у меня небольшого росточка, глаза у тебя большие, серьёзные, лоб высокий.

А она ни одну обновку себе не справила без мужни­ного строгого совета. Приглядела драп на пальто, добротный, цвета подходящего. Идут вместе в мага­зин, Сергей руками придирчиво ощупывает ткань, не­довольно сдвигает брови:

- Нюсь, давай другую поищем, что-то мне эта не внушает доверия.

Ищут другую. Покупают вместе, вместе придумы­вают фасон, вместе идут на примерку. И вместе раду­ются: к лицу пришлось пальто, да и сидит как влитое. Он и сам любил красиво одеваться, и что удивитель­но - во всё светлое. Это мне удивительно, а Анна Ива­новна моему удивлению удивляется:

- Он всё чувствовал, про детей в подробностях знал, какие они. Я и забыла со временем, что слепой. Муж как муж, заботливый, за 38 лет, что вместе про­жили, ни одного плохого слова не сказал. Детей вос­питывал в строгости, следил, чтобы учились хорошо. У нас дома громкие читки всегда были. То Таня чита­ет, то Люба, то Лёня, то я. Сидим, слушаем.

Да, потом, пожив и привыкнув, она не замечала, что муж - человек особый. А сначала... Один раз купила себе «втихаря» модные туфельки. Надела, ходит по дому, довольная.

- Нюсь, туфли-то не жмут? - хитренько спрашива­ет муж.

Растерялась.

- А ты откуда знаешь, я же тебе не говорила? Засмеялся:

- Топаешь, Нюсь, с таким удовольствием топаешь. Он сам клал плитку, ремонтировал утюги, делал

любую домашнюю работу. В их маленьком домике жить становилось тесновато, дети подрастали, и заду­мали Анна и Сергей справить себе небольшой домик. Справили. Правда, влезли в долги, но по этому поводу не горевали - отдадим. Анна Ивановна к этому време­ни окончила педучилище и преподавала в школе, Сер­гей Михайлович работал в обществе слепых. Перееха­ли, а обосноваться да порадоваться новому жилью не успели. Небывалое наводнение смело их новое гнёз­дышко, одна печка осталась стоять. Стали строиться заново. Анна впряглась в мужскую работу, разве бу­дешь считаться, если дети остались без угла? Была бе­ременна уже третьим ребёнком, а тягала брёвна в три раза больше себя. Откуда только бралась сила? Тош­нит, токсикоз разыгрался, а она катит очередное бревно. К зиме надо было заготавливать дрова. И опять учительница немецкого языка, маленькая, ху­денькая, изящная Анна Ивановна берётся за топор. Рубит дровишки и складывает в ровную поленницу. Сергей помогал, как мог, но основная тяжесть всё рав­но ложилась на неё. Так было всю жизнь. И, наверное, посещали минуты слабости: зачем взвалила на себя эту обузу?

- Да нет же, - Анна Ивановна смотрит на меня удивлённо, - какая обуза? Серёжа отец моих детей, я вышла за него по любви, уж расчёта точно никакого не было. Обуза... Не согласна я с этим словом.

А я и сама с ним не согласна, спросила ради поряд­ка, ради того, пожалуй, чтобы и услышать вот это са­мое: «Я вышла замуж за него по любви».

Анна Ивановна тяжело заболела. Предстояла сложнейшая операция и верующая родственница уго­варивала её надеть крест.

- Да как надену? Учительница! Сразу сообщат, без работы останусь, а на мне ещё трое детей, их растить надо.

Решили так. Крест она не наденет, а зажмёт его в кулаке, может, и не заметят.

Сергей сидел в коридоре, прижав к себе троих ре­бятишек, незрячие глаза его слезились. Там, за дверью операционной, его дорогая, его любимая Нюся. Ско­рее бы, скорее бы... Вышел врач. Устало снял с себя повязку, поднял вверх две руки. Дети не поняли этот жест, а Сергей его не увидел. Две поднятых руки вра­ча - летальный исход, смерть. Доктор знал, что муж его пациентки слеп. И он сказал:

- Всё кончено. Она умерла.

Сергей зарыдал, перепуганные дети тоже. Потом, когда её вернут с того света, она почувствует сильную боль в ладони. Разожмёт её и увидит маленький крес­тик, острыми краями впившийся в кожу.

- Что со мной было? - спросит она врача.

- Я вам потом расскажу. То, что произошло с ва­ми - чудо...

Но он так ничего и не рассказал, не успел. Спустя время Анна Ивановна увидела из окна дома похорон­ную процессию. Накинула платок, вышла на улицу:

- Кого хоронят?

- Врача, - и назвали фамилию человека, который её оперировал.

Они жили, как живут многие семьи. Занимали в долг деньги, отдавали к сроку, справляли обновки детям, бывало, и ссорились, всё бывало. Но и сейчас, вдовствуя, Анна Ивановна благодарит Господа за доставшуюся ей судьбу. Даже смерть пережила она, но слёзы слепого мужа, обнимавшего детей, но крес­тик, зажатый в руке, развернули ход событий. Гос­подь вернул в земное бытие её, уже отходившую в нездешние чертоги, душу, дабы, благословленная крестом вдовства, смогла она поднять детей. Она осталась в этой жизни на правах сильной. Он сидел и мудрствовал над очередным поломанным утюгом.

Под ним сломался стул и он упал, ударившись голо­вой о косяк двери.

- Отлежусь, - сказал, - всё пройдет.

Не прошло. Сильное сотрясение мозга, головные боли, слабость. Он умер, когда ему исполнился 71 год. И теперь уже она плакала над ним, а, отплакав, до­стойно впряглась в тяжёлую телегу вдовства и герои­чески повезла эту телегу по ухабам жизни. Простая русская женщина, для которой её собственная жизнь - ничего особенного, как у всех. Очень смуща­лась она от моего журналистского к ней внимания, всё казалось, я что-то напутала и мне надо совсем в дру­гой дом. А мне было очень хорошо в этом. С чистой скатерочкой на столе, со скромной мебелью, с прос­тенькими иконочками в красном углу. Смиренное сердце пожилой женщины - главное сокровище, на­мытое непростой жизнью. Как все. Обуза не стала обузой, героизм не пророс в сердце ростками гордыни и исключительности. Как все...

Зять Анны Ивановны Василий Васин обожает свою тёщу. Она для него - образец порядочности, доброты и смирения. Наверное, потому, что она передала эти свои качества, как дорогое наследство, своей дочери Татьяне Сергеевне, его жене. Их жизнь тоже счастли­ва и надёжна. В ней есть основательность, заложенная на прочном фундаменте любви. Той самой любви, которая никогда не может быть обузой, а которая мо­жет быть только счастьем. Вот сидят рядком, боль­шой, могучий Василий и маленькая, сухонькая, с дет­скими чистыми глазами Анна Ивановна.

- Я самая счастливая на свете тёща, - говорит она мне.

А он возражает, этот несговорчивый Василий:

- Нет, у неё самый счастливый на свете зять.

Анна Ивановна рассказала, что её слепой Сергей держал голубей. Когда в высоком поднебесье кружит голубь, любоваться на него одно удовольствие, за­жмурив от солнца глаза, радостно всматриваться, как легко и изящно чиркает он по синему листу небесной акварели своей белой стремительной кисточкой, ри­суя Божий узоры. Но слепой человек? Какая корысть ему от голубя в небе? Какое ему от него удовольствие?

- Да, он чувствовал голубей. И, когда налетавшись, птица садилась ему на руку, гладил её ладонью. Ладонь у слепого зрячая. И я гоняла голубей по крышам. Серё­жа звал: «Мать, подсоби». Лезу. Я, педагог, учителка, несолидно по крыше, а не откажешь - муж просит.

Вот они на фотокарточке. Рослый Сергей с дочкой Любой и своей верной женой Нюсей. А вот её портрет перед замужеством. Строгий взгляд, зачёсанные воло­сы, высокий лоб. Именно такой Нюсей «любовался» незрячий муж. А это нынешняя Анна Ивановна. Рядом дочь Татьяна и правнук Денис. Когда-то прадед его нянчил Денискину маму и руками, «на ощупь» опреде­лил солоповскую породу. Окажись и ты, Денис, этой породы достойным.

В ПРУДУ ПРОПИСАННОЕ ЧУДО

Быть верующим человеком - значит трудиться постоянно. Согретые первой щедрой благодатью, вдыхающие радость общения с Господом полными лёгкими жадно и желанно, мы расслабляемся и теряем бдительность. Враг рода человеческого, отличный знаток наших белых пятен, быстренько под­лавливает нас. И тонкой, ядовитой струёй начинает подливать в душу сомнение. Нам бы пресечь сии домо­гательства, одеться в броню молитвы, призвать на по­мощь святых угодников Божиих. Как вооружаемся мы против болезни? Пьём горькое лекарство, растираем ноги спиртом, ставим горчичники. А тут - подставля­емся. Да ещё охотно, без внутреннего протеста, с инте­ресом. Что нашепчет нам знаток наших, неокрепших в вере душ? А вот что. Как можно по молитве извести из земли источник? Существуют однозначные, физичес­кие законы жизни, они срабатывают чётко и одинаково от сотворения мира. И чтобы человеком (!) эти законы были попраны?! Полноте, не бывает такого.

А мы вспомним историю. Сначала древнюю. В VI ве­ке приходит в Грузию святой Давид Гаренджийский и по его молитве из земли начинает бить источник с це­лебной водой. А ученик святого апостола Петра, пер­восвященник Рима святой Климент, дабы свидетель­ствовать о Христе, приходит в Крым и в каменоломнях

Херсонеса изводит источник. Но VI век - история та­кая далёкая для нас, почти нереальная. Но вот XV век. Преподобный Сергий Радонежский, игумен земли рус­ской. Несколько слов из его святого жития: «Многие исцеления происходят от воды той для приходящих с верой, и различными недугами страдающие исцеление получают...» Опять далеко? Тогда давайте оглянемся совсем немного назад, почти во вчера, и удивимся чу­десному Божиему посещению тихого места на берегу речки Ояти, притоке Свири. Здесь был древний монас­тырь с церковью во имя Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Это святое место.

С этим местом связано имя удивительного святого, преподобного Александра Свирского, чьи полностью нетленные мощи вот уже пятьсот лет исцеляют страж­дущих и сомневающихся. Так вот, берег реки Оять - родина Преподобного. Именно здесь, родители его, вымолили долгожданного сына. Именно здесь, ещё будучи отроком, молился он Матери Божией, дабы преуспеть в грамоте, и чудесным образом эту способ­ность обрёл. Именно здесь, когда сын ушёл в монахи, по обоюдному согласию родители его приняли мона­шеский постриг с именами Стефан и Васса. Они и по­хоронены здесь. На небольшом монастырском дворе, среди разнотравья и цветов, общий крест над их моги­лой. А ещё на этом месте, святом и благодатном, забил целебный родник. Но разорили обитель богоборцы, не обошла её бесовская злоба дорвавшихся до свободы комиссаров-неучей. Расстреляли монахов вместе с настоятелем архимандритом Николаем. А в храме заплясали и заулюлюкали комсомольцы, колокольню приспособили под водонапорную башню, источник завалили мусором. Вода ушла.

А десять лет назад обитель, как подсобное хозяй­ство, передали одному Санкт-Петербургскому храму. Несколько прихожанок приехали сюда, посадили кар­тошку и уехали. Все, кроме одной. Одна не уехала и осталась жить в разорённой обители. Пожилая. Инва­лид первой группы. Звали её Лидия Александровна Коняшова, в прошлом сварщица Балтийского завода. Она долго и тяжело болела, потом уверовала в Госпо­да. Через год она получает благословение на устрой­ство здесь Введено-Оятской женской обители и принимает монашеский постриг с именем Фёклы. По­явились и первые насельницы. Думаете, позади оста­лись трудности? Думаете, начался отсчёт доброго времени? Тяжело было, очень тяжело. Противников возрождения обители оказалось немало. Они-то и пе­рекрыли однажды монастырю водопроводные трубы. Без воды жизни быть не может, а значит, дрогнут сестры Христовы, не выдержат, уйдут. А матушка Фёкла пошла не человеческим путём, а Божиим. Стала молиться о даровании обители источника.

Вот как вспоминала она об этом:

- Мы стали молиться, чтобы Матерь Божия нам во­ду дала. И действительно, свершилось чудо. Источник задышал, пошла вода.

Какие бесхитростные и будничные слова. Пошла вода... Было это весной 1992 года. И если святой Кли­мент и Давид Гаренджийский за давностью лет нас не убеждают, то матушка-то Фёкла, наша современни­ца, она-то, сварщица Балтийского завода, настолько своя, реальная, доступная нам во времени; да и свя­той тот родник не в древнем Херсонесе и не в пред­местьях Рима, а на берегу реки Оять, на севере, в Ле­нинградской области. Можно поехать, окунуться, можно убедиться воочию, что место это свято и бла­годатно. Конечно, врагу рода человеческого такой расклад по нутру не придётся и он постарается не от­пускать нас даже в такой недалёкий путь. Придумает десятки заморочек, проблем, устрашающих обстоя­тельств, лишь бы не прорвалось наше сердце к спаси­тельному свету Христовой истины. Но здесь ещё раз позвольте повториться: быть верующим - значит трудиться постоянно.

Мы по милости Божией прорвались. Моя команди­ровка в Петербург началась не с Петербурга, а с тихой женской обители, в которой, несмотря на бедность, непочатый край работы, есть то, чем в первую очередь отличается святое место: благодать и желание пока­янных слёз. Не хотелось уходить с матушкиной могилки. Простенькой, сельской, опять же такой по­хожей на могилки наших бабушек, незаметных труже­ниц на Христовой ниве. Пять лет была она здесь настоятельницей. Зимой 1997 года отошла ко Господу. Последними словами матушки Фёклы, обращенными к сестрам, были: «Не оставляйте место сие».

Как же теперь его оставишь? Духовная лечебница переполнена болящими. Обитель переживает настоя­щий наплыв паломников. Очень хочется услышать подробнее, как возрождалась обитель. Нынешняя настоятельница монастыря монахиня Михаила рас­сказывает:

- Это произошло в апреле 1992 года. Мы молились, каждый день читали акафист. И вот однажды источ­ник забил из-под земли. Сперва вода шла слабо, мы вычерпывали её кружками. Но потихоньку расчищали завал, и вода пошла сильнее, сильнее, уже стали брать вёдрами. А потом появились два бизнесмена. Тогда, как раз мода пошла устраивать на целебных ключах разливочные, торговать водой. Матушка Фёкла гово­рила им, что этот источник Божия Матерь подарила, нельзя его отнимать, но они не послушались, добились аренды, стали налаживать своё хозяйство. Что мы могли сделать? Молились... Вдруг их директор попал в больницу и умер, предприятие развалилось. Если нам что-то даром дано, то его нужно даром и исполь­зовать. «Даром получили - даром давайте», - так Евангелие говорит.

Несколько шагов от обители и вот он - источник. Из железной трубы вырывается ровная серебрящаяся струйка, ударяется о землю, пробивая в ней неболь­шое русло, и течёт дальше весёлым ручьём. Делаю несколько глотков, и с удивлением ощущаю вкус хо­рошей минеральной воды. Она имеет небольшой прив­кус, но он совсем не портит воду, а наоборот, придаёт ей своеобразную пикантность. Минеральная вода. Оказывается, не просто минеральная, а настоящее чу­до природы. По-научному - йодисто-радоновая. Гид­рогеологи подтверждают, что для северных мест это большая редкость. Есть и ещё одна интересная осо­бенность у этой воды. Как правило, святые родники, бьющие из-под земли, обжигающе холодные, плюс че­тыре градуса, не больше. Я уже приготовилась при­нять в ладони ледяную струю. А она оказалась тёплой. Конечно, не такой, как бывает черноморская вода в разгар курортного сезона, но всё-таки... Тёплый ис­точник, бьющий из-под земли. Но всё, что мне удалось пока узнать, ещё не характеризует Оятский родник как святой. Есть у нас в России минеральные йодисто-радоновые ключи, есть горячие, есть тёплые. Ещё один? Нет, конечно. Чудесные свойства оятской свя­той воды многочисленны.